Добыча хищника

Елена Ромова (2024)

Может ли неуязвимый, опасный хищник полюбить? Такие, как он, лишены чувств и видят в людях добычу. Они пришли, чтобы уничтожить этот мир и истребить человечество.По вине этих существ Эля потеряла свою семью. Она испытывает к этим хищникам острую ненависть, но ей придется наладить контакт с одним из них. Сможет ли она спастись и спасти целый мир, если покажет ему, что такое любовь?

Глава 8

Едва стоило выйти из ловушки, меня подхватил под руки Севастьянов и Дубровский. Оба были ошарашены не меньше моего, а, может, и больше.

Разумеется, я выслушала, насколько я глупа, а мое поведение наивно, и что ради прихоти я поставила под удар все, над чем трудились выдающиеся ученые. И, разумеется, я должна пойти к пленнику снова… но уже четко придерживаясь инструкций!

Меня усадили в кресло в наблюдательной комнате и впихнули в руки бокал с водой, потому что меня ощутимо трясло. И, попивая воду, я слушала, как в стане ученых разгораются жаркие споры. Пожалуй, меня не вычеркнули из проекта только потому, что чужак все-таки заговорил со мной. Нет, не так — он, черт бы его побрал, заговорил! Уверена, это событие произвело на всех, кто это услышал, неизгладимое впечатление. Голос этого существа до сих пор звучал у меня в голове.

— Ну ты и дала жару, — подмигнул мне Воробей, когда они с Крыловым в полном защитном облачении прошли мимо меня в ловушку, чтобы проверить работу источников.

— Это не смешно! — продолжил отчитывать меня Дубровский: — Элеонора, мы дадим вам список вопросов, и вы зададите их объекту. Это очень важно для того, чтобы мы смогли работать дальше. В противном случае я поставлю вопрос о замене. Вы должны четко выполнять приказы!

Марк Дубровский больше не был уверен в том, что говорил. Кажется, теперь я стала более значимым участником этого эксперимента, чем кто-либо. И это тоже злило его.

Когда первый шок от разговора с чужаком прошел, я посмотрела все в записи. Вообще, Севастьянов и Дубровский разбирали каждый отснятый кадр, перематывая снова и снова, смакую все ответы чужака, препарируя его поведение, подвергая сложному анализу даже его мимику. Им было важно все, каждое его движение, вплоть до амплитуды его грудной клетки, когда он делал вдох. Они хотели просчитать его как алгоритм, как закодированное послание.

А я смотрела на пленника словно на человека. Я вглядывалась в экран, рассматривала его красивое лицо с глазами цвета янтарного виски, пытаясь ответить на вопрос — могу ли я ненавидеть его, когда он обездвижен и ежесекундно страдает от боли. Могу ли наслаждаться местью, равнодушно наблюдая, как плавиться черным огнем его кожа? Могу ли оставаться беспристрастна, когда он шутит или снисходительно отвечает на все мои вопросы? Когда ведет себя, как хренов герой?

А затем я вглядываюсь в образ девушки на видео. Худая, растрепанная с изнеможенным лицом и большими напуганными глазами — такой я едва себя узнавала. В моих глазах — печаль, злость, досада, страх и отчаяние. И робкая надежда, сияющая мягким светом. Надежда на то, что все можно изменить.

— Элеонора, мы должны продолжить, — раздался голос Дубровского. — Я понимаю, что вам тяжело. Но без четкого следования плану, ваш контакт с объектом потеряет всякий смысл. Мы должны получить ответы на ключевые вопросы о чужаках. Это поможет нам выжить.

Слишком большая ответственность. Она разрушает меня до основания, и меня снова затапливает страх.

Когда Крылов и Воробей закончили, я должна была снова войти в ловушку. В подобной спешке был резон — мы все были в большой опасности из-за того мерзавца, который меня преследовал. Кто знает, где он находится сейчас? И не пытается ли он в этот самый момент прорваться сквозь линии света?

— На минуточку, — промямлила я, почти вылетая из наблюдательной.

Мне потребовалось почти десять минут спокойного уединения, чтобы я окончательно пришла в себя. Стоя над раковиной и раз за разом умывая лицо ледяной водой, я вспоминала звук разбивающегося стекла и скрежет металла. Вода била в дно раковины — я слышала, как гудят трубы. В голове снова и снова раздавался крик Гели.

Я просто должна собраться.

Не время раскисать.

От меня зависит вся дальнейшая работа команды.

Я должна следовать инструкциям. Просто читать с планшета.

И никаких больше чувств.

Никаких эмоций.

Когда я вновь оказалась перед дверью в ловушку, меня колотило волнение, вгоняя под кожу ледяные иглы. Оказавшись внутри, я молча повторила свой ритуал — снова уселась на пол. Мне вручили планшет с подготовленными вопросами. На экран также выводились данные об объекте: температура, уровень физических реакций на свет, шкала «боли», мощность излучения.

Взглянув на пленника, я поняла, что разговаривать он не хочет.

Даже смотреть на меня.

