Поиграй со мной в кошмар!

Елена Нестерина

Любишь петь кровожадные песенки и рассказывать одноклассникам ужасные стихи? Тогда тебе сюда – в жуткий квест знаменитого Поэта Кровавого Жанра! Вот тут-то и воплотятся в жизнь все кошмары, от которых дрожали поджилки у тех, кого ты мучил песенками про глаза на сосне и ожившие кишки… Мальчик Серёжа попал в такое шоу. Быстро всё понял. Жуть и мрак надоели. А кошмар всё продолжается, продолжается. Как выйти? «Да никак!» – получил такое сообщение Серёжа. И начал выбираться. Только всё было против него…

Глава I. Люблю я мух толчёных

— Внучек, пора вставать!

Серёжа нехотя приоткрыл один глаз и посмотрел на часы. Всего-то десять двадцать. Можно спать и спать. А чем ещё заниматься в деревне, если на улице стеной идёт дождь, а в доме вообще нет никаких развлечений, достойных нормального человека?

— Вижу, проснулся! — Бабушка наклонилась над Серёжей.

Оказывается, она уже давно присматривалась к нему, и как только он шевельнулся, шустро подбежала к кровати.

— Вот и славненько! Поднимайся, я тебя завтракать жду!

С этими словами бабушка поцеловала Серёжу и умчалась на кухню.

По всему дому стоял запах манной каши. Принюхавшись, Серёжа сморщился и спрятался под одеяло. Кто в здравом уме и в одиннадцать лет будет любить манную кашу? Серёжа представил себе то, что должен был съесть — посреди тарелки возвышается, как айсберг, белая холодная комковатая дрянь, политая противным тёпленьким киселём. Бабушка упорна — варит её и варит, варит и варит…

— Бя-я-я! — брезгливо поводя плечами, Серёжа поднялся.

— Вот и молодец, — радостно пропела бабушка, — одевайся, умывайся и за стол!

Но умываться в такой холод у Серёжи не было желания. Он, поплевав на кулаки, потёр глаза и направился на кухню. Под пристальным бабушкиным взглядом проглотив несколько ложек каши, с ненавистью отодвинул тарелку.

— Не буду!

— Ну, тогда молочка попей! — бабушка убрала тарелку и подставила кружку молока. — Молочка с булочкой! Сдобная булка, свежая! Молочко только вскипятила!

Булка действительно оказалась вкусной, её Серёжа съел в один момент. Взял кружку с молоком, отпил немного, но тут же бухнул её на стол — сверху плавала желтоватая пенка! Плотная, скользкая, точно клеёнка. Тут же юркнула Серёже в рот — еле успел выплюнуть.

— Тьфу, пенка! Не буду!

— Да что ж ты тогда будешь кушать! — растерялась бабушка. — Ведь я борщ-то ещё не сварила! Давай я тебе пока мяска из бульона вытащу!

— Не хочу я никакое мяско! — буркнул Серёжа, вылезая из-за стола. — И вообще есть ничего не буду!

Бабушка долго ахала и гремела посудой. Серёжа уселся у окна. На улице дождь, казалось, даже усилился. Серёжа вздохнул. Делать в деревне ему было явно нечего.

Шёл второй месяц летних каникул. Июнь Серёжа провёл в замечательном лагере «Ромашка». А дальше… Родители делали в квартире ремонт, долгожданная поездка на море из-за этого откладывалась. И Серёжу привезли к бабушке Матрёне Петровне. Обещали забрать, как только ремонт закончится. Но Серёжа готов был сбежать отсюда при первой же возможности. Во всей деревне не оказалось никого, с кем можно было бы поиграть. Только две сопливые девчонки дошкольного возраста, да трое местных пацанов лет четырнадцати, которые катались на мотоциклах, курили, вели себя как взрослые и на Серёжу не обращали внимания. Двоюродный брат Сашка, с которым они так весёло провели в деревне прошлое лето, в этом году не приехал. Его отец сообщил только бабушке, что внука к ней не везёт, потому что строят они себе дом, большой и красивый, недалеко от Москвы. Сашка помогает на строительстве.

