Лебединая песня мамонта

Елена Логунова (2024)

К писательнице Елене прибегает ее знакомая Джульетта и в панике рассказывает: из окна недостроенного дома выпало чье-то тело. Они вместе отправляются осматривать местность, но ничего не находят. Но не померещилось же Джуле! Приходится Елене обратиться к участковому. Тот обследует место происшествия и обнаруживает в недострое рюкзак некоего Олега, живущего в одном подъезде с Еленой. Но сам он куда-то исчез! Зато Лена и ее боевая подруга Ирка встречают в его квартире незнакомца — лысоватого очкарика, который оказался ученым-археологом Бордовским. Оказывается, Олег побывал у него на мастер-классе и стащил редкие камни с доисторическими знаками. С этого момента события начинают развиваться совершенно непредсказуемо! Смешные детективы Елены Логуновой — это увлекательные интриги, веселые приключения и блестящий авторский юмор. Ее героини легко и изящно распутывают хитроумные преступления, всегда оставаясь самыми обаятельными и привлекательными!

Глава 2

Вой собаки Баскервилей

Подозреваю, что поставку застройщику нашего ЖК дверных звонков осуществляли враги. Они секретно посовещались — «Пс-с, пс-с! Нам нужно больше невротиков в этой стране!» — и снабдили три тысячи квартир нового жилого комплекса звонками-аудиозаписями иерихонских труб и сводного хора сорока тысяч воинов.

Особая подлость в том, что звукоизоляция в доме хорошая, шагов в коридоре и возни под дверью не слышно, и вдруг — ту-ру-ру-ру, падите, стены Иерихона! Всякий раз, когда дверной звонок оживает, кому‑то слабонервному впору умереть на месте.

— Гос-с-споди! — Я подпрыгнула, как лежала: плашмя.

Макбук, установленный на животе с опорой на согнутые коленки, перекосился, съехал на диван. Я вывернулась из-под него, села и попыталась нащупать ногами тапки, но концерт для иерихонской трубы с оркестром дополнился барабанными ударами в дверь — пришлось поторопиться.

— Да иду я!

Звонко шлепая босыми ногами по гладкому ламинату, я пробежала в прихожую и распахнула дверь, даже не поинтересовавшись личностью иерихонского трубача.

Потом узнаю его имя. Когда стану писать на свежей могилке.

— Но, но! — Нарушительница спокойствия отшатнулась. — Что так неприветливо‑то?

— Я говорила тебе: не звони в дверь! — напомнила я сердито. — Можно же постучать — простой, надежный, проверенный веками способ…

— Не ворчи, это не я позвонила. — Ирка оглянулась, и из-за ее спины выглянула… еще одна Ирка!

Я ойкнула и покрепче взялась за дверной косяк, успев подумать, что враги, заразы, своего добились: порвали мне нервы в клочья, довели до галлюцинаций.

— Доброе утро! — расплылась в улыбке галлюцинация.

— Вам виднее. — Я осмотрительно не стала спорить.

Дискутировать с воображаемыми сущностями — последнее дело, следующая остановка — психиатрическая больница, однозначно.

— Знакомьтесь: Лена, это Марина. — Большим пальцем Ирка потыкала за плечо, подбородком указала на меня: — Мара, это Елена. Нам можно войти?

— Добро пожаловать. — Я отступила, с облегчением вспомнив, что моя лучшая подруга и ее дотоле незнакомая мне сестра — двойняшки.

Да как бы даже не близнецы…

Я так откровенно рассматривала Марину, что та засмущалась, начала извиняться:

— Простите, что мы так вдруг, без звонка…

— Не надо звонков. — Я поморщилась. В ушах до сих пор звучало эхо трубных звуков.

— В самом деле, какие церемонии между своими людьми! — объявила Ирка и, сбросив туфли, протопала в кухню. Оттуда покричала: — Кому чай, кому кофе?

— Мы тортик привезли, — все еще извиняющимся тоном сообщила Марина. И гаркнула в ответ сестрице: — Я буду свой травяной, у меня с собой!

