Стальные боги

Замиль Ахтар, 2020

Когда боги примут чью-то сторону, победитель впишет свое имя в скрижали небес… Язычники отняли дочь у Михея Железного – и за это поплатятся своим королевством. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов следуют за своим предводителем во имя праведной цели. Они все крещены ангельской кровью и жаждут сожжения неверных. Только янычары могут противостоять паладинам. Ставший живой легендой янычар Кева однажды смог совершить то, что не под силу обычному смертному: он обезглавил мага под градом заклинаний, но потерял жену. С тех пор он отрешился от мира, затуманивая разум зельями и сладкоречивой поэзией. Чтобы спасти королевство, Кева должен забыть о своем горе и вернуть былую славу. Паладины Михея Железного уже близко, полные гнева и решимости писать собственную легенду – кровью. Пропитанная кровью фэнтезийная эпопея. Мотивы «Игры престолов» и «Тысячи и одной ночи», лавкрафтианские боги, джинны и астральная магия! «Грандиозная эпическая история, буквально заставляющая переворачивать одну страницу за другой. Книга, полная удивительных сражений, напряжëнных политических интриг и сюрпризов на каждом шагу. Легко встаëт в один ряд с лучшими произведениями эпического фэнтези». – Reedsy «Один из лучших примеров построения авторского мира. Подходит поклонникам кровавого, мрачного, быстро развивающегося эпического фэнтези, с многослойным и сложным повествованием – и, в принципе, этого достаточно». – Bookworm Blues «Уже давно не испытывала от книг такие эмоции!» – Amazon «Сильные персонажи; история о смерти, любви и воскрешении; и войны во имя богов». – Voracious Readers «Я отвлекался от всех своих дел, лишь бы посмотреть, что будет дальше!» – NetGalley «Персонажи очень хорошо продуманы, проработаны и сложны. Ни одного из них нельзя считать исключительно злым или добрым, так что читать о них – одно удовольствие». – Lore & Lullabies «Эпические битвы, безумное величие богов и колоритные персонажи. Несомненно, лучшее из фэнтези, что мне довелось прочесть за год». – Goodreads «Превосходное построение мира. Обязательно к прочтению!» – Карим Солиман, автор книги «The Warrior's Path» «Эпическая история. Не чтение, а шумные американские горки». – Мартин Тока, автор «Blinky's Law» «Джинны, странные ангелы и эстетика “Тысячи и одной ночи” придали истории уникальную, потустороннюю атмосферу. Отличная работа от мастера-рассказчика». – Дуглас Ламсден, автор книги «A Troll Walks into a Bar» «Потрясающее чтение! Поклонникам историй типа “Игры престолов” оно понравится». – Зита Харрисон, автор книги «Owl Manor» «Роман настолько эпичного масштаба, что у меня дух захватывает. Я листал страницу за страницей до самого конца». – Фрэнсис Джеймс Блэр, автор книги «Bulletproof Witch» «Самый продуманный мир, о котором я когда-либо читал». – Э.А. Виклунд, автор книги «The Huralon Incident» «Здесь столько историй, что на трилогию хватит. Удивительная книга». – Роберт Дефранк, автор книги «Star Winds at Dusk»

2. Михей

Говорят, что воды Священного моря протекли сквозь Архангела и пролились на мир с небес. Говорят, что омовение в этой воде возрождает душу, очищая от греха и тьмы. Вот только священники никогда не говорят, что она ужасно холодная и на вкус отдает ржавчиной. «Тяжелую» воду, рожденную из крови ангелов, нельзя глотать, но, когда тебя топят, трудно не нахлебаться.

— Во имя императора Ираклиуса, Дыхания Архангела и Хранителя Священного моря, подними голову, — сказал этосианский священник. — И восстань Михеем Железным.

Таково теперь мое имя. Родился я просто Михеем, сыном трактирщика, и я видел, как отец кашляет желчью, после того как наймит лорда шесть раз пырнул его ножом в живот. Почему? Просто таков был мир. Ныне я возродился во имя Архангела в том же несовершенном мире, но теперь нож в моей руке, и направлен он на тех, кто этого заслуживает.

Мне даже не пришлось поднимать голову — священник потянул меня за волосы.

— Тяжелой водой я очищаю тебя от всех грехов перед лицом Архангела и Двенадцати ангелов.

Моя армия на берегу озера простиралась до горизонта. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов наблюдали за возрождением своего Великого магистра.

Старый священник схватил меня за плечи.

— Веруешь ли ты в Архангела и Двенадцать, которых он поставил охранять верующих?

— Верую.

— Отрекаешься ли от Падших ангелов и отвергаешь ли все их искушения?

— Отрекаюсь.

— Будешь ли следовать воле своего императора, куда бы она тебя ни вела?

Я поколебался, затем сказал:

— Куда бы она ни вела.

