Добыча хищника

Елена Ромова (2024)

Может ли неуязвимый, опасный хищник полюбить? Такие, как он, лишены чувств и видят в людях добычу. Они пришли, чтобы уничтожить этот мир и истребить человечество.По вине этих существ Эля потеряла свою семью. Она испытывает к этим хищникам острую ненависть, но ей придется наладить контакт с одним из них. Сможет ли она спастись и спасти целый мир, если покажет ему, что такое любовь?

Глава 7

Когда истек отведенный Суровым час, Дубровский снова собрал всех членов проекта.

— Мы проведем несколько сеансов, — сказал он. — Крылов и Воробей проведут настройку ловушки, установят защитный экран. Элеонора сможет присутствовать там без экранирующей одежды. Первый сеанс — это знакомство. Это самый важный этап. Я разработал методику по типу психотерапевтической коррекции.

— Поясните, — потребовал Севостьянов, нахмурив брови. — Какой именно коррекции вы хотите добиться?

Дубровский нетерпеливо поморщился.

— Я долгое время изучал методы работы с детьми с расстройствами аутистического спектра, — сказал он, — они выражаются в нарушениях нервного развития, и вытекающих из этого проблемах социального взаимодействия. Для начала нужно показать объекту, что эмоции означают для нас. Мы будем учить его говорить с нами на одном языке с помощью поведения и поведенческих реакций.

— Как ребенка? — хмыкнул Севостьянов, признавая методику Дубровского ничтожной. — Высшее существо, как вы изволили выражаться? Хочу напомнить вам, коллега, что пленник понимает нашу речь, знает, к чему приводят его действия и осознанно желает наступления последствий. Да это же просто смешно!

— Мы посмотрим, насколько это смешно, — Дубровский скрестил руки с победным видом и обратился ко мне: — Элеонора, вы готовы?

Очевидно, он видел один существенный недостаток в своей совершенной методике — меня. Я чувствовала это в его взгляде, в недоверчиво сжатых губах, в закрытой позе. Этот человек очень сомневался, что девушка без образования, дрожащая и напуганная, — лучшее оружие в земном арсенале.

Он велел подключить ко мне датчики и усадил в кресло. Десять минут он задавал разные вопросы, пытливо изучая все мои реакции. С каждым новым вопросом он мрачнел все сильнее.

— Он будет чувствовать все, что чувствуете вы, — наконец, он рухнул на стул и поднял на меня усталый взор: — Обмануть его невозможно. Он почувствует вашу боль и ненависть, вы это понимаете?

— Да.

— Ваши реакции на него враждебны.

Еще как.

— Я постараюсь, что-нибудь с этим сделать, — неуверенно сказала я.

Он дальнейших нападок Дубровского меня спас подполковник Суров, который приказал холодно:

— Времени уже нет. Начинайте эксперимент!

***

— Все происходящее будет записываться, — произнес Дубровский, когда мы преодолели второе кольцо света и остановились рядом с ловушкой. — Нужно просто соблюдать все инструкции.

За моей спиной, за стеклом, просматривалась комната, залитая светом. Когда я впервые посмотрела на пленника, мое сердце сбилось с ритма, заколотило во всю мощь, толкая кровь в горло и виски.

Чужак сидел на специальном лабораторном кресле, стянутый световыми обручами. Голова опущена, темные длинные пряди скрывали лицо. Мощная грудная клетка, покрытая ожогами, мерно вздымалась. Он был обнажен по пояс, нижняя часть тела казалась сотканной из теней. Под его кожей перекатывался густой, подвижный сумрак.

— Вы обязаны контролировать свои эмоции, — сказал мне Дубровский, подводя к тяжелым, автоматическим дверям ловушки.

Когда он прикоснулся к датчику на стене, и дверь поехала в сторону, мой пульс, должно быть, подскочил до ста восьмидесяти ударов.

«Здравствуйте, меня зовут Элеонора, — повторяла я про себя то, что по мнению Дубровского подходило для первого знакомства. — Я человек…»

По-моему, глупо сообщать чужаку об этом, у него есть глаза.

«Вы находитесь на военной базе».

Он, должно быть, и сам об этом догадался, не полный же он идиот.

