Отворотное зелье

Екатерина Савина

Обладающая экстрасенсорными способностями рекламный агент Ольга Калинова соглашается помочь своему приятелю – приворожить девушку Нину. Но она не представляет, какие силы будут при этом разбужены, и кто стоит за Ниной, снабжая ее таинственным зельем, способным изменять реальность.

Глава 3

— И как ты узнала, та самая ли это девушка, которая нам нужна? — поинтересовалась Даша, когда мы вернулись к ее машине, стоящей на обочине проезжей части, прямо напротив большого девятиэтажного дома с табличкой «25» на мышино-серой стене.

Я пожала плечами.

— Разве это можно объяснить? — спросила в свою очередь я. — Мы час стояли у ее двери ее квартиры, дожидаясь… Звонили — никто в квартире не отвечает, значит, там и нет никого. А вышли к подъезду… Я выкурила сигарету, смотрю — она идет. Сразу почувствовала, что это — та самая девушка. Нина Рыжова. Не могу объяснить — просто почувствовала и все. Знаешь, Даша, я ведь много изучала свои… так сказать, особенности. Свой экстрасенсорный дар. Читала соответствующую литературу и все такое… Практики, как ты помнишь, у меня было достаточно… Но все равно — есть то, что я могу объяснить, а есть то, чего я объяснить не могу. Просто… это есть — и все тут.

— Понятно, — сказала Даша, — то есть, мало, что понятно… Ну, ладно. Так тебе удалось проникнуть в ее сознание?

Черт возьми, как я ни старалась взять себя в руки, по моему телу вновь пробежала противная дрожь. Мгновенная и сильная — как судорога.

— Д-да, — проговорила я, — удалось. Проникнуть не проникла — времени было слишком мало — но заглянула. И… лучше бы я этого не делала.

Даша странно посмотрела на меня и, видимо, что-то в моих глазах заметив, чуть побледнела.

— Как это? — почему-то шепотом спросила она. — Что ты хочешь этим сказать?

Примерно, с полминуты я молчала, пытаясь сформулировать ответ.

— Не знаю, — вздохнула я, — так быстро все было. Но у меня такое ощущение, что я заглянула не в мозг живого человека, а в мозг мертвеца. Как в темный колодец… Ничего, кроме страха и… и какой-то обреченности… я не увидела.

— Никакой информации? — спросила Даша.

— Никакой информации, — подтвердила я. — Может быть, если б у меня чуть больше времени было, тогда что-нибудь и получилось бы. Только вот… — меня опять передернуло.

— Что?

— Только вот не хочется мне больше заглядывать в сознание этой Нины Рыжовой, — договорила я и полезла за очередной сигаретой.

— Много куришь, — механически проговорила задумавшаяся было о чем-то Даша.

Она медленно поднесла ладонь к губам и вдруг вскинула на меня испуганные глаза.

— Как же теперь, а? — снова шепотом спросила она. — Как же, Оль?

— Ты имеешь в виду — как нам рассказать это Васику? — мрачно уточнила я.

— Ну да…

— А что рассказывать?

— Ну-у… — Даша замялась, явно не зная, что сказать и оглядываясь по сторонам, будто бы в поисках помощи, — сказать, что встречались с его избранницей и…

— Про темный страшный колодец? — поинтересовалась я. — Таких сведений Васику явно будет недостаточно. Он, судя по всему, втрескался в эту девушку по самые уши, а в таком состоянии человек мало реагирует на мнение окружающих. Даже — на мнение лучших своих друзей. И потом — мы же ничего определенного не узнали. Только какие-то…

— Ощущения, — подсказала Даша, — но ведь ты же у нас не простой человек…

— Не простой, но все же человек, — непонятно к чему проговорила я.