— Мара у нас практикует всякое разное-полезное, — не без иронии объяснила Ирка, заливая кипятком разномастные пакетики в кружках. — Заряжается солнечной энергией, очищается лунным светом и все такое. Она артролог-гиппогриф или что‑то типа того.

— Арт-терапевт-гипнолог, — невозмутимо поправила Марина. — И психолог-регрессолог. И ауролог-литотерапевт. И…

— Ага, экзорцист-сомнамбулист, — кивнула Ирка.

Я поняла, что в оценке рода занятий Марины сестры расходятся, и мудро не стала высказывать свое мнение. Вспомнила только:

— А мне казалось, ты говорила, что твоя сестра — учитель математики.

— Это когда еще было! — вместо Ирки ответила сама Марина. — Я с тех пор прошла большой путь к вершинам самопознания и теперь помогаю людям иначе. Не деление дробей им объясняю, а учу, как жить долго и счастливо.

— Не начинай, — беззлобно попросила Ирка и переставила на стол дымящиеся кружки.

Я спохватилась, что пренебрегаю священным долгом гостеприимства, и засуетилась: выдала сахар, чайные ложечки и блюдца для торта, который добрая хозяюшка Ирка уже успела нарезать.

Попутно подруга объяснила мне присутствие Мары, сказав, что ее сестра давно хотела съездить в Питер, да как‑то не с кем было. А тут подвернулась оказия — грех не воспользоваться.

— К тому же было бы нечестно оставить башибузуков на милых родственниц, когда у тех численный перевес в лице Мары, — добавила она, пока ее сестрица в ванной совершала омовение рук перед едой. — Мне все‑таки не хочется, чтобы мальчики вернулись домой в Краснодар, сверкая чакрами и голося мантры. — Она закинула в рот кумачовую вишенку с торта. — Но Мара не будет нам мешать, она сняла себе номер в отеле. Просто мы сейчас к тебе прямо с вокзала, мне не терпелось увидеть место преступления.

— Не факт, что было преступление, — напомнила я и тоже ковырнула тортик. — М-м-м, шоколадный… вкусно!

— Я выбирала, — похвасталась подруга. — Мара хотела взять йогуртовый с семенами чиа и коржами из прессованных отрубей. Ешь быстрее и пойдем уже смотреть, что и как.

Уяснив, что спокойно посидеть за чаем с тортиком и светской беседой не получится, я подчинилась, и уже минут через пятнадцать, часто дыша приоткрытым ртом (в спешке обожгла язык кипятком), вела сестриц к тому самому недострою.

Первым делом показала им оставшиеся пятнышки на асфальте. Ирку они не впечатлили.

— Может, это и не кровь вовсе. — Она присела на корточки и наклоняла голову то к правому плечу, то к левому — присматривалась. — Может, это кто‑то на ходу ел хотдог или шаурму…

— В Питере надо говорить «шаверму», — машинально поправила я, потому что это обязательно сделал бы мой сын.

–…и у него кепчуп капал, — закончила мысль подруга.

— Однако я чувствую тут выраженные негативные эманации, — сообщила Марина и принялась вертеться на месте, совершая взмахи руками.

— Так она строит вокруг себя специальный защитный пузырь от негатива, — невозмутимо пояснила Ирка, заметив мое недоумение. И сменила собеседника, обратившись к сестре: — Может, человек тем кетчупом парадные белые штаны запачкал, расстроился, отсюда и негатив.

— Многовато негатива для кетчупа, — заспорила с ней сестра. — Чувствую, практики «Защита» мало будет, придется использовать другую.

— Может, это не от кетчупа. — Ирка стояла на своем. — Вдруг у кого‑то вывалилась из булки сосиска, купленная на последние деньги, а это уже, согласись, настоящая драма.

— Мы взяли пробу, — сообщила я, с опасливым интересом наблюдая за Мариной. Та прекратила кружиться, как святой столпник, и деловито направилась к каналу, отделяющему пыльную полосу серого асфальта от красиво зеленеющего поля. — Наскребли немного этого красного в пакетик. Если сделать анализ, можно установить, кровь это или кетчуп.

