Призраки затонувшего города

Елена Асатурова (2025)

Из родового гнезда известного врача Олега Круглова украдена семейная реликвия — портрет некой дальней родственницы. Картина, на первый взгляд, не представляет особой ценности, но связана с интересными легендами и дорога как память. К поискам присоединяется опытный следователь Игорь Савельев, еще не зная, к каким неожиданным встречам и событиям это приведет. А в деле оказывается замешана Кира Демина — талантливая художница, девушка с пытливым умом и та, что навсегда разбила Савельеву сердце. Тайны прошлого, сильные чувства и невероятные судьбы — Игорю и Кире предстоит распутать сложный клубок, в котором сплелись и их собственные жизни. Продолжение романа «Опасные тени прошлого».

Ирина

Рыбнинск

Июнь 2018 года

Ирина с трудом открыла глаза. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Что ни говори, она выпила вчера слишком много шампанского на приеме у мэра. Но супруге градоначальника, усердно потчевавшей гостей специально заказанным во Франции коллекционным напитком, нельзя было отказать. Даже выразительные взгляды Олега не помогли, тем более ей самой хотелось расслабиться и по-настоящему повеселиться. В результате муж всю дорогу до дома молчал, хмурился и спать лег в кабинете. Правда, предварительно принес ей бутылку «Перье» и таблетку «Алкозельцера». Ее-то Ирина сейчас и растворила в стакане с водой и залпом выпила. Через несколько минут головная боль и легкая тошнота отступили, она встала, накинула шелковый пеньюар и отправилась в ванную. Из гостиной до нее доносился приглушенный голос Олега, который с кем-то разговаривал на английском.

«Наверное, опять на какую-то конференцию приглашают». — Ирина прислушалась скорее из любопытства, чем из желания погружаться в деловые переговоры мужа. Но речь шла не о работе — о деньгах. Такие суммы явно не могли быть ни гонораром за научную статью, ни даже за патент какого-то нового искусственного сустава.

— This painting is worth at least one and a half million dollars. And you know that as well as I do. If you are not satisfied with the price, I will offer it at another auction ^[12]. — Олег не заметил, как повысил голос, и Ирина все слышала отчетливо, английским она владела даже лучше, чем супруг.

Теперь разговор стал ей необычайно интересен. Олег никогда не увлекался живописью, затащить его в музей было сродни подвигу, а домашняя художественная коллекция ограничивалась небольшими пейзажами, купленными у художников на Монмартре во время поездки в Париж, и картиной, доставшейся мужу по наследству от матери. Свекровь Ирины скоропостижно скончалась полгода назад, и Олег перевез в их квартиру некоторые памятные вещицы — альбом с семейными фотографиями, аляповатый чайный сервиз и портрет какой-то дальней родственницы, довольно молодой и красивой дамы в старинном платье, с медальоном на шее. Но он явно не представлял какой-то особой ценности, муж повесил его в своем кабинете скорее из уважения к памяти матери, чем из любви к искусству. И вот теперь он говорит о миллионах долларов, аукционах, каких-то офшорных счетах. А она, как всегда, ничего не знает о его планах. Это только со стороны кажется, что в их семье все делается сообща, на самом деле Олег просто ставит и ее, и сына в известность о принятом решении и ждет от них полной поддержки. Внутри возник неприятный холодок, опять подступила тошнота, скрутило желудок, и Ирина быстро проскользнула в ванную, оставшись незамеченной.

В гостиную она вышла спустя минут двадцать посвежевшая после контрастного душа, с аккуратно собранными волосами и легким макияжем, скрывшим круги под глазами. Простое, но красивое домашнее платье, мягкие туфли на низком каблуке — Олег терпеть не мог женщин в затрапезных халатах или растянутых футболках с лосинами. В их доме было принято одеваться элегантно даже в обычные дни, и случайный визитер, пришедший без предупреждения, не застал бы Кругловых в неподобающем их статусу виде.