— И тебе свойственно ошибаться! — немедленно подхватила Даша и глаза ее заблестели. — Ольга, я знаешь, что подумала? Ты, наверное, просто-напросто ошиблась… Такое же может быть? Сеанс связи вашей… телепатической продолжался всего ничего — секунду. Даже, по-моему, меньше. Неужели за такое время можно было выяснить что-то определенное? Вот я и думаю…

Даша тараторила что-то еще, но я уже не слушала ее. Нет, не могла я ошибиться, никак не могла. Такого ужасного впечатления в не испытывала давно.

Что там творилось в мозгу этой девушки? Несомненно, что-то страшное — иначе и не может быть.

* * *

Никитишне было восемьдесят два года — она была на два года старше своей соседки и закадычной приятельницы по прозвищу Сикуха. С первого взгляда и Никитишна, и Сикуха были вполне обычными старухами — со стянутыми невидимыми нитями времени высохшими морщинистыми лицами и сгорбленными прожитыми годами хребтами. Но как только они раскрывали давно беззубые рты, становилось ясно, что за долгую жизнь свою старухи повидали много такого, чего обычные люди не могли повидать за две жизни или три.

А дело в том, что в прошлом Никитишна и Сикуха были, как это называется на сухом милицейском языке — ворами-рецидивистами. Или — воровайками — как это называется на ярком и полном насыщенных образных выражений уголовном жаргоне.

Свой творческий путь каждая из бабушек начинали еще в годы Великой Отечественной войны — тогда, когда их сверстницы во все лопатки работали на победу над фашистской Германией, Никитишна, которую, несмотря на ее юный возраст, и тогда называли Никитишной и Сикуха, которую Сикухой звали, кажется, с самого рождения, усердно пожинали плоды напряженного труда своих воодушевленных патриотическими радио-призывами сограждан.

И сколько веревочки их жизней не вились, но наконец свились в одну — в лагере где-то под далеким Сыктывкаром — году в сорок пятом — и с тех пор не развивались.

Успешно проведя половину своих жизней в воровских малинах, а другую — в уголовных лагерях, Никитишна и Сикуха нашли свою тихую пристань в доме номер двадцать пять в одной однокомнатной квартире, оставленной Сикухе в наследство от ее родной сестры, которая неслышно скончалась на этой же квартире два года назад.

И все эти два года во дворе дома номер двадцать пять можно было наблюдать заслуженных уголовных бабушек, вдвоем оккупировавших большую лавочку у подъезда — другие старушки Никитишну и Сикуху боялись и старались с ними не контактировать совсем. Впрочем, как и остальные жители дома, напуганные рассказами сантехника Димы Бахмурова, который как-то раз по пьяному делу решил стрельнуть у Сикухи десять рублей на очередную бутылку, в результате чего не только не получил искомой суммы, но и лишился всех своих денег и двух зубов в придачу.

Как в любой другой день, сегодня Никитишна и Сикуха вышли к подъездной лавочке с самого раннего утра. Около часа они сидели молча, так как ничего интересного во дворе не происходило, а все темы, которые можно было обсудить раньше, бабушки давным-давно обсудили.

Наверное, они так бы и просидели до вечера на своей лавочке, не проронив ни слова, если бы безмолвный их покой не нарушило натужное гудение подъехавшего автомобиля.

У самый ступенек подъезда расхлябанно кативший по двору автомобиль остановился, едва не ткнувшись тупым носом в стену дома. Минуту автомобиль стоял неподвижно, пока не заглох гудевший мотор и через открывшуюся дверцу не вывалился длинноволосый парень неряшливо, хоть и недешево одетый и, как это можно было сразу заметить, вдребезги пьяный.

Старушки с немедленно вспыхнувшем огоньком любопытства в глазах уставились на горе-водителя.

— П-приехал… — пробормотал парень и, не удержавшись на ногах, рухнул навзничь, едва не разбив литровую бутыль водки, которую он нежно прижимал к груди, словно новорожденного ребенка.

— Зараза, — восхищенно проскрипела Сикуха, — как нажрался-то… Совсем, падлы, охренели — на ногах стоять не могут, а тачаны гоняют.

— Это что, — тотчас откликнулась Никитишна, — я надысь в троллейбусе ехала, так там шоферюга кирной был. Троллейбус на каждой остановке с проводов слетат.