— Хорошая мысль, — одобрила Ирка и встала, хрустнув коленками. Запрокинула голову, рассматривая бетонные соты фасада недостроя. — Предлагаю пройтись по этой заброшке. Если кто‑то оттуда спрыгнул, должен был оставить следы, а то и записку какую‑нибудь, самоубийцы обычно так поступают. А если кого‑то оттуда сбросили, тем более должны быть следы борьбы, я считаю. Полезли?

— Э-э-э… — Я замялась, срочно придумывая повод отказаться от прогулки по недострою.

Не люблю я такие места, не лежит у меня к ним душа.

На мое счастье, удивительно вовремя зазвонил телефон. Я сделала Ирке знак подождать, вытащила мобильник из кармана и прилепила к уху.

— Мамуля, помоги мне, пожалуйста! — взволнованно заговорил в трубке сын. — Я забыл свою карточку, и меня не хотят пускать на занятие, можешь привезти?

— Сейчас?

— И как можно скорее!

В другой момент я напомнила бы юному склеротику, что даже бегом не домчу до метро скорее чем за десять минут, а потом еще полчаса буду ехать до «Петроградской». Сейчас же ответила только:

— Уже лечу! — И, сунув телефон в карман, озабоченно объяснила Ирке: — Колюшка забыл свой пропуск в танцевальную студию, мне нужно бежать.

— Беги, — разрешила подруга. — Мы тут и сами справимся, потом расскажем тебе, что было.

Знала бы я, сколь многие потом об этом будут рассказывать…

Я успела заскочить домой, взять забытый сыном пропуск, сумку с кошельком и прочими нужными вещами и уже на выходе из подъезда едва не свалилась с крыльца, услышав дикий крик.

Кто именно орет, было совершенно непонятно. Вопль очень органично сочетал экспрессию дикого звериного рыка и подкупающую искренность бессловесного рева Ярославны.

Громкий, протяжный, очень эмоциональный, он вызывал противоречивые желания: убежать и спрятаться — или поспешить на помощь, в зависимости от личного героизма.

Я не самая большая трусиха и, наверное, выбрала бы второе, но в данный момент уже была ангажирована на свершение небольшого подвига и не могла отвлекаться. Поэтому на бегу, четко держа курс на ближайшую станцию метро, позвонила Ирке и спросила:

— Ты слышала рев Ярославны? Кто‑то страшно вопил!

— Не кто‑то, а Мара, — безмятежно объяснила подруга. — Это ее уникальная практика «Крик». Чтобы сбросить весь негатив, надо как можно громче и эмоциональнее орать, желательно стоя под душем или хотя бы вблизи воды, чтобы та унесла все вредное.

— Вот почему она пошла к каналу, — догадалась я.

— Угу. Не волнуйся, это только в первый раз звучит так душераздирающе, потом привыкаешь.

Я понадеялась, что привыкать к такому мне не придется, поскольку контакты с Марой, практикующей пугающие практики, я вполне осознанно сведу к минимуму. Но говорить об этом ее сестре не стоило, Ирка могла обидеться за родную кровиночку. Я только буркнула: «Ладно, пока!» — глянула на часы в смартфоне и ускорилась.

Было десять сорок. До начала Колюшкиной тренировки оставалось двадцать минут, и мне нужно было поторопиться, чтобы сын не слишком на нее опоздал.

Первый звонок с сообщением о пугающем крике в Мурино поступил в дежурную часть райотдела полиции в 10:41.

— Алло, полиция? У нас тут кто‑то страшно орет. Прям как резаный, — сообщил умеренно встревоженный женский голос.

— Где — у нас? — без трепета уточнил дежурный, привычный, как он думал, ко всему.

— Точно не знаем, мы тут гуляем по полю, сейчас стоим на полпути между Мурино и Буграми, озираемся, — доложили в трубке.