Как только обряд был завершен, я вышел из воды. Беррин, мой заместитель, подал набедренную повязку, и я направился к зажженному им костру. Сорвав с дерева фигу, я сел у огня и наслаждался теплом. Ах, как легко быть новорожденным — чистым листом пергамента, на котором можно начертать Священное Писание.

— И каково это — быть Михеем Железным? — спросил Беррин. Толстые щеки делали его похожим на младенца. Но он был первым из моих паладинов и черные доспехи нашего батальона носил так, будто они были отлиты на нем при рождении. Красный узор нагрудника подчеркивал его рыжие кустистые брови, сейчас от волнения опущенные вниз.

— До того как я вошел в эту воду, моя душа была покрыта дегтем. Теперь она безгрешна и сияет, как звезда. — Я выплюнул в огонь фиговое семечко. — Не хочу, чтобы она снова потемнела. — Я поднял ладони вверх. — Беррин, ты поможешь мне быть достойным человеком?

— Мой господин, ты и так лучший из нас. Потому тебе и оказана эта честь.

— Нет… Я не более достоин, чем любой из вас. — Я зажмурился, чтобы скрыть слезы. — Когда священник толкнул меня и погрузил в воду, я увидел все дела рук своих. — Передо мной снова промелькнул образ Мириам, в комнате без окон, пронзительно кричащей от родовых мук, окруженной презренными тупыми священниками. Как я мог оставить ее там? — Я творил такое… Меня следует бросить в самую глубокую яму.

— Тяжелая вода все смыла. Это твой великий день, мой господин. Не стоит омрачать его унынием.

Беррин ерзал и прятал руки за спиной. Невыносимая отстраненность. Да, возродившись в Священном море, я стал равным любому лорду, даже императору, но меньше всего мне хотелось, чтобы мои люди считали меня выше себя, чтобы воспринимали таким же, как попиравшие их гнусные лорды.

— Это великий день для всех нас, — сказал я. — Любую оказанную мне честь я разделяю с каждым из вас. И, Беррин… пожалуйста, не зови меня «господин». Я не стану пороть тебя из-за пшеницы.

— Как скажешь, Великий магистр.

— Так-то лучше.

Я доел фигу, стряхнул меланхолию и оглядел своих людей. Они преклоняли колени, когда я проходил мимо. Мои святые мечники, чьи длинные мечи выкованы из железа горы Дамав; мои стрелки, чьи аркебузы выкованы из темной стали, выплавленной из Колосса Диконди; мои алхимики и саперы с обожженными и потемневшими от огненных бомб лицами. Моряки, которых я взял с островов Эджаз, не знали наших обычаев, но тоже с высоко поднятой головой преклонили колени.

Я забрался на прибрежную скалу. Какие прекрасные место и день: чистое голубое небо, скалистые зеленые холмы, бирюзовая вода Священного моря мерцает на солнце. Я смотрел на своих людей, гордый как никогда. Все почести я заслужил лишь благодаря их стойкости, благочестию и верности. Ни один командир не пожелал бы более храброго войска, так как же я мог оставить благословения только себе?

— Смирно!

Они подчинились приказу и превратились в стену черного металла, протянувшуюся по берегу.

— Священник задал мне три вопроса. Я тоже задам вам три.

Повеяло прохладным ветерком.

— Клянетесь ли вы своими мечами, аркебузами и огнем защищать истинную веру и всех, кто ей следует?

Пятьдесят тысяч человек выкрикнули:

— Да, Великий магистр!

— Последуете ли за мной к берегам нашей священной земли, чтобы вырвать ее из нечестивых рук?

— Да, Великий магистр!

— Посмотрите налево и направо. Посмотрите на своих братьев. Узрите огонь Архангела в их глазах.

Они подчинились.

— Клянетесь ли вы умереть прежде, чем отвернетесь от своих братьев?

— Да, Великий магистр!

— Теперь я — Михей Железный, и вы все тоже должны возродиться. Вы — мой дом, моя семья, и каждый из вас будет нести мою честь. — Я посмотрел на этосианских священников, стоявших под оливковым деревом вдалеке. Им это не понравится. — Идите и окунитесь в воды Священного моря. Возродитесь, воины веры, все до единого!

Пятьдесят тысяч человек сбросили доспехи и стали нагими, как груши без кожицы. Пока моя армия купалась в странных водах озера, я сидел у огня и терпел протесты служителей этосианской церкви.

— Им не позволено входить в Священное море!

— Обряд очищения только для избранных императором!

— Мы оказали тебе честь, и как ты нам отплатил? Епископ Иоаннес об этом услышит!

Я ненавидел священников. Ненавидел святых, которые якобы говорят от имени Архангела. Когда я хотел поговорить с Архангелом, то открывал свое сердце и молился. Мне не требовались посредники. Но я молчал и позволял церковникам возмущаться. Мои пятьдесят тысяч никому не остановить.

