Младший сержант Алексей Крайнов

Игорь Александрович Адов, 2018

Повесть о первых месяцах Второй мировой войны. Взгляд на события глазами красноармейца. Становление солдата. В начале, и немцы, и русские были еще людьми, но это быстро проходит....

Глава третья

За селением свернули с основной дороги и по еле заметной в траве полевой двинулись вдоль садов, виноградников да опрятных, но безлюдных сёл на север.

Рассказ взводного хорошего настроения не прибавил, а ситуацию так и вообще запутал. Оказывается, напал всё-таки немец! Но с большим трудом прорвался лишь на немногих участках границы. А потому батальону приказано, совершив шестидесятикилометровый ускоренный марш, соединиться с полком и при поддержке танковых соединений корпуса с рассветом выбить противника за границы СССР. Затем на плечах бегущего врага вступить на его территорию, развивая успех и неся освобождение угнетённым капиталистами трудовым европейским массам.

— Шестьдесят километров?! Мы же к утру еле ноги волочить будем. А как немца гнать? Да ещё и «массы» эти «трудовые» освобождать. У нас патронов раз-два и обчёлся, — покрякивая под тяжестью пулемёта, ворчал в Лёхину спину Димка Красовитов.

Честно говоря, Лёшка тоже войну по-другому представлял, и то, что происходило сейчас, на его мечты мало походило. За два дня, не встречая противника, батальон потерял пятерых человек убитыми, всё тяжёлое вооружение вместе с обозом. И это ещё легко отделался. Спасибо комбату — два раза людей из-под бомбёжки выводил.

Ближе к вечеру, ускоренным маршем отмахав без малого полпути, не сделав ни одного привала, пошатываясь от усталости, вышли на «большак». Дорога эта, как и предыдущая, была плотно забита войсками и техникой, двигавшимися в разных направлениях. Кто-то уже получил приказ на отступление, кто-то продолжал выполнять поставленные ещё до войны задачи, явно устаревшие, но никем не отменённые. Множество подразделений заняли придорожные леса и сады. Во избежание налётов авиации противника, пережидая здесь светлое время суток. Либо надеясь получить новые указания от начальства в связи с изменившейся оперативной обстановкой. Здесь же Лёха впервые увидел результаты налётов вражеской авиации вблизи: дымящиеся остовы машин, вздувшиеся лошадиные крупы и плохо присыпанные, в воронке, людские тела с торчащими из-под земли скрюченными, почерневшими конечностями. А запах! А эти мерзкие, жирные мухи! Кого-то из бойцов в батальонной колонне шумно вырвало в пыль…

Бомбили тут чаще: впереди показалась уничтоженная колонна лёгких танков БТ. По-видимому, боевые машины пытались укрыться в негустом леске у дороги, да не успели. Лёшка насчитал шесть обуглившихся, покалеченных остовов. Некоторые, очертив вокруг себя круги из горелой травы и кустарника, продолжали дымиться. Страшно было представить, что экипажи находились всё ещё там.

Легковушки, впрочем, тоже вызывали у фашистских пилотов живой интерес: слишком много их, изорванных пулями и осколками, было распихано по кюветам.

Паники пока не было, но хаос и неразбериха — первые её признаки — присутствовали в полной мере. Впервые за службу Лёха почувствовал себя, нет, не испуганным, конечно, скорее, растерявшимся. А тут ещё, в этой толчее, потерялся солдат из Лёшкиного отделения. Тот самый второй номер пулемётчика Красовитова — Микула. Улыбчивый, долговязый парнишка, украинец, весело и звонко тараторивший на причудливой смеси славянских языков со своим приятелем белорусом из соседней роты. В последнее время притихнув, боец всю дорогу плёлся рядом и вдруг исчез, словно растворился в этой дорожной неразберихе.

