Сквозь тени 90-x. Банды и магия

Зайнетдинов Эльнар (2024)

По капризу судьбы высший маг из будущего оказался в бурных девяностых. В суровом Ижевске, где хулиганы и мечты столкнулись в хаосе. И вот, вместо могучего волшебника он вселился в тело юного неформала. Местный мотальщик «посадил его на бабки», оставив с пустыми карманами и распухшей гордостью. С первого же мгновения все пошло наперекосяк. Пьяный отец едва не задушил попаданца за дерзкое поведение. Как же в такой суматохе навести порядок в стране, где каждое утро приносило новую порцию абсурда? Но это была лишь прелюдия к настоящему кошмару. Кто бы мог подумать, что легкое прикосновение к прошлому станет искрой, разжигающей пожар непрекращающихся бед?

Глава 1

Дуло моего пистолета согревает висок заложника.

Магазин пуст.

Радует, что в патроннике прячется последний болтун, способный вынести мозги любому.

— Отпусти! Умрешь быстро, — как заевшая шарманка, повторял один из бойцов, взявший на себя роль переговорщика.

Крепкий кудлатый мужчина в тактической военной форме с чересчур прямой осанкой выглядел так, словно позавтракал черенком от лопаты. Абсолютно черные глаза (зрачок, радужка и белок были монотонны) не выражали никаких эмоций, как и застывшая мимика. Лишь в голосе чувствовались нотки, передающие внутренне состояние: раздражение с неподдельной злобой.

— Да-да. А теперь представь, будто летишь на воздушном шаре над своей столицей. Представил? — настойчиво поинтересовался я.

— Хватит резину тянуть, тебе не выйти живым!

Мои нарочито безумные глаза сверкнули огнем. Пришлось крепко встряхнуть заложника, давая всем понять, что лучше не нарушать правила игры.

— Ну, представил, — пошел он на попятную.

— Представляй дальше, — многозначительно провозгласил я и расправил плечи. — Ваш вождь на главной площади подписывает акт капитуляции перед армией землян. А ты, нелюдь, рукоплещешь и поешь наш гимн в громкоговоритель! Знаешь, как так получилось?

— Да-а? И как же?

В голосе послышалась язвительность. Какой наглый провокатор!

Выдалась пауза. Пока десятки стволов разного калибра смотрели на меня, готовые нашпиговать свинцом, я изображал задумчивый вид, мол подбираю нужные слова. Кажется, удалось их озадачить. Еще пятнадцать секунд, и реликвия насытится моими жизненными силами. Эти магические артефакты обладали неведомой мощью! С радостью бы активировал предмет энергией духа, но вражеские маги уже вытянули ее до капли. Откуда им было знать, что я владею особой техникой, позволяющей расплачиваться собственным здоровьем в критической ситуации?

Я продолжал корчить рожи, делать вид, якобы внутри меня бушует ураган эмоций, в котором кружились все стадии принятия: гнев, отрицание, торг и т.д. В действительности же я задумался о своём.

Так вышло, что мы проиграли войну, и Земля целиком оказалась под гнетом иномирных захватчиков…

Мой элитный отряд, полагаясь на везение и храбрость, рискнул сунуться в самоубийственную атаку в родной мир интервентов. Удалось выкрасть реликвию, но цена этой победы оказалась непомерной — на земле остались лежать все боевые братья, чьи жизни были отданы в борьбе.

Наши ученые уверяли, что эта реликвия — единственная надежда на спасение человечества. Но как именно она работала, никто не знал.

Что же, наступало время ликбеза!

— А вот как! — ответил я переговорщику с лихой улыбкой.

Ловким движением золотистая пирамидка переместилась из моего кармана в руку. Ладонь оказалась прямо перед лицом заложника. Активированная реликвия с хрустом рассыпалась под давлением пальцев, оставляя за собой лишь пыльный след таинственной силы.

— Не-е-т!

Сквозь крик отчаяния вражеский офицер вырвался из плена — его уже никто не держал.

Пулеметный град и магические всполохи сплелись в смертельную бурю, сметая последние надежды на мое выживание.

Пространство дрогнуло, искривилось, как бумажная салфетка, попавшая под невидимую волну. Всё вокруг задрожало, потеряло устойчивость, будто законы физики разом решили выйти из-под контроля.