В воду не полез только мой механик Джауз. Лысый, заросший щетиной, он был родом из Империи шелка далеко на северо-востоке, где тает лед и земля снова превращается в пастбище. Вместе с другими механиками он взял за правило одеваться в черный и красный, как паладины, но смотрелось это так же нелепо, как доспехи на свинье. Джауз все ночи напролет жег фимиам и медитировал перед нефритовым идолом. Я терпел это из-за его знаний и умений. По крайней мере, он не поклонялся Лат, проклятой искусительнице и Падшему ангелу.

— Мои поздравления, Великий магистр. — Джауз воткнул в яблоко нож и выковырял семечки. Они даже фрукты едят не по-людски. — Я разделяю с тобой святость этого дня.

— Не интересуешься тяжелой водой, Джауз?

— Это просто вода.

— Нет, в ней есть что-то особенное. На вкус как сталь.

— У меня на родине было такое озеро. Если нырнуть поглубже, то увидишь подводную гору, полную железа и меди. Пить эту воду точно не стоит.

— Если это правда, то было бы неплохо добыть все это.

— Наш император рассуждал так же. — Джауз хрустнул кусочком яблока. — Он осушил все озеро.

Я и представить себе такого не мог.

— Нельзя осушить целое озеро. Куда деть всю воду?

— Когда у тебя в распоряжении миллион человек и умение правильно насыпать землю, — он постучал себя по голове, — можно сделать что угодно. Наш император, без сомнения, самый могущественный человек из ныне живущих.

— Хорошо, что Империя шелка далеко.

Джауз бросил яблочное семечко в муравейник, и муравьи тут же облепили его.

— Для тебя хорошо, что я близко.

Когда я оделся, мы с Джаузом поехали верхом к причалам. Архангел сказал, что Никсос — это рай в изумрудном море. Если бы я искал в жизни удовольствия, то поселился бы здесь. Но в море ждало нечто более прекрасное — пятьсот моих кораблей. Они заполняли весь горизонт.

— Сколько тебе нужно времени? — спросил я Джауза, когда мы спешивались.

Мои паладины облачились в рабочую одежду. Кое-кто приготовил тачки, чтобы возить древесину. Другие измеряли корабль. Крепкие мужчины тащили доски на спине, словно быки. Даже в святой день возрождения мои люди не оставляли трудов праведных. Я должен преуспеть — не только ради себя, но и ради них. Я обещал, что в новом мире, который мы построим, у каждого паладина будет своя вотчина и ему никогда больше не придется терпеть кнут лорда. Но для этого мне требовалась земля, и единственная еще не завоеванная мной земля лежала на востоке, защищенная морскими стенами святейшего города на земле, Костани.

Джауз почесал лысую голову.

— Переделка всех кораблей займет одну луну.

— Слишком долго. Шпионы шаха уже, наверное, передали, что мы готовимся к вторжению. Если прождать целую луну, на стенах будет в два раза больше людей.

Мы остановились возле одного корабля у причала. Работы на нем завершились, но я заметил лишь более широкий угол корпуса. Джауз объяснял, как перестройка корпуса увеличит давление, направленное вверх. Это позволит кораблю с сотней человек и тридцатью пушками быстро пройти мелкий пролив, ведущий к Костани.

— Твои люди не корабельщики, и на такую работу требуется время, — сказал Джауз. — С тем количеством людей, которое у нас есть, мы можем делать от десяти до пятнадцати кораблей в день. Если хочешь, чтобы корабли перестраивались быстрее, тебе не хватит людей, чтобы изготавливать аркебузы, боеприпасы, доспехи и все остальное.

— Закончи за две недели.

Джауз покрутил усы, будто это рукоять, с помощью которой он проворачивает мысли. Интересно, все ли механики из Империи шелка лысые и усатые?

— Я изучал оборону Костани с моря. Даже с кораблями, способными идти по мелководью, тебе не преодолеть семь морских стен. Тесный пролив и правда довольно узкий. Против каждой стены можно выставить лишь семь-восемь кораблей одновременно, и им придется выдерживать огонь из нескольких сотен пушек.

— У нас пятьсот кораблей и лучшие в мире моряки. Атака на морские стены будет неожиданной. — Хотя детали плана еще предстояло разработать, я нутром чуял, что сирмяне окажутся неподготовленными и мы, если прорвемся через морские стены, легко преодолеем валы, ведущие к дворцу.

— Чтобы прорваться через эти стены, понадобится чудо, — сказал Джауз. — У Империи шелка две тысячи кораблей и механики поумней меня. Но даже у них не получится. Лучший план — высадиться в Демоскаре, пройти маршем вглубь страны и осадить Костани с суши.

Я представил себе этот путь. Многодневный переход от Демоскара до Костани с пушками на горбу. Сколько набегов придется нам пережить за это время? Хоть это и была крестеская земля, украденная неверными, мы забыли ее тайны. Конные лучники сирмян изрешетят нас, даже не вступая в настоящую битву. Когда мы достигнем стен Костани, рвение, обретенное в этот святой день, угаснет из-за тягот войны. Осада может продлиться годы. Чтобы прокормить армию, нам придется грабить окрестные деревни, многие из которых все еще исповедуют этосианскую веру. Это настроит людей против нас и увеличит армию шаха. Затяжная осада не может завершиться успехом.