Алексей с ног сбился, разыскивая недотёпу. Наконец, нашёл, причём с другом, лежащими в траве у дороги. Оказалось, присели перемотать портянки да потеряли из виду батальонную колонну. Получили пинок под зад — для скорости — и побежали догонять подразделение. Догнали. Своего «хохла» вернул в строй, а когда пошёл возвращать его товарища, напоролся на батальонного политрука. Пришлось по всей форме доложить о конфузе. Получил приказ немедленно препроводить нерадивых солдат к комбату, в голову колонны. С Красовитовым препроводили. Сдали старшине. Пока ждали подхода своего взвода, нашлось время позубоскалить.

— Видал, Димка, как старшина наш на повышение пошёл — весь тыл батальонный под себя подмял, — облокотившись на торчащий из кювета кузов разбитого грузовика, весело ехидничал над ротным толстяком Лёшка.

— Того тыла пять машин и осталось. А зачем мы этих бедолаг к комбату отперли? — нахмурил лоб Красовитов.

— Да уж не за наградой, понятно. Накажут, ясное дело. Что-то мне не верится, что они случайно отстали.

— А чего им сделают-то? Мы же на войне, тут губы нет! — довольно хохотнул рядовой.

— Ничего, найдут, как наказать, не переживай. Был бы солдат, а наказанье для него всегда найдётся.

Батальон принял вправо и, сойдя с дороги, выстроился на поляне у леса. Думали, привал — ошиблись, перекличка! Выкрикивая фамилии бойцов, забегали командиры. Сержанты, словно гончие, носились вдоль строя, тщетно пытаясь разглядеть в чужих подразделениях своих пропавших подчинённых. Политрук со взводом разведки рысцой припустил назад по ходу движения, но где там: попробуй найти кого-то в такой уйме народу. Через полчаса вернулись «пустые».

Всё это время Леха с Цепеленко, стоя в строю, весело комментировали бестолковые метания командования, благо, в их взводе весь личный состав наличествовал. За исключением сданного старшине Микулы, разумеется. А вот в соседних взводах и ротах наблюдалась явная нервозность: где по человеку, где по двое, но отсутствовало. Причём почти все «потерявшиеся» были недавно призваны в армию из местных областей. И набралось таких аж девятнадцать человек. Западенцы, мать их так!

Комбат ревел, как раненый бык, с кулаками набрасываясь на подбегающих с очередным докладом ротных. И плевать он хотел на субординацию, на глазеющих солдат и на: «Пошёл вон, горлодранец!» — замполита, пытавшегося урезонить не в меру разошедшегося командира.

Избиение батальонного начальства прервала четвёрка немецких истребителей. Появившиеся, словно из ниоткуда, самолёты, звеня моторами, прошлись над колоннами солдат и техники, поливая из пулемётов всё живое. Горячий беспощадный металл в клочья, в кровавые ошмётки рвал дышащую единым ужасом толпу на дороге.

Вздыбились ужаленные пулями кони, выкручивая, ломая оглобли, круша обломками повозок и орудийных передков всё вокруг. Взревев моторами, с места рванули полуторки, безжалостно подминая под себя растерявшуюся, замешкавшуюся пехоту. Но только лишь для того, чтобы через пару метров со звоном разбитого стекла уткнуться капотом в кузов другого грузовика или, распоров радиатор, упереться в перевёрнутую лошадьми пушку. Словно подкошенные, как тряпичные куклы, валились с ног прошитые вражьим свинцом солдаты. А ещё через мгновенье налёт закончился.

Из оцепенения Лёшку вывело подёргивание за штанину. Опустив растерянный взгляд книзу, Алексей увидел Цепеленко. Старший сержант выразительно предлагал ему присоединиться к горизонтальному положению взвода. Лёха, продолжая разглядывать хаос, творившийся на дороге, сел.

— Блин, комбат у нас словно заговорённый! Который раз уже пронесло! — негромко выдал старший сержант.

— Надо же что-то делать? Помочь как-то! — мотнул головой в сторону свалки из людей и техники тут же распластавшийся Красовитов.

— Лежать! Без тебя разберутся! — зло прикрикнул на бойца начинающий приходить в себя Алексей.

Ситуация на шоссе приходила в норму: ещё не отошедшие от налёта солдаты, под матерные окрики командиров, начали собирать раненых и убитых товарищей, освобождать от разбитой техники проезжую часть, тушить тлеющий в кузовах груз.