— Мусоров на таких уродов нет, — подтвердила Сикуха, не сводя глаз с парня.

Длинноволосый между тем, поднялся на ноги и, видимо, для подкрепления потраченных для этого сил, отхлебнул из бутылки изрядную дозу водки.

— Во дает, — шепнула Сикуха своей подруге, — водяру как воду хлещет.

Парень, оторвавшись от бутылки, остервенело помотал головой и сделал несколько нетвердых шагов по направлению к подъезду. Остановился и, очевидно, передумав, повернулся и, пошатываясь, добрел до лавочки. Сикуха и Никитишна не успели оглянуться, как он грохнулся на лавочку в аккурат между ними.

— Из… Из-звините… — икнув, проговорил парень, — это… я тут в гости ехал, и… и нажрался. Теперь мне стыдно в гости идти. Я па-па-па… па-пасижу тут с вами.

Никитишна оглянулась на Сикуха, словно ей нужно было, прежде, чем выдать парню разрешение, получить подтверждение от своей подруги. Но Никитишна была занята тем, что умело и ловко проверяла содержимое карманов пиджака и брюк парня со своей стороны.

Тогда Никитишна сказала:

— Валяй, сиди… — и снова посмотрела на Сикуху.

Та, широко улыбаясь, продемонстрировала ей бумажник, только что извлеченный из кармана пьяного и знаками посоветовала своей подруги занять парня беседой.

Никитишна кивнула.

— Тебя как зовут, касатик? — ласково осведомилась она у парня.

— В-василий… — ответил парень и снова отхлебнул из бутылки.

— В гости приехал? — спросила Никитишна.

— Ага…

— А к кому?

— К… к одной девушке, — ответил Васик и вдруг некрасиво взрыднул. — Люблю я ее, понимаешь, бабка? А она… она… Да что там…

Васик энергично махнул рукой и опять влил себе в глотку изрядную порцию горячительного напитка.

— Потому и нажрался, — отдышавшись, сообщил он.

— Почему — потому? — немедленно задала очередной вопрос Никитишна.

— Потому что — люблю, — пояснил Васик и всхлипнул. — Нет моих сил больше выносить… т-такую муку. Только вот в-вод… водка помогает. Немного…

Сикуха с интересом разглядывала мобильный телефон, который секунду назад с удивительной ловкостью, отточенной десятилетиями, сняла с пояса ничего не замечающего Васика. Как только Васик, икнув, потянулся в нагрудный карман за сигаретами, Сикуха проворно спрятала стыренный телефон в складки своего старенького штопанного-перештопанного пальто.

— Совсем я измучился, — закурив, доверительно проговорил Васик, обращаясь к кивавшей в такт его словам Никитишне, — н-не могу больше. Раз в жизни по-настоящему и теперь вот… Э-эх…

Снова отмахнувшись, Васик зажмурился и опять приложился к бутылке.

— Что же ты, касатик, пьешь-то так много, — включилась в разговор Сикуха, рассовав украденные у Васика вещи по карманам, — вредно пить-то столько. Совсем ничего соображать не будешь…

— А я и так не соображаю, — брякнул Васик.

— Поделился бы… — продолжила свою мысль Сикуха.

— А… — пробулькал Васик, — это пожалуйста. Эт-того сколько угодно…

Он протянул бутылку Сикухе, и та, сделав чудовищный глоток вернула бутылку не Васику, а Никитишне. Никитишна бодро взболтала водку и опрокинула бутылку над своей древней пастью. Едва ли не половина литра винтом взбурлившейся жидкости исчезла в недрах старухиного желудка.

Никитишна замерла на секунду, словно прислушиваясь к тому, как улеглась внутри нее водка. тряхнула головой и, смачно рыгнув, удовлетворенно промолвила:

— Хорошо, бля…

— В натуре, — подтвердила порозовевшая Сикуха.

— Вот это да! — восторженно завопил Васик, который вдруг напрочь забыл о своей беде. — Вот это класс!.. Р-раз и полбутылки как не бывало. Даже я так не умею. Научите, бабушки?

