Дважды кажется окажется. Книга 2

Елена Рыкова (2021)

Москва, тревожная осень 1993 года. Двенадцатилетняя Марта Веснова после невероятных приключений в Крыму возвращается домой. Она пытается жить нормальной жизнью, но мысли о потерянном близнеце не дают ей покоя. Тем временем Цабран, её брат, тоже едет в Москву, правда, не по своей воле: он стал пленником недавнего друга. Ифрит, рождённый из чистого бездымного пламени, лелеет давнюю мечту, а его «дружба» с Мартой и Цабраном оказалась только частью хитрого плана. Кто же поможет близнецам? Подруги по настольному теннису? Родная бабушка? Или силы, о которых герои не подозревают? Вторая часть дилогии «Дважды кажется окажется» посвящена Москве 90-х и её сказочному двойнику — Москови. К концу книги читатель узнает, как события с той стороны привели к обстрелу Белого дома на этой. А Марте и Цабрану предстоит встретиться с существом, которое когда-то разлучило их, и узнать тайну своего рождения. Но смогут ли они воссоединиться с родителями и жить в нашем мире?

Глава 5

По эту сторону

1

По книге расползались тёмные пятнышки, похожие на леопардовую расцветку, только зелёные. Марта выцепила её с полки. На обложке три небольших рисунка: пантера, медведь на воздушном шаре, толстый человечек. «Маугли», «Винни-Пух и все-все-все», «Малыш и Карлсон».

Она раскрыла книгу на первой странице, провела указательным пальцем сверху вниз.

«Издательство “Правда”, 1985».

— Ну раз «Правда», так и скажи мне правду, — попросила Марта.

— Ты со мной? — тут же откликнулась из кухни бабушка. Она с самого утра кулинарила, ставила какие-то эксперименты.

— Не!

Бабушка с возвращения Марты похудела: ушла даже её молочно-лунная бледность. Она старалась угодить внучке и побольше выведать про случившееся в «Агаресе», что почему-то раздражало.

— Всё ли в порядке с Цабраном? — прошептала Марта в книгу. Переплёт пах орехами и сахарной ватой. — Страница пятьдесят восемь, ммм… ну давай восемнадцатая строка снизу.

Открыла, отсчитала: «Багира его услышала, и этот крик, сказавший ей, что Маугли жив, придал ей силы».

«Уже хорошо», — прочитанная строчка действительно придала ей силы.

— Найдёт ли меня в Москве Ахвал? — снова шёпотом в переплёт. — Страница сто сорок один, первая сверху.

На сто сорок первой был рисунок: Маугли и Багира идут по следу. Пантера поджала лапу, у мальчика кинжал, растрёпанные волосы. Первая строчка была под картинкой, внизу страницы: «Я тоже, — сказала Багира, спрятавшись за скалой. — Я жду, поставив колючку острым концом на камень. Она скользит: на камне осталась царапина. Скажи, что у тебя, Маленький Брат»^[22].

«Значит, надо ждать», — она уставилась в окно и вздрогнула от трели телефона.

— Алло? — Красный провод сам привычно накручивался на палец.

— Марта, это ты? — глухой голос Яртышникова.

— Кто там? — крикнула бабушка поверх чайника.

— Василий Викторович! — так же громко ответила Марта.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил Яртышников. — Пришла в себя?

Голос его был резкий, как обычно. Несмотря на красочные рассказы Мишаевых о том, как после землетрясения растрогавшийся Василий Викторович хромал меж рядов спящих спортсменов и целовал их в макушки, Марта не могла себе представить старшего тренера хоть в сколько-нибудь сентиментальном настроении.

— Хорошо, спасибо, — вежливо ответила она, удержавшись от вопроса: «А вы чего звоните?»

— Тут такое дело… э-э-э. — Яртышников перелистывал что-то, Марта слышала шуршание бумаги. — Я всех сегодня обзваниваю. Двадцать пятого августа отборочные на открытое первенство России. Так что, если ты уже готова, приходи на тренировку. Завтра в десять. По утрам будем заниматься, пока школы нет. Придёшь?

— Хорошо. Приду.

— У меня на тебя ставки, Веснова. Ты в прошлый раз в финал прошла. — Василий Викторович повеселел.

— И последний вопрос, — обратилась Марта к книге, положив трубку. — Добыл ли Ахвал заклинание, сможем ли мы с Цабраном жить вместе? Ну, положим, пятьсот один, девятнадцатая строка снизу.

Она долго боялась открывать, тянула, разглядывала рисунки. Наконец решилась: «А Пух всё думал, как же этот дедушка выглядит. И ему пришло в голову, что вдруг они сейчас охотятся как раз на двух дедушек, и интересно, если они поймают этих дедушек, можно ли будет взять хоть одного домой и держать его у себя, и что, интересно, скажет по этому поводу Кристофер Робин. А следы всё шли и шли перед ними…»^[23]

2

Даже пятно цвета шоколада — будто кто-то опрокинул чашку с какао — у новой Хорты было таким же, как у старой. В доме с первого же дня она стала спать на угловом диване в кухне — там же, где спала прежняя. Вырин сказал себе, что это совпадение. Чует собачий запах.