Глаза у него неестественно яркие, желто-карие, как янтарь, но он прячет их специально. Черные влажные от пота волосы вновь упали на его лицо.

— Кхм, — я неловко откашлялась в кулак, стараясь привлечь его внимание. — Ты не против продолжить?

«Нельзя задавать объекту вопрос так, чтобы у него была возможность дать нежелательный ответ», — еще пару минут назад наставлял меня профессор Дубровский.

Черт… Кажется, я снова облажалась.

Я уставилась в планшет, мысленно повторяя вопросы.

Нужно просто спросить…

— Скажи, пожалуйста, вы прибыли из космоса?

«Нужно говорить ему «пожалуйста» и «спасибо», — просил Дубровский. — Это покажет ему, что мы готовы вести уважительный диалог».

Пленник не реагирует, и я перехожу к следующему вопросу:

— Вы прибыли на каком-то летательном аппарате?

Этот вопрос тоже повисает в воздухе.

Быть может, этот сеанс стоит завершить? Я взглянула на непрозрачное стекло, ища поддержки, но в ее матовой глубине я видела лишь отражение собственных глаз.

— Кхм, — снова покашляла я. — Это ваше первое прибытие на Землю?

В ответ — ничего.

Кажется, беседа на подобные темы ничуть не увлекает чужака.

— Ладно, — слетает с моих губ.

Кажется, я безвозвратно испорчена, раз все-время отхожу от инструкций Дубровского.

Мое тайное оружие все еще при мне — я молча достаю четки. Обернув их вокруг ладони, начинаю перебирать черные бусины. Кисточка медленно покачивается у моего запястья.

Десять деревянных бусин, согретых теплом моего тела, снова тихо успокаивающе щелкают в зудящей тишине комнаты.

— Это орудие пыток? — раздался слегка недовольный голос чужака.

Против воли по моим губам проскользнула улыбка — пленник всегда начинал разговор неожиданно. Но, тем не менее, он не поднял головы. Это знак протеста? Или он просто устал?

— Это всего лишь четки.

— Можешь убрать эти «всего лишь четки» подальше от меня?

Иронизирует?

— Только, если ты немножко со мной поговоришь.

— Теперь ты не отстанешь?

Он это серьезно спрашивает?

— Кажется, нет, — отвечаю искренне.

Я внимательно оглядела его тело, покрытое шипящей черной коркой. Ультрафиолет бесстрастно прожигает кожу, но тело чужака регенерирует моментально — и это происходит все время, без передышки.

— Тебе больно? — я даже не успеваю подумать, как этот вопрос легко срывается с моих губ.

В ответ я услышала смех — тихий, грудной, немного безумный.

— Да, — пленник медленно поднял голову: — а что? Тебе меня жаль?

Он не смахивает волосы, а смотрит сквозь них — глаза невероятно сверкают. Я вижу, как шевелятся его губы и изгибаются в циничной усмешке.

Его вид на секунду выбивает меня из колеи.

Краска стыда заливает мое лицо — я не должна жалеть существо, убившее много людей.

— Нет, — сглатываю. — Не жаль.

— Что тебе от меня нужно?

Кажется, мы подошли к главному.

— Понять, кто ты.

Вот сейчас все во мне дрожит, потому что взгляд этого существа принимает то самое выражение, какое я уже видела. Бусины четок впиваются мне в ладонь. Улыбка пленника становится шире.

— А ты не хочешь понять, кто ты, дурочка?

— Я Эля Черникова…

— Ты творение таких, как я. Создана для таких, как я. Принять скихр — твое предназначение.

В шее заныло. Я вдруг поняла, что каждая мышца в моем теле звенит от напряжения. Я с трудом сделала глоток воздуха и выпалила:

— На что ты намекаешь? — и сердито: — Только не говори, что вы создали нашу цивилизацию!

— А ты веришь в божественное сотворение или теорию эволюции?

Я пару минут сводила в уме логические звенья, пытаясь прояснить, откуда чужак знает о теориях сотворения мира. Неужели прочитал пару земных книг или посмотрел National Geographic?

— Допустим, я поверю, что такие, как ты, заселили Землю, — стараюсь говорить сдержанно. — Зачем же вам сейчас уничтожать нас?

В ответ я получаю холодную усмешку.

— Это не первая ратхату. Вы потребляете больше ресурсов, чем производит ваша планета. Время пришло.

Меня снова пронзает дрожь — не могу понять, что так сильно меня пугает. Меня сковывает лед, забирается под кожу, толкается в жилах и, наконец, пронзает трепещущее сердце. Я совершенно не чувствую ложь в его словах. И даже больше — он слишком честен.

— Что такое ратхату? — спрашиваю тихо.

— Это нельзя перевести. Пусть будет: «Великая охота».

— Это можно, — какой глупый вопрос, — как-то изменить?

— Нет.

— Но это жестоко, — шиплю сквозь зубы.

— Все еще пытаешься мерить это своей земной моралью? — он протянул это легко, с усмешкой. — Прими это. Твоя боль лишь оборотная сторона нашего ирахора, — и далее он пояснил любезно: — Ирахор значит выбор, если примитивно.