— Все пять сотен кораблей должны быть готовы к проходу Тесного пролива через две недели, — сказал я.

— Великий магистр, эта святая вода, что, делает из одного человека двух?

— На острове пять процветающих городов, полных самых лучших корабельщиков в этой части света. Я приведу их к тебе.

— Каким образом? После покупки кораблей и металла у нас не осталось золота, чтобы им платить.

— Мы и не будем платить.

Джауз усмехнулся, повернул голову набок и кивнул. Неужели эти язычники и кивать должны не как все?

— А еще говорят, что у тебя добрая душа.

— Кто говорит?

— Твои люди. Знаешь, они пойдут за тобой за край земли.

Я покачал головой.

— Нам ни к чему край земли. — Я показал на корабли, закрывавшие восточный горизонт. — Мы идем в Костани.

Я приказал пяти легионам отправиться в приморские города, чтобы к рассвету привести десять тысяч корабельщиков. Мы обещали гильдиям возместить убытки, но их главы не хотели никого принуждать служить мне. А времени на разговоры больше не было.

Когда корабельщики шли к моим кораблям в цепях, я проклинал себя не меньше, чем, должно быть, они меня. Десятки людей погибли, сопротивляясь, предпочтя смерть работе без оплаты. Чтобы не смотреть, как их гонят, будто скот, я вернулся на свой флагманский корабль «Морской клинок» и умолял Архангела простить меня за пролитую кровь крестесцев. Я наделал гораздо больше грехов, едва успев от них очиститься. Эта тяжесть сокрушила меня, и я не мог оторвать голову от заплесневелых половиц. Я дрожал при мысли о гневе Архангела из-за каждого невинного этосианина, которому причинил боль. Как я мог? Как мог я уподобиться лордам, от которых мы пытались убежать?

Пока птицы щебетали, приветствуя утро, десять тысяч человек, включая все кораблестроительные гильдии Никсоса, трудились над перестройкой моих кораблей.

Зоси, младший брат моей покойной жены, подошел, когда я наблюдал за работами со скалистого холма. Он возглавлял один из пяти посланных за корабельщиками легионов. Несмотря на молодость, он обладал доблестью ветерана. Мягкие черты лица выдавали доброе сердце, которое, судя по угрюмому выражению лица, истекало кровью так же, как и мое.

— Уверен, что это правильно, брат? — спросил он. Кажется, он отращивал бороду, чтобы выглядеть старше, но на светлой коже волоски цвета миндаля были едва заметны. — Улицы заполнены плачущими детьми и женами, молящимися о благополучном возвращении мужей. Можем ли мы взвалить себе на спину такой грех и все еще надеяться на благосклонность Архангела?

От жгучего стыда он даже не мог смотреть в их сторону.

Я тоже не мог. Они были верующими, а я заставил их неустанно работать. В полуденный зной безветренного дня труд, должно быть, был невыносим. Щелканье кнутов эхом разносилось по склону холма. Я сам страдал от рук более могущественных людей и мог только сочувствовать.

— Когда Костани будет нашей, я вознагражу их тысячекратно. Я открою сокровищницы шаха и осыплю богатствами всех, кто трудился ради нас.

Зоси кивнул и улыбнулся.

— Я никогда не слышал от тебя лжи. Но не меня нужно убеждать. — Его плечи снова напряглись. — Этосианский рыцарь явился на твой флагманский корабль. Тебя вызывают.

— Кто?

— Епископ Иоаннес.

Несомненно. Люди Никсоса — его паства, а я их украл. Я не мог не ответить на призыв второго по старшинству епископа этосианской церкви, так что отправился вверх по второму по высоте холму к собору. Здание из белого кирпича венчали два пурпурных шпиля, а каждую стену украшали витражи.

Внутри возвышался образ Архангела из чистого золота. Если его переплавить, можно купить еще пятьсот кораблей. Не то чтобы я мог зайти так далеко. Возможно, меня еще простили бы за грехи против ближних, но против самого бога? Такой грех на душу никто бы не взял, даже ради общего блага.

Епископ заставил меня ждать. Так поступают спесивцы — тратят время тех, кого считают ниже себя. Он заставил меня сидеть на скамье тридцать минут, прежде чем показал свое серое лицо.

— Михей Железный, — сказал епископ Иоаннес. Его ряса тоже была серой, как и усы. — Добро пожаловать в храм Гроба святого апостола Бента. — Даже его голосу не хватало яркости. Что он прятал под этой простотой?

Он провел меня в кабинет, маленькую комнату, примыкающую к церковной библиотеке. Никакой роскоши — лишь тарелка с фигами на каменном столе и полка, полная книг.

— Ты слышал историю ангела Михея, в честь которого назван? — спросил он.