Из кухни тянуло бодрящим ароматом кофе.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. — Муж, улыбаясь, протянул ей чашечку с еще дымящимся напитком и даже ничего не высказал по поводу вчерашнего поведения. Он был явно доволен состоявшимся телефонным разговором.

— Я слышала, ты с кем-то говорил. — Ирина сделала маленький глоток кофе, горячего, обжигающего, возвращающего к жизни. — С утра уже весь в работе?

— Да, опять зовут на симпозиум по современным методам замены суставов, просят выступить с докладом. — Олег смотрел открыто, говорил уверенно, и у Ирины на миг закралось сомнение, все ли правильно она поняла из услышанного. — Все это еще не скоро, осенью, в Брюсселе. Правда, летом они планируют несколько предварительных встреч, семинаров, но я пока не дал окончательного согласия, ведь мы собираемся переехать в нашу усадьбу.

И он плавно перевел разговор на ремонт их нового загородного дома, покупку отделочных материалов и выбор мебели.

— Так, Ириша, мне уже пора в клинику. — Олег взглянул на часы и засобирался. — Сегодня несколько пациентов и небольшое совещание попечительского совета. Вернусь только к ужину. Приготовь что-то простое: рыбу, овощи, а то после этого банкета организм ничего тяжелого не воспринимает. И отдыхай, восстанавливайся, минералочки попей…

Он чмокнул жену в щеку и, весело насвистывая, вышел из квартиры.

Все-таки уколол на прощание, напомнил о вчерашнем. Она допила уже остывший кофе, сварила себе овсянку на воде, позавтракала и, побродив по квартире, взялась за телефон:

— Алло, это Софи? Доброе утро, Ирина вас беспокоит. Да, я хотела бы снова с вами встретиться. Сегодня. Днем, в любое время. Отлично. Буду у вас к часу. Спасибо, до встречи.

До полудня были переделаны мелкие домашние дела, рыба к ужину, почищенная, нафаршированная овощами и приправленная специями, завернута в фольгу и отправлена в холодильник. Ирина переоделась в летний костюм. Длинный летящий сарафан и укороченный пиджак цвета пыльной розы удачно скрадывали небольшую полноту и делали владелицу стройнее и моложе. Она сверилась с адресом на небольшой визитной карточке, вызвала такси и выбежала из дома.

Салон мадам Софи, как она себя называла, находился в старом городе, в одном из недавно отреставрированных особнячков, построенных, наверное, еще в позапрошлом веке. На последнем, третьем, этаже, куда вела крутая лестница с потертыми ступенями, была всего одна дверь, в отличие от здания, современная, прочная, украшенная медным кольцом и витой ручкой. Не успела Ирина нажать кнопку звонка, как дверь распахнулась, и ее встретила маленькая сухонькая старушонка, вся в черном. Молча кивнув, она провела гостью по длинному коридору и жестом пригласила ее присесть перед большим круглым столом, накрытым тяжелой бархатной скатертью винного цвета. Не проронив ни слова, старушка удалилась. Ирина вообще ни разу не слышала от этой странной помощницы мадам Софи ни одного слова и думала, что она немая. Устроившись на удобном старинном стуле с подлокотниками, женщина огляделась. Хотя она была здесь не впервые, но всякий раз замечала в обстановке новые детали. Например, сегодня в углу комнаты появилась ширма с китайскими рисунками, на комоде между плотно занавешенных окон — большая ваза с темно-красными пионами, источавшими пьянящий аромат, который перебивал даже привычный запах благовоний и ароматических свечей. В центре стола холодно поблескивал большой стеклянный шар. Свисающая с потолка старинная бронзовая люстра давала слабый, но достаточный для освещения темного помещения свет. Кого-то все это могло смутить или даже напугать, но не Ирину. Она чувствовала себя здесь умиротворенно и расслабленно.

