Пороховой закат

Иван Шам, 2019

С древних времён Российскими землями управлял таинственный Орден. Именно его последователи плели заговоры, устраивали революции и смещали неугодных правителей. А во главе Ордена стояли Безликие Призраки. Никто не знал, кем они являются на самом деле. Но слово их было священно. И, казалось, ничто не может изменить этого.Накануне Февральской революции между тайными обществами разгорелась настоящая война. В ней решался исход будущего переворота. И Ордену предстояло нанести решающий удар – каждый шаг был просчитан и каждая фигура шахматной доски заняла своё место. И основной фигурой на этом поле был Виктор Порохов. Именно ему предстояло разжечь порох Февральской революции.Он получил приказ избавиться от противников Ордена. Однако Виктор не подозревал, сколь тяжёлые испытания подготовила для него судьба. Ведь ему придётся заглянуть в самые страшные тайны своего Ордена и определить судьбу страны на ближайшие столетия.

Глава 2. «План Номер Семнадцать»

Едва ощутимый морозец встречал рассвет недовольным треском побелевших деревьев, пробуждавшихся от ночного разгула зловещей метели. Сквозь свежий воздух протянулись слабые лучи отдохнувшего солнца, отражаясь от застывших окон, заставляя щуриться ранних посетителей пробуждающегося вокзала, которые при каждом вдохе, казалось, на секунду задерживали приятный зимний запах в легких, пытаясь насладиться каждой его порцией. Борясь с ускользающим из-под одежды теплом, люди переминались с ноги на ногу в ожидании первого поезда, который должен был ознаменовать начало нового дня. Их сонные взоры были обращены в ту сторону, откуда обычно доносился долгожданный гудок, поэтому никто не заметил, как двери вокзала распахнулись, выпустив наружу едва заметное облако пара. Вслед за ним из здания вышел молодой человек, который, внезапно почувствовав утреннюю свежесть, витавшую вдоль железнодорожных путей, остановился и задрал голову кверху.

Прозвучал глубокий вдох и следующий за ним медленный выдох, сопровождаемый гулом его резко пробудившихся легких. Но вдруг этот сладкий звук затих, когда человек, на чьём заспанном лице, расталкивая сонные мышцы, засияла стянутая улыбка, расслышал вдалеке звонкий голос несущегося поезда, прибытие которого и вынудило его проснуться в столь ранний час.

— А вот и наш путешественник, — радостно констатировал он, протирая глаза.

Точка вдали, из которой начал расти поезд, приближалась к станции, разрывая спящую пелену снега и разбрасывая её ошмётки прямо на наблюдавшие за этой стихией ели. Кроны деревьев робко содрогнулись, когда мощный гудок вновь пролетел над алмазной гладью, что была обречена на скорую погибель под стальными колёсами несущегося монстра.

Пока вокзал только начинал маячить в застывших окнах, пассажиры, жаждущие вновь ощутить под ногами не ускользающую бесследно землю, уже принялись потихоньку покидать свои места, собирая сумки и направляясь к выходу. Среди этой неспешной толпы, прислонившись к окну, стоял достопочтенный господин, спокойно разглядывая приближавшиеся дома столицы. Он ничем не выделялся среди этой утопающей в дорогих мехах вычурной толпы. Его взгляд растворялся в просторах, расстилающихся за пределами вагона. Но внимание было сосредоточено внутри, ведь, по своей давней привычке, он изучал беглые речи пассажиров, вникая в каждое их слово, опасаясь, что оно может стать для него роковым. Так уж его вынуждала действовать сама жизнь: быть всегда на молчаливом посту и не терять бдительность даже в самой обыденной ситуации.

Поезд начал сбавлять ход, скрипя колесами по заледеневшим рельсам, пока вовсе не замер напротив здания вокзала, освещаемого самыми первыми, а значит, самыми живописными лучами.

Когда шум стальных колёс растворился в холодной тишине, нарушаемой лишь тихими голосами, на перроне загадочного пассажира уже выискивал молодой человек. Вглядываясь в окна вагонов, он осторожно покачивался, но, заметив старого знакомого спускающимся вслед за разнородной толпой, тут же поспешил помочь ему с сумками.

— Рад наконец вас увидеть, Мастер.

— И я не менее рад вернуться в родные края, Виктор, — пробормотал в ответ тот. — Отвык я от этого воздуха, — он сделал глубокий вдох, затянув как можно больше свежести в свою грудь, словно хотел вытеснить из неё затхлое зловоние, накопившееся за долгое время путешествий.