«Ежедневно вы получаете дозу электромагнитного излучения, а именно, вакуумное УФ-излучение и УФ-С. В естественных условиях оно на восемьдесят процентов поглощается земной атмосферой, но здесь генерируется искусственными источниками. Также мы воздействуем на вас рентгеновскими лучами. Именно поэтому вы испытываете боль».

Я вошла внутрь и с трудом оторвалась от двери, чтобы сделать несколько шагов навстречу пленнику.

«Мне жаль, что мы вынуждены применять к вам все эти жестокие меры…»

Не жаль нисколько.

«Несмотря на все различия между нами, я прошу вас выслушать меня».

Чем ближе я подходила, тем громче становилось дыхание. Ноги наливались тяжестью, в животе скручивался тугой узел страха.

«Почему бы нам не попытаться понять друг друга?»

Подойдя к барьеру, разделяющему нас, я остановилась и не знала, куда себя деть. Взгляд замер на мужском лице, сокрытом черными волосами до острого подбородка. Я заметила капельку пота, скользнувшую по нему. Стиснула зубы — это все притворство, чертовы уловки хищника. Он не человек. Он даже не дышит.

Легкий запах парфюма — дьявольски приятного — достиг моих ноздрей, и я почувствовала стойкое отвращение к тому, что он пытался мне внушить. Я не попадусь на это… точно нет!

«Мы, люди, готовы услышать вас. Дайте нам шанс понять вашу природу, желания и потребности. Быть может, это позволит нам избежать боли и страданий».

Я наблюдала, как темная лава бьется внутри него и запекается под воздействием света. Глупо даже надеяться, что он расположен вести разговоры по душам или решать судьбы мира от лица всех пришельцев.

Мое дыхание все еще царапало горло и шумно выбивалось из груди.

Итак…

«Здравствуйте, меня зовут Элеонора. Я человек».

Довольно просто, но язык будто прирос к небу. Внутри меня снедало ощущение собственной ничтожности.

«Я человек», — это выглядело так, будто я пыталась за это извиниться.

Мельком бросила взгляд на непрозрачное стекло, за которым за мной внимательно следила целая команда ученых. Я должна четко следовать инструкциям, но ведь то, что я чувствую, и то, что должна сказать — совершенно разные вещи. Стоит ли начинать наш диалог с обмана?

С кем я пытаюсь договориться? С чудовищем?

Я некоторое время колебалась — ритм сердца был дьявольски быстрым.

Меня тошнило от необходимости притворяться, сдерживаться и пытаться угодить тому, кто никогда и не думал о милосердии по отношению к людям.

Не знаю, в какой именно момент я решила послать к черту все инструкции, но с моего языка слетает:

— Я — Эля, — безо всяких приветствий. — Ты не хочешь слушать, но мне все-равно.

Грудная клетка пленника вздымалась от дыхания, кожа блестела от пота. Рельефные мышцы на груди и руках, узор вен, трепещущая жилка на шее — да, он просто актер!

Во мне снова вспыхнула злость. Передо мной — убийца. Может ли он хоть что-то сказать в свое оправдание?

Сидит сейчас здесь, как проигравший, и отдувается за всех своих собратьев! Да, нам, людям, тоже больно. Мы теряем близких на войне, которую развязали именно эти космические засранцы!

Я хотела знать, почему.

Мне нужен был ответ.

Почему.

Миллион этих «почему»?

Ангелина, мои родители, сотни тысяч девушек — почему?

К моим глазам подступили слезы, и я сжала челюсти. Не собираюсь плакать. Нет, это существо не увидит моих слез. Именно он сейчас пленник. Он жариться здесь под ультрафиолетом. И он ответит на это гребаное «почему»!

— По какому праву вы убиваете нас? — выпалила я, с трудом сдерживая злость.

Дубровский, уверена, негодует, ведь его текст был более… дипломатичным.

Слипшиеся пряди волос перед лицом пленника слегка качнулись от дыхания — больше ничего! Он безмолвен.

Мне не нужны оправдания, я просто хочу понять. Это необходимо, как воздух, потому что в груди у меня все печет. Мне больно. Мне так дьявольски больно, что я не могу сдержать судорожный вдох.

