Крик Эдварда Мунка, или Поцелуй сфинкса

Елена Григорьевна Ананьева

Роман «Крик Эдварда Мунка, или Поцелуй сфинкса» продолжает серию романов «Бегство».Великий экспрессионист Эдвард Мунк бежал от себя в ужасе, создал символ отчаяния и страха – картину «Крик», на которую и в этом романе-триллере идет погоня. Есть угроза новой кражи. Картину средь бела дня воруют из музея, что является документальным фактом, начинается расследование и его интерпретация в художественной реальности. Но это не просто детектив, это, как обычно в литературном методе автора, – скрупулезное исследование психологии личности, мотивов, побудивших к совершению поступков: художника, ищущего свое понимание мира, отношений с женщинами, коллегами, образами, картинами; подготовке к преступлению и связях криминалитета; расследование.

Глава 4

Страсть Эдварда Мунка

Шесть лет любви с прекрасной Милли Таулов, которую он боготворил, казались прекрасной сказкой.

…Однажды Милли стремительно зашла в мастерскую и с порога он почуял неладное. Она была как обычно хороша. Но что-то отстраненное и холодное сквозило сразу. Ни о чем не говорила, но он читал ее мысли. Ее потоки сознания. «Она не столь эмоциональна, а прагматична и приземлена, — подумал. — Суха, как поздняя осенная ветвь. Свою жизнь она не собирается строить в соответствии с моими желаниями, желаниями художника. Во многом они не совпадают. Что же делать?!» Этот вопрос его мучал. Он не хотел разрыва. Он ее полюбил всем измученным сердцем.

Эдвард бродит в лесах в поисках самых стойких основ для красителей. Его интересуют кармин и охра, маренго и синяя купель. Начинает отшельничать, еще более пристрастившись к одиноким походам с похожим на армейский рюкзак за плечами. Ведь его отец был военный лекарь. Знал толк в травах тоже.

Этот промозглый, серый день, с низким куполом неба и столь же низменными эмоциями, — ну, какие эмоции могут быть без любимой женщины, — стал для Эдварда переломным. Его внутренний мир перевернулся настолько, что в дальнейшем там поселялись столь страшные существа и непредсказуемые действа… Словно под перевернутый колпак вдруг проникла хвостатая, троллиная ведьма Хольдре…Она открыла путь другим «скандинавам» северных саг. Там поочередно поселялись часто без особого приглашения госпожи Тоска и Разлука. Уродливый монстр Меланхолии нахлынул и давил непреходящей тоской. Он боролся с ним. Не хотел сдавать свои позиции. Художник желал творить красоту своими средствами, выражать понимание между людьмы. Запечатлевать нюансы отношений между мужчиной и женщиной. Не сладенькие ню, а кричащие, взывающие, обуреваемые страстями, обжигаемые, отстраненные, обособленные, демонстративные, демоничные…

«Ну, скажи, что ты все еще любишь меня? Милли, Милли! Нет, не уходи от меня, не предавай нашу любовь!» — мысленно молил художник и на холстах появлялись страстные призывы. Красочные разряды и звучные шлепки-оплеухи красок, попадающих сплошмя на холст, возбуждали больше его воображение. Он не отрываясь от мольберта, до изнеможения работал. Отбрасывал, исправлял, дописывал и снова бросал. Концентрировал консистенцию красок, сгущал эмоции. Разминал коренья, рвал их на части, настаивал, запаривал, процеживал. Будто снадобья варил для своих питомцев. Что его не удовлетворяло понять сложно. Он постоянно искал свое. Новое. Нестандартное. Соответствующее именно его мерилам гармонии.

В нем была она, его Любовь. Его страсть и отчаяние.

Шесть лет любви с прекрасной Милли Таулов, которую он боготворил, закончились ничем. С любовью возведенный мост между ними обрушился. В одночасье.

Она ему изменила и ушла с другим, ничего не сказав.

Он знал об этом.

Он чувствовал раньше, что это произойдет.

Он не знал, как этот ужас пережить.

Для него казалось все обрезано в будущем.

Как?!..