— Что видите? — без интереса спросил дежурный.

— Ну, поле, травка зеленая, цветочки желтые, кое-где люди шашлыки жарят…

— Так кто орал? — Дежурный начал терять терпение.

Травка, цветочки и шашлыки не имели к его службе никакого отношения. К сожалению.

— Непонятно! Но крик был такой, вы бы слышали! — Голос в трубке дрогнул. — В ужастиках так не орут!

— Это все? — Дежурный две секунды слушал растерянное сопение, а затем решительно положил трубку.

Телефон сразу же зазвонил снова.

— Алло, полиция? Уведомляю вас, что на Соколовском бульваре буквально миг назад раздался совершенно, абсолютно нечеловеческий крик, — нервно произнес интеллигентный мужской голос.

— Кто кричал? Что именно кричал? На каком языке?

— Ни на каком! Говорю же — совершенно, абсолютно нечеловеческий крик! — Голос в трубке завибрировал не то в ужасе, не то в восторге. — Даже не знаю, как вам объяснить… Как если бы Чужие явились захватить Землю и этим криком оповестили нас о начале войны миров!

— Успокойтесь, — попросил дежурный. Витиеватый стиль собеседника мешал ему, но он честно пытался понять: — Чужие — это мигранты, что ли? Что за война, узбеки против таджиков? И где на Соколовском — опять в «Шаверматории»?

— Ах, боже мой! — Голос в трубке зазвенел негодованием и стих до пораженческого шепота: — Я понял, нас никто не спасет.

В трубке пошли гудки. Дежурный послушал их, косясь на зарешеченное окно, из которого видно было только недалекую остановку общественного транспорта.

Там все было в штатном порядке. Если Чужие и прибыли в Мурино, то не на маршрутных автобусах.

Дежурный аккуратно вернул трубку на рычаг.

Алекс Крошев нечеловеческого крика не слышал, хотя как раз шел к полю — гулять с собакой старухи соседки. Та являлась лучшей подругой родной бабки Алекса, и ему то и дело приходилось выводить соседского питомца.

На голове у Алекса были наушники, в руке — поводок. Из наушников рвались звуки музыки, с поводка — крупный мопс. Упитанная собачка имела почти квадратные очертания и на взгляд мельком поразительно походила на серый кожаный пуф.

Собственно, их с Алексом знакомство с того и началось, что парень попытался непринужденно присесть на уютный пуфик в прихожей соседки. С тех пор злопамятный мопс его недолюбливал и при каждом удобном случае демонстрировал скверный характер.

Собачка, в отличие от Алекса, дикий вопль услышала, изрядно напугалась и, моментально сменив направление движения, ринулась в ближайшее укрытие. Им оказался открытый всем ветрам и собакам подъезд недостроенного дома.

Алекс, не ожидавший внезапного поворота, стремительного мопса на курсе не удержал и вслед за ним влетел в подъезд.

Собака не сочла тот надежным убежищем и понеслась вверх по лестнице, действуя как небольшой, но мощный тягач.

Природа не поскупилась, впихнув в компактную форму мопса действующий прототип вечного двигателя. Песику с лихвой хватило бы энергии для скоростного забега на крышу, тогда как Алекс уже к четвертому этажу болтался на своем конце поводка подобием тряпичного флажка.

Попытки остановить неудержимого мопса он прекратил, но соображать не перестал и еще пару лестничных пролетов спустя смекнул, что ему необязательно играть унизительную роль прицепа-волокуши, сметая пыль и мелкий сор со ступеней собственным телом.

— Да пошел ты! — выдохнул он вслед исчезающей за очередным поворотом мясистой попе с кривеньким хвостиком и выпустил поводок.

Мопс, как было велено, пошел, и вскоре дробный топот коротких проворных лап затих где‑то в недрах недостроя.

— Да чтоб тебя, — пробурчал Алекс и, чуток отдышавшись, пошел искать собаку, за потерю которой чужая бабка его убила бы, а своя не стала бы защищать.