— Один из твоих собратьев убил мою семью, — эти слова дались мне с огромным трудом. — Я хочу знать, почему? Кто вы такие? Чего вы хотите?

Его ноздри раздувались, жилы на шее напрягались — не более.

Он не собирался отвечать. Какая гордыня!

Ему плевать.

Он не удостаивает меня даже взгляда.

— Я просто хочу понять, — цежу сквозь зубы, раздражаясь из-за его высокомерного упрямства: — Неужели ты не можешь просто поговорить со мной? Считаешь это ниже собственного достоинства?

Между нами звенит воздух.

Меня предупредили, что я не могу заходить за защитный экран и последнюю линию света. Она очерчивает лабораторное кресло, предназначенное для объекта.

Ну, что ж…

Мне потребовалась пара минут, чтобы выровнять дыхание и подумать, что еще я могу сделать. И, глядя, на этого упрямого космического барана, я захотела сделать ему что-нибудь назло.

Я села на пол, скрестив по-турецки ноги, намереваясь сидеть здесь целую вечность. Если понадобиться, я превращусь в мумию. Не сдвинусь с этого места. И мне плевать, как это выглядит.

— Я подожду.

Пялюсь на пленника, кривя губы.

Не знаю, смогу ли я хоть когда-нибудь спокойно смотреть на этих существ, не испытывая боли от воспоминаний, отравляющих мою жизнь. Его тело создано для того, чтобы убивать — оно идеально, на самом деле. Оно красиво до слез. Почему мироздание сотворило это существо таким — безупречным, словно ангел?

Со стороны мое поведение можно расценить, как саботаж и диверсию. Я даже жду, когда в комнату ворвутся военные и выведут меня. Представляю, как зол будет подполковник Суров, который искренне в меня верил.

Не хочу думать, что все испортила.

Наверное, Дубровский потребует моей замены. Это очевидно — я всех подвела.

Вынимаю из кармана четки и перебираю — раздаются тихие щелчки.

Мне просто нужно успокоиться. В душе бушуют эмоции. Я прямо сейчас нарушаю все запреты: я смею что-то чувствовать. Да, внутри меня просто фейерверк.

Четки щелкают у меня в руках.

Этот звук успокаивает.

Я размышляю о том, что чужак за все время не сказал ни слова, и убеждаюсь, что для него люди — пустое место. А я еда, которая сама к нему пришла, не более. С чего я взяла, что у меня хоть что-то получится? Возможно, я просто его раздражаю, ведь он не может до меня дотянуться. Не может сожрать.

Прохладное дерево, покрытое лаком, скользит между пальцев: «Щелк-щелк…»

Бусин в четках десять, я считаю про себя, думая о родителях. И мне снова больно.

Щелк…

Конечно, я могу сидеть здесь до самого рассвета, тщетно надеясь, что чужак меня заметит. И буду сидеть. До тех пор, пока меня отсюда не вышвырнут.

Буду сидеть, чтобы это существо, прикованное к креслу, видело — не боюсь.

Щелк…

Наверно, чужаки слишком самонадеянны, раз решили, что вселенная существует только для них, а люди обязаны плясать под их дудку и умирать им на радость.

Щел-л-лк…

Я буду сидеть здесь столько, сколько смогу. Пока пальцы не заболят, стираясь в мозоли от этих четок. Пока глаза не станут слезиться от яркого света. Пока ультрафиолет не поджарит меня. Я буду сидеть здесь вечно.

— Прекрати, — хриплый после долгого молчания голос заставил меня враз покрыться горячей испариной.

Четки замирают в моих пальцах — сердце разгоняется, точно реактивное, бьет в горло, и я задыхаюсь.

Я не рассчитывала…

Я почти не верила…

— Еще и это, — мужской вздох.

Мое тело каменеет, но мне каким-то чудом удается достойно встретить взгляд янтарных глаз пленника.

Ленивым движением головы он смахивает длинную челку со своего лица, и я вижу, как он красив. Как и положено всякому чужаку красив чудовищно, до отвращения. Мужественный подбородок, высокие скулы, красивые губы — он выглядит довольно молодым. И очень дерзким.

