Власть женщины сильней. I

Елена Ильинская

Рим, Ватикан, позднее Возрождение. На одной чаше весов политические амбиции и духовный авторитет. На другой – любовь. Вечный выбор. Авантюрный любовный роман со множеством деталей эпохи, но не претендующий на лавры учебника по истории.В оформлении обложки использована картина Вивиано Кодацци (1604 – 1670) «Собор Святого Петра и обелиск в Ватикане в Риме» (ок. 1630 г.).

Глава 5

Папа Сикст сошел с трона и, раскрыв объятия, шагнул навстречу склонившейся в глубоком поклоне синьоре:

— Донна Виктория! Осталась все той же скромницей? — он рассмеялся. — Ну же, поднимись, дочь моя.

— Ваше Святейшество, — высокая, стройная черноволосая Виктория де Бюсси, вдова герцога Миланского, вторая супруга Хуана де ла Серда, шестого герцога де Мединасели, подняла на Сикста улыбающиеся глаза.

— Не притворяйся! Твое бегство из Вальядолида очень смелый, но безрассудный поступок. Я с большим трудом разрешил ситуацию.

— Мне повезло, что король пригласил герцога на охоту и велел явиться с супругой. Иначе меня так и держали бы взаперти. Я не сделала бы этого, если бы не была уверена, что вы обратите мое преступление на пользу себе и Церкви.

Перетти залюбовался молодой женщиной, ее чуть склоненной головкой, приопущенными плечами:

— Пойдем отсюда, здесь слишком официально для встречи друзей.

Последнее слово Папа выделил лукавой интонацией. Из аудиенц-зала они прошли в небольшой уютный кабинет.

— Ты покинула Испанию без моего дозволения, — за теплыми, почти отеческими нотками, было заметно, что Феличе Перетти недоволен поведением своей протеже. Появись Виктория раньше — когда он только узнал о произошедшем — ей бы очень не поздоровилось. Теперь же, когда Святому престолу удалось извлечь из этого пользу, Папа был более благосклонен к провинившейся. — Но ты уже наказана — не увидела, как хорош был твой воспитанник на церемонии рукоположения в сан кардинала.

— Мне было сложно расставаться с Бенвенуто… А сейчас я могу увидеть его высокопреосвященство?

— Увы. Кардинал, — Папа не смог сдержать гордую улыбку, — отбыл с коадъютором в Тулузу. Но оставим дела. Поговорим о нас. Ты и от меня убежала слишком быстро. Торопилась к своему венценосному супругу…

Виктория встревожено отвела глаза:

— Я не хочу вспоминать об этом. И теперь я лишь хотела увидеть мальчика. Я покину Рим, как только позволят обстоятельства.

— А я приглашу тебя на праздники в день поминовения святой Екатерины. И буду ждать. Придешь?

— Вы этого хотите? Мне казалось, вы больше не испытываете во мне потребности…

Она опустила взгляд и отошла к окну. Почти отвернувшись от хозяина кабинета, Виктория сняла с руки перчатку, а следом — кольцо. Перетти внимательно следил за ее движениями.

— Виктория, я не жду от тебя подарков! Ты уже подарила мне то, что достойно всех царств этого мира, — он подошел к ней и встал очень близко, не касаясь, однако ничем, кроме взгляда. — Лучше прими это от меня.

Заметив, как неестественно прямо застыла ее спина, Перетти отступил к столику и указал на ларец. Виктория положила кольцо рядом, но к ларцу не прикоснулась:

— Святой отец, в этом кольце хорошее противоядие. Прошу вас, примите его.

Взяв бокал, наполненный Перетти, она вновь отошла к окну:

— А что в этом ларце?

— Посмотри сама, — он поднял крышку и вынул колье, камни которого вспыхнули алыми гранями в лучах заходящего солнца.

— Вам нравится, ваше сиятельство, — скорее утверждая, чем спрашивая, произнес он.

— Это красиво! Но, прошу, не называйте меня так.

— Виктория, раз уж не получилась встреча с монсеньором, я хочу, чтобы ты увиделась кое с кем другим.

По тому, как это было сказано, она поняла, что Папа заговорил о деле. Виктория заинтересованно посмотрела на понтифика:

— Кто это?

— Сейчас узнаешь, — Папа вызвал секретаря. — Пригласите монсеньора Карреру.

— Его преосвященство еще в Риме?! — изумилась Виктория.

— Да, я оставил его в курии. Он хорошо занимался с Бенвенуто этот год. Но… Скажи, какие отношения связывают его и, — Папа помедлил, — Юлию дю Плесси Бельер?

В душе женщины зародилась тревога.