В это время еще одна пожилая леди — пенсионерка Светлана Николаевна Клочкова — стояла в своей маленькой квартирке у стены, прижимая к ней стеклянный стакан, а к нему — левое ухо. Правое она плотно зажимала ладонью, а потому легендарного дикого крика тоже не услышала.

Светлана Николаевне повезло, но не очень. На сделанные за долгую трудовую жизнь сбережения она купила студию в новостройке, которая из-за нерадивости и непорядочности подрядчика превратилась в долгострой. Ждать сдачи квартиры Светлане Николаевне пришлось не два года, а восемь лет. А когда она наконец получила ключи, оказалось, что на завершение одной из четырех сторон огромного дома, построенного в псевдоклассическом петербуржском стиле в форме квадрата с двором-колодцем, денег все‑таки не хватило. Три дома из четырех подрядчик кое‑как сдал, а четвертый — с прекрасным видом на поле — так и остался стоять пугающим бетонным скелетом.

Увы, студия Светланы Николаевны оказалась как раз на стыке миров и эпох: слева от нее располагались квартиры, в которых уже кипела жизнь, справа царило запустение. С этим можно было бы смириться, если бы пару запустению составляла тишина, но нет! В недостроенный дом то и дело лезли бродячие коты, бомжи, любители острых ощущений, закладчики и наркоманы. Светлана Николаевна всю эту публику люто ненавидела и жаждала извести. Потому и держала наготове самодельный аппарат для прослушки типа стакан: чтобы вовремя заметить появление нарушителей и успеть посигналить полиции.

Запыхавшийся Алекс по оставшимся в цементной пыли следам собачьих лап поднялся на десятый этаж, прошел по коридору вдоль вереницы пустых дверных проемов и настиг четвероногого беглеца в самой дальней комнате. Мопс, уже забывший о пережитом страхе, с интересом изучал лежащий у стены округлый предмет размером с такую же собачку или чуть побольше.

Светлана Николаевна напряженно прислушивалась к звукам, транслируемым ей из-за стены верным стаканом.

— Что это? Что ты делаешь? — сердито спросил Алекс, пытаясь за упитанным телом мопса разглядеть его находку.

Светлана Николаевна затаила дыхание. Ей тоже было очень интересно, что там, и кто там, и чем они все занимаются.

Алекс, у которого перед пенсионеркой за стеной было преимущество — он видел происходящее своими глазами, — скомандовал мопсу:

— Фу, оставь рюкзак! — и потянул из кармана телефон, на всякий случай выходя из помещения.

Добропорядочный молодой человек прекрасно знал, что нужно делать в случае обнаружения оставленных кем‑то подозрительных предметов.

Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звоном.

— Алло, полиция! — не паникуя, спокойно и деловито сказал мужественный юношеский голос в трубке. — Мы обнаружили подозрительный предмет. Рюкзак.

— И чем он подозрителен? — спросил дежурный, против воли припоминая, была ли какая‑то ручная кладь у Чужих в голливудском кино.

— Это хороший рюкзак, кажется, из натуральной кожи, — объяснил спокойный и деловитый голос в трубке.

Дежурный удержался и не уточнил, из чьей именно кожи. Не хотелось допускать варианты.

— Он не пустой и с виду тяжелый, но я его не трогал, — продолжил мужественный голос. — А лежит он в самом дальнем помещении недостроенного дома на Соколовском бульваре, кажется, номер девятнадцать. Десятый этаж.

— И рядом никого? — уточнил дежурный. — Ни людей, ни… — Он сделал паузу, чтобы не произносить компрометирующее его как вменяемого человека слово «чужих», хотя, признаться, уже не исключал и такого варианта.

Слишком много совпадений.

— Ни души, — подтвердил мужественный голос. — Я отошел подальше, как положено… Ой!

Дежурный озадаченно посмотрел на загудевшую трубку.

Алекс, вспомнивший, что оставил у потенциально опасной находки одну живую душу в собачьем теле, поспешил вернуться.