— Отчего же, — с готовностью закивали закутанными в цветастые платочки головенками старухи, — доброму человеку всегда помочь рады.

— И я! — откликнулся Васик, — и я р-рад помочь… Вот сейчас…

Неловко опрокинувшись на скамье он полез в карман пиджака, видимо, в поисках бумажника, который давно уже покоился в пальто пронырливой Сикухи.

Старухи переглянулись и, схватив Васика за руки, заголосили, словно вокзальные цыганки:

— Ой, ты совсем не так нас понял, касатик, — причитала Сикуха, — совсем не так…

— И не нужны нам твои деньги, и видеть мы их не можем, эти деньги, и слышать о них, — вторила ей Никитишна.

— Нам не деньги вовсе нужны твои, а доброе слово! — взвыла Сикуха.

Васик опустил руки.

— Не хотите, к-как хотите, — проговорил он, пожав плечами, — я думал…

— Мы же не нищие, — гордо заявила Сикуха, — мы честные старушки, живем на пенсию…

— Да-да, — подтвердила Никитишна, не сводя глаз с бутылки водки и беспрестанно облизываясь, — на одну только пенсию живем…

— А за такое хорошее к нам отношение и угощение богатое, — тараторила дальше Сикуха, — мы тебе все-все можем рассказать. И про любовь твою и… все-все… Мы гадать можем.

— По руке или по картам, — подхватила Никитишна, — по волосам… А я лучше всего по бутылке гадаю.

— По бутылке? — удивился Васик. — А это как?

— Сейчас покажу, — с готовностью согласилась Никитишна, — это проще простого. Дай-ка мне бутылку, — потребовала она.

Васик протянул ей бутылку с остатками водки.

— А мне покурить, — квакнула сбоку Сикуха.

Васик достал пачку и, не глядя, сунул ее под нос старухе. Сикуха ловко выгребла из пачки несколько сигарет, одну схватила зубами, остальные спрятала; достала откуда-то громыхнувший коробок спичек и немедленно задымила.

— Так как же можно по бутылке-то гадать? — нетерпеливо спросил у Никитишны даже несколько протрезвевший от любопытства Васик.

— А очень просто, — проговорила Никитишна, — перво-наперво нужно бутылку опорожнить.

Прежде чем Васик успел промолвить слово, бабушка запрокинула голову и вылила остаток водки себе в рот.

— Вот так, — заурчав от удовольствия, проговорила она, — теперь можно и погадать.

Васик изумленно мотнул головой.

— Твоя маруха на каком этаже живет? — спросила Никитишна у Васика.

— Моя… кто?

— Ну, девушка, которую ты любишь — она ведь в этом доме живет?

— Ага.

— В этом подъезде?

— Точно, — восхищенно произнес Васик, — к-как ты это узнала, бабуля?

Сикуха прыснула в коричневый кулачок, а Никитишна, все так же сохраняя серьезность, посмотрела на Васика сквозь стекло опустевшей бутылки.

— Это тайна, — загадочно высказалась она и задала следующий вопрос:

— В какой квартире она живет?

— Кто? — икнув, осведомился Васик.

— Девушка твоя!

— В сорок пятой…

Никитишна страшно нахмурилась и проговорила:

— Видится мне, что твою девушку зовут Нина.

Васик открыл рот.

— Вот это круто… — произнес он, — и это все бутылка сказала?

— А кто же еще?..

— Нинка из сорок пятой квартиры? — досасывая окурок осведомилась вдруг Сикуха.

— Ага! — повернулся к ней Васик.

— Эта та, что к Моне ходит? — припоминая что-то, спросила Сикуха у своей подруги.

Нечто похожее на испуг промелькнуло в глазах Никитишны.

— К Моне? — почему-то шепотом переспросила она. — А откуда ты…

Никитишна, не договорив, отбросила от себя бутылку.