Вдруг он замолчал, мёртво посмотрев на Виктора Порохова, затем приблизился к нему, как можно сильнее сократив расстояние между собой и собеседником, и максимально неразборчиво, словно боясь, что их может кто-то услышать, прошептал:

— Прежде чем приступить к обмену чувствами и расспросам о моём путешествии, я должен знать, как обстоят дела с тем поручением, что я вам прислал в ответ на твоё письмо.

Порохов улыбнулся, огляделся, ещё сильнее приблизился к Мастеру и с явным удовольствием констатировал:

— Уже пару дней как на западном фронте произошли перемены.

Довольный взгляд молодого человека заразил взор ещё не старого, но уже стремящегося к последней черте господина, который, громко рассмеявшись, с чувством облегчения заявил:

— Да закатим же мы пир на костях старого мира!

— Закатим пир, — подхватил Порохов.

— И как же это произошло?

— Нам удалось загнать его в капкан. Точнее… он сам туда пришёл. Столько усилий было вложено, и так легко всё разрешилось. Думаю, у нас ещё будет время это обсудить во всех красках. А как прошла ваша поездка?

Мастер помолчал, медленно выдыхая, после чего покачал головой.

— Я обо всём расскажу позже, когда все будут в сборе. Нам также нужно будет…

Порохов слушал Мастера, попеременно разглядывая то его, то поезд, то выходящих из него пассажиров. Эти существа казались ему недостойными, чтобы одеваться в такие дорогие наряды и жить той жизнью, которая досталась им по счастливой случайности. Он разглядывал лица этой безлюдной толпы, выражавшие необычайное самодовольство, от которого его воротило, хотя, как ему казалось, они сами не могли оценить своего счастья, ведь просто не знали другой жизни. Она была скрыта от них золотым забором, по ту сторону которого плоть страны разлагалась под гнётом крови солдат, проливающих её сами не зная за что, крови рабочих, расстающихся с ней за пару монет во благо небольшой горстки местной элиты, и крови крестьян, прощающихся с ней из-за неспособности сильных мира сего решить нарастающие, как уровень недовольства в стране, проблемы.

Он со скрытым отвращением переводил взгляд с одного прибывшего в город на другого. С женщины, нервно дёргающей руку упёртого сына, не желавшего идти с ней, на мужчину, достающего полупустую бутылку из сумки, чтобы сделать ещё глоток. С молодого парня, кокетничающего со старой дамой, носящей на шее дорогое колье, на девушку, подмигивающую носильщику, пока её муж расплачивался с ним. Его взгляд блуждал так среди этой толпы, пока вдруг не замер, заметив незнакомую девушку, которая, высунувшись из вагона, аккуратно посмотрела вниз на ступеньки и, крепко держась за стальные поручни, начала осторожно спускаться к перрону.

Порохов знал, что не имел права поддаваться подобным заинтересованностям, которые лишь мутили разум, но что-то внутри вынуждало его не переставать наблюдать за ней, не позволяло ни на мгновение опомниться. Он вообще перестал что-либо замечать и чувствовать, кроме опьяняющего оцепенения. Лишь порабощающее любопытство теперь правило бал.

Девушка уже успела обеими ногами коснуться земли и даже сделать несколько шагов, но Порохову казалось, что она парит над белоснежной поверхностью. Она приближаясь к нему так близко, что он начинал слепнуть, смотря в её голубые глаза, которые словно светились. И блеск этот был ярче, чем даже утренние лучи, стыдливо спрятавшие своё померкшее сияние. Он был уверен, что именно та девушка и освещала это лишённое иного источника жизни утро. Свежесть, которой только что наслаждался молодой человек, вдруг стала лишним воздушным загрязнением. Эта девушка была источником всего кислорода, который только могла позволить уместить в себе невидимая оболочка планеты.

«Что за глупости?» — внезапно раздалось в голове Порохова.

Он хотел было ударить себя по щеке, чтобы очнуться, но услышал сквозь свои раздумья голос Мастера:

–…и я думаю, нам пора бы выдвигаться.

— Да, пойдёмте, экипаж ждёт нас там.

Два не похожих на остальных людей человека, но безупречно исчезающих в толпе, если это было нужно, отдалялись от поезда, который собирался вот-вот вновь отправиться в путь, рассекая девственные утренние завалы снега. Из-за угла уже стала виднеться пассажирская повозка со скучающим на козлах кучером. Но не тем кучером, что вонзил нож в тело того, кому некогда был верным слугой.