— По-моему, она была ему небезразлична в Испании.

— Вот как… И насколько?

— Не знаю. Наверное, отцам-инквизиторам и настоятельнице монастыря, откуда она сбежала, это известно лучше, — Виктория повела плечами.

Перетти усмехнулся. Этой усмешкой он и встретил вошедшего кардинала.

— Приготовьте все к встрече. Вы поняли?

— Да, Святой Отец, — кардинал ничем не выдал своих чувств, вызванных выражением лица Папы и его приказом. В сторону донны Виктории он даже не посмотрел.

Перетти и Виктория долго шли по переходам и лестницам пока не оказались в довольно большом зале. Раздвинутые шторы открывали путь лучам закатного солнца, но света, по мнению Перетти, было недостаточно, и он приказал принести больше свечей.

— Присаживайся, — он запросто махнул рукой в сторону накрытого на троих стола.

Сам Святой Отец сел рядом с Викторией, собственноручно налил синьоре вина, предложил фрукты. Вскоре в зал ввели маркизу Ла Платьер. Едва увидев ее, Виктория отвернулась, но справилась с волнением и даже отпила из бокала. Повернувшись к Папе, она улыбнулась ему. Перетти тем временем обратился к Юлии:

— Проходите, синьора, присаживайтесь. Пообедаем.

Маркизе, несколько дней до того ничего не бравшей в рот кроме воды, было тягостно смотреть на яства, теснившиеся на столе. В зале повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием свечей. Виктория наклонилась к Папе:

— Я хотела бы сказать вам несколько слов, — и еще тише добавила, — наедине.

Собравшийся было ответить ей Перетти обернулся на голос маркизы. Он был слаб, но не утратил прежнего очарования:

— Здравствуйте, ваше сиятельство. Я давно не видела вас, Виктория. Приветствую вас, Ваше Святейшество. Какое общество!

Перетти поочередно смотрел на двух женщин — нежную, хрупкую герцогиню и уставшую, измученную борьбой, в измятом платье, но улыбающуюся маркизу. И невольно сравнивал их.

— Позвольте мне выйти, — все тем же тихим голосом проговорила Виктория.

— Каррера, проводите донью.

Как только они вышли, Виктория тронула кардинала за рукав сутаны:

— Прошу вас, вернитесь, там просто немного душно. Не оставляйте их сейчас наедине…

— Это ничего не изменит, — холодно проговорил Каррера, но все же вернулся обратно в зал. Перешагнув порог, кардинал почувствовал, витающее в воздухе напряжение. Повинуясь знаку Сикста, монсеньор прошел к столу и встал за спинкой стула Святого Отца. Через несколько мгновений, справившись с дурнотой, вернулась и Виктория. Она села на свое место рядом с Перетти. От нее пахнуло свежестью и розами. Маркиза, внимательно наблюдавшая за всеми, отлично понимала, что помощи в этой компании ей ждать не от кого. Холодный липкий ужас предчувствия смерти сжал ей сердце, но сдаваться она не желала.

— Ваше сиятельство, вы как всегда прелестны! Жаль, что здесь нет кавалеров, достойных вашего очарования.

— Спасибо, Юлия, — в голосе Виктории явно послышалась ирония. Она обратилась к Сиксту:

— Ваше Святейшество, можно еще света? Мне кажется, маркизе темно.

Перетти понял, для чего Виктория попросила об этом. В ярком свете контраст между женщинами стал еще более очевиден. После того как еще несколько свечей поставили рядом с его пленницей, Виктория поднялась из-за стола:

— Простите, я покину вас. Приятно пообедать.

— Кардинал, проводите донью Викторию и распорядитесь, чтобы увели синьору Юлию.

В дверях маркиза оглянулась, улыбка искривила ее губы:

— Это последняя наша встреча, Феличе?

После Юлия перевела взгляд на Викторию:

— Попейте настой корня валерианы, донна. Он укрепляет дух.

Оставшись один, Перетти воздал должное таланту повара. На столе было так много вкусного.

Его Святейшество Папа Сикст размышлял, прокручивая в памяти два документа, доставленные ему днем раньше. Согласно им выходило, что Виктория и Юлия вполне могут быть близкими родственницами. Он смотрел и сравнивал сегодня не просто женщин, но возможных сестер. Закончив трапезу, Папа вытер руки краем скатерти и покачал головой.

— Маловероятно… — пробормотал он.