Вновь построились. Успокоившийся комбат, уже без ругани, по-деловому, проводил совещание с командирами подразделений. Бойцы, вполголоса поругивая начальство, стоя в строю, устало переминались с ноги на ногу.

Движение на дороге возобновилось, только добавилось на обочинах разбитых машин и повозок. Вокруг них, заламывая в истерике руки, носились разного рода интенданты. Водители же деловито пытались восстанавливать покалеченную технику, по большей части забирая запчасти с машин брошенных, бесхозных. Коих по обеим сторонам пути напихано было в избытке. Коней, правда, не хватало, ну а на что пехота? И покатились дальше осиротевшие было, безлошадные сорокопятки и повозки.

Из толчеи на шоссе, беспрестанно сигналя, требуя дать проезда, вывалилась избитая эмка. С трудом перевалив кювет, легковушка, паря радиатором, подъехала к строю батальона. Звания толстого дядьки, с трудом вылезшего из переднего пассажирского сидения, Леха не разглядел, но звонкая, словно щелчок пастушьего кнута, команда: «Смирно!», — вытянувшиеся командиры батальона, чёткий, залюбуешься, строевой шаг комбата, доклад по всей форме не оставляли сомнений в серьёзности чина нежданного гостя.

Выслушав доклад, «гость» здороваться с личным составом не стал, команду «смирно» не отменил, а в сопровождении комбата важно прошествовал в сторону батальонных полуторок, укрытых в тени леса.

Отсутствовали недолго. Не успели Алексей с Вовкой Цепеленко втихаря перекурить за строем, обсудив заодно, что немецкие истребители по этой эмке огонь и вели. Промазали просто… Как вышли — впереди бледный, как снег, комбат. За ним замполит с солдатским вещмешком, о чём-то переговариваясь на ходу с «важной шишкой». Следом, под конвоем старшинских водителей, вели Микулу с другом. Перед строем встали. Сзади, кучкой, подтянулись остальные командиры батальона. Арестованных вывели вперёд. Микула, увидев родной взвод, виновато улыбнулся, оглядел конвой и недоумённо пожал плечами. Друг его стоял, молча понурив белокурую голову. Оба без ремней и головных уборов. Великоватые гимнастёрки, коричневые от пыли сапоги, грязные, в разводах лица. Безвольно опущенные вдоль тела руки Микулы нервно теребили прошитые края гимнастёрки. Рядом, чуть позади, поблёскивая штыками в свете заходящего солнца, весело щерились сослуживцам довольные неожиданно свалившейся «привилегией» шофёра.

Опустив голову, что-то разглядывая у себя под ногами, покачиваясь, старый майор долго стоял перед строем. Явно затянувшуюся паузу прервал властный голос незнакомца:

— Не устраивай комедию, майор! Выполняй приказ! — скрестил на груди руки «гость».

Комбат поднял глаза…

Всё увидел Лёха со своего места в строю: и посеревшее лицо командира, и усталый взгляд из-под густых, седых бровей, и искривившиеся в нервной гримасе губы. Сделав глубокий вдох, майор заговорил:

— В этот роковой час, когда коварный враг подло напал на единственное в мире государство рабочих и крестьян, в наших рядах завелись трусы и пособники разного рода фашисткой сволочи! — хрипел, набирая силу, голос комбата.

Замполит за спинами арестантов опустил вещмешок на землю.

— Но пусть они знают, что нет и не будет к ним пощады со стороны нашей Советской Родины!