Дворняга же в дом почти не заходила, жила во дворе. Ела мало. Спала под грушей. Иногда подходила к забору, ставила на него передние лапы. На прогулках с поводка не рвалась, но всё время рыскала носом по земле. Искала кого-то, ждала. Григорий назвал её Бобиком, потому что это был он, мальчик. Дворняга сразу стала отзываться на кличку, смотрела с благодарностью, но от нежностей отказывалась: я не твоя, я хозяина жду.

Вырин понимал, что её ожидание может растянуться на годы, а может оказаться напрасным: хозяин не придёт никогда. Он развесил объявления «Нашлась собака».

Часто захаживала Рэна. Она скучала по Полине, но особенно — по своей спасительной роли в её судьбе, и приходила к Григорию поговорить об этом. Разговоры её шли по кругу, перескакивая с одной обмусоленной детали на другую. Вырин терпел по настроению: если, например, дождик и Хорта ластится к ногам, будто бы даже светясь от радости, что он рядом, то ему бывало жалко Рэну, он слушал сочувственно, кивал в нужных местах, задавал правильные вопросы.

А когда сдавливала духота, из-под фуражки по вискам тёк пот, а рубашка липла к спине, он мог на неё и гаркнуть, и прогнать восвояси, и посоветовать захлопнуть шарманку: много раз слышано, наизусть выучено. Рэна обижалась, кричала, уходила навсегда, чтобы вернуться назавтра — с тортиком или самодельными пельмешками, бросаешь которые в кипяток, и они кружатся в вихре горошин чёрного перца и лаврового листа. Пельмени Вырин любил, его организм заглатывал их, не дожёвывая, глаза сами собой закрывались от удовольствия, язык бесстыдно причмокивал. Ел и чувствовал себя виноватым, что намедни нашумел.

3

Рыжая позвонила в дверь, когда Марта заканчивала втыкать змееподобные лебединые шеи в эклеры. Только что испечённые, со свежим заварным кремом, они пахли обещанием нежно растаять во рту. Это было особенно прекрасно в сочетании с запахом кофе, который бабушка варила в джезве на плите.

Марта обожала крем. Бабушка готовила его в ковшике на водяной бане и в уже готовый, но горячий вмешивала слиток сливочного масла. Марта любила смотреть, как масло размягчается и тает под бабушкиной вилкой, как крем становится от него нежного бледно-жёлтого цвета.

Масло теперь было в универсаме всегда. Ещё пару лет назад баб Мена шла туда к семи, а Марту просила подходить к девяти — чтобы встать в разные места очереди. На руки давали по три упаковки и пару килограммов гречки. Делая вид, что незнакомы, они получали в два раза больше. Маленькой Марте нравилось стоять в очередях: люди в них шутили, угощали друг друга бутербродами и яблоками, пили горячий чай из термоса. Для неё это было приключением.

Потом крему следовало отправиться в холодильник. И уже холодным, студенистым, цвета луны, столовыми ложками они перекладывали его в кондитерские мешки, чтобы наполнять эклеры, только что выпеченные в духовке.

— Обалдеть. — Пролетова вымыла руки и присела на табуретку, и это её полушёпотом «обалдеть» вышло ценнее любых громких восторгов.

— Угощайся, милая, — баб Мена отвернулась от плиты, протянула Майе блюдце. — Ты новая Мартина подружка?

— Ага. — Рыжая осторожно переложила эклерного лебедя с тёмно-синего блюда себе, на зелёное. — Мы в лагере познакомились.

— Бедные мои, — услышав слово «лагерь», бабушка вновь завела пластинку. — Что вам пришлось пережить! Что пришлось! Где ж ты была во время землетрясения этого?

Вопрос застал Майку на половине лебедя.

— Мы вместе с Мартой были, — сказала она.

Баба Мена налила себе кофе в маленькую чашечку, присела с краю.

— Хорошо сегодня получились, а? — скромно спросила она.

— Ага. — Марта оторвала лебедю голову, зачерпывала крем длинной шеей и откусывала по маленькому кусочку. — Давно ты их не готовила.

— Да вот что-то вспомнила, рецепт-то хороший. — Бабушка посмотрела в окно. — Так, значит, вы были вместе? А почему не в лагере?

— Баб Мен, спасибо за эклеры, мы пойдём, — сказала Марта, вставая. Она схватила Рыжую за рукав и потянула к выходу. Та с сожалением отдёрнула руку от третьего пирожного.

— Как, уже? Я думала, мы посидим, кофе попьём… не спеша… поболтаем… — Бабушка выглядела расстроенной.

Майка глянула на подругу: ей явно хотелось того же самого.

— Да мы просто погулять ещё хотели, до темноты. — Марта была непреклонна. — И кстати, нам завтра на тренировку с утра. Тебе Яртышников звонил?