После Сикст прошел в свои апартаменты, где подписал приговор Юлии дю Плесси Бельер маркизе де Ла Платьер: за покушение на жизнь понтифика, совершенное по наущению дьявола и в беспамятстве, преступница приговаривалась к прохождению в санбенито⁴ со свечой в руках до места аутодафе⁵ и публичному покаянию. Перечитав текст приговора, он задумался и решил послать к маркизе Франческо Карреру, чтобы тот объяснил ей очень доходчиво и понятно, возможно даже при помощи мастера-палача, что публичное покаяние и ссылка в монастырь гораздо лучше смерти — неважно, публичной или тайной. Тут Святому Отцу доставили сообщение, что посол короля Испании просит принять его. Нетрудно было догадаться, что он собирается передать обращенную к Святому престолу просьбу аннулировать брак его сиятельства герцога де Мединасели с Викторией де Бюсси. Перетти удовлетворенно покивал своим мыслям.

***

В назначенный день Виктория прибыла в Ватикан. Перетти ждал этого с нетерпением, но при встрече ничем не выдал себя:

— Господь с вами, донна Виктория. Идите за мной.

Папа раскрыл двери в смежную комнату и шагнул за порог. Войдя за ним следом, Виктория увидела существо в обносках платья, утонувшее в глубоком кресле.

— Боже милостивый, опять она! Зачем, Ваше Святейшество?!

— Вы поймете позже, — в голосе Перетти мелькнуло раздражение.

— Итак, сначала прочтите вот это, — он протянул ей внушительно вида грамоту.

От первых же слов глаза Виктории затуманились слезами: «Мы, Филипп, Божией милостию Король Испании обвиняем супругу нашего благородного кузена Хуана де ла Серда, шестого герцога де Мединасели… в неверности. Наш благородный и верный кузен объявляет, что дитя, которое она носит под сердцем, не является плодом его семени». Заметив, что синьора де Бюсси прочла бумагу, Папа забрал документ из ослабевших пальцев женщины. В комнате повисла тишина. Наконец, Виктория гордо вскинула голову:

— Ваше Святейшество, — голос герцогини был тверд, — это клевета! Я не ношу и не носила со дня вступления в брак дитя! Если нужно, пусть проведут осмотр.

Последние слова она проговорила едва слышно, но все так же глядя поверх головы Перетти. Тот нетерпеливо отмахнулся:

— У меня на руках решение конгрегации о правомерности требований вашего супруга. Оно ждет только моей подписи. Решайте! Или вы желаете публичного суда и осмотра?

Виктория сникла. Ее взгляд обратился к Перетти, глаза молили.

— Это жестоко. Я надеялась, что вы сделаете все иначе! — со смесью боли и негодования воскликнула Виктория.

Сикст молчал, ожидая, когда она справится с чувствами. Под его тяжелым взглядом герцогиня сникла.

— Ведь я, — тихо проговорила донна и еще тише продолжила, — люблю…

«Вас» прошептали уже только губы, когда она медленно опустилась на колени. Перетти отступил на шаг.

— Не смейте, синьора де Бюсси! — маркиза, до того молча наблюдавшая за всем, вмешалась в разговор. Виктория удивленно подняла голову, только в этот момент вспомнив, что они с Перетти не одни в комнате. Папа гневно сверкнул глазами в сторону узницы. Но та ничуть не смутилась:

— Перетти! Если ты посмеешь это сделать, я, — Юлия замолчала, не зная как продолжить, но договорила, — убью тебя.

И, невзирая на ее состояние, на ее вид, на ее нынешнее положение, Папа понял, что говорила маркиза вполне серьезно. Их взгляды встретились, в глазах Юлии полыхал ответный гнев. Но Перетти лишь холодно улыбнулся и ответил:

— В это дело не вмешивайтесь, синьора.

И снова обратился к Виктории:

— Поднимитесь. Условия вашего развода мы обговорим позже. А сейчас то, для чего я пригласил вас, маркиза. Недавно мне доставили документы — это запись в метрической книге толедской церкви и свидетельство нотариуса. Бумаги говорят о том, что вы, Виктория де Бюсси, и вы, Юлия дю Плесси Бельер, вероятно являетесь сестрами по матери.

Женщины одновременно повернулись друг к другу. Их и так связывало слишком многое, но столь же многое их и разделяло. А главное — вот этот человек, имеющий власть вершить их судьбы. Зажегшийся было в глазах маркизы огонек интереса, потух при виде исказившихся брезгливостью губ Виктории.

Папа оглядел обеих, усмехнулся и обратился к Юлии:

— Советую подумать, маркиза, какое будущее может открыться перед вами при условии… обдуманного поведения, — не давая Юлии возможности ответить, он вызвал охрану и приказал увести пленницу.