— Все, — объявила она Васику, — больше гадать не буду. Больше ничего не получится…

— Как это — не получится? — не понял Васик. — Так все хорошо получалось… А что это за Моня такой?

Старухи переглядывались между собой, словно разговаривали на собственноручно изобретенном языке — непонятном и не слышном для других людей.

— Что это за Моня? — повторил свой вопрос Васик.

— Какой такой Моня? — очень натурально удивилась Никитишна.

— К которому Нина ходит!

— Нина? — квакнула Сикуха. — А мы никакой такой Нины не знаем… И тебя, гражданин, тоже…

Васик изумленно протер глаза.

— Да как же вы… — проговорил совершенно сбитый с толку непонятно отчего изменившимся поведением бабушек Васик, — вы же сами…

Никитишна, неприязненно поджав губы, отодвинулась от Васика и, отвернувшись, стала смотреть на резвящихся на веточке березки воробьев.

Васик перевел взгляд на Сикуху.

— Вы чего, гражданин? — немедленно заголосила та. — Ежели пьяный, то домой идите, нечего здесь к честным бабушкам приставать. Мусоров, что ли, вызвать?

— Не н-надо, — ошеломленно выговорил Васик и поднялся с лавочки.

— Идите, гражданин, идите! — крикнула ему вслед Сикуха. — Ишь, развелось их здесь, пьянчуг! А еще и на машине! Такой — задавит и даже не заметит.

— Да что там базарить! — подключилась и Никитишна. — Ментов надо вызывать — вот и все! Сейчас побегу позвоню — и заберут его! В вытрезвитель!

Васик вскарабкался на сиденье своего автомобиля и не без труда повернул ключ в замке зажигания.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он, — или это я нажрался до сумасшествия, или это бабки стебанутые какие-то… И кто этот Моня? И зачем Нина к нему ходит?

Провожаемый истошными проклятиями вовсю разошедшихся Никитишны и Сикухи, Васик вырулил со двора и покатил на проезжую часть.

— К чертовой матери… — бормотал он, — еще и правда мусоров вызовут. А те — если поймают — вообще прав лишат опять. Я же не миллионер каждую неделю себе права покупать?.. А старушек тех, однозначно, в дурдом сдавать пора…

* * *

Когда машина Васика скрылась из виду, Никитишна и Сикуха дружно перевели дух.

— Какого хрена ты с этим козлом вообще начала про Нинку базарить? — осведомилась Сикуха.

— Я же не знала, — пожала плечами Никитишна, — что Нинка с Моней повязана. А ты, если знала, чего мне не сказала.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — высказалась Сикуха, — то есть — помрешь быстрее.

Никитишна несколько минут молчала.

— Знаешь, что Сикуха, — проговорила она наконец, — падла ты в таком случае.

— За падлу ответишь! — вскипела Сикуха.

— Смотри! — угрожающе произнесла Никитишна. — Как бы самой отвечать не пришлось… Сколько надыбала у бухаря этого?

— Да так… — неохотно ответила Сикуха, — по мелочи…

— Не свисти! — проговорила Никитишна. — Ты чего это, Сикуха, крысятничать стала на старости лет? Я на стреме стояла, ты работала — так делиться надо. Или нет?

Сикуха только-только открыла рот, чтобы что-то ответить своей собеседнице, как вдруг где-то в складках ее пальто прозвучала нежная трель.

— Чегой-то такое?! — вскрикнула Никитишна.

— Не баси, — важно сказала Сикуха, — мобила звонит. Она вытащила на свет божий испустивший еще одну трель мобильный телефон и, наугад потыкав пальцем в кнопки, поднесла его к уху.

— Але, — проговорила Сикуха в трубку, — Смольный слушает… Васика? Нет никакого Васика. Вы ошиблись номером…

И тут же отключила телефон.

Никитишна посмотрела на Сикуху и неуверенно захихикала.

* * *

— Сегодня весь наш город вышел проводить в последний путь известного политика, имя которого знаю не только в нашей стране, но и за рубежом. Конечно, найдется ли хоть один человек на земном шаре, который бы никогда не слышал фамилии… — диктор с телеэкрана скосил глаза куда-то влево и, помедлив секунду, произнес совершенно незнакомую мне фамилию.