— И вы выбираете причинять нам боль?

— Да.

Окончательно разозлившись, я вскочила на ноги. Пару минут я просто яростно дышала раскрытыми губами.

— За мной идет один из вас, — выпалила я, — он убил всю мою семью! Он… издевался надо мной и мучил мою сестру перед смертью. Это ваш выбор? Это ты называешь нашим предназначением? Если вы создали нас, должна же быть в вас хоть капля сострадания? Хоть что-то?

Выдержка ни разу не изменила чужаку. Его не покоробил даже мой тон.

— Ты знаешь имя того, кто идет за тобой? — лишь спросил он.

— Нет.

— Ты перестанешь быть ему нужной, если я заберу тебя.

Рука слабеет, я едва не теряю четки.

Сердце бьет очень сильно.

Индикатор на планшете вдруг становится красным, а это значит, что температура тела пленника изменилась. Он реагирует на меня. Очень сильно.

В его руках моя смерть могла бы быть другой, верно?

— Мне нужен перерыв, — это все, что я могу из себя выдавить.

***

Холодная тягучая водка бьет в донышко стакана.

Не могу сказать, что я любитель крепких напитков — нет. Но именно сейчас, в переливах стекла, сквозь алкоголь, мне видятся искорки света. Опрокидываю в себя содержимое стакана, а затем долго кашляю.

Нет, это не то, что можно подумать — я не бежала от проблем. Я не пыталась забыться или притупить собственные чувства. Я просто не хотела ударить лицом в грязь, когда подполковник Суров усадил меня в кресло и спросил в лоб: «Выпьешь со мной?»

Если честно, я не видела причин отказываться. Вспомнила, как он поднял меня на ноги, когда я сползла по стене, едва выскочив из ловушки. Он взял меня за руку и повел за собой, не давая никому ко мне приблизиться. Казалось, если бы я заартачилась, он бы просто перекинул меня через плечо.

И вот мы сидим в кабинете совершенно не так, как предполагают отношения между нами.

— Даже не представляешь, как долго я хотел это услышать, — произнес Суров.

Я вдруг нахожу его сидящим на диване. Ну… он почти сидит. Откинулся на спинку. Его голова запрокинута, в зубах торчит сигарета, которая беспрестанно дымит в потолок.

— Два года назад метку получила моя сестра, — Суров умеет разговаривать, не выпуская сигарету, а я только и могу думать, что красный огонек сейчас осыплется пеплом прямо на его лицо: — и я тоже хотел знать, почему. Мне нужна была причина, и, наконец, я услышал.

Я сжала в руках пустой стакан, приходя в ужас от этих откровений. Но, вместе с тем, мне вдруг стало спокойнее. Константин прошел через такую же боль, что и я. У него тоже была сестра, которую он потерял.

Какое-то время мы молчим.

— У меня приказ, — голос Сурова слышится мне грохотом стальных пластин. — Если произойдет вторжение, я буду вынужден эвакуировать ученых. Тебя, — и он, наконец, убирает сигарету от лица, — нет.

Меня нет.

Я останусь здесь, потому что обречена.

Суров и так многим из-за меня рискнул.

В желудке становится горячо. Я почти ничего не ела, и теперь быстро пьянею.

Константин отрывает голову от подголовника, и с его губ срывается: «Я этого не хочу».

Его терзают внутренние демоны. Очевидно, в его душе такая брешь, что он едва дышит.

— Мне жаль, что я напомнила вам о сестре.

— Я не хочу снова стоять перед выбором.

Может, в моем случае это и не потребуется?

— Чужак сказал, что тот, кто меня преследует, потеряет интерес, если…

— Эля, ты же не хочешь, чтобы он поставил на тебя метку? — мое осторожное предложение так разозлило Константина, что в его голосе начала скрежетать сталь: — Девушки, получившие этот скихр, живут не дольше суток. Эта дрянь под их кожей начинает медленно их менять.

Наверное, в его словах был здравый смысл, но только не в том случае, когда метка являлась последним шансом. Я не желала умирать от рук чудовища, изнасиловавшего и убившего мою сестру.

— Когда военные прибыли в резервацию за Гелей, — сквозь зубы процедила я, и снова стало невыносимо холодно в груди, — я думала, что они увезут ее в защищенное место. Я хотела, чтобы они ее спасли, но они сказали отцу попрощаться. Они сказали это так, что я сразу все поняла.

Пожалуй, Суров не находил в себе сил посмотреть мне в глаза.

— Сначала мы пытались спасать меченных девушек, — лишь тихо и уязвленно прошептал он. — Но это всегда оборачивалось лишь еще большим количеством жертв.

Он поморщился, будто даже воспоминания приносили ему боль.

Через какую мясорубку он прошел?

И почему со мной у него все вышло по-другому?

— Пока на тебе нет метки, есть шанс, — он произнес это твердо: — Не думай потерять его, доверившись этому существу. Я сделаю все, чтобы ты осталась жива.

А ведь за все время, что я здесь, я ни разу не поблагодарила его. С моих губ слетает невесомое «спасибо», и лицо Сурова проясняется.