Несколько месяцев назад она услышала о мадам Софи от приятельниц. Говорили об оккультизме, эзотерике, ясновидении, обсуждали телевизионное шоу «Битва экстрасенсов» и одного из его финалистов, таролога Кинжинова. Гадание на картах Таро становилось новомодным увлечением светских дам. Кто-то упомянул, что и в их городе есть такая гадалка, Ирина из любопытства записала в телефонный блокнот название салона и адрес. И теперь была здесь частой гостьей…

В комнату стремительно вошла высокая худощавая женщина с черными, как вороново крыло, длинными волосами, перехваченными алой лентой, и такими же черными, непроницаемыми глазами. Сегодня на мадам Софи был расшитый золотыми драконами китайский кафтан и шелковые шаровары. В руках она держала резную шкатулку, явно азиатского происхождения. Усевшись напротив Ирины, хозяйка салона пристально вгляделась в ее лицо, слегка нахмурилась и произнесла низким, тягучим голосом:

— Я ждала тебя. Ночью видела во сне. Ты шла по пустыне, обессиленная, томимая жаждой, под нещадно палящим солнцем. Ты искала источник или колодец с водой. Я поняла, что должна открыть тебе этот источник. И вот ты здесь.

У стола, как из ниоткуда, материализовалась та же старушка в черном и поставила перед гостьей высокий бокал темного стекла.

— Это мой специальный освежающий напиток. Пей, не бойся. И рассказывай, что тебя тревожит.

Мадам Софи открыла шкатулку и достала колоду карт. Такую — с драконами на рубашках — Ирина видела впервые.

Пока гадалка умелыми движениями тонких длинных пальцев тасовала карты, Ирина, сделав глоток из бокала, рассказывала о цели визита:

— Я хотела бы, чтобы вы посмотрели мои отношения с мужем. Вернее, не совсем так. Мне сложно сформулировать, я совсем запуталась. Он, кажется, что-то от меня скрывает. И это связано с финансами, с его планами. Я не понимаю, что происходит. Боюсь, он может со мной расстаться.

Разволновавшись, Ирина залпом осушила бокал с напитком.

Софи успокаивающе проговорила:

— Сейчас мы сделаем расклад на ваши взаимоотношения, потом — на финансовое положение. Если останутся вопросы, то задашь конкретный — тоже посмотрим.

Для постоянных клиентов гадалка практиковала сложные расклады — Кельтский крест, Подкову. Одну за другой раскрывала она особенным образом разложенные карты и объясняла Ирине их значение применительно к поставленным вопросам.

Увы, все сводилось к тому, что впереди ее ждали неприятности, конфликты, ложь и даже распад брачного союза. Выпадали и финансовые потери, и одиночество. Все это было странным и пугающим. Сама того не замечая, она делилась с гадалкой деталями своей семейной жизни, чего никогда ранее не делала. Отказ от научной карьеры, ведь Олег всегда настаивал, что настоящее место жены и матери — это дом, полное подчинение интересам семьи и близких, неочевидный, но тотальный контроль со стороны мужа, — все это привело Ирину к потере собственного «я». У нее даже слезы потекли от жалости к себе.

Но мадам Софи, раскрывая очередную карту, обнадежила:

— Не все так плохо, милая. Тебя ждет неожиданная поддержка, я бы сказала, рыцарь-спаситель. Кто-то придет тебе на помощь в трудную минуту. Это будет новое чувство, новый путь в твоей жизни. Не теряй веры в себя, свои силы.

Воодушевленная предсказаниями, Ирина расплатилась за сеанс, попрощалась с гадалкой и чуть ли не вприпрыжку сбежала по лестнице. Яркое солнце ослепило ее после полумрака салона, и несколько минут она постояла, прищурившись и глубоко вдыхая свежий воздух. Казалось, она провела у мадам Софи полдня, а на самом деле — всего час. Значит, у нее еще есть время прогуляться и успеть к приходу мужа приготовить ужин. Ирина вытерла с лица остатки слез и зашагала в сторону набережной.