Дерзкий мопс, успевший как следует обнюхать и повалять находку, при появлении его вызывающе задрал заднюю лапу.

— Ты его обдул! — беспомощно ахнул Алекс.

«Абдул» — услышала пенсионерка со стаканом.

Этого ей хватило.

Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звонком.

— Алло, полиция! У нас тут террористы! — с нездоровой радостью возвестил дребезжащий женский голос. — Кажись, из ИГИЛа, одного зовут Абдул. Соколовский бульвар, девятнадцать, приезжайте скорее!

Я успела: сын не сильно опоздал на занятие, а назад уже не торопилась. Воспользовалась случаем погулять по любимой Петроградской стороне, дождалась своего юного танцора с тренировки, потом мы вместе пообедали и поехали домой. Уже подошли к калитке в заборе вокруг территории нашего ЖК, когда сын заметил:

— Чего это там люди толпятся? Опять собрание жильцов?

— А нас не звали! — встревожилась я. — Надо узнать, в чем дело.

Сын направился домой — два часа бальных танцев кого хочешь утомят, — а я не стала заходить на территорию, потому как граждане толпились за забором, заполняя собой просвет между третьим корпусом нашего ЖК и соседствующим с ним недостроем.

Я присоединилась к собравшимся и обнаружила, что, во‑первых, это самостийный сход, то есть ни о каком собрании жильцов речи не было. Во-вторых, столпились неорганизованные граждане у препятствия в виде пластиковой ленты полицейского ограждения. В-третьих, за лентой имело место скопление служебных машин.

Естественно было задаться вопросом:

— Что случилось?

— Говорят, бомбу нашли, — с готовностью просветила меня бабка с мопсом.

Бабка выглядела очень возбужденной, мопс — столь же утомленным.

Они прекрасно дополняли друг друга.

— Какую бомбу? — не поняла я. — Времен Великой Отечественной войны?

В наших местах проходила линия обороны Ленинграда, в окрестных лесах до сих пор находят годные боеприпасы.

— Да какой войны! — Бабка отмахнулась, мопс на конце поводка колыхнулся, но усидел на месте. — Современная бомба — сумка с тротилом! Говорят, хотели взорвать недострой.

— Кто?

— Ну, кто, не дольщики же! — вступил в разговор дед с пивной бутылкой, не слишком старательно спрятанной в пакетик с надписью «Аптека ″Будь здоров!″». — Небось, застройщик.

— Зачем?

— Ну как зачем! Чтобы страховку получить и на эти деньги заброшку свою достроить, — уверенно ответил дед и приложился к оздоровительному пиву.

Я не дождалась, пока он закончит булькать, и протолкалась в первый ряд.

— Не лезьте сюда, не на что тут смотреть, — не оглянувшись, неласково сказала мне толстая тетка в спортивном костюме цыплячьего цвета.

Сама она при этом стояла и смотрела на полицейский фургон, за которым явно что‑то происходило.

— Там что, спецназ?! — удивилась я.

— Не, те уже уехали, — продолжая всматриваться, просветила меня тетка. — И пожарные тоже укатили. Остались полицейские, с ними собака-ищейка.

— И что она ищет, та собака?

Тетка наконец удостоила меня взглядом.

Он был высокомерно-презрительный, тон такой же:

— Ясно что — ту, другую собаку!

— Какую другую собаку? — Я машинально оглянулась на бабку с мопсом.

Песик ответил мне невыразимо грустным взором. Вот он совершенно явно ничего не искал, разве что покоя.

— Да баскервильскую же! Ту, что выла на болоте! — Тетка покачала головой, сокрушаясь по поводу моей непонятливости, и снова отвернулась.

Я, разумеется, читала Конан Дойля и прекрасно помнила, что собака Баскервилей имела обыкновение выть на Дартмурских болотах, от которых до наших карельских весьма далеко, поэтому заявление тетки встретила с обоснованным скепсисом. Но ни возражать, ни продолжать ее расспрашивать не стала, потому что и без меня нашелся трезвомыслящий человек, который воскликнул:

— Какая чушь! При чем тут баскервильская собака? Это были пришельцы!