В руке комиссара Алексей разглядел воронёную сталь пистолета. Курок был взведён заранее. С последними словами командира — короткий шаг между конвойными, сухой щелчок выстрела. Микулин друг, так и не подняв головы, оседая на землю, безвольно подломился в коленях. Конвойные, явно не ожидая такой развязки, в ужасе шарахнулись в стороны, сбивая с ног и чуть не насадив на штыки ближайших к ним командиров. Задели и замполита, а потому второй, Микулин, выстрел ушел в небо. Посмотрев на упавшего друга, присевший было от неожиданности солдатик с низкого старта рванул вдоль строя к ближайшему лесу. За ним, стреляя на ходу, кинулся политрук. Попал, Лёха видел, попал! Но парень, извиваясь и вскрикивая от каждой жалившей его пули, продолжал бежать: не хотело молодое тело смерть принимать, боролось… Наконец, метров через полста этой безумной гонки, уже к всеобщему облегчению, боец упал. Замер. Затем, видимо услышав шаги замполита, на ходу перезаряжавшего пистолет, израненный солдат перевернулся на спину и, закрыв глаза рукой, — закричал. И от этого его детского: «Мамка! Не убивайте, дяденька!» — у ошалевшего от увиденного убийства Лёхи и вовсе потемнело в глазах.

Батальон ушёл. Забрав «таинственный» вещмешок, сквозь брезент которого явно проступали очертания консервных банок да хлебной буханки, не попрощавшись, уехал и «большой чин». Лёшкиному отделению выпала доля хоронить расстрелянных бойцов. Комбат оставил одну из полуторок и замполита — старшим. Заканчивать, значит, начатое. Бойцы сноровисто ковыряли землю сапёрными лопатками. Водила, один из бывших конвойных, попытался было отсидеться в машине. Но встретившись взглядом с Алексеем, всё понял и, достав из кузова полноразмерную штыковую лопату, присоединился к остальным. Дело пошло быстрее. Политрук сидел в сторонке, отрешённо уставившись в одну точку.

Пересилив себя, Лёшка подошел к лежащему навзничь Микуле, присел. Зачем-то намочил водой из фляжки тряпицу для чистки оружия и принялся осторожно протирать заплаканное, в разводах грязи и крови, бледное лицо сослуживца. Хотелось извиниться — а как? Сзади нависла тень неслышно подошедшего замполита. Сделав вид, что не заметил начальства, Алексей, с ещё большим усердием, продолжал протирать лицо убиенного товарища…

Своих догнали уже затемно. Водила летел, как сумасшедший, в темноте, без света фар, то и дело, обгоняя, откуда ни возьмись появившиеся на шоссе танковые и артиллерийские колонны. Всю дорогу, вцепившись в деревянный борт полуторки, подставив лицо струям посвежевшего воздуха, Лёха плакал, как плакал политрук над могилой расстрелянных им же солдат. Жалко было всех: и погибшего Микулу, и безымянного для Алексея друга его белоруса, и замполита с его запоздалым раскаянием. А ещё было безумно страшно: ведь в смерти бойцов была и его, Лёшкина, огромная вина. Не найди он пропавших солдат, ничего этого не случилось бы. Как хотелось всё вернуть назад, ведь рядом же, и пары часов не прошло, как все были живы! Ан нет — нет теперь в Лёшкином отделении помощника пулемётчика рядового Микулы Сапрыги…

Прибыв, доложились взводному и в строй. Уже под утро порядком уставший Лёха стал явственно различать артиллерийскую канонаду. Однако всполохи зарниц быстро погасил летний рассвет, а следом опустившийся туман скрыл и окрестности. Звуки боя приближались с каждым часом, да только уставшие солдаты скоро перестали обращать на них внимание; гораздо сильнее волновал вопрос о еде и привале. Хотя нет, скорее, о привале. Даже семижильный старший сержант Цепеленко начал, засыпая, на ходу спотыкаться, чего уж об остальных говорить.

Батальон плутал. Чужих подразделений вокруг не осталось. Несколько раз меняли направление движения, затем, кажется, возвращались обратно; канонада грохотала уже со всех сторон. Сам Алексей двигался размеренно и экономно, бездумно уцепившись взглядом за вещмешок впереди идущего красноармейца. Усталость его выражалась в полнейшем безразличии, как к своей судьбе, так и к окружающему его миру. А потому короткая и близкая — в упор — пулемётная очередь в голове колонны послужила лишь долгожданным поводом свалиться в мягкую, как тёткина перина, дорожную пыль. Впереди между тем бойко защёлкали винтовочные выстрелы, затрещало сразу несколько автоматов, ухнули гранатные разрывы. Пулемёт же, несмотря ни на что, продолжал свою песню. Пули его с жужжанием проносились над распластанными на дороге телами, в тугую пружину сжимая прохладный утренний воздух.