Я отвела взгляд от телеэкрана. Даша снова набирала номер, пытаясь дозвониться Васику.

— Что за черт? — удивленно проговорила Даша и посмотрела на телефонную трубку у себя в руках.

— Что случилось? — осведомилась я.

— Не туда попала, — ответила Даша, снова набирая номер мобильного телефона Васика, — ну вот… — проговорила она, прослушав несколько длинных гудков, — теперь никто не берет трубку.

— Наверное, этот балбес снова телефон свой посеял, — предположила я.

— Наверное, — вздохнула Даша и положила трубку на рычаг телефонного аппарата.

Я снова посмотрела на часы.

— Да перестань ты, — сказала вдруг Даша.

— Перестать — что?

— Все время с циферблатом сверяться, — уточнила Даша, — оставайся у меня ночевать. Тебе же далеко ехать домой. А метро скоро уже закрывается. Чего тебе спешить? Как раз пирог подоспеет. Чай попьем.

— Вообще-то, — напомнила я, — мне завтра на работу с утра…

— Ну и что? — проговорила Даша. — От меня и поедешь. В первый раз, что ли?

— Нет, — качнула я головой, — не в первый.

Даша внимательно посмотрела на меня.

— Что-то ты такая… — начала она.

— Какая?

— Рассеянная, — сформулировала Даша. — После того, как мы повстречали эту девицу… Нину Рыжову… ты просто сама не своя.

Я промолчала. Не объяснять же мне Даше… Да и нечего мне объяснять. Я сама до сих пор не могу разобраться в том, что я ощущаю после того, как заглянула в глаза этой девушке… Нине.

— Ну ладно, — сказала Даша, — не хочешь говорить, не надо. Я сейчас, — добавила она, поднимаясь с кресла, — посмотрю за пирогом…

Когда Даша вышла из гостиной я откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза. Да, денек выдался не сказать, чтобы очень легкий… Васик, работа, поездка к Даше, да еще и эта девушка.

Что все-таки так мучит меня? Что было в ее глазах такого, что…

— Похоронная процессия, тянущаяся через весь город, змеей опоясывала памятник Неизвестному солдату… — вещал невидимый теледиктор.

Я вдруг представила себе эту змею, состоящую из плотно прижатых друг к другу людских тел… сплетенных рук и семенящих ног, потупленных в землю глаз, в которых, наверное, ясно можно было прочитать обреченность и страх перед смертью. Перед смертью того, кого они хоронили и перед своей собственной смертью, пока еще неведомой, но отлично ощутимой вот в такие моменты…

Страх.

Вот именно — страх. Страх стоял в глазах девушки Нины, страх хищной рыбой плавал в мутной глубине ее сознание, когда я заглянула туда.

И это не было каким-то конкретным испугом, и это не было абстрактным страхом или патологической фобией.

Это был…

Настоящий страх — не комплекс эмоций, которые испытывает человек, находясь в определенном состоянии, а первородный сгусток древнейших субстанций, частью вошедших в только что образовавшиеся — первые на этой земле человеческие души.

Я вдруг почувствовала неприятный холодок в левой стороне груди. Ничего подобного я не испытывала никогда, а на своем веку мне выпало испытать многое.

Мне представилась медленно ползущая по опустевшим улицам столицы змея похоронной процессии, в которой уже никак нельзя было различить ее составляющие части — тела людей так переплелись, так тесно вплавились друг в друга, что образовали единую монолитную массу, управляемую клубящимся внутри извивающегося тела страхом.

Змея уже не ползла по улицам, ей уже было по силам не огибать высящиеся коробки пустых домов, а прошивать их насквозь невероятно мощной тупой башкой, на которой сияли два громадных глаза, очень напоминающих большие надгробные венки из мертвых пластмассовых цветов.