— После сибирских степей сложно будет привыкнуть вновь к нашей погоде, — размышлял Мастер. — У нас-то, кажется, можно в одной рубахе по улицам расхаживать.

Порохов огляделся по сторонам, рассмотрев блестящий снег, и заявил:

— В рубахе, не рубахе, а солнце ведь обманчиво. Сейчас самое время, чтобы ему поверить и слечь на неделю в кровать.

— Эх, не знаете вы, Виктор, что такое настоящий холод.

— И я не вижу в этом ничего дурного.

— А мороз там приходится как нельзя лучше.

— Отчего же? — удивился Порохов.

— Он от гниения спасает. А там, где я был, мясные туши прямо на вокзале сложены, ждут, когда заберут их сюда, в столицу, но увозить их не торопятся. Сейчас они зиму полежат, а дальше что? Летом всё сгниёт, пропадёт мясо. Зря только скот закалывали.

От этих слов Порохов невольно подумал про заколотого в парке массивного человека в плаще, оставленного там на сохранение морозу.

— Об этом ли сейчас стоит думать? — протараторил он, когда, залезая в экипаж, вновь обернулся в сторону железной дороги. Он словно что-то надеялся увидеть. Или кого-то. Может быть, целью этих поисков была та девушка, которую он заметил на перроне, но, опять поймав себя на этой мысли, он резко вернулся в сознание.

Вскоре вокзал совсем исчез из виду, а бойкая повозка неспешно неслась вдоль засыпанной снегом дороги, оставляя за собой неглубокий след, протянувшийся на несколько километров. Мимо её окон проносились смазанные от скорости лица горожан, не обращавших никакого внимания на невзрачный конный экипаж, разрезавший город на две части холодной полосой, оставленной на девственно утреннем снегу. Эти зрячие слепцы проминали снег, попадавшийся им под ноги, расхаживая по ничего не подозревающим улицам, пока тайно властвующие над ними пассажиры, вольно развалившись на сидении, обсуждали произошедшее за те месяцы, что Мастер, которого, кстати, звали Владимир Петрович Переломов, но о чём было не принято говорить, чтобы не нарушать ту самую черту, которая отделяла правителя от подчиненного, был вынужден скитаться по стране. И, как показала практика, за это время изменилось многое.

От историй Порохова Мастеру казалось, что стоило отправить на поезде кого-то другого вместо себя, чтобы у него была возможность разобраться со всеми проблемами по мере их поступления, но он понимал, что никто, кроме него самого, не должен был попасть к столь высокопоставленным людям, с которыми ему пришлось общаться. Не то чтобы он опасался, что его подопечных могут просто не впустить в столь важные для их замыслов кабинеты, или сомневался в наличии у своих подчиненных навыков, необходимых для успешного проведения важных переговоров. Скорее, тут дело было в другой причине, которую он никому не спешил разъяснять.

Порохов старался говорить ровно и выглядеть невозмутимым, но Мастер не привык полагаться на то, что ему кажется, ведь он знал, насколько человеческое сознание обманчиво и легко поддаётся внушению. Сквозь завесу хладнокровия он заметил нещадно подавляемую внутри организма своего собеседника озабоченность.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил он, дождавшись, когда Порохов закончит свой рассказ про накопившиеся проблемы с законом.

Тот резко посмотрел на Мастера, пытаясь придумать ответ, чтобы избежать необходимости рассказывать про незнакомку, чей образ до сих пор мелькал у него в голове. Пауза продолжалась лишь пару мгновений, но для него она растянулась до нескончаемо долгого и томительного ожидания неизбежности, доводившего его разум до края скрытой паникой, сдавливающей горло.

— Да! — вдруг выпалил он. — В последнее время… в прессе всё больше разгорается полемика о будущем империи. И меня не покидает чувство, что некоторые партии получают какую-то поддержку извне, о которой нам не известно. И их сила постоянно увеличивается. Я опасаюсь, что это может привести к непредвиденным последствиям.

Мастер улыбнулся и, наклонившись поближе к Порохову, уверенно произнёс:

— Не стоит обращать внимание на эти мелкие стачки между простыми людьми.

Карета сделала резкий поворот, отчего её пассажирам пришлось вцепиться руками в свои кроваво-синие бархатные сиденья.

— Разве они не имеют никакого значения? — спросил Порохов, вернувшись обратно в удобную позу, которую он долгое время подбирал для себя, пока ехал на вокзал.

— Они думают, что что-то решают в этой жизни, но это же не значит, что так и есть. Кому, как не нам с вами, Виктор, это понимать?