«Это же бой!» — с приличным запозданием пронеслось в Лёшкиной голове. Однако стрелять было не в кого: просто ничего не видно. Приказал отделению переползти в кювет и не высовываться, а сам ужом рванул вдоль дороги на звуки выстрелов. Пока добрался до головы колонны, всё было кончено. Громко сопя, выскочили из тумана и рысью пронеслись вперёд озадаченные громилы-санитары. Ориентиром им был переливистый, не промахнёшься, мат комбата. Взяв автомат на изготовку, Лёха рванул было следом, но сразу же наткнулся на вынырнувшего из «белого киселя» старшину и, получив команду, кинулся обратно, за взводом. Распоряжение не было неожиданным: Лёшкино подразделение снова превратили в похоронную команду. Батальон получил приказ на короткий привал, а Алексей — немало «добрых» слов и «ласковых» взглядов от сослуживцев, ковыряющих сырую, заболоченную землю на обочине дороги, исключительно благодаря ему, Лёшиному, любопытству.

Хоронили пятерых наших со взвода разведки пареньков и троих… тоже наших, из поставленного в заслон пулемётного расчёта. Вероятно, ребята спросонья не смогли правильно разобраться в обстановке, и получилось восемь трупов, тринадцать раненых и две батальонные полуторки на выброс. Через полчаса всё было кончено: братская могила на обочине, рядом разгруженные грузовики, окровавленные бинты да изувеченный гранатными осколками пулемёт «Максим» на краю мелкого, осыпавшегося окопчика…

Ближе к полудню вышли к большому, забитому войсками селу, входить в него не стали — по приказу комбата расположились в сторонке, в огромном сливовом саду у дороги. Получили команду на привал — устало свалились на землю. Последнее, что запомнил Алексей, были командиры рот батальона во главе с майором, уходившие в сторону белых с жёлтыми камышовыми крышами хат.

Проспал Лёха часа четыре, не меньше. Здоровый, молодой организм, частично решив проблему с усталостью, немедля разбудил хозяина с посылом на пустой желудок. А виной тому был, конечно же, старшина и волшебный запах мясной каши, исходивший от передвижной ротной кухни! В этот раз на еде не экономили, досталось всем по двойной норме, а что хлеб чёрствый, так тут главное не спешить и дать ему хорошенько пропитаться, насытиться душистой влагой от густой и горячей каши, а ещё лучше покрошить прямо в котелок!

За обедом от Цепеленко узнал новости: раненых отнесли в село, в лазарет. Комбат с командирами рот ещё не возвращались. Утреннее наступление прошло без их участия. Село забито тыловыми частями, боевые же подразделения, включая их полк, ушли далеко вперёд и там ведут бои. Красовитов и ещё половина батальона натрескались неспелых, твёрдых как камень, фруктов и уже часа полтора обильно удобряют дальние окраины сада. Отсюда и добавка за обедом: многим стало не до еды. Иванович, батальонный фельдшер, устроил жуткий разнос всем командирам взводов.

— Всем, кроме нашего! — гордо поднял вверх грязный указательный палец Володька. Сзади нетвёрдым шагом подошёл и сам любитель неспелых плодов, красноармеец Красовитов. Садиться не стал, а, прислонившись к тонкоствольному дереву, замер в сторонке: видимо, хотел остаться незамеченным. Однако не вышло.

— Да ты не переживай, Лёха! Из нашего взвода только Димка той отравы и налопался. Остальным я запретил, — во весь голос, чтобы все слышали, веселился Цепеленко, — а Димке разрешил. Как другу разрешил! Ну и в качестве пособия учебного, конечно, чтобы остальным неповадно было! Зато теперь наш взвод единственное боеспособное подразделение в батальоне! А остальные переквалифицировались в минно-заградительные отряды. С химическим уклоном…

Смех прервала команда на построение. Батальон получил приказ: обеспечить оборону села с западного направления.