Клуб Вечности. Реставратор

Елизавета Левинская (2024)

Я — художник. Я вижу красоту этого мира. Однажды, я встретил идеальное произведение искусства. Картину, истинный облик которой, только я могу увидеть. Но стремление вернуть картине её первозданную красоту оборачивается ужасом. Cущество, заточённое в полотне, пытается вырваться на свободу. Под ударом оказывается моя жизнь, мой разум и мои близкие. Но страшнее то, что я случайно перехожу дорогу древнему сообществу «Клуб Вечности». У которых свои планы на картину… и меня.

Ты не Нострадамус

Я освобождаю её от рамы легко, будто она сама поддается. Располагаю на мольберте в центре своей мастерской.

Работы оказывается куда больше, чем я думал. Картина словно становится капризной, как истинная женщина.

Более я не вижу в ней красоты, хоть и помню то навязчивое ощущение, как погружение в сон, гипноз, чувство абсолютной гармонии, который увидел в ней поначалу.

Подступаясь к картине со всех сторон, я пытаюсь найти тот самый ракурс, в котором я увидел её истинный облик. Но передо мной только девушка с кривым лицом, вся вымазанная сажей.

Я с сожалением отмечаю, что в некоторых фрагментах краска и вовсе потерялась, а значит, придется едва ли не заново дорисовывать.

— Уродство, — слышу я сзади звонкий голос. Медленно натягиваю улыбку.

— Умеешь подбодрить, кисунь, — хмыкаю я. — Как всегда.

Моя девушка, Лера стоит опершись о дверной косяк и ехидно смотрит на меня.

— Полнейшее уродство. Ты нарисовал?

— Как бы успел? — я пожимаю плечами.

— А, — протягивает она и машет рукой. — Ну тогда ладно, весьма симпатично. Запомни, все девки, кого ты рисуешь будут страшными. Кроме меня.

Она спускается ко мне по небольшой лестнице, только сейчас вглядываясь в картину. Я же наблюдаю за ней.

Лера моя… сложно сказать одним словом.

Она была моей симпатичной соседкой, девочкой с параллельного класса, затем первой женщиной, а теперь, вроде как, гражданской женой, хотя мы ни разу так друг друга не называли.

Я всегда считал её прелестной. По её плечам струились чёрные прямые волосы, фигуру можно было без ложной скромности назвать точеной, а выражение лица у нее всегда было жестким, этот эффект дополняли похожие на два осколка льда синие глаза.

— Ладно, если честно, с таким лицом её пришлось бы сильно фотошопить, — бормочет она. — Нафига ты это притащил в дом?

— С каким лицом? — лениво уточняю я.

— Кривым и перекошенным, — Лера с явным неудовольствием разглядывает картину.

Вздыхаю. Да, она тоже не увидела того, что я. Теперь нужно восстанавливать это видение в памяти, иначе я действительно просто трачу время.

— Понимаешь, она идеал.

— Чего?!

На лице Леры столько непонимания, что я начинаю быстро объясняться.

— Красота, женская, имеется в виду, понятие очень субъективное. Кому-то нравятся худые, кому полные, светловолосые, темные, рыжие, смуглые, бледные. Любая женщина стоит в центре между теми, кто будет её красивее, или же некрасивее, но эта… она абсолютный идеал.

Я подхожу к картине вплотную и оборачиваюсь на Леру, чей взгляд не выражает ничего доброго.

— Зая, ты слепой?

— Наоборот! Я увидел в ней то, чего не видит никто. Я увидел и очень хочу вернуть ей первозданный вид, чтобы другие тоже увидели. Чтобы и ты увидела. Это сложно описать словами.

Лера молчит. Хлопает длинными, наращенными ресницами.

— Ты заказ доделал?

Несколько моделек для компьютерной игры. Морщусь.

— Уже отослал. Приняли. Гонорар вышлют в понедельник.

— Хорошо. Тогда… можешь продолжать, что ты там делаешь, — Лера морщит носик, явно пытаясь подобрать слова, а я расплываюсь в улыбке.