Порохов задумался, покосив голову вбок, после чего вновь посмотрел на Мастера и заявил:

— Сейчас нет, но потом…

— Порохов, вы слишком много думаете. Орден победит, и это истина. Знаете, почему?

Тот в ответ кивнул головой.

— Потому что у нас есть свой свод законов. Свой кодекс.

— Кодекс, — повторил Порохов.

— Да. И он обеспечит нам слаженную борьбу вместо хаоса этих социалистов, кадетов и прочих. Это часовой механизм. Когда каждая шестерёнка на месте, часы работают безотказно. Стоит убрать лишь одну шестерёнку, и время ты больше не узнаешь. В чужих рядах в любой момент может отказать любой элемент системы. В наших рядах такого быть не может. Почему?

— Кодекс? — прозвучал поспешный ответ Порохова.

— Кодекс, — повторил Мастер. — После смерти нашего главного противника, с которым вы трое успешно и расправились, нам уже нечего бояться. И уж тем более этих партийцев.

Порохов, погружённый в сомнения, заёрзал на месте.

— Теперь ничто не помешает нам выполнить своё предназначение, — продолжил Мастер. — Фактически клан нашего врага сделал всё, что нам было нужно. Они подготовили почву для дальнейших действий нашего ордена.

— И нужно её только обработать!

— Произойдёт смена власти. Царя вынудят отречься от престола, а к тому моменту во временном правительстве уже будет наш человек.

— И останется только устранить оппозицию, — подхватил Порохов. — Я помню «План Номер Семнадцать».

— Именно так! Большевики, меньшевики, эсеры… Всех убрать. Взять под контроль прессу и провести срочные реформы.

— На бумаге это всё выглядит довольно просто.

— Потому что это так и есть. Но нам сейчас нужно следить, чтобы всё шло по плану, чтобы ни один воробей не помер раньше, чем это указано там.

— Думаете, сейчас газеты нам не смогут помешать?

— Абсолютно! — кивнул Мастер. — Не обращайте внимания, Виктор, на то, что они болтают, это лишь подогревает народ, что нам и нужно. Ведь это только часть плана, о котором вам хорошо известно.

Карета вновь сделала резкий поворот, после чего послышался голос кучера и экипаж остановился напротив мрачной двери, ведущей в здание, с другой стороны которого находился вход в небольшой, но уютный ресторан «Великая Акация», принадлежавший Мастеру.

— Езжайте домой, Виктор! Отоспитесь! У вас была сложная неделя, да ещё и сегодня так рано пришлось ехать на вокзал.

Владелец ресторана не спеша вылез из кареты и, ощутив под ногами твёрдую поверхность, обернулся к Порохову, добавив:

— Я сегодня тоже отдохну, ведь уже не в том возрасте, чтобы…

Он замолчал, устремив взгляд в неизвестность, после чего усмехнулся и поспешил напомнить:

— Завтра все соберутся, и я… Я обо всём расскажу. У нас будет много работы.

Экипаж вновь нёсся по пустынным дорогам столицы, окруженным безликими движущимися манекенами. Порохов не видел в них жизни. Он всё вглядывался, но ему казалось, что он смотрит лишь сквозь них. Смотрит на очертания домов, спрятавшиеся за прозрачными телами. Он уже перестал надеяться. Он давно привык к этому. И единственным выходом казалась лишь попытка взять всё в свои руки. Переделать их. Переделать город. Переделать страну.

Весь оставшийся день тянулся долго, а ночь — ещё дольше. Голова Порохова была забита под завязку лишь одним тайным образом, разжигавшим биение души о стенки всё ещё не разорвавшегося от бушующего напора сердца. Он был один, и его удушающе маленькая квартира была пуста. Он не был сущностью, он плыл в ней, словно заблудший призрак, оставленный среди обломков его жизни, которая закончилась, не успев начаться, обрекая его на вечные скитания, не имеющие ни начала, ни конца. Когда темнота вновь стянула улицы, он сидел перед свечой, вновь и вновь изучая одни и те же строки Библии. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь найти ответ, который должен был быть скрыт от него где-то на этих пожелтевших страницах. Он не знал, найдёт ли то, что ищет, но он верил в это. Так учила его жизнь.

Порохов был обделён способностью верить в то, что лучшее время когда-нибудь само настанет. Он не мог принять идею судьбы, предзнаменования и удачи. Для него жизнь была весами, которыми можно управлять, если действовать по правилам. Он не нарушал их, поэтому теперь готовился, что чаша Фемиды склонится в его сторону.

Так учил его отец.