«Дом построит, станет натуральным буржуем, вообще зазнается, не приедет, больше не поиграем…» — думал Серёжа. И считал, что лето испорчено.

— Серёженька, не сиди около окна — не дай Бог, продует тебя опять! — послышался голос бабушки.

— Не продует! — рявкнул Серёжа.

— Как не продует! — бабушка подошла поближе и погладила Серёжу по голове. — В окне щели, вон как задувает… Ведь только второй день, как у тебя температуры нет. Зачем же тебе опять простужаться-то, маленький мой?

Серёжа ничего не ответил, только свирепо дёрнул плечом, сбрасывая бабушкину руку.

— Маленький… — пробормотал он. — Никакой я не маленький! Нечего со мной сюсюкаться!

Бабушка в испуге отскочила и скрылась на кухне. А Серёжа вновь уставился в окно. Тоскливая картинка не изменилась. Ухабистая деревенская дорога утонула в лужах, по которым отчаянно лупил дождь. И никого на улице, просто ни души. Как будто в этой деревне не живет никто…

Маленький мальчик нашёл пулемёт —

Больше в деревне никто не живёт,

Вертелось у Серёжи в голове. В лагере он услышал множество стишков: и таких, и похлеще. Весёлые такие стихи, ух! Запоминались они на удивление легко. Серёжа с большим трудом учил стихи, которые задавали в школе. А эти весёлые гадости только услышал — и тут же запомнил! Даже напрягаться не надо.

Серёжа подкрался к бабушке.

Маленький мальчик нашёл кимоно.

Сорок приёмов узнал из кино!

Рявкнул он ей на ухо.

— Ой, батюшки! — бабушка подскочила и едва не опрокинула на себя сковородку. — Ай, да разве так можно? Ты что ж орёшь как ненормальный? Напугал до смерти!

Серёже понравился произведённый эффект. Он самодовольно улыбнулся и заглянул в сковородку.

— Ба, а что ты там жаришь? — спросил он, но тут же брезгливо сморщился. — Фу, лук! Гадость какая!

— Это в борщ, Серёженька, — сообщила бабушка, — ко мне подруга сегодня придёт, Ольга Константиновна, буду вас борщом угощать! И булочками!

Серёжа с ужасом подумал, что ему придётся терпеть бабкину подругу, которая наверняка окажется противной, суетливой и въедливой старушонкой, будет совать свой нос куда не надо, поучать…

— Я с луком борщ не буду, — заявил Серёжа и напел, глядя в кастрюлю с бурлящим борщом:

Люблю я мух толчёных

И жареных глистов!

— Серёжа! — на этот раз бабушка не выдержала и огрела внука по спине половником. — Вот уж что гадость! А не борщ! Да где ж ты таких песен наслушался?

— Отстань, ба, — отмахнулся Серёжа. — Где надо, там и наслушался. Я лучше пойду погуляю.

— Нет! Не пойдёшь! — бабушка решительно загородила ему дорогу. — Только что болел, ещё не выздоровел! Посиди дома ещё денек!

— Не хочу…

Но бабушка была настроена решительно. Так что злой Серёжа уселся с ногами на диван и включил телевизор. Но и тут его ждал облом. Телевизор ловил в деревне всего два канала. Один из них сейчас показывал передачу, где показательно судили каких-то приунывших мошенников. А на другом крутили сериал про многочисленную страдающую семью.

— Деревня! — Серёжа выключил телевизор.

Делать было нечего. Эх, как же хотелось домой, в Москву! Уж там он нашёл бы, чем заняться. А тут… «Деревня!» — повторил Серёжа и треснул кулаком по подушке. Его бесило всё: эти подушки, кружевные салфетки, разложенные тут и там, алюминиевый рукомойник вместо привычной раковины с горячей и холодной водой…

Маленький мальчик зенитку нашёл —

«Ту-104» в Москву не пришёл!