— Твои щелчки раздражают. Ты можешь делать это в другом месте? — спокойно спрашивает он.

Прошу заметить, он все еще жарится под ультрафиолетом.

Он ничего не говорит по поводу моих эмоций, которые бьются внутри смерчем. Его раздражают щелчки — подумать только!

Я не знаю, что сказать и растягиваю слова, судорожно выстраивая в голове дальнейшую беседу:

— Меня зовут Эля, я…

— Я слышал.

Он слышал!

Господи…

— Ты молчал все это время…

— Никто не щелкал, — он бросает взгляд на четки в моих руках. — Не делай так.

Я неприятно поражена. Не может быть все так просто. Меня накрывает лживое ощущение беседы с человеком. С обычным мужчиной.

— Кто ты такой?

Он вскидывает брови, очень натурально имитируя удивление.

— Серьезно? У тебя там не заготовлено других вопросов?

— Я… — его дурацкая манера выбивает меня из колеи. — У меня еще много вопросов. Зачем вы убиваете людей? Вы делаете это ради пропитания?

— Нет.

Это «нет» отзывается во мне болью.

Я не знала, что сказать, и тщетно боролась со смесью злости и отвращения. Их жажду убивать ради еды еще можно понять. Пищевая цепочка и все такое. Но он сказал «нет». Это «нет» все еще звенит в моих ушах.

— Ты испытываешь слишком много эмоций, — спокойно констатирует пленник.

— Испытывать эмоции — особенность всех людей.

— Мне ли не знать.

Какой умник!

Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь успокоить сердцебиение.

— Почему вы убиваете людей?

Чужак смотрит безотрывно и произносит лениво:

— Какой бы ответ тебя устроил? Ну, допустим, ради удовольствия.

Я стискиваю зубы. Кровь во мне закипает, и я с трудом подавляю вспышку злости.

— Удовольствия?

— Да, это приятно. Как и приятно любое проявление твоих чувств.

— Я чувствую к тебе только ненависть.

— Это льстит.

Я шумно сглотнула.

С трудом удерживаясь на месте, я мысленно приказала себе вспомнить, зачем я здесь. Я ничего не добьюсь, если не успокоюсь.

— Откуда вы прибыли?

— Это тебе ничего не даст. Дальше.

— Дальше?

— Ну это же викторина? — на его губах снова обозначилась усмешка: — Если я отвечу на все вопросы меня выпустят или здесь будет другой приз?

— Откуда ты знаешь наш язык?

— Глупо. Следующий вопрос.

— У тебя есть имя?

На сей раз он задумался.

— Есть.

— И как тебя зовут?

— Это секрет, дурочка.

— Почему?

— Имя имеет для нас значение. Мое имя часть Халара.

— Халар — это ваше божество? — спросила я осторожно.

— Нет, — поморщился он. — У нас нет богов.

— Тогда, что это?

— Ты хочешь, чтобы я объяснил это на твоем убогом языке?

— Да.

— Следующий вопрос.

— Что такое скихр?

— Полегче, девочка, — его тихий смех был довольно приятным. — Не провоцируй меня. Скихр — это часть Халара, переданная в дар.

— Это метка на лице девушки! — не выдержала я.

— Ну или так.

— А хейэри?

— Хейэри — избранница. Избранная для дара, так будет точнее.

— И для какого же дара ее избирают?

Янтарные глаза пленника странно блеснули.

— Для дара смерти.

Я разозлилась, сжала в кулаке четки.

— Почему же ты сам не хочешь принять от нас дар смерти?

— Вам нечего мне дать. Я вечен.

Господи… я закрыла лицо ладонями. Неужели чужаков нельзя убить?

— Вы здесь для того, чтобы уничтожить всех людей… человечество? — спросила я.

Пленник посмотрел на меня насмешливо:

— Именно так.

Мне хотелось сбежать, как можно скорее, и не слушать больше о том, что люди обречены умереть, а чужаки — жить вечно.

— Мне нужно немного… — я поднялась на ноги, ощущая такую слабость, будто я потратила на этот разговор больше сил, чем у меня было: — подумать.