Его Муза, которую он потерял, столь безжалостно его предала и повернула всю его жизнь вспять. Его чувства, вначале облагороженные романтичными порывами, оказались растоптаны.

«Как это выдер… — задыхался от избытка чувств, — …жать? Что буду делать, чем заполню такую вмиг образовавшуюся пустоту?» — взрывалось все внутри. На полотна летели слитками бесценных эмоций первого любовного опыта, вправленные в найденные рельефы экспрессии, новые и новые аспекты. Жизнь вилась следом кривой, неуравновешенной полосой, проецируясь на свежесть грунтованного полотна. Вокруг героев засновали равнодушные люди. Многие шли в противоположную сторону. Холод проникал всюду. Страх перед будущим сковывал и леденил. Все чувства выливались на полотна. Как стихотворные строки у поэтов, искренне и чутко…

Критика не восприняла его страстные полотна. Они шли в разные стороны понимания. Часто потом он ощущал это чувство: он шел в разнобой с общественым мнением, с друзьями, любимыми женщинами, которых кстати у него было не много. Мысли и мрачные чувства художника выплескивались на новые холсты и они уже становились иными. Столь сильное чувство, которое пришло и было так резко предано и прервано, стало причиной его сильнейшей душевной боли. Что он мог предпринять, что противопоставить? Заменить?! Кем?! Он однолюб. Даже все остальное — столь преходяще. Милли Таулов — одна из немногих женщин, ставшая Музой тех лет, вошла не только в утонченное, болящее сердце художника. Но и стала частью его биографии, о которой узнали спустя века.

Его Муза, которую он потерял, столь безжалостно его предала и повернула всю его жизнь вспять. Его чувства, вначале облагороженные романтичными порывами, оказались растоптаны.

«Невозможно выдержать…» — задыхался от избытка чувств, — взрывалось всё внутри. После Милли Таулов уже не приходило в его растревоженную душу столь высокое волшебное чувство. Весенней свежестью любви Эдвард не мог похвастаться. Он замкнулся.

Отшельничал.

Одиночество. Одно из самых сильных видов страдания. Невозможность найти себе ту, которая смогла бы заменить столь сильную первую любовь. На смену пришла столь же сильная тоска. Иногда хотелось рыдать. Иногда кричать.

Страх: все можно предать.

Вползал безотвратно в обнаженную душу монстр Крик. Не на кого положиться, не с кем иметь дело. Все ненадежно и преходяще. С давних времен… Будоражили страшные сны и не давали спать. В душе просыпалось бурчание и недовольство. От невырвавшегося крика вскакивал среди ночи и бегал по комнате, пока не успокаивался. Его дневники пестрят волнующими записями. Троллиная ведьма с хвостом завлекает в свои владения. Знакомые с детства мифы Эдды оживают. В воспаленном мозгу художника всплывают много раз слышанные легенды об асах — верховных богах Скандинавии. А ведь именно от скандинавских «асов» (или привычного термина «асе» в английском) произошел туз, карта, стоящая надо всеми, даже над королем; и ас — первоклассный летчик-истребитель. Главное он — Мастер своего дела. Художник стремиться стать первоклассным мастером. Не дается все просто. Порой раздражается. И сновь блуждает художник темными ночами с дрожащей свечой, полыхающей и тоскующей вместе с ним, отдавая, спасая теплом, светом, перед своими полотнами. Выпив крепкого чая с ромом, тяжело опускается на маленькую канапе и кручинится. В мозгу роятся образы. Оживают саги. Спасительница-свеча становится все меньше, пока не пропадет вместе с теплящимся, плавающим в остатках ее «соков», огоньком.

Пришелся стопами троллиных лестниц и путей. Снова Лестница троллей, вновь достроенная Лестница Дьявола. Да, тогда землю населяли огромные и всемогущие «инеистые великаны», они же — хримтурсы, турсы, или тролли. Далее все двоится и в геометрической прогрессии распространяется — во всем мире совпадают легендарные герои и приносят уверенность в том, что у нас у всех основы одинаковые. Все мы устроены по образу и подобию божьему. Одинаковые пути прокладывают подкожные трассы — вены и капилляры, конфигурации тела, извилистые «ореховые» лабиринты мозга, и очертания «ландшафтов» внутренних органов.