Гуляя кругами по комнате, громко запел Серёжа на мотив революционной песни «Варшавянка». Кажется, бабкиной любимой.

— Серёжа! — укоризненно крикнула из кухни бабушка. — Не смей похабить такую хорошую песню!

— Я не похаблю!

— Похабишь, — твёрдо сказала бабушка. — Спой лучше что-нибудь приличное!

— Не-а!

— Тогда замолчи.

— Ага, щас-с-с…

Серёжа не унимался. Он пел и орал, пока не охрип. Затем умолк и долго слонялся по углам, пытался найти себе занятие. Наконец, он увидел кошку. Вот что он сейчас учудит! Серёжа вырезал из шуршащей обёрточной бумаги четыре квадратика, поймал кошку и примотал бумагу скотчем к каждой её лапе. Поставив кошку на пол, он стал ждать, что будет.

Кошка сделала шаг. Непонятное шуршание под лапами заставило её подскочить. Но как только она приземлилась, всё началось по новой. Бумага зашуршала. Кошка снова подпрыгнула всеми ногами одновременно. Взбрыкивая, как очумевший лунатик, она поскакала в кухню. Серёжа от души захохотал…

Бабушка с причитаниями разматывала несчастную кошку, а Серёжа продолжал петь и веселиться. Стишки и песенки, которых он набрался в лагере, прочно сидели в его голове. Серёже очень хотелось вещать их всему миру громким голосом.

Через полчаса притащилась бабкина подруга Ольга Константиновна. Как Серёжа и предполагал, она тут же бросилась ахать и охать. Что мальчик заболел, что кушает он плохо, выглядит бледно, молока не пьёт, а пить молоко при простуде обязательно нужно, да ещё и непременно с содой и с топлёным салом… Предательская бабушка сразу стала жаловаться Константиновне, что Серёжа её совсем не слушается, кошку обижает, гадости говорит, песни дурацкие орёт. И не успел Серёжа опомниться, как обе бабки принялись его стыдить. Только этого ещё не хватало! Серёжа выскочил из кухни, изо всех сил хлопнув дверью. И слышал, как бабки, тут же забыв о нём, принялись щебетать.

«Ну я вам устрою, — подумал обиженный Серёжа. — Мало не покажется. Ишь, старые галоши, против меня объединились. Я вас достану, попляшете у меня». Он сложил руки кренделем, нахмурился и принялся обдумывать дальнейшие действия.

— Серёжа, иди обедать! — открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.

— Иди, голубчик, не серди бабушку! — бабкина подруга вкатилась следом. — Руки не забудь помыть.

Серёжа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым борщом, приправленным сметаной. Бабки жизнерадостно хлебали борщ, все такие довольные, разрумянившиеся.

Чтобы бабкам жизнь мёдом не казалась, Серёжа тут же запел им про то, как любит он толчёных мух и прочих вкусняшек.

— Фу, что это такое? — сморщилась Ольга Константиновна. — Как не стыдно за столом про мух петь!

…Опарышей печёных

И сопли мертвецов!

Не унимался Серёжа.

— Прекрати! — закричала бабушка. — Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!

Серёжа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая горлопанить. Он слышал, как от волнения Константиновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась чистить одежду пострадавшей подруги, ошпаренная Константиновна кряхтела и охала.

Отмщённый Серёжа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы гулять сейчас хотелось. Но словно какой-то чертёнок толкал под руку — рвись, рвись на улицу! Зачем? Да бабке назло, вот зачем. Чтоб знала.

Серёжа отыскал куртку, влез в ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже чаёвничают.

— Не ходи на улицу! — бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Серёже даже стало её жалко.

Но какая жалость может быть на войне — даже на домашней?

— Ну, чего пристала, — буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук. — Да я только на крыльце постою.