Высотные дома, уже не казались такими большими по сравнению со все увеличивавшимся чудовищным туловищем, и когда загрохотали первые железобетонные блоки, сбитые со стен зданий хлещущим во все стороны хвостом, змея стала подниматься над городом, вставать на дыбы, словно принимающая боевую стойку кобра — мне стал видел капюшон — два черных, крыловидных паруса, раздуваемых заунывной музыкой похоронного оркестра.

И тогда с невероятной высоты змея ринулась башкой, на чешуе которой блестели капли заоблачной влаги, прямо вниз — вонзилась в застонавшую поверхность земли и, разрывая планету растущим на моих глазах туловищем, стала погружаться все глубже и глубже, пока чудовищная пасть с тускло поблескивающими холодной яростью глазами не пробила вековую толщу антарктического льда, выбравшись наружу с другой стороны Земли, и кольца принявшей наконец свой настоящий облик змеи не сбросили с поверхности планеты все, что успел нагромоздить человек за короткий век своего существования, которому теперь пришел неизбежный исход.

Змея причудливо изогнулась и замерла, крепко завязнув в обессилевшей планете, как в том самом древнем яблоке, с которого-то все и началось.

Солнце выкатилось только на мгновение, изумленно глянуло на то, что еще недавно было населенной планетой и потухло навеки…

Струна, протянувшаяся внутри моей головы — как раз между висками, наконец-то лопнула, тоненько напоследок прозвенев. Я успела только вскрикнуть, когда твердь ушла у меня из-под ног и все мироздание полетело в первозданную мглу.

* * *

Полет, впрочем, продолжался сравнительно недолго — ну, сколько там полагается лететь человеку, который свалился с кресла на пол?

Когда я утвердилась на коленях, изумленно хлопая глазами и, ощупав свое тело, убедилась, что все еще жива, вопреки посетившему меня ужасному видению, Дашин голос прозвучал снова:

— Ольга! Господи, да ты слышишь меня?!

— Д-да, — с трудом выговорила я, — слышу…

— Я вошла в комнату, а ты сидишь в кресле с закрытыми глазами, будто спишь, — затараторила Даша, поднимая меня с пола — ноги мои слушались меня еще довольно слабо. — Только сразу видно, что не спишь, потому что спина у тебя прямая, будто ты на что-то внимательно смотришь… только глаза закрыты. Что случилось?

— Ничего, — проговорила я и с удовлетворением отметила, что мой язык уже вполне выговаривает слова, — просто… немного задремала.

— Я тебя зову — ноль внимания, — продолжала рассказывать Даша, усаживая меня в то самое кресло, с которого я минуту назад благополучно сверзилась, — я тебе в самые уши кричу: «Ольга! Ольга!» — А ты ничего не отвечаешь. Тут мне стало настоящему страшно и я тебя за плечи тряхнула, а ты вдруг…

Я покрутила головой — вправо-влево, влево-вправо… Действительность нерешительно наполняла мое сознание — с весьма ощутимым гудением вливаясь в многострадальные мои мозги.

— А ты вдруг — когда я тебя за плечи тряхнула — как подскочишь на кресле! Как закричишь! И бух — прямо задницей на пол. Я так испугалась, — закончила с тяжелым вздохом Даша, — что едва не расплакалась… Вернее, даже не расплакалась — из-за того, что так напугалась…

Даша снова судорожно вздохнула — так, наверное, переводят дыхание подводные пловцы, после того, как вынырнут из-под многометровой толщи воды.

— Теперь-то с тобой все в порядке? — осведомилась Даша, опускаясь на корточки напротив меня.

— Теперь — все в порядке, — заверила я ее. — А пирог… — вспомнила я, — пирог готов?

— Да какой пирог? — удивилась Даша. — Я же только дошла до кухни, глянула в духовку и вернулась в гостиную. А там ты сидишь… уже такая…

— Это что же? — выговорила я, мучительно наморщась. — Получается, что я… так сказать, спала — всего-навсего несколько секунд?

— Получается так, — подтвердила Даша.