— Не больше тысячи раз.

— В ней говорится, что его крылья…

— Разрушили звезду и сожгли землю, а потом закрыли солнце на сотню лет, пока земля не замерзла. И не оттаивала, пока греха не стало меньше. Я всей душой люблю Писание, но пришел сюда не для того, чтобы распевать с тобой гимны.

— Тебе дорого время. Ты хочешь оказаться кое-где так быстро, что не можешь уделить ни минуты мыслям об ангелах. — Епископ взял книгу с полки и открыл ее — «Ангельская песнь», глава о Михее. — Прочти мне ее с первого стиха.

Я расхохотался так, что заболело ребро, по которому когда-то попал молотом аланийский пират.

— Я тебе не мальчишка из хора. И ты прав, мое время дорого. Прощай, епископ.

Я не успел сделать и шага, как епископ сказал:

— Пересечешь порог, и я объявлю тебя еретиком.

Улыбка стерлась с моего лица.

— Ты не посмеешь. Император Ираклиус послал меня сюда за твоим благословением.

— Хоть ты и любимец императора Ираклиуса, но известия до него дойдут только через несколько дней. Кто знает, что может случиться с тобой за это время?

— Ничего. У меня на этом острове пятьдесят тысяч человек. А у тебя?

Должно быть, епископ своими глазами-бусинками уже играл в гляделки с десятком выскочек и думал, что я один из них.

— Только двое занимают более высокое положение в этосианской церкви, чем я, — патриарх и император. Как святые паладины, твои люди преданны Архангелу. Ты заставил их совершить деяния против их собственных душ и душ собратьев-крестесцев. Сколько из них уже сомневаются в тебе? И сколько откажутся исполнять приказы, когда я объявлю тебя еретиком?

— Мои люди никогда не перейдут на твою сторону.

— Посмотрим. В одном я уверен — без полной преданности твоих людей работа по перестройке кораблей займет намного больше времени.

Я подошел к столу. Епископ Иоаннес встал и с мерзкой улыбочкой посмотрел мне в лицо.

— Это святая земля, одна из немногих, не оскверненных неверными, — сказал он. — А ты явился сюда и ведешь себя так, будто она принадлежит тебе, а не Архангелу. Ты ответишь за свои преступления.

Я не моргая смотрел ему в глаза.

— Я отправил в ад больше людей, чем населяет твой маленький безмятежный остров. Осторожнее выбирай слова, епископ.

— Тебя ценит Ираклиус, и потому ты неприкасаем. — Его тон потерял резкость, он перестал ухмыляться и отвел взгляд. — Чего нельзя сказать о твоих солдатах. Я должен показать своей пастве, что могу вершить ангельское правосудие над теми, кто их обидел. Мне нужны командиры тех пяти легионов, которые ты послал в наши города. Они предстанут перед судом вместо тебя.

— Ты не будешь судить моих людей. Они умрут на поле боя, а не в твоей петле.

Епископ закрыл книгу с гимнами и стряхнул с нее пыль.

— Хорошо сказано. Настоящий командир никогда не бросает своих людей. — Он кашлянул. — Но настоящие люди бросают своих командиров постоянно. Легко быть верным победителю, но ты не можешь победить Церковь. Я предлагаю тебе выход…

Я снова сел и взял фигу, покатал ее в руке.

— Продолжай.

— Ты только что вернулся с островов Эджаз, где поклоняются проклятой Лат.

— Это верно. И мы отправили множество неверных прямо к ней в ад.

— Да, но ты взял и множество пленных, не так ли?

Он говорил о моих моряках из Эджаза. Они выделялись своими восточными манерами и одеждой; неудивительно, что епископ их заметил.

— Эджазцы — лучшие моряки в мире, — сказал я. — И все же я казнил тысячи пленных. Те две сотни, что я пощадил, приняли веру в Архангела и стали нашими братьями. Ты их не получишь.

Епископ провел пальцами по корешку книги.

— Я говорю не о моряках. Я говорю о другом твоем пленнике.

Он же не мог иметь в виду… Я тщательно скрывал ее ото всех, кроме самых ближайших помощников. Конечно, эджазцы знали… Но тем не менее…

Я подавил страх и разочарование.

— О каком еще другом пленнике?

Как горько понимать, что меня предали. Не только меня, но и каждого паладина, мечтавшего освободить Костани, мечтавшего быть свободным.

Я бы стер кулаком самодовольную улыбку с лица епископа, не будь он священником.

— Думал, я не узнаю? Чтобы занять высокое положение в Церкви, нужно понимать, где проходят границы верности.

— Кто рассказал тебе?

— Всего лишь ничтожный эджазец. Его границей стал большой палец на ноге. Из мизинца я едва извлек простой вскрик.

Во мне вспыхнул праведный гнев.

— Нет ничего мягче, чем сердце только что уверовавшего. Неужели ты так жесток?