Гул нарастал, тяжелый и оглушающий, как рев ракетного двигателя. Вот и приплыли… накрыло не по-детски. Я погрузился в глубокую, беспросветную темноту.

***

Пришел в себя на продавленной кровати. Вокруг — тесные стены убогой, полутемной комнаты.

Первичный осмотр собственного тела дал понять, что душа переселилась в незнакомого мне человека. Неожиданно получилось… что происходит?

Позже предамся размышлениям. Понять бы, отчего меня так предательски трясло сейчас? Словно зайца, запертого в клетку с тигром. Возможно, по причине того, что я погиб мгновение назад? Это вряд ли. Мой дух крепок настолько, что им можно было рельсы гнуть в форме кренделей. Поток адреналина бурно циркулировал по венам, штурмовал спокойствие и побуждал к действиям.

Все же армейский расчетливый ум помог сгладить углы. Пришлось задушить панику в зародыше. Не люблю я подавлять чувства и эмоции, это вредно для здоровья, но ситуация вынуждает. Разум озарило понимание того, что на текущий момент опасность отсутствует.

Самое время разобраться, с чем имею дело. Пора войти в свойственный мне режим хладнокровия и рассудительности.

Первое, что бросилось в глаза, — могильный холод, заполнивший комнату. Отопление в квартире словно вымерло, оставляя воздух студёным и неподвижным.

Я поднялся с кровати, и ледяной паркет обжег ступни. Черная футболка и старые штаны с дырками были бесполезны против этого колючего холода, пробиравшего до костей.

Захотелось прыгнуть обратно под одеяло. И что это на меня нашло? По сравнению с тем, что приходилось терпеть в прошлом при выполнении боевых задач, сейчас условия должны казаться райскими.

Такое чувство, что привычки и сущность прошлого владельца этого тела пытаются выселить меня. Прости, но нет. На кону стоят миллиарды жизней, которые можно и нужно спасти. Вячеслав Огнев, ты оказался сопутствующей потерей, как бы цинично это ни звучало. Пока что мне удалось вспомнить только имя.

Одна из стен обклеена плакатами-постерами с мужиками разнокалиберной крутости: Рамштайн, Кисс, Ария и нескольких прочих деятелей тяжелой музыки. Пощупав голову, я обнаружил длинные волосы до плеч. Судя по одежде на спинке стула, Вячеслав являлся представителем неформальных субкультур.

На столе ютился магнитофон «Электроника 302», а рядом с ним стопки магнитных кассет, книг и тетрадок. Желтые обои в полоску создавали гнетущую атмосферу, как и чугунная батарея возле окна с облупившейся краской. Все было похоже на то, что я попал в лихие девяностые.

Вышел из комнаты и побрел по квартире. На кухне встретил женщину. Доброе, но уставшее лицо, волосы заплетены в косичку. В старомодной кофте, штанах и шерстяных носках. Она готовила суп. Содержимое кастрюльки булькало на газовой конфорке, источая запах картошки с луком. Завидев меня, мать сначала улыбнулась, а потом нахмурилась.

— Сынок, ты еще не выздоровел, а уже на босу ногу ходишь. Холодрыга такая дома. Ну-ка быстро носки надень… и свитер, — серьезным, но заботливым тоном распорядилась она.

— Хорошо.

— Скоро кушать будет готово, оденься потеплее, быстро!

Мать погрозила пальцем, развернулась и принялась перемешивать суп.

Пока не разберусь до конца, как я оказался в этой абсурдной ситуации, пожалуй, буду стараться соответствовать образу предыдущего владельца тела. Не хватало еще, чтобы меня в дурдом увезли.

Покидая кухню, попытался вспомнить, где лежат носки, но заприметил альтернативу. Возле входной двери рядом с обувью аккуратно расположилась пара махровых тапочек серого цвета. То, что нужно!

Проскользнул в ванную комнату, которая располагалась напротив входа в квартиру. Стены были облицованы пожелтевшей кафельной плиткой, блестящей при тусклом свете. Потолок затянул черный налет плесени, создавая мрачный контраст. Лампочка, закрепленная в патроне, неуклюже свисала на спиралеобразном проводе, походившего на хвостик свиньи.