Возможно, отсюда идут лабиринты абстракции?! Только кто-то уподобляется тем древним троллиным моделям из царства вечной мерзлоты… Мифическая Хольдре питается кровью, потому что холодно, не разбирая, кому она принадлежит. Употребляет ее в личных целях. А разве нет такого, если холодно, или голодно, или не хватает на дом, белый теплоход и дальние страны, люксусную жизнь?!

И впиваются в горло.

И несутся крики.

И кружится винтовая лестница Дьявола. Она ведь ни к чему не прикреплена, можно вот-вот упасть.

Тогда поражает Крик пошатнувшихся.

«Кого могу противопоставить? К чему стремиться?…» — беспрестанно думает молодой Эдвард Мунк.

С огромным трудом он обретает себя. Но уже иного. Будто зреет и у него внутри монстр Крик. Этот страшный господин Крик, порожденный страданиями человека, слабостью его перед сильнейшим, помноженной на обстоятельства внутреннего и внешнего мира, находится бесконечно в поиске. Куда проникнуть? Кого поразить? Чуть слабинка — достанет где угодно.

Художник видит все глазами, переполненными страхом потерь и страданий. Не случайно, потеряв первой любимую сестру Софи, умершую в 15 летнем возрасте, обреченно потом изрек: «Болезнь, безумие и смерть — черные ангелы, которые стояли на страже моей колыбели и сопровождали меня всю жизнь».

Те его видения, сопровождая, до сих пор витают над нами. Они оставлены Мастером, беспокоясь, не находя себе тогда места, появляются видения у горизонта. Он ведь мастер мистического жанра, сам в него же был погружен, обладал огромным желанием влиять, появляться невзначай. Он желал вечно будоражить. Эпатировать.

Эксперементировал вновь и вновь.

Искал. Вот-вот они, его образы, могут появится снова. Ему ведь так хочется избавить мир от страданий. Изучить причину возникновения Крика и передать это понимание нам. Не жалея себя, как истый исследователь, многие эмоциональные и тяжелые восприятия пропускает через себя, взаимодействуя с окружением. Оставляет следы своих видений, чтобы вывести их художественные формулы. Запечатлеть для будущего. Усовершенствовать, повлиять на него. Когда с мольберта страдающего художника «увидело жизнь» произведение «Больная девочка», будто на больничной каталке втолкнули его к нам, впоследствии взбудораженный Эдвард делает вывод:

«Работа над картиной… открыла мне новые пути, и в моем искусстве произошел выдающийся прорыв. Большинство моих поздних произведений обязано своим происхождением этой картине».

Мунк много читает. Увлекательные романы Генриха Ибсена, переведенные уже к 1880 году романы Достоевского на норвежский и датский языки создают особый мир, питающиий героев его полотен. Художник увлекается старинной литературой, классической мифологией, скандинавскими сагами, историей. Ее он изучает по литературным трудам родного дяди, П.А.Мунка. И хотя с ним он в жизни не встречался, но вырос на его исторических трудах, которые играли в истории Норвегии одну из виднейших ролей. По сему видно, путь художника не случаен. Он целенаправленно шел к образам, ставшим классикой жанра.

Подведением итогов пребывания во Франции можно считать запись в дневнике, сделанную в Сен-Клу: «Больше не появятся интерьеры с читающими мужчинами или вяжущими женщинами. Должны быть живые существа, которые дышат, чувствуют, страдают и любят. Я буду писать такие картины. Люди осознают свою святость; как в церкви, в них обнажится главное».

После нее уже не приходило в его растревоженную душу столь высокое волшебное чувство. Весенней свежестью любви Эдвард не мог похвастаться. Его душа затаилась. Потом пришло отшельничество во спасение.