Бабушка вздохнула. Ольга Константиновна покачала головой, но ничего не сказала. Серёжа вышел на крыльцо. Холодно, промозгло, жуть! Ему пришлось зайти обратно в дом, только чуть-чуть дверь на улицу приоткрыть и высунуть туда нос.

«Да, не фонтан, — подумал Серёжа. — На улицу, и правда, носа не высунешь».

…Стал задыхаться — высунул нос.

Добренький дяденька спичку поднёс.

Вдруг вспомнилось Серёже, и он усмехнулся, представив, как это все могло бы происходить. А ещё бы смешнее было, если б Константиновна из бочки с бензином нос высовывала…

Серёжа продрог и вернулся домой. Бабульки жевали булочки, пили чай и рассматривали альбом со старыми фотографиями. Оторвавшись от своего занятия, они посмотрели на Серёжу. Тот усмехнулся, деловито показал им язык. Константиновна вздохнула:

— Мы, маленькие, не такие были. Не огрызались со старшими, язык им не показывали.

— Да. Другое время было, другие люди… — согласилась бабушка, — смотри-ка, Оля, вот наша общая фотография. Это мы во втором классе. Октябрята. Со звёздочками, все в школьной форме. А это Лёня — наш пионервожатый.

Ольга Константиновна, склонившись над чёрно-белой фотографией, долго возила по носу очками, как будто наводила резкость.

— Ну надо же — наш отряд октябрят! Какими же мы были хорошими детишками, — наконец, сказала она. — Добрыми, послушными. Не то что современные дети. Ни стыда у них, ни совести.

Серёжа тоже взглянул на фото. Фу-ты, ну-ты! Примерные детишки: с белыми воротничками, в гольфиках, ручки на коленочках… Он презрительно хмыкнул, вышел на середину комнаты и продекламировал:

Бантики, гольфики, тапочки в ряд —

Трамвай переехал отряд октябрят.

А вот кулачок. И флажок в нём зажатый —

Это задорный пионервожатый!

Бабушка и её подруга остолбенели.

— Какой же ты злой мальчик, Серёжа… — пробормотала бабушка, и Серёжа увидел, как задрожали у неё губы и на глазах показались слёзы.

Ольга Константиновна схватила полотенце и с криком: «Я вот тебе по языку за такие гадости!» принялась гоняться за Серёжей. Несколько раз он больно получил по шее, обиделся ещё больше и юркнул в чулан. Запыхавшаяся Константиновна плюхнулась на диван и принялась успокаивать свою подругу.

— Не плачь, Матрёша! — говорила она.

Потихоньку бабушка пришла в себя. Они с Константиновной выпили ещё по чашке чая, а затем успокоившаяся бабушка громко крикнула, не сомневаясь, что Серёжа слышит её:

— Так и знай! Пока родители не приедут, дома будешь сидеть! Гулять я тебя не пущу!

Ха! Какая-то бабка деревенская будет ему запрещать! Серёжа, который всё ещё сидел в чулане, яростно пнул старый фанерный чемодан. Кажется, даже дырку в нём пробил. Вскоре стало слышно, как бабки принялись мотаться из комнаты в кухню, вынося грязную посуду.

«Ну-ка я вас напугаю!» — решил Серёжа. Он притаился, собираясь резко выскочить прямо перед носом у Константиновны и заорать, когда она пойдёт мимо него с чашками.

Вскоре послышались шаркающие шаги. Серёжа схватился за ручку двери. Константиновна приближалась. И только он рванул дверь на себя и сделал небольшой шаг назад, как под ногу ему опять попался старый чемодан. От неожиданности Серёжа потерял равновесие, взмахнул руками. Пальцы уцепились за какую-то коробку. Она соскользнула с полки, порошок, который был в ней, рассыпался и завис в чулане тяжёлым едким облаком. Серёжа вдохнул этого порошка, а-апчхи! — оглушительно чихнул и стукнулся затылком об стену. Одновременно его ударило по голове медным тазом для варенья. Мальчик, ещё раз чихнув, упал на пол…