Окрестности Рыбнинска

Октябрь 1935 года

Игнатию не спалось. То ли разгулявшийся ветер, завывавший в печной трубе, тревожил, то ли боль, сводившая по ночам пальцы. Последние дни было много работы в артели, где он числился ответственным за агитационное оформление. Колхоз готовился к празднованию годовщины Октября, вот и приходилось с утра до вечера малевать плакаты, транспаранты и даже портреты вождей Революции. И это ему, одному из лучших студентов Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств! Попасть туда простому пареньку из провинции было делом нелегким, жаль, проучиться пришлось всего год с небольшим. В апреле 1918 года Академию упразднили, и ему еще повезло, что смог пристроиться рисовальщиком на ткацкую фабрику. А спустя полгода, когда училище вновь открылось под названием Петроградские государственные свободные художественно-учебные мастерские, удалось восстановиться благодаря крестьянскому происхождению. Но принять новые направления и идеи Пролеткульта он так и не смог. В училище набирали не имеющих подготовки, но отличившихся в деле революции студентов. Прожить на стипендию, которой едва хватало на хлеб и селедку, было невозможно. А тут из дома пришла весть, что слег отец. Игнатию пришлось вернуться в родные края, взять на себя заботы о матери и младших сестрах. Он устроился преподавать рисование и черчение в школе, на досуге давал частные уроки и даже подрабатывал в типографии. И встретил Анастасию. Девушку, перевернувшую всю его жизнь…

Ветер снова взвыл, как раненый зверь, и в ответ ему заскулил дворовый пес Тишка. Игнатий давно жил один. Мать померла десять лет назад, сестры вышли замуж и перебрались — одна в Рыбнинск, другая в Вологду. Только он бобылем в старом доме на окраине и остался. Так, видать, в одиночестве коротать свой век придется.

Тишка гавкнул и замолк. Игнатию послышался скрип калитки. Ночных гостей он не жаловал, потому поднялся с лавки и, все еще потирая занемевшие пальцы, осторожно вышел в сени. Прислушался к шороху за дверью. Кто-то тихонько постучал: тук, тук-тук, тук, тук. Сердце, казалось, ухнуло в пятки и забилось в такт этому знакомому, долгожданному стуку. Скинул щеколду, распахнул тяжелую деревянную створку. Даже в неясном лунном свете он сразу узнал эту фигуру, пусть и облаченную в темные монашеские одежды. Игнатий хотел что-то сказать, но ночная гостья приложила палец к губам, проскользнула в сени, быстро закрыв за собой дверь. Так же молча прошла в избу, перекрестившись на красный угол, и устало опустилась на стул, прижимая к груди холщовую суму.

Игнатий зачерпнул ковшиком воды из ведра, стоявшего у печки, налил в большую кружку, поставил перед монахиней. Она жадно выпила и снова перекрестилась на иконы. Жестом показала на окна. Понимая ее без слов, хозяин плотно задернул занавески, приглушил свет. Присел напротив у стола, терпеливо дожидаясь объяснения столь неожиданному визиту.

— Ты что ж не спишь, Игнатий? Неужто меня дожидался?

Господи, как же он скучал по этому голосу, мягкому, журчащему, как лесной ручей! Но сейчас в нем слышались твердые, решительные нотки.

— Не поверишь, Настенька, как предчувствие какое, не мог уснуть. Но тебя, признаюсь, не ждал увидеть. Сколько лет мечтал об этой встрече!

— Имя мирское мое забудь, Феоктиста я. Но и его лучше не упоминай без причины. Времени у меня мало, к рассвету надобно вернуться в монастырь. С просьбой я, Игнатий. Никому больше не могу довериться, только тебе.

— Говори, все для тебя сделаю, ты же знаешь. Хоть в огонь, хоть в воду.

— Не для меня, для Господа нашего, для церкви православной прошу. — Феоктиста положила суму на стол, осторожно вынула из нее внушительный сверток.

Тонкие пальцы, слегка огрубевшие от работы и холодного ветра, бережно разворачивали тряпицу. Игнатий еле сдержался, чтобы не схватить ее руки и не покрыть поцелуями.