Как иногда бывает летом: ни с того ни с сего налетает огромная черная туча. Вобрав все самое светлое и жаркое у природы, сама от перенапряжения теряет свои краски и, почернев, начинает беситься в изнеможении, срывая все, что накопилось. Вырывает с корнем деревья. Стоит чему то оказаться чуть слабее, все сметается в одночасье. Несется следом и бьется крупными каплями ураганного дождя. А уж совсем разозлившись, прибегает к сильнейшим средствам — разметав с неба всё крупными стеклянно-оловянными пулями-градинами. С выходом Мастера мгновенно все окрашивается ярким цветом. Идет трансформация северного сияния, столь часто становившегося моделью его же бунтующей живописи, звучной акварели, будто заливается импровизированная сцена софитами. Суровая графика рвется за пределы в окружающее зелено-изумрудными всполохами на красном пространство. Его Видение идет следом. Виртуальная Фигура художника проявилась, как на фотографии при печати, вдалеке у горизонта.

«Солнце зашло, небо окрасилось в кровавый цвет — и меня охватило чувство меланхолии. Я остановился, обессиленный до смерти, и оперся на парапет; над городом и над черно-голубым фьордом, как кровь и языки огня, висят тучи: мои друзья продолжали свою дорогу, а я стоял пригвожденный к месту, дрожа от страха. Я услышал ужасающий, нескончаемый крик природы», — бесценное свидетельство дневника художника.

Фигура Мастера предлагает нам еще одну версию. Если прислушаться, можно услышать его рассказ.

Мунк, жил в одной отдаленной норвежской деревеньке и неподалеку был женский сумашедший дом, а также скотобойня…Предсмертные вопли животных и крики безумных женщин вдохновили, если можно так сказать, его на написание картины. В такой ситуации из-за бессилия что-либо сделать, крик рвется из груди и хочется закрыть уши,(что фигура в «Крике» и делает), чтобы заглушить ужасные звуки страдания…

Эти годы окрашиваются у Мунка красками рвущегося вверх извержения вулкана Кракатау в 1883 году. Эти эмоции, этот ужас перед необузданными силами природы рассыпаны красками впечатлений по многим полотнам. В то время это извержение, как указывают сейчас специалисты и пресса того времени, есть подробности и сведения об огромном количестве погибших людей. Извержение вулкана могло быть видимо из тех точек, где находился художник. Два года над Европой носились клубы красно-кровавой золы, которая попала фоном не только в страждущие, обнаженные эмоциями полотна. Он записывает в свой дневник:

«Облака как кровь и пламя зависли над голубо-черным фьердом и городом.»

Оттуда впечатления перетекают в его произведения. Он многое осмысливает, старается запечатлеть, запомнить, перенести если не на холст, то на картон, бумагу. Или передать словами свои воспоминания. Известно, что на протяжении жизни художник не выбросил ни одну страницу из своих архивов. Среди них заключено много тайн. Он писал свои Манифесты. Он эксперементировал. Он страдал и даже «шалил», превращаясь в шоу-мэна в современном понимании слова. Делал активные выпады против своих обидчиков. Он обладал заметным чувством юмора и умел во время ошарашить пришедших, о чем будет сказано позже, даже разыграть, как было потом принято в нашем обществе.

А вот о «Крике», которых автор создал четыре версии, кроме остальных картин, вошедших в цикл, написано в самом произведении. Своеобразные «времена года» и места их проявлений. Существуют, представилось, особые знаки, кроме авторской подписи на многослойном теле картины, своеобразные татуировки, передающие мысли и побуждения художника. Их просто не может не быть. Эти знаки исподволь влияют. И вот в предчувствии этого, веду свой поиск. Ищу то, что может подтвердить догадку: художник-экспериментатор, размножил и распространил свои эмоции, заложив одновременно в четыре части цикла картин «Край жизни» Cилу, с которой и пришлось впоследствии столкнуться.

В чем она проявляется?

Как характеризуется?

Где ее нужно искать?

Что скрывается под верхним слоем краски?

Это-то и нужно расшифровать.

Наверняка это определенный знак потомкам, о чем должны быть записи художника…

Наверняка, они способствуют особому интересу к раритетам художника похитителей разных стран, объединяющихся в криминальные группировки. У них теперь свой преобразованно-марксистский клич. Их манифест в противовес Манифесту художника: экспроприация!

Одно из очередных похищений нового века шедевров тщательно готовится.

Это, как раскрученный бренд, чем чаще их крадут, тем проще с его картинами действовать дальше.