— Ох, Михей, люди не так легко забывают своих богов. Он призывал Лат, когда мой инквизитор поднес нож к его горлу. — Хихиканье епископа было таким же мерзким, как и ухмылка. — Отдай мне пленника, и мы с тобой будем едины. — Он сцепил руки. — Ради этосианской веры.

Я не ответил епископу Иоаннесу. Он дал мне одну ночь. Нужно было узнать, будет ли пленница полезна или лучше отдать ее на костер.

Мы держали ее на моем флагмане, на «Морском клинке». Я захватил его у аланийских пиратов. В отличие от крестеских галеонов у него был второй, более глубокий, трюм для сокрытия золота от сборщика податей, в который можно было попасть только через люк. Там я и держал пленницу.

За исключением моего фонаря, там стояла кромешная тьма. Запах плесени бил в нос сильнее, чем где-либо на корабле. Пленница с прикованным к ноге железным шаром сидела в углу. Она посмотрела на меня своими зелеными, как морская вода, глазами. На ее лице не было ни страха, ни гнева, ни печали — лишь безграничный покой.

— Как проводишь время? — спросил я.

— В истине.

Странный ответ. Может, она знает наш язык не так уж хорошо.

— Я могу улучшить твое положение. Намного. Хочешь?

Она молча смотрела на меня.

— Вот мое предложение. Отрекись от своей ложной богини, прими веру в Архангела и присоединись к моей команде. Ты будешь единственной девушкой, но я ручаюсь за твою безопасность и честь. Альтернатива намного хуже: я отдам тебя епископу, и он тебя сожжет.

— Я не отрекусь от своей богини.

— Я поклялся уничтожить ее веру, поскольку она — враг моего ангела. Ты не можешь поклоняться Лат в моей команде.

Я поднял фонарь, чтобы получше ее рассмотреть. Ни морщин, ни тусклых волос. Никак не старше восемнадцати; слишком невинна, чтобы быть той, кем ее считали эджазцы. Целую вечность назад я влюблялся в похожих девушек в родном городе. Дочь пекаря. Племянница мясника. Подозрительно юная жена ростовщика. Они не были красавицами, слишком бледные и худые, но для сына трактирщика — просто мечта.

— Я сожгу ваши святилища. И предам мечу тех, кто откажется принять истинную веру, пойми это.

— Да, ты сделаешь все это, и даже больше.

Она смотрела прямо перед собой, будто глядела на невидимого человека позади меня.

— Мы враги, пока ты не сменишь веру.

— Кто служит Спящей, не враги.

Опять неправильно выбранное слово? Но казалось, что она хорошо говорит на крестеском.

— Епископ будет рад заполучить тебя, — продолжил я. — Он обожает жечь ведьм.

Я схватился за металлическую перекладину трапа.

— Семь морских стен Костани не преодолевал никто за всю историю. Как ты пересечешь их, когда тысяча пушек будет сеять смерть? — Теперь стало очевидно, что она владеет нашим языком лучше, чем большинство чужеземцев. — Под Костани есть туннели, и я знаю проход.

— Туннели? Что за туннели?

— Лабиринт.

— Невозможно, — фыркнул я. — Лабиринт — это врата в ад. Через него нет прохода.

Она встала и пошла ко мне. Шла, пока вес железного шара не остановил ее.

— Где ты меня нашел?

— В титановых копях Эджаза. Ты появилась внезапно, будто призрак.

— Ты знаешь, где я была днем раньше?

Она придвинулась ближе. Железный шар поддался. Она поднимала ноги и тащила его, будто он из воздуха. Я едва не разинул рот от удивления.

И тут я ощутил ее дыхание. Лед, мята и мед. Она провела в трюме несколько дней, не имея воды для мытья. Как она могла пахнуть так соблазнительно?

— В Костани, в шестистах милях оттуда. В Лабиринте, — сказала она.

Я усмехнулся.

— Надо бы отшлепать тебя за такое вранье.

— Я могу провести вас через туннели за несколько часов. Вы окажетесь прямо под Небесным престолом, пока шах вместе с армией будет спать. Вы расправитесь с ними и захватите морские стены. Твои корабли пройдут Тесный пролив, и Костани станет вашей.

Крестеский флаг, реющий над городом. Божественные гимны, несущиеся из величайшего из наших храмов. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но ее слова сделали образ захваченной Костани таким реальным.

— У всего есть цена, — продолжила она. — Такая, которую не смыть тяжелой водой. Вошедший в Лабиринт не будет прежним. Прикосновение Ахрийи меняет всех.

Ахрийя — еще один ложный бог, которого верующие в Лат считали воплощением зла. Как будто самого греха недостаточно. Как будто нужен кто-то, чтобы воплощать его. Да, Падшие ангелы тоже были злом, но грехи были их собственными.

Я рассмеялся ей в лицо.