Монахиня выпростала из свертка свою ношу — ею оказалась икона, в которой опытный глаз художника сразу увидел работу искусного мастера. Печально и мудро смотрела на него Богородица. С молчаливого согласия Феоктисты он взял икону в руки, бережно осмотрел, определяя материал доски и паволоки, особенности полей и ковчега и, конечно, возраст — иконе было не менее трех столетий. Игнатий положил ее на стол и вопросительно взглянул на свою гостью. Как и прежде, они понимали друг друга без слов.

Феоктиста пересказала все, что услышала от матушки Параскевы.

— О том, что икону я принесла тебе, не будет знать никто, кроме нас двоих. Даже матушке неизвестно о моих планах. Так мы условились, чтобы не было соблазна тайну раскрыть. Богом прошу тебя, Игнатий, схорони ее надежно. Коли сложится, вернусь за ней, когда время придет. Ежели случится со мной что-то, сбереги икону и сам прими решение о дальнейшей ее судьбе. Тебе сей дар вверяю.

Она вгляделась в лицо Игнатия, тронутое временем, но по-прежнему красивое, родное, в темные, слегка запавшие от постоянной работы глаза. Густые, тронутые сединой волосы, про такие говорят — соль с перцем. Даже заношенная рубаха не скрывала его крепкое, мускулистое тело. Больше всего хотелось ей сейчас прижаться к этой широкой груди, почувствовать силу его объятий. Феоктиста быстро прочитала молитву, безмолвно шевеля губами…

— Уже светает, мне пора. Прости и прощай, Игнатий. Дай Бог, свидимся.

— Останься, милая, зачем тебе возвращаться в монастырь, если скоро его не станет? Кто нам помешает быть вместе? Отца твоего нет давно, ты сама себе хозяйка.

— Что ты говоришь, глупенький? Я дала обет, и теперь Всевышний — моя вторая половинка, а монастырь — моя семья. И ты же помнишь, что случилось с моим батюшкой, царствие ему небесное. Хотя я до сих пор не верю, что это он печатал те листовки и брошюры, даже зная, что революцию и советскую власть он так в душе и не принял… Меня сразу сошлют, это в лучшем случае.

— Так давай уедем! У меня есть небольшие сбережения. Есть старый товарищ, еще по Петербургу, он какие хочешь документы нарисует. Доберемся до Одессы, а там в Бессарабию.

— Годы тебя не берут, Игнатий, ты все такой же мечтатель и сказочник. Не могу я бросить своих сестер, матушку Параскеву. Видно, таков мой удел, одному Господу ведомы наши пути. Прощай! Береги икону!

Феоктиста схватила свою суму, низко поклонилась и стремительно выбежала из дома. Занимался рассвет, встречаемый петушиным пением, где-то на другом конце улицы слышалось мычание коров — это пастух уже гнал стадо на выгул. Мелькнула фигурка в темных одеждах мимо просыпающихся домов — и исчезла за околицей, будто и не было ее.

Леськово

11 июля 2018 года

— Олег, я не понимаю, зачем было так спешить с этой журналисткой, с этой статьей. Дом еще не готов. И Кира Юрьевна тоже считает… — Ирина ходила за мужем из комнаты в комнату, пытаясь добиться ответа.

Круглов только что приехал в усадьбу, привезя с собой какие-то коробки с посудой из городской квартиры и несколько картин.

— Что ты собираешься делать? Откуда эти картины?

— Ира, перестань бегать за мной как собачонка. Сядь и успокойся. Через час приедет съемочная группа из журнала. Ты позвонила Деминой? Почему ее до сих пор нет? Тебе ничего нельзя поручить! Нам надо быстро решить, что куда развесить и расставить.

— Олег Владимирович, я уже здесь. — В гостиную вошла Кира, сменившая простой рабочий комбинезончик из хлопка на изящное платье. Следом за ней спешил рабочий с инструментом в руках, другой тащил стремянку. — Мы готовы. Давайте посмотрим, что тут у вас.

Круглов облегченно вздохнул, выразительно взглянул на жену и принялся рассказывать Кире о своих находках.