Пораженный собственным отражением, я застыл у зеркала. На меня смотрел худой, бледный неформал с впалыми щеками, похожий на Кощея. Одна бровь была выбрита полоской. Длинные волосы темно-русого цвета струились по плечам, а голубые глаза смотрели с недоумением. В сердце закралось раздражение, и я выругался в сердцах.

Судьба, похоже, отнеслась ко мне с безжалостным юмором. Мне предстояло перевернуть ход истории, остановить геноцид, обилие концлагерей и массовое порабощение. Твою мать! Неужели именно с такими исходными данными мне суждено это сделать?

Ну, хотя бы ростом вышел, под метр восемьдесят с копейками.

Мысленное возмущение прервал настойчивый стук в дверь квартиры. Нет, не стук… Кто-то ломился и щедро сыпал тумаками. Под влиянием остатков сознания прошлого хозяина тела я вновь ощутил панику. И что сейчас будет?

Вернулся в коридор и увидел, как взволнованная мать открыла дверь, а домой завалился пьяный батя. Он неряшливо скинул квадратную меховую шапку-формовку и кожаную куртку в руки жене, а потом замер, завидев меня. Его брови изогнулись как турецкая сабля, желваки напряглись.

— Ремень или боксерские перчатки? — хмуро спросил отец и прищурил глаза.

Я замер в коридоре с приподнятой ногой, пытаясь сделать шаг.

— Володя, не надо! Сынок не в себе, он же болеет, лихорадит его, не видишь разве?

Судя по тому, как мать умоляла отца, я понял, что вечер выдастся необычным. Пришлось подавить панику силой воли.

— К чему истерики? Может, лучше обсудим предмет негодования? — задал я отцу встречные вопросы, и вдруг сердце защемило.

— Ха-ха-ха, — зловеще засмеялся он, а потом продолжил говорить серьезно, запихивая мать на кухню, — Славик, ты походу терминаторов пересмотрел, да? С чебурашками-ниндзя…

Володя, сняв обувь, подошел к шифоньеру. В его движениях сквозила уверенность. Он открыл дверцу верхней полки, достал боксерские перчатки и стряс с них пыль. С нескрываемым наслаждением он начал неспешно надевать четырнадцатиунцовые рукавицы. Каждый жест был наполнен предвкушением. Ухмыльнувшись, отец взглянул на меня с искоркой в глазах и произнес тоном, не предвещающим ничего хорошего:

— Славик, Славик… Ты же прекрасно знаешь, что тапочки мои трогать нельзя.

Я сделал несколько шагов вперед, стараясь создать пространство для маневра. В голове вспыхнули яркие воспоминания Вячеслава. Его отец, молодой и полный сил, завоевал звание кандидата в мастера спорта по боксу. Теперь же он собирался выйти на квартирный ринг против дистрофика, явно страдающего от панических атак. Учитывая мое прошлое, можно сказать, что достигнут паритет.

— Долго еще болтать будешь или начнем уже состязание? — состряпав скучающий вид, я глумливо коснулся темы вопроса.

Батя опешил, но спустя мгновенье вальяжно двинулся ко мне.

— Ты башкой, что ли, ударился, пока меня несколько дней дома не было, а? — раздраженно прохрипел глава семейства и выбросил правую руку вперед, метя мне в нос.

Он даже в стойку не встал, ведь не ожидал никакого сопротивления. В прошлом-то сынок драться не умел.

Ловко поднырнув и развернув корпус, я нанес удар в печень левой, а затем правой — в челюсть пьяницы. Обычно после такой комбинации можно расслабиться, но в новом теле не хватало сил, чтобы свалить мужика, который знал, как держать удар. Тем не менее, даже слабый, но точный панч выбил его из равновесия. Отец покосился, в его глазах читалось смятение. Алкоголь явно не способствовал хорошей координации. Он споткнулся о махонькую табуретку и ударился головой о зеркало, висевшее на стене справа. Звон разбитого стекла эхом разнесся по комнате, вызвав истерический вопль женщины из кухни, словно ее мир вдруг рухнул.

Батя оттолкнулся перчаткой от поломанного зеркала и принялся поедать меня бешеным взглядом. С бритого черепа его стекала скромная струйка крови и не торопясь пряталась за ухом.