— Вот почему моя религия истинная, а ваша ложная. Вы берете рабов. Вы верите, что человеком можно владеть. Если и есть на свете зло, то это рабство. Грехи, которые мы совершаем друг против друга, — вот что такое зло, а не какая-то темная богиня, которая правит адом.

Я мог бы поклясться, что она едва заметно ухмыльнулась.

— И как же называется то, что делаешь ты? Сколько людей трудится над перестройкой твоих кораблей, не получая ни монетки?

Я удивленно моргнул.

— Кто тебе рассказал?

— Я знаю многое, так же, как ты знаешь, что ты не такой несгибаемый, каким пытаешься казаться.

— Я верующий человек. Первое, что я сделаю, когда разграблю Костани, — привезу все ее золото и серебро на этот остров, чтобы заплатить всем, кто хоть раз поднял для меня доску. А вдовам тех, кто умрет на жаре, я отдам целый корабль драгоценностей шаха.

— Сначала нужно завоевать Костани. А без меня ты сделать это не сможешь.

Девушка отошла от меня, волоча за собой железный шар, будто он ничего не весил, и села в углу.

В ту ночь мне предстояло выбрать, кого отдать епископу, — ведьму или пятерых моих помощников. Я забился в угол своей каюты и накрыл голову простыней, чтобы отгородиться от окружающего мира. Я молил того, кто слышит все молитвы, о наставлении на путь истинный, об избавлении. Как я мог думать о том, чтобы отдать своих людей? И все же обещанная девушкой Костани запала мне в душу. Ведьма показала мне свою силу, передвинув железный шар, и я не мог отдать ее епископу и его инквизиторам. На рассвете я ползал по полу, все еще накрытый простыней, и умолял Архангела о прощении, потому что уже знал, что должен сделать.

Собрав пятерых командиров, я рассказал им о желании епископа, чтобы они предстали перед судом вместо меня, но умолчал о его предложении выдать ведьму.

— Мы готовы умереть за тебя, — сказал Беррин от всех пятерых. — Не стоит колебаться из-за твоей любви к нам. Мы знаем, что и Архангел так же любит людей.

— Мне жаль, — только и мог сказать я.

— Не нужно жалеть, брат, — сказал ясноглазый Зоси. От мысли о нем, болтающемся в петле, меня бросило в дрожь. — Мы все только что очистились в воде, смыли свои грехи. Мы умрем, почти не успев наделать новых, и, возможно, книга наших добрых дел окажется толще, чем книга грехов.

— Пусть Архангел запишет все ваши грехи в мою книгу, — сказал я. — Я понесу их, как вы несли наше святое дело.

Орво, мой главный алхимик и сапер, положил обожженную руку мне на плечо.

— Я не хочу умирать. Я еще не испробовал множество рецептов. Но буду горд увидеть ангелов с такой компанией.

Его грубое безбровое лицо было мне милее лица любой прекрасной девы.

Эдмар, имевший шрамов не меньше, чем волос, кивнул.

— Можешь назвать в мою честь мост в Костани. А, нет, пусть это будет бомбарда. Самая большая.

Каждый шрам на его лице был святее священного гимна, ибо они были получены на службе Архангелу.

Один Айкард снисходительно молчал. Он дергал светлую козлиную бородку — тщеславная мода, которую я терпеть не мог. Мой главный шпион менял форму бороды каждую неделю и, похоже, сейчас раздумывал, что отрастить в следующий раз, как будто знал, что останется в живых.

— Моими последними словами станет молитва за твою победу в Костани. — Беррин стукнул кулаком по столу, едва не разбив медный компас. — Раздави шаха своим сапогом и назови ему мое имя!

От одной мысли о том, что епископ сделает с ним, у меня закипела кровь. Я не мог это принять. Я — Михей Железный, возрожденный в тяжелой воде Священного моря, слуга Архангела и Двенадцати ангелов, покоритель Пасгарда, Саргосы, Пендурума, Диконди и Эджаза. За десятилетие кровопролития я утроил размер империи. А чего добился епископ Иоаннес, чтобы иметь власть надо мной?

Я обнажил меч, бросил его на стол и взглянул в непреклонные глаза своих верных соратников. Таких смелых, что им и смерть нипочем. Нет, таких преданных, что они приветствовали смерть.

— Сегодня, — сказал я, — начинается наша война за чистое место без подлых священников и жестоких лордов. За землю, которой правит Архангел. Но только для тех, кто верен ему на словах и на деле. — Я высоко поднял меч. — Вперед!

Мы вшестером убили или покалечили всех этосианских рыцарей, охранявших Гроб апостола Бента, хотя в основном это была заслуга Эдмара. Его метательные ножи всегда находили плоть, будь то подмышечная щель в латах или задняя часть колена. А мне, здоровяку с длинным мечом, рубить рыцарей было все равно что разрывать детей в доспехах (не то чтобы я когда-либо занимался подобным).