Ничего себе. Мне казалось, что в наблюдениях за чудовищной змеей прошла не только вся моя жизнь, но и все время существования человеческой цивилизации вплоть до последнего распада, а тут оказывается — несколько секунд.

Я закрыла глаза, но тотчас снова распахнула их. Не хватало, чтобы меня опять посетило подобное ужасающее видение. Да, выходит, не просто так меня мучали непонятные предчувствия, когда мы с Дашей искали встречи с предметом воздыханий Васика.

Только вот природу этих предчувствий, равно как и странное видение, которое едва не свело меня с ума — как все это объяснить?

И что нам делать дальше?

— Как что делать? — переспросила Даша, и я поняла, что опять проговорила вслух последнюю мысль. — Скоро подоспеет пирог, будем чай пить. Но сначала и тебе, и мне не мешало бы выпить успокоительного. Сейчас принесу.

Даша снова покинула гостиную, а я подняла глаза на телевизор. На экране уже светилось обширное кладбище, казавшееся совсем тесным из-за множества людей, заполнивших его. Где-то вдалеке — за нагромождением людских спин, обряженных в черные пальто, и непрерывным и монотонным гудением голоса диктора, местами сливающимся с угрюмыми звуками похоронного оркестра, мелькнула черная змеиная лента надгробного венка.

Я вскрикнула и схватилась за пульт управления, как за пистолет. Нажатием первой попавшейся кнопки мне удалось переключить канал — теперь на экране телевизора мордатый кучерявый дядька вещал что-то о великом императоре Петре Первом неожиданно высоким и подпрыгивающим, как изломанный детский попрыгунчик, голосом.

Я поморщилась но больше никуда переключать не стала — пусть лучше это, чем снова — змеи похоронных процессий.

Даши все не было. Фальцет телеисторика резал мне нервы, а густейшая темнота давила в стекла квартирных окон так, что мне пришлось подняться с кресла и задернуть шторы.

Вернувшись на свое место, я отметила необычную дрожь в пальцах.

«Странно, — подумала я, — что-то совсем я распустилась в последнее время. Если так сдают нервы… Что же не идет Даша? Где она, черт возьми? Чтобы добраться до спальни, открыть шкатулку, где она хранит все свои лекарства, нужно, максимум, полминуты. Ну, две минуты — на то, чтобы отыскать нужную скляночку среди развала всяких упаковок и пузырьков — и принести лекарство сюда… А она сколько уже отсутствует?»

Поднявшись с кресла, я вышла в прихожую. В квартире было тихо и, как я сейчас почувствовала, очень душно.

«Окна открыть, — подумала я, — но тогда синие сумерки змеиными кольцами навалятся… Выдавят стекла и заполнят квартиру… Господи, что это со мной? Кажется, я схожу с ума…»

Я остановилась посреди прихожей. Холодный пот, выступивший у меня на лбу, успел слипнуться ледяной корочкой, стянув мне кожу.

Что происходит?

В чем дело? Почему без видимых причин меня просто на куски рвет от смертельного ужаса.

«Да как же это — без видимых причин? — зашелестел где-то внутри меня тоненький голосок. — Ночь сгущается, и нет спасенья никому. Стены уже дрожат и подаются… Трещины бегут по кирпичам, как железные змеи. Каждого — входящая в дома тьма — передавит поодиночке…»

Чувствуя, что в голове у меня уже мутится от непередаваемого страха, я сделал несколько шагов куда-то в сторону и тут действительность снова поплыла у меня перед глазами, когда я явственно услышала, что кирпичные стены дома, где проживала Даша, затрещали, будто невыносимая тяжесть навалилась на них…

Потом грохот раздался — такой, что задрожала входная дверь…

Больше этого я выносить не могла.

Вскрикнув что-то срывающимся голосом, я рванулась назад в гостиную, но, запутавшись ногами в тонких змеиных кольцах, которые непонятно когда успели покрыть весь пол, я рухнула ничком — не переставая вопить.

Всю квартиру сотрясал оглушительный грохот.