Насколько же она милая, когда так крепко задумывается. Я обожаю наблюдать за её эмоциями, чувствами, как они отражаются на её лице, как на мониторе. Ничего не скрыть.

И она сама не представляет, какой бывает удивительно, умопомрачительно хорошенькой. Именно тогда, когда не пытается быть таковой.

Да, девушка из картины — идеал женской красоты. Но Лера больше чем идеал. Для меня Лера — всё.

Всё что осталось в моей жизни, после помешательства и гибели матери, после убийства отца в 90-ые. После смерти тётки, от которой мне и достался этот маленький дом на две комнаты и подвал. У меня осталась только Лера.

— Пошли есть, Микеланджело. Я кое-что купила, — бурчит она.

Я провожаю взглядом свою девушку, оглядываюсь на картину, киваю, будто прощаясь с ней, и иду за Лерой.

Мы поднимаемся по скрипучей лестнице, я держусь за перила, понимая, что, рано или поздно, моя нога явно провалится в одну из ступенек.

Лера подходит к окну и открывает его. Под лай соседской собаки, она начинает разбирать небольшой пакет из супермаркета. Я же прислоняюсь к стене и бормочу:

— То, что я увидел в ней, Лер, вызовет у тебя синдром Стендаля, когда ты тоже увидишь.

— Чего?

— Ну, это такой эффект подавленного состояния, когда ты видишь нечто настолько превосходное, что оно тебя опустошает. Я думаю, на это не меньше месяца уйдет, но…

— Месяц, — фыркает Лера. — А мне неделю всего ждать, до красоты.

— Ждать чего?

Лера замирает с пакетом молока в руке. Поднимает на меня неловкий взгляд и также улыбается.

Виновато.

Чёрт!

Я чувствую укол в сердце, выдыхаю воздух тонкой струёй.

— Я не хотела так говорить, думала, мы сначала поедим, — бормочет Лера. — Извини.

И ведь «извини» не за то, что она сделала, а за то, как я это узнал.

— Ты пошла к нему?

— Ну да, конечно же, я пошла, — Лера показательно отворачивается от меня. Теперь, она решает действовать иначе, не быть виноватой. Идёт к маленькому холодильнику.

— «Конечно же»? — повторяю я.

— Портфолио будет через неделю. Обрабатывать нужно не так уж и много, так что, это даже быстро, — пытается сменить тему.

— Лера. Я же просил. Вчера. Я просил тебя.

Она недовольно закатывает глаза.

Лера знает о том, что мои сны имеют противное свойство сбываться. Это было еще с моего детства.

Мне снились тёмные твари, что поселялись в теле моей матери, а потом мать потеряла рассудок. Я видел во сне, как убивали моего отца, а потом, узнал этих убийц на судебном заседании. Видел сон, как будто заживо гниёт моя тётка. Уговаривал её пойти к врачу, и, когда уговорил, было уже поздно.

Я редко вижу сны, но не помню ни одного, который бы не сбылся. Они являют мне образы будущего, или же скрытого от меня же настоящего.

И я четко видел сон, который говорил о том, что поход к фотографу, что обещал бесплатное портфолио принесёт беду. Что-то чёрное, липкое, грязное, что окутывало Леру.

— И, как видишь, всё хорошо. Со мной ничего не случилось! Олег, я не буду отказываться от своей мечты из-за твоей паранойи и душащей ревности! С чего бы? — Лера соизволяет обернуться и наградить меня злым взглядом. — Я имею право на свои мечты, на свои цели и я к ним иду. И буду идти!

— Да, хорошо, что ты вернулась, — холодно отмечаю я.

— Олежа, не нуди, — протягивает Лера. — Как видишь, ты не такой уж и Нострадамус — я жива и здорова. Всё. Будь попроще.

Она подходит ближе, гладит меня по щетине и улыбается. Я только осторожно киваю, получая мокрый и громкий поцелуй в губы. Ощущаю вкус её вишневой помады и снова киваю. Обида на сердце тает.

Может она и права? Может, я слишком много надумываю?