Перетти и Виктория остались вдвоем. Он подошел к ней и встал за спиной, осторожно взял за руку и, перебирая тонкие пальчики, тихо проговорил:

— Все будет хорошо. На время ты уедешь — в родной Клермон или в обитель поближе к твоему дорогому Милану. А потом я заберу тебя в Рим, ко двору. К себе.

Он ощутил, как напряжение оставляет Викторию, и сам выдохнул с облегчением: «Обошлось».

— Но пока, до того как все решится, тебе необходимо быть в Риме.

Не отнимая руки, Виктория повернулась лицом к Папе. В ее глазах блестели слезы.

— Вас могут обвинить в укрывательстве преступницы…

— Ты только сейчас об этом подумала?! — он снисходительно усмехнулся.

Виктория смутилась и опустила взгляд.

Перетти вспомнил, как он впервые увидел ее совсем еще девочкой, какое сильное впечатление тогда произвела она на него. И еще раз поздравил себя с тем, что так удачно разыграл эту фигуру в очередной испанской партии. Но ни одна из его холодных расчетливых мыслей не отразилась на лице, в глазах были только нежность и сопереживание.

— До приезда представителя твоего супруга ты вольна в своих действиях. А теперь ступай, дитя мое, тебе нужно отдохнуть.

Женщина подавила вздох разочарования, когда Феличе отпустил ее руку и отступил. Склонившись в глубоком поклоне на несколько мгновений, она выпрямилась и, не оборачиваясь, вышла.

Когда за Викторией закрылась дверь, Перетти вызвал служку и потребовал вина. Впереди был еще один разговор. Выпив и переодевшись в темную сутану, Папа направился в подвалы дворца.

***

В камеру к своей узнице Перетти шел со смешанным чувством ожидания и раздражения. Ее красоту и ум он оценил уже давно, но вот свое отношение к Юлии Везен определить не мог. С одной стороны — и в этом Феличе Перетти с трудом, но все же признавался себе — он готов был постелить к ногам этой женщины все мантии мира и свою в числе первых, с другой — всякий раз укрощая, подчиняя, заставляя ее ощущать свою власть, он испытывал почти физическое удовольствие. Он то жаждал приникнуть к ней, как к источнику наслаждения, то укрыть от всех невзгод этого мира, то своими руками ощутить, как перестает биться упрямая жилка на точеной шее. Но основой всей этой смеси чувств было одно — чувство собственника, творца: забрав ее из низкопробного притона на задворках Парижа, он сделал из девчонки даму высшего света, и она, черт возьми, должна благодарить его за это, а не предъявлять требования.

Едва дождавшись пока охранник откроет камеру, Перетти отослал всех и шагнул внутрь.

Маркиза стояла на коленях и тихо напевала. Прислушавшись, Папа разобрал слова протестантского гимна. Затворив плотнее двери, Сикст обратился к пленнице:

— Снова богохульствуете… Поговорим?

— С удовольствием! — тут же откликнулась Юлия. — Только о чем нам говорить?!

Она легко поднялась с колен и повернулась к Сиксту. Лицо ее при этом движении исказилось гримасой боли, но она не позволила Перетти увидеть это.

— Могу ли я рассчитывать на ваше искреннее раскаяние? Монсеньор Каррера должен был вам все подробно объяснить.

— Раскаяться?! Мне?! В чем? Феличе, ты… Неужели ты думаешь, что я признаю себя виновной? Мне неплохо и здесь. Только прохладно.

Маркиза посмотрела на Папу с легкой усмешкой. Ничем она не показала, что в этот момент душа ее плачет от страха. Перетти вызвал охранника и распорядился, чтобы внизу затопили печь.

— Скоро здесь станет теплее. А что вы скажете о своем родстве? — тоном, более уместным для салонной беседы, спросил Сикст.

— Мне сейчас не поможет родство даже с… Иисусом, не так ли? Тем более с опальной герцогиней-блудницей. Феличе, пощади ее! Она так молода и красива. Она любит тебя, — последние слова Юлия проговорила словно задумавшись, но тут же усмехнулась. — Хотя, не скрою, мне льстит мысль о том, что я родилась в богатом дворце, а не в трущобах.

— Не вам, друг мой, заступаться за кого бы то ни было. Сейчас вы должны позаботиться о себе. У вас ведь есть просьбы ко мне?

— Да.

Глаза Перетти удовлетворенно зажглись, но при следующих же словах, сузились до злых щелочек.

— Мне скучно, — чуть растягивая слова проговорила Юлия, прекрасно осознавая, что дразнит и так рассерженного мужчину. — Даже встреча с палачами была бы интереснее.