— Этот пейзаж я купил на вернисаже, посмотрите, он напоминает вид с нашей веранды. Даже шпиль колокольни заметен. Местный художник, не очень именитый, но колоритно ведь, правда? Цену, правда, заломил не по-божески. А этот милый натюрморт с розами и фруктами — прямо в духе Коровина, вы не находите? Что, если его повесить в столовой?

— Не знала, что вы так хорошо разбираетесь в живописи, Олег Владимирович. Это и правда удачное подражание Константину Алексеевичу, такие же сочные, радостные краски, ритмика мазков, игра света и тени. Мне очень нравится. Ирина, а вам?

Круглова удивленно и с некоторым замешательством слушала этот диалог, внимательно вглядываясь в картины.

— Да-да, очень симпатично, я доверяю вашему мнению, Кира…

— Тогда давайте пейзаж повесим в гостевой спальне, он будет компенсировать отсутствие в ней вида на реку. А натюрморт действительно уместен для столовой. — Кира показала помощникам место на стене. — Так, а это…

Она с интересом разглядывала портрет голубоглазой молодой женщины в платье, напоминающем придворную моду начала прошлого века. Но не только черты довольно аристократичного лица привлекали внимание. Взгляд невольно возвращался к необычному медальону, украшавшему наряд незнакомки. Правая рука с тонкими музыкальными пальцами, казалось, тянулась к нему, левая сжимала складки одежды. Что-то тревожное чувствовалось в этом жесте. Вообще каждая деталь на картине была выразительна и говорила о мастерстве художника.

— О, это наша небольшая семейная, если можно так сказать, реликвия, — пошутил Круглов. — Моя двоюродная бабка по матери. Видимо, позировала какому-то начинающему художнику. Ценности не имеет, но дорога мне как память. С ней, знаете ли, — не с картиной, с этой девушкой, — связана любопытная история, легенда о роковой любви. Вот я и подумал, что в нашем родовом гнезде будет правильным иметь напоминания о прошлом. Куда бы нам ее повесить?

Кира, которую картина явно заинтересовала, задумчиво посмотрела вокруг.

— А что, если нам оставить ее в гостиной? Вот тут, над комодом? Посмотрите, как раз светильники в виде канделябров будут гармонировать и давать нужный свет.

— Но мы же заказали сюда зеркало, — решилась подать голос Ирина, о которой, казалось, снова забыли.

— Да погоди ты со своим зеркалом, — оборвал жену хозяин. — Что за дурацкая привычка везде разглядывать свое отражение? Кира Юрьевна, как всегда, права и лучше нас знает, что куда положить, повесить. Ты бы лучше пока сервиз достала из коробки и расставила в буфете. Портрету же быть здесь! Эй, ребятки, тащите-ка сюда вашу лестницу, поторопимся, у нас осталось полчаса…

К приезду команды архитектурного журнала все было готово. Посуда расставлена в антикварном буфете, найденном Кирой на распродаже. Комод, над которым теперь красовался портрет, был сделан как реплика к буфету, в том же стиле. Видя, что Ирина немного расстроена и нервничает, Кира успокоила хозяйку, что место для зеркала в кованой раме обязательно найдется, и отправила ее в сад за цветами, а сама принесла из кухни большой фарфоровый кувшин — он занял свое место прямо под картиной. Букет из лилейников, садовых колокольчиков и львиного зева поставил последнюю точку в приготовлениях как раз в тот момент, когда Круглов широким шагом гостеприимного хозяина вернулся в гостиную вместе с журналисткой и фотографом.

Корреспондентка журнала «Модный дом» Татьяна выглядела совсем не гламурно. Лет тридцати пяти, с темными волосами на прямой пробор, в роговых очках, в слегка помявшемся в дороге брючном костюме, она скорее напоминала учительницу. Но была, очевидно, крепким профи в своем деле.