Он ударил себя по лицу несколько раз перчаткой и, как бульдозер, попер на меня. Какой крепкий, зараза! Прямо с ног я метнул тапочками в лицо бате. Первый снаряд тот отбил, а второй прилетел ему в лоб. Доля секунды замешательства оппонента подтолкнула меня к действиям. Я прыгнул вперед и ударил локтем по диагонали, метясь опять в подбородок. Батя удивил, откинул голову назад, после чего я потерял контакт с поверхностью. Крепким захватом тот меня бросил через бедро, как мешок с соломой, а затем взял на удушающий. Как освобождаться от этого приема я знал, но слабое тело не располагало достаточными ресурсами.

Меня спасла мать, что выскочила из кухни, а после схватилась за веник. Ну, тот, которым обычно валенки от снега отряхивали… и принялась лупить нас.

— Все, все, сдаюсь! — пропыхтел отец и выпустил меня из своей мертвой, как у бульдога, хватки, а затем оттолкнул.

Ну и семейка попалась… Мать еще полминуты награждала нас щедрыми ударами, а мы покорно прикрывали голову и терпели. Веник тем временем окрасился в красный цвет, после многократного прилета по сочащейся жизненными жидкостями голове отца. Меня измазало в крови. Тут-то я и понял, что женщина она вроде добрая, но доводить ее не стоит.

— Клавдия, харэ! — строго произнес отец и юрко поймал орудие домохозяйки, зажав его меж перчаток. — Все уже! Посостязались. Жрать хочу, что там такое вкусное приготовила?

Суровый взгляд отца вывел Клавдию из боевого ража.

— Суп с картошкой. Ты хлеб купил? — поинтересовалась она, как ни в чем не бывало. Даже не запыхалась.

— Не купил. Слышала, что в ресторанах кладут сухари прямо в суп? Так что сегодня ужинаем по-модному. Ну, иди накрывай стол, чего ждешь? А Славик мне пока пластырь наклеит.

Я поднялся на ноги. Тело внезапно охватил мандраж. Меня люто потряхивало, словно после первой драки в жизни, и ничего я не мог с этим поделать. Такое состояние во время боевой задачи зачастую приравнивалось к смерти не только себя, но и соратников. Пришло мерзкое осознание того, что уровень духовитости Славика находится едва ли не в минусах. Трус, одним словом.

Дух, мана, прана, ци — в разных культурах мистическую энергию, скрывающую тайные возможности, называли по-разному, но ее суть оставалась неизменной. Радовало то, что Вячеслав обладал даром, то есть способностью стать ведуном, и это ощущалось нутром, как тихий шепот в глубине души. Большинство людей лишены перспективы овладеть магическими навыками, и, пожалуй, это справедливо.

Однако было бы странно, если бы могущественная реликвия, из-за которой погибли мои соратники, переселила меня в тело обычного человека, а не в обладателя потусторонних сил.

Из раздумий вывел бархатистый, мурчащий и довольный, как у сытого кота, голос бати, что уже успел протрезветь.

— Сла-а-авик, пойдем умоемся, а потом ты мне дырку на башке заштопаешь… ну хулиган, а-а-а?

Мандраж моментально спал. Куда я вообще попал? Отец рад тому, что забрызгал кровью квартиру и пытался побить сына. А не одержимый ли он? Я насторожился.

Одержимыми называли маньяков, серийных убийц и прочих лиц, жаждущих человеческих мук. Людьми к тому моменту они уже не были. Нечестивцы испытывали эйфорию, когда проводили пытки да истязали жертв долгими днями. При этом по максимуму поддерживали жизнь в страдающем, с целью продлить себе удовольствие. Питались страхом и отчаянием бедолаг. Обычно такими становились по воле сильных темных ведунов или случайно, самостоятельно, от крайне горькой жизни. Среди прочих способов — чрезмерное употребление наркотиков, особенно тех, которыми наводняли Россию спецслужбы враждующих стран. Но батя точно не наркоман. Слишком уж крепкий дух у него, и это несмотря на пристрастие к алкоголю.

Вдруг вспомнились очередные фрагменты из прошлого Славика. Батя сидел в тюрьме одиннадцать лет за убийство. То есть, когда мне было пять лет, он сел, а год назад освободился. Значит, убийца. Теперь понятно, почему отец так разъярился из-за тапочек. Зэки не любят, когда трогают их личные вещи.