Епископ Иоаннес подсчитывал десятину в своем кабинете. Я выволок его из собора за волосы, связал и потащил на самый высокий холм. Он приготовил там костер — из всех способов казни сожжение было самым болезненным. Предполагал ли он, что я отдам ему ведьму? Или он собирался пытать моих людей?

Так или иначе, его судьба была решена.

— Тебе конец, Михей Железный, — сказал он, когда я привязывал его к столбу на костре. — Я говорю от имени Архангела. Неужели ты не понимаешь?

— Тогда ищи у него прощения. Скоро ты предстанешь перед судом.

Вокруг собрались паладины. Пятеро моих помощников держались рядом. Беррин с детским лицом, мягкий Зоси, Орво, Эдмар, несгибаемый Айкард. Я больше никогда в жизни не допущу мысли о том, чтобы бросить их.

Но кое-кого я увидеть не ожидал. Мою пленницу, ведьму.

— Кто освободил тебя? — спросил я, когда она шла ко мне с лицом безмятежным, словно ясное небо.

Она сняла с головы желтый шарф. Зрачки отражали солнечный свет, будто изумруды.

Увидев ее, епископ выпучил глаза.

— Это про́клятая женщина! Это за нее ты готов убивать, Михей? Разве ты не видишь, кто она такая? Не знаешь, что она такое?

— Кем бы она ни была, она моя.

— Она маг! — вопил епископ. — Чародейка, чьей силы тебе даже не постичь! Убей ее, пока она не погубила всех нас!

Беррин зашептал мне на ухо:

— Великий магистр, это же епископ, посвященный в сан во имя Архангела патриархом и императором Ираклиусом. Он лично провел обряд возрождения для сыновей императора в Священном море. Ты уверен, что стоит это делать?

Разумные слова. Хотя я желал, чтобы епископ Иоаннес сгорел, и был в ярости из-за его жестокости, он все же оставался этосианином. Я умерил свою ярость милосердием, как и полагается доброму этосианину.

— Я дам тебе шанс спастись, епископ, — произнес я. — Если ты истинно верующий, то ответь мне. В истории ангела Михея, когда он закрывает крыльями солнце… Почему он позволяет праведным замерзнуть вместе с грешниками?

Епископ плюнул мне в лицо.

— Я не стану спорить с тобой о теологии и не позволю судить меня!

Я стер слюну со лба.

— Потому что все мы грешники. — Я выхватил у Беррина кремень. — Мы все заслуживаем мучительной смерти. Во времена ангела Михея лед очистил верующих от греха. Тебя очистит огонь.

— Ты — проклятие этой земли, — начал свои последние причитания епископ. — Император Ираклиус отлучит тебя от Церкви. Он объявит тебя врагом веры, и все, что ты сделал, будет напрасно!

Я высек искру. Пришлось повторить это несколько раз, чтобы разжечь огонь на ветру.

— Ты прав, скорее всего, так и будет, — сказал я. — Я совершал и еще совершу страшные грехи. Но все они будут прощены.

Епископ засмеялся в последний раз.

— Как ты можешь быть таким самонадеянным?! Император никогда этого не простит! Архангел бросит тебя в самый глубокий ад!

Я разжег костер, и дрова затрещали.

— Я буду прощен, потому что дам императору Ираклиусу то, чего он хочет больше всего на свете. Чего хотел с того дня, как взошел на трон. Я дам каждому этосианину то, чего он жаждет всем сердцем.

Когда пламя лизнуло епископу ноги, он заблеял, как подыхающий козел. В нос ударила вонь горелой плоти.

— Во имя Архангела и всех верующих в него я очищу самую святую землю из всех. Я освобожу Костани. Я низвергну неверующих и верну восток Этосу.

Я надеялся, что вопли епископа слышны всему острову. Я наслаждался каждым. Когда все закончилось, я повернулся к ведьме, равнодушно наблюдавшей за происходящим.

— Кто освободил тебя? — спросил я еще раз.

— Я была пленницей, пока хотела этого, — ответила она. Пепельные волосы спутались на ветру. — Теперь я свободна, потому что так хочу.

Она посмотрела на обгорелые останки епископа. Ее гладкое, почти детское лицо не выдавало никаких чувств. Была ли смерть ей в диковинку? И, что более важно, была ли смерть в диковинку мне?

Я уставился на свои руки. Что я наделал?

— Он всего лишь первый, — сказала девушка.

— Первый в чем?

— Первый из тех, кого ты убьешь для меня, — прошептала она мне на ухо.

Что за странные слова. Пусть и красивая, девушка все равно не стоила того, чтобы из-за нее убивать, даже если была непростой горожанкой.

Мои люди начали спускаться с холма, молча, будто в трауре. Большинство из них преклонялись перед священниками и теперь были потрясены. Мне придется немало потрудиться, чтобы вернуть им веру в справедливость нашей цели.

Ведьма смотрела на Никсос, и ее глаза мерцали, как его изумрудные воды.

— Ты даже не назвала свое имя.

Она подошла ближе.

— Можешь называть меня Ашерой.

И ушла.