Перетти едва не заскрежетал зубами, но сумел сдержанно выговорить:

— Вы занимаетесь пением, это разнообразит пребывание здесь. Еще просьбы есть?

— Приходите ко мне чаще. Когда не угрожаете, вы очень приятный в общении человек.

Сикст потерял терпение:

— Неужели вам не хочется на свободу?!

— Неужели я так глупа, чтобы просить вас об этом?! — в тон воскликнула Юлия.

— Иногда то, что вы называете глупостью, помогает. Блаженны нищие духом!

— Хорошо. Считайте, что я сделала эту глупость!

Поняв, что большего сейчас не добьется, Перетти сжал кулак, но почти сразу расслабился, заставив себя успокоиться.

— Вы, конечно, понимаете, какой вопрос последует далее. Какие гарантии с вашей стороны?

— Я должна буду забыть сына и вас, оставить всякие притязания на Тулузу и никогда более не появляться на вашем горизонте… Но зачем мне тогда свобода? У меня не будет ни титула, ни богатства, ни надежды на месть. Лучше уж остаться здесь, по крайней мере, я смогу надеяться…

Она замолчала. Он с явным нетерпением посмотрел на нее.

— Ну, продолжайте же — надеяться… На что?

— О, на многое…

Юлия прошла по камере, остановилась за спиной Феличе. Он почувствовал ее руки на своих плечах:

— На многое, — повторила она.

Подавив первый — малодушный — порыв повернуться к противнику лицом, Феличе сперва накрыл ее руку своей и лишь после обернулся к женщине:

— И все же, на что?

Взгляд его заскользил по лицу, шее, груди Юлии так, словно они стояли на одной из аллей сада, окруженные дивной зеленью и цветами. Оказавшись очень близко друг к другу, оба замерли на миг. Резким движением Юлия высвободила руку и отвернулась.

— Зачем тебе знать?

Горечь прозвучала в ее голосе. Но уже в следующее мгновение Юлия вновь говорила с улыбкой:

— Разве принято сообщать план битвы своему противнику?

— А если противники станут друзьями? — он привлек к себе маркизу.

— Феличе, между нами всегда будет стоять прошлое…

И словно молния Юлию поразила мысль: он видит в ней только покорную воле сильного падшую женщину.

— Отпустите меня! Слышите, отпустите!

— Но… — слова едва не сорвались сами собой. Он резко замолчал, но помедлив все же договорил:

— Неужели ты не понимаешь!

— Что?! — Юлия внезапно успокоилась. — Я не смогу забыть… Нет! Я не могу. Виктория, да ведь она любит вас!

— Что тебе до нее?! Подумай лучше о себе!

Юлия отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы скрыть слезы, побежавшие по щекам. Впервые Перетти видел опущенные не под физическим насилием плечи, и слезы, текущие не от боли. Он сделал движение, будто хотел поцеловать ее, но отпрянул. И нарочито спокойно проговорил:

— Вам надо отдохнуть. Сейчас я уйду. Вам принесут ужин, что-нибудь переодеться, сменят постель. Утром мы продолжим разговор.

После, не оглядываясь, едва не бегом, Феличе Перетти покинул камеру узницы. Когда звякнул дверной засов, Юлия без сил опустилась на скамью, уронила руки на колени и… улыбнулась.

На другой день они снова увиделись. Его Святейшество ни словом, ни жестом не показал, что накануне между ним и маркизой произошло что-либо необычное. Голос его был по-деловому сух и холоден.

— У меня мало времени. Слушайте внимательно. Через две недели Виктория будет разведена с герцогом. Вы поедете с ней в Веллетри, в монастырь Святой Катерины. Там вы пробудете месяц. С Викторией ничего не должно произойти. Ясно? Потом можете отправляться куда угодно. Общаться мы будем через брата Иосифа. Через того самого брата Иосифа, — глядя на изумленное лицо Юлии, Перетти не сдержал улыбку. — Прощайте.

— Спасибо, — впервые за много лет она опустилась перед ним на колени по своей воле. Прижала его ладони к своему лицу и горячим дыханием выдохнула вновь:

— Спасибо…

Пальцы Перетти дрогнули, и голос прозвучал неожиданно хрипло:

— Встаньте. Не хочу видеть вас сейчас на коленях… Прощайте, я спешу. Благослови вас Господь!

Остановившись на пороге, он обернулся, словно хотел что-то еще сказать, но тряхнул головой и молча вышел.

Примечания

4

Санбенито — одеяние кающегося. По форме напоминало мешок с прорезями для головы и рук. Шилось из желтой шерсти, с рыжими крестами.

5

Аутодафе — церемония оглашения приговора.