Сопоставляя факты из воспоминаний обоих сознаний (меня реального и Славика), я сделал вывод, что вероятность одержимости выше среднего. Если сейчас он схватится за нож, то быть большой беде. Мы в опасности!

Даже в такой мерзкой ситуации я нашел плюсы. Чтобы инициировать силы ведуна и обрести возможность использования первого круга ворожбы, человеку, обладающему даром, подходил один из трех способов. Инициация родовыми техниками. Это для солидных, богатых и властных семей, владеющих тайными знаниями. Второе — оказаться на грани смерти, при этом выжить. Кстати, это единственный способ для обретения дара ведуна тому, кто ранее им не обладал (правда, с вероятностью один к тысяче), ну и бонусом сразу пройти процесс инициации. И третье — уничтожить любого представителя нечисти, например, одержимого.

Мы умывались от батиной крови. Алый водоворот в раковине уносил ДНК Огневых по длинным трубам. Когда закончили, глава чудного семейства попросил меня намазать зеленкой его лысый череп и наложить пластырь. Покидая ванную, я схватил опасную бритву, что лежала в стакане с зубными щетками, да положил в карман штанов.

Володя присел на табуретку, а я обеззаразил порез и прикрыл пластырем.

— Пойдем на лоджию, побазарим, пока мать поляну накрывает, — сказал отец с привычным ему блатным акцентом.

Дверь на балкон, что находилась в зале, со скрипом распахнулась. В лицо мне ударил морозный ветер.

Отец достал из кармана пачку сигарет балканской звезды, ударил пальцем по низу упаковки, отчего один бумажный скорпион выскочил наполовину. Он ловко подхватил губами сигарету, чиркнул спичками и порывисто, в несколько стремительных вдохов раскурился.

— Сынка, а ты меня сегодня удивил, — Володя широко улыбнулся и пустил две струйки дыма из носа, а потом продолжил, — мой шкет!

Я стоял босиком на снегу, что покрывал площадку незастекленного балкона. Ладонь плавно вошла в правый карман.

— Имя свое назови, демон, — произнес я властным голосом.

На такие слова одержимые всегда отвечали по существу. Некие одержимские понятия не позволяли лгать им, потому подобная методика была самой эффективной в плане определения инородных сущностей, подселенных в человека.

Чего я не ожидал, так это того, что батя прыснет хохотом.

— Ты бы поменьше телека смотрел, — сквозь смех сказал отец, после чего посерьезнел. — Славик, как ваще себя чувствуешь? Стоишь босиком на снегу и даже не дрожишь. Мама говорила, что ты захворал. Может это, в больничку?

Надо же было такую ошибку допустить. Сказывалась мнительность предыдущего хозяина тела, что наслаивалась на мое сознание. И почему я не удосужился обратить внимание на первичные признаки одержимости, а уже потом предпринимать действия? Мешки под глазами у отца отсутствовали. Улыбка не была маниакальной или неадекватной, скорее какой-то стебущей и отмороженной, но это другое. Рожи не корчил. Синяки на ногах и руках я, увы, разглядеть не мог, в силу присутствия одежды. Тоже один из признаков одержимости.

— Хе-хе, — я постарался засмеяться убедительнее, — да это прикол такой, нынче популярный, не в курсе разве? Совсем ты, мамонт, от жизни отстал.

Выдалась пауза, и батя снова зобнулся, выпуская плотные клубы дыма в воздух. На меня накатила волна воспоминаний о том, как он в детстве души не чаял во мне. Я вспомнил, как отец воровал импортные шоколадки в магазинах, а потом радостно дарил мне, с улыбкой на лице, как будто это был самый ценный подарок на свете.

Мы вместе ходили на рыбалку, проводя часы на берегу реки, где он учил меня забрасывать удочку. В те моменты его глаза светились счастьем. Володя катал меня на санках, и смех раздавался в морозном воздухе. Мы были неразлучны, как герои сказки, пока однажды его не посадили. Этот момент стал для меня поворотным, положив конец безмятежному счастью, которое казалось вечным.

— Прикол говоришь? Заточку ты в кармане тоже для прикола заныкал? — сказал отец и щелбаном отправил окурок в полет. — Ну, и как твое имя, демон?

Я достал бритву и протянул бате.