А, нет, не трезвомыслящий.

Я отодвинулась в сторонку, опасливо прикидывая — спросить, какие такие пришельцы, или лучше не надо?

— Вы вообще думаете, дяденька, что говорите? — вместо меня в спор ввязалась молодая женщина с коляской. — Какие пришельцы в нашем Мурино?

— А вы думаете, они только в Америку прилетают? — Дяденька издевательски захихикал. — Ой, поколение ЕГЭ, картину мира по голливудским фильмам складываете!

— Ой, а вы, значит, патриот малой родины, да? — ответно съязвила молодая мать. — Пришли встречать своих пришельцев хлебом-солью?

У того в пакете из ближайшего магазина и впрямь бугрилась буханка «Бородинского».

— Да я…

Ответить дяденьке, встречающему пришельцев, не дали. Вынырнувший из-за полицейского фургона служивый замахал руками на собравшихся, словно отгоняя гусей:

— Расходимся, граждане, расходимся, ничего тут нет интересного! Штатные профилактические мероприятия, миграционная служба проводит проверку.

— Ага, пришельцев просят предъявить документы, — ехидно добавила молодка с коляской и развернула ее, выбираясь из толпы.

Я решила, что это хороший пример, и тоже удалилась.

Вернулась домой и сразу же получила новую порцию сомнительной информации.

— Ты слышала, что у нас случилось? — Муж поднял голову, отрываясь от компьютера. — Говорят, в соседнем ЖК задержали настоящих арабских террористов.

— Кто это говорит? — Я сбросила кроссовки, скинула курточку, прошла в комнату и рухнула в кресло.

— Девчонки на рецепции в фитнес-клубе.

Я слабо помотала головой:

— Это только одна версия. Другие включают нашествие пришельцев, явление русскому народу английской собаки Баскервилей и попытку взрыва недостроенной многоэтажки.

— Террористами?

— Дались тебе эти террористы! По мнению наших граждан, недострой хотел взорвать сам подрядчик, чтобы получить страховку и на эти деньги все‑таки завершить строительство.

— Затейливо. — Муж оценил план и снова уткнулся в компьютер.

— Да уж. А правды мы, я думаю, не узнаем, — посетовала я.

И ошиблась.

Дверной звонок взревел, исполнив очередное соло на иерихонской трубе.

— Я его перережу! — вскипела я, имея в виду ведущий к звонку электрический провод. И побежала открывать, пока труба не запела снова.

— Что именно вы перережете и кому? — с плохо скрытым беспокойством спросил участковый Чайковский.

Бывалый товарищ знает, что от меня многого можно ожидать.

— Лично вам ничего не грозит, — заверила я его и шире открыла дверь. — Добрый вечер, Валерий Петрович. Прошу! Что‑то случилось?

— А почему что‑то должно было случиться? Разве я не могу заглянуть просто так, по-дружески? — Чайковский не спешил входить.

— До сих пор не заглядывали, — напомнила я.

— И сейчас не буду, — вздохнул участковый и жестом поманил меня в коридор. — На минуточку, можно?

Я вышла, и Валерий Петрович сам прикрыл за мной дверь.

— У нас какой‑то секрет? — заинтересовалась я.

— У вас, — поправил он и совсем уж таинственно понизил голос. — Так что за сигнал вы получили о падении с крыши или типа того?

— А почему вы спрашиваете?

— Ну уж не потому, что мало сигналов получаю! Скорее, наоборот.

— Ага! — Я сообразила, что вот он — мой шанс узнать, кого все‑таки сегодня встречали в Мурино с хлебом без соли — инопланетян, собаку Баскервилей или арабских террористов. — Давайте меняться, Валерий Петрович? Как говорится, баш на баш. Я вам про мой сигнал, вы мне про ваши. Я нынче все пропустила, а люди разное говорят.