4

За поликлиникой тянулся до Ясенево Битцевский лесопарк, по-простому — Битца, со своей Лысой горой, туманами, низинами, легендами и тайнами. Из года в год про Битцу говорили, что тут бродят маньяки. Но люди всё равно её любили: гуляли с собаками, гоняли на велосипедах, ходили на свидания.

Обжитые дорожки были вечно грязные. Урны забиты мусором. Скамейки медленно разлагались под дождями. А чуть отступишь в сторону — и по соснам скачут белки, на полянах растёт мята, горланят птицы.

Небо над Битцей было с закруглёнными краями, как над морем, и именно здесь, особенно если встать рядом с покатым валуном на Лысой горе, его хотелось называть куполом.

— Офигенные твоя бабушка пироженки стряпает! — сказала Майя. — Мой папа из десертов только бутерброд с маслом и сахаром умеет.

— Баб Мена сама рецепты выдумывает. У неё ещё капустный пирог знаешь какой? Зашатаешься! И лимонный…

— Зови меня в гости почаще!

— Ты же скогсра вроде, — сказала Марта. — Ты должна вешней росой питаться, листиками, там, веточками…

— Ты меня с гусеницами, походу, путаешь. Я сладенькое люблю. Но самое вкусное, что ела, — это ветчина в банках, которую в третьем классе гуманитаркой давали, помнишь? Американцы, что ли.

Марта кивнула.

— Она ещё в таком бульоне плавала, ммм… На белый хлеб кладёшь, ветчина его сразу пропитывает…

— Май, перестань. От пуза же наелись, а из-за твоих кулинарных мечтаний снова жрать хочется.

Лесопарк начинался с большого поля. Тропинка быстро брала под горку, как бы забавляясь с ними, призывая сбежать вниз. Мимо потянулись первые деревья, поворот с вечной лужей, выдернутые из земли и больше никогда не закопанные отопительные трубы, заброшенный железнодорожный мост.

Марта бывала здесь летом гораздо реже, чем зимой. Зимой же, как только выпадал снег, они с бабушкой вставали на лыжи и шли в лес прямо от дома. У Марты не было настоящих, но были бежевые, пластмассовые, которые привязывались к сапогам, немногим их длиннее. На них можно было рассекать по снегу, как на коньках по льду, а вот по лыжне идти скучно. Бабушка же любила как положено, с палками, и Марта часто обгоняла её, потом ждала, наматывала круги, каталась с самых крутых горок. Там, внизу, текла мелкая речка Чертановка, которая почему-то никогда не замерзала.

Сейчас они спускались к ней как раз по одной из горок.

— Так, ну здесь, наверное, можно, — оглянулась Рыжая.

— Слишком много баб Мена расспрашивает про Крым, не кажется тебе? — Марта присела к воде.

— Да ладно, она просто переволновалась, — отмахнулась Майя. — В чём ты её подозреваешь?

Марта дёргала верхнюю губу.

— Ну а как так получилось, что её сын по ту сторону жил? Со всей своей семьёй? Кроме меня.

— Она ж тебе рассказала. Она и сама не знает.

— Ой, глупости! Не верю ни единому слову! Враньё, в том-то и дело, Май!

— Слушай, — Рыжая обнималась с кривенькой берёзкой, нашла же такую, — я сочувствую тебе — жуть. Честно! Понятия не имею, как вела бы себя на твоём месте, ну, узнав это всё. Да и ваще. Родители — там, парализованные. Брат — тоже там, да ещё и клятва эта… не видеться. Но это ж не значит, что надо всех во лжи подозревать или в чём похуже. А, Мартын?

Марта смотрела на воду. Отвечать ей не хотелось.

— Давай, что ль, тренироваться? — поняв это, предложила Майя.

— Давай, — согласилась Марта. — А как? Ты меня учить обещала.

— Да я сама толком не знаю, — сказала Рыжая. — У меня ж другое: чувства, внушения, общая память. Деревья. А у тебя воздух.

— Мы когда с Цабраном по ту сторону гуляли, там девочка на пляже воду в воронку заворачивала, — вспомнила Марта, — играла так.

— Отличное начало, — кивнула Рыжая. — Попробуй.

— Да как? Смеёшься?

— Ну просто представь. Оживи своё воспоминание.

Марта попробовала «оживить». Но фокус с той маленькой девочки сползал, яркий образ создать не получалось. Это помнилось ей мазком на фоне счастья: Цабран был рядом, они шли на тайный пляж. И там купались, на камнях лежали, болтали о ерунде.

— Не получается, — она разочарованно посмотрела на подругу.

— Это потому, что ты не стараешься, — парировала Пролетова.

Марта уткнула подбородок в колени. «Фигня какая-то, — уныло подумала она. — Вон трубы облезлые, вон на кусте бумажка какая-то, а я — марид, типа. Волшебное существо, наевшееся эклеров, ага. Да вот даже когда осенью по улице идёшь и ветер в лицо дует, а ты его так… отводишь от себя, отводишь — и то больше верится. Или когда дождя капли кругом себя водишь, мягко так, осторожно…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

22

Отрывки из «Книги джунглей» Р. Киплинга.

23

Отрывок из книги «Винни-Пух и все-все-все» А. Милна.