— Знаете, это редкий случай, когда к нам обращаются не дизайнеры, а хозяева. Не все готовы вот так пустить в свой дом, если только вы не светский персонаж. Но мы сейчас как раз готовим выпуск о возрождении русской усадьбы, о традициях в работе отечественных дизайнеров, и я вижу, что не зря приехала в такую даль. Удивлена, что не слышала о вас раньше, Кира, но надеюсь, мы подружимся. Я бы хотела посмотреть ваше портфолио, думаю, получится хорошая статья. Давайте начнем с проекта, его концепции, особенностях, а потом поговорим с хозяевами. Я, знаете ли, люблю какие-то личные истории, человеческий фактор, читателям это нравится. Мой коллега пока поснимает снаружи, общие планы, а потом сделаем серию фото внутри. — Татьяна уверенно руководила процессом, и всем оставалось только подчиниться ее указаниям.

Кира, которой польстили комплименты журналистки, с готовностью провела экскурсию по дому, рассказывая о проделанной работе, своих авторских решениях и тех фрагментах, которые еще предстояло завершить. Круглов, неотступно ходивший следом, то и дело вставлял свои восторженные комментарии. Лишь Ирина осталась сидеть на веранде и выглядела отрешенной и усталой. К интервью она не проявляла никакого интереса, лишь попросила фотографа не пугать обитателей ее мини-фермы.

Наконец, обойдя дом, все вернулись в гостиную. Татьяна попросила хозяев попозировать у камина — идея с изразцами привела ее в восторг. Обратила она внимание и на портрет над комодом. А услышав семейную легенду, которую с энтузиазмом рассказал Круглов, решила сделать ее центром репортажа.

— В наше время копиями и даже подлинниками известных мастеров в частных коллекциях уже никого не удивишь. А вот такие живые, с историей, экспонаты могут стать изюминкой. Вы не пытались узнать имя художника, найти другие его картины?

— Увы, о нем никаких сведений не сохранилось, по крайней мере, мне мать ничего не смогла рассказать. Анастасия, старшая сестра моей бабки, в молодости ушла в монастырь. Ее отец, владевший в начале прошлого века типографией в Рыбнинске, запретил дочери выйти за любимого. Тот был из какой-то простой, бедной семьи, то ли учитель рисования, то ли работник этой типографии. В знак протеста Анастасия постриглась в монахини и оборвала все связи с семьей. Бабушка моя, Лиза, была намного моложе и запомнила только, что Настя отличалась красотой и крутым нравом, в этом она пошла в своего папеньку. Нашла коса на камень. — Круглов усмехнулся: — Наш характер, что ни говори. Елизавета перед самой войной вышла замуж, и примерно в то же время в их доме появился этот портрет. Кажется, его принес несостоявшийся жених Анастасии. Кто знает, может он и нарисовал свою возлюбленную?

— Ну, тогда ваш прадед явно промахнулся, отказав талантливому художнику от дома, — заметила Кира, любуясь портретом. — А что, о судьбе Насти больше ничего не было слышно?

— Следы ее оборвались в конце тридцатых. Монастырь же был затоплен, все его обитательницы разошлись кто куда. Ходили слухи, что кто-то из них не захотел покидать обитель… но за достоверность я не ручаюсь. Таких историй в наших местах много рассказывают. Никто ее больше не видел, а портрет передается из поколения в поколение как память. Будет теперь украшать наше родовое гнездо.

Ирина, присоединившаяся к компании и внимательно слушавшая мужа, вновь превратилась в любезную хозяйку и пригласила всех выпить чаю в столовой. Разговор переключился на рецепты аппетитных пирожков, живописные окрестности усадьбы и планы по дальнейшему ее обустройству. Вскоре столичные гости уехали. Татьяна на прощание пообещала разместить репортаж в ближайшем выпуске электронной версии журнала. Кира вернулась к себе, оставив Олега и Ирину отдыхать после насыщенного и суетного дня.

Как и говорила Татьяна, статья об усадьбе Кругловых вскоре появилась на сайте «Модного дома» под заголовком «Преданья старины: как воссоздать современную усадьбу», и начиналась она с истории Анастасии и ее портрета.

Примечания

12

Эта картина стоит не менее полутора миллионов долларов. И вы это понимаете не хуже меня. Если вас не устраивает цена, я предложу ее на другом аукционе (англ.).