— Я удивлен. Вы — и вдруг что‑то пропустили? — Чайковский недоверчиво покрутил головой, но я продолжала твердо и прямо смотреть на него, и он сдался. — Ладно, давайте баш на баш. У нас сегодня мирные граждане как с ума посходили. Кому‑то примерещился страшный крик непонятного происхождения, кому‑то — происки террористов. А реального под этим сущий пшик: один пацан гулял с собакой и нашел ничейный рюкзак на десятом этаже недостроенного дома.

— Очень странное место для прогулки с собакой, — отметила я.

— Согласен. Говорю же — народ с ума посходил. — Валерий Петрович сокрушенно поцокал языком. — Но эти сигналы объединяет один момент: место происшествия. Все граждане упоминали недострой на Соколовском бульваре. И вы, я вспомнил, тоже говорили о нем. — Участковый перестал хмуриться-жмуриться и остро посмотрел на меня.

— Говорила, — подтвердила я. — И повторю: по словам одной девушки, вчера вечером из этого самого недостроя кто‑то выпал. Или что‑то. Она не видела, только слышала подозрительный громкий звук — бабах со шмяком.

— А я могу поговорить с этой девушкой?

— Да не хотелось бы, знаете ли. Она беременна, ее лучше не волновать.

— Понимаю. И все же дайте мне ее контактик, пожалуйста. — Валерий Петрович достал из кармана потрепанный блокнотик, вытянул из его пружинки обкусанный карандашик и приготовился записывать.

Дал, стало быть, понять, что отмолчаться мне не удастся.

Я очень неохотно продиктовала ему номер, но не Джулин, а Борин. Пусть Фаберженок сам решает, подпускать ли участкового к своей благоверной.

— Спасибо, до свиданья. — Чайковский убрал письменные принадлежности в карман и развернулся к выходу.

— Минуточку! — Я цепко ухватила его за рукав. — А почему вы все‑таки решили проверить мой сигнал? Вчера сказали: «Нет тела — нет дела». Что изменилось? Неужто тело нашлось?!

— Да если б тело. — Валерий Петрович вздохнул. — Тогда бы с ним другие разбирались, а так, получается, это мой головняк как участкового. В том рюкзаке нашли книжки из библиотеки, мы проверили — они записаны на парня, который живет в вашем доме. Голованов Олег Васильевич, не знаете его? — Участковый снова испытующе уставился на меня.

— Не припоминаю такого. Но у нас тут только половина квартир заселена, и народ не особо общительный, пока знаю только Татьяну и Макса. — Я кивнула на дверь квартиры напротив нашей. — А что с этим Олегом, вы ему рюкзак вернуть хотите?

— Что с этим Олегом, мне и нужно выяснить. — Чайковский снова вздохнул. — На съемной квартире его нет. Соседи двери не открывают. Я сегодня уже дважды туда наведался, толку — ноль. Не торчать же тут до ночи, хочется уже домой и поесть наконец.

Желудок участкового проворчал что‑то явно в поддержку сказанного.

— А какая квартира? Хотите, я буду туда время от времени подниматься? Мне не трудно, авось, застану вашего Олега, — предложила я.

— Восемьсот тринадцатая. Будете подниматься, правда? — Участковый повеселел, и даже желудок его забурчал вполне мажорно.

— Буду, — пообещала я. И спохватилась: — А хотите чаю с бутербродами? Ужин я еще не готовила, но…

— У меня дома борщик. — Лицо Валерия Петровича осветилось предвкушением. — И сальцо, и лучок-чесночок…

— Понимаю, тогда не задерживаю. — Я выпустила рукав участкового, и он без промедления унесся прочь.

— Кто приходил, чего хотел? — все так же таращась в монитор, безучастно спросил Колян, когда я вернулась в квартиру.

— Кто‑то приходил, чего‑то хотел… Народ, а вы не хотите ли борща? С сальцом, с лучком, с чесночком? — Я вдруг поняла, что остро завидую Валерию Петровичу.

Борща народ хотел, и это определило развлекательную программу моего вечера.