— Можешь постричь меня налысо? — спросил я единственное, что пришло в голову.

Отец всегда ненавидел мои неформальные увлечения, и в этот момент его глаза расширились от удивления и недоумения. После короткой паузы Володя попятился назад, делая маленькие шаги, как будто пытался отстраниться от того, что услышал. Его голова качалась из стороны в сторону, а лицо выражало сомнение, словно он не верил своим ушам и пытался убедиться, что случившееся — не шутка.

— Славик, ты что, вдруг человеком стать решил?

— Так порода-то гончая, мне бы еще прикид нормальный урвать. Шмотки чертофа́нские давай сожжем после ужина, а? Вместе.

Я грамотно выбирал слова, ведь в прошлом неоднократно доводилось общаться с ребятами, которые любят излагать мысли «по фене». Тот факт, что большую часть жизни отец меня не знал по причине лишения свободы, тоже расширял возможности для словесной манипуляции. С матерью же придется фильтровать свою речь.

Мракобесная одежда внушала мне отвращение: ее темные цвета, металлические элементы и странные надписи с кривыми рожами казались нелепыми. Я жаждал избавиться от нее не только ради собственного комфорта, но и чтобы порадовать отца. Он всегда предпочитал более сдержанные вещи, и этот шаг, безусловно, стал бы небольшим вкладом в улучшение наших отношений.

— Да я с удовольствием! Ты ж в меня уродился: рост один в один, да и габарит тот же! Подгоню тебе свой козырной свитер. А вот с курткой повременим, как будет возможность, урву. А пока ходи в своей косухе.

Я довольно кивнул и хлопнул по плечу отца, а тот нетерпеливо протараторил:

— Щас тебя шерсти лишу. Ну, пошли!

Как оказалось, стричься перед разбитым зеркалом — не комильфо, ведь в таком случае фарт отвернется стопудово. Я не стал дожидаться, когда это произойдет, и отправился в ванную. Доставая другое зеркало, ощутил его прохладную поверхность в руках, а затем повесил его на место старого.

Убедившись, что новое зеркало отражает меня в полном объеме, сел на табуретку, стараясь унять волнение. Свет в прихожей мягко подчеркивал черты моего лица, и я, наконец, почувствовал, что готов к переменам, которые ждут впереди.

Отец довольно шустро обкорнал меня, ловко работая ножницами, как старый мастер, обрезающий ненужное. Стрижка завершилась в самый нужный момент — именно тогда, когда из кухни донесся голос матери, призывающий к ужину.

Клавдия при виде новой прически сына выронила тарелку из рук, послышался характерный звук.

— Володя, ну зачем ты так его?

— Я сам так захотел, мама! Все нормально.

Она лишь грустно покачала головой, а потом сходила за окровавленным веником и начала подметать пол.

Тем временем отец снял крышку с деревянного ящика на подоконнике и принялся копаться в сухарях. Он перебирал недоеденные горбушки и заплесневелые четвертинки буханок. С кропотливой внимательностью выбрал то, что выглядело посвежее, ломая на куски и укладывая их на широкую тарелку. В воздухе витал запах сухарей, смешанный с легким налетом времени, напоминая о давно канувших в небытие днях, когда мы собирались за столом в более достойной обстановке.

Суп оказался на удивление вкусным, чувствовалась любовь и благодарность, с которой его готовили.

Из очередных фактов, что всплыли в памяти, мне удалось выцедить следующую информацию. Отец числился безработным, но при этом суетился на улицах, добывая для семьи необходимое. Например, несколько мешков картошки, которые кормили нас в эту трудную зиму и весну.

Мать работала на хлебозаводе, благодаря чему в нашем доме изредка появлялся свежий хлеб. Сухари же почти всегда имелись в достатке. Однако забрать больше не удавалось — среди сотрудников было немало желающих накормить свои семьи, а крупные кражи привели бы к ненужным вопросам и подозрениям. Строгость завода не оставляла места для расточительности.

Вспомнилось, как к нам в гости частенько заглядывали соседи, испытывающие нехватку продовольствия. Зарплаты не выплачивались месяцами. Голодные желудки урчали, напоминая о суровых временах. Огневы всегда делились хлебом, создавая атмосферу взаимопомощи и единства. Заботы о пропитании сближали людей, заставляя забыть о разногласиях.