Сын двух отцов. Падение

Илья Куликов, 2017

Сыновья князя Владимира Святого уже обагрили кровью родную землю в борьбе за власть. Несмотря на победу, одержанную Ярославом, его брат Святополк, прозванный сыном двух отцов, не сдался. Он готов на всё, чтобы вернуть себе Киев, за право владеть которым уже уплачена немалая цена. В яростной схватке между братьями нет места жалости, нет места милосердию. Кровь павших вопиет к отмщению. Продолжение романа о противостоянии двух братьев – Святополка и Ярослава.

Глава 6

Княжич Безприм был несказанно удивлён, когда к нему подошёл пан Бржетислав и вместо того, чтобы вновь пытаться убедить в необходимости потешить душу хмельным медком, произнёс с полной серьёзностью:

— Знаю я, как про княгиню Владиславу всё разведать. Здесь надо, княжич, не просто вопросы задавать, а головой думать. Прав ты был, когда говорил, что ум — наше лучшее оружие в логове волков. А с волками жить — по-волчьи выть.

— О чём это ты? — поинтересовался княжич Безприм.

— Я купил чудесного ромейского вина, — начал свой рассказ пан Бржетислав, но княжич перебил его.

— Ясно. Мне горько, что бес пьянства терзает тебя.

Тебя, можно подумать, не терзает, злобно помыслил Бржетислав. Многие по неделям не пили, а потом начинали заново, да так, что хуже прежнего.

— Да не о вине речь, княжич. Встретил я там человека одного лихого. Он за серебро и за выпивку душу бессмертную продал бы. Пусть поразузнает, где твоя сестра, и какие-нибудь доказательства принесёт, что видел её.

— А где человек этот? — спросил княжич. — Коли он и вправду услугу мне окажет, то я буду в долгу перед тобой.

Конечно, будешь в долгу, подумал Бржетислав, я ведь не просто так в Киев поплёлся. Знал бы, что ты на путь праведный вступишь — со своего двора шагу бы не сделал. За всё плата должна быть.

Когда в комнату вошёл Ульян, княжич Безприм поморщился. От этого человека шёл сильный запах вина и свиных нечистот.

— Это и есть твой человек?

— Я, княжич, — проговорил Ульян, выдыхая изо рта винный дух, — а сестричка, небось, княгиня Владислава? Смогу про неё узнать, но это будет стоит немало.

— Я заплачу тебе сколько скажешь, только от жадности не озверей, — ответил Безприм.

— На такое дельце мне часть серебра наперёд нужна, чтобы на дело его использовать.

— А не пропьёшь?

— Я, когда дела делаю, с выпивкой не вяжусь. Как и ты, княжич.

— Когда сможешь мне сказать, что приключилось с моей сестрой?

— Только завтра. Сегодня я послушаю, что где говорят, а завтра чего и попроверю. Многое говорят, да не всё на веру брать стоит.

Безприм кивнул, подивившись рассудительности этого пьянчуги. Видно, в прошлом этот человек на вес золота ценился, подумал княжич. Такие, как он, ничего не боятся, если, конечно, я в нём не обманываюсь.

— Как докажешь, что твои слова не ложь? — ехидно спросил пан Бржетислав. — Всему нужны доказательства.

— Головой. Если я совру, то разве не найдёшь ты меня и не предашь лютой смерти?

Безприм кивнул и, подойдя к сундуку, достал оттуда несколько серебряных монет и положил их на стол.

— Этого мало, — тут же брякнул Ульян, — я за такое количество серебра даже про соседку ничего говорить не стану. Давай в пять раз больше, а когда узнаю, то ещё столько же, нет, вдвое больше, или я пошёл.

С этими словами Ульян направился к двери.

— Да стой ты. Хорошо, вот серебро. Завтра жду вестей.

— Будут вести. Серебро приберегай, княжич, — сказал Ульян и, небрежно засунув всё серебро в карман, вышел прочь.

Безприм почувствовал себя обманутым, а пан Бржетислав невольно подумал: как же этот пьянчуга смог провести его? Теперь ведь неделю будет пьянствовать и не сыщешь его.

— И чего это бес меня дёрнул сего к тебе тащить, — растерянно сказал пан Бржетислав, — ведь проходимец же, а ты ему сразу серебро…

— Так он же просил, — ответил княжич Безприм, — может, вернётся и впрямь всё расскажет.

— Надо было, чтобы сначала рассказал, а уж потом серебро давать, — назидательно сказал пан Бржетислав, — ну да ладно, серебро уже не воротишь. Будешь, княжич, вина византийского? Десять лет вино это томилось — ждало, когда мы его выпьем.

— Не, друг мой. Не искушай меня. Не хочу я иметь голову, хмелем затуманенную.

— Да от одной кружки не затуманишь сильно, — проворчал Бржетислав, — ну раз ты не будешь, то я тогда тоже воздержусь. На такого вот посмотришь — всё желание пить пропадёт.

— Это точно. Может быть, поэтому ты с ним и встретился. Тебе его Бог послал в назидание.

***

На следующий день, когда солнце уже скрылось, в терем, где разместился княжич Безприм, пожаловал Ульян. К великому удивлению княжича, вчерашний пьянчуга был сносно одет и трезв. Правда, лицо и лёгкая дрожь в руках по-прежнему свидетельствовали о пристрастии этого человека к пьянству.

Представ перед княжичем, Ульян поклонился ему, а после вопросительно посмотрел на пана Бржетислава.

— Останемся наедине.

— У меня нет секретов от этого человека, — ответил Безприм.

— Раз нет секретов, то после сам всё ему поведаешь. А разговор такой с глазу на глаз вести нужно.

Безприм кивнул, и пан Бржетислав, изобразив глубокую обиду, вышел прочь. Ульян дождался, пока тот закроет дверь, и подошёл к Безприму. Из-за пазухи он достал пяльцы, ленту и клок волос.

Безприм хмуро посмотрел на Ульяна.

— Жива твоя сестрица, да только не всё с ней ладно. В Новгород её увезли, потому что она совсем лишилась рассудка, — с умным видом поведал Ульян то, о чём весь Киев шептался уже не первый день, — совсем сгубил её Будый. Он ближник князя, тот ему доверяет как себе. Вот доказательства, — Ульян протянул княжичу свои находки.

— Что это? — спросил Безприм, беря в руки ленту.

— Как что! Это лента твоей сестры. Она в безумии своём этой вот лентой своё дитя жизни лишила, чтобы оно не мучилось. Боярин Будый их не поил и не кормил. А этот клок волос она из себя вырвала. Я его в темнице нашёл. Видишь, некоторые волос седые? Вот до чего довёл её окаянный душегуб! А эти пяльцы тоже её. Ещё скажу тебе, княжич кое-чего, — произнёс Ульян полушёпотом, — ты бы ноги уносил из Киева вместе с дружком твоим. Многим уже не по нраву, что ты неприятные вопросы задаёшь. В Киеве, в случае чего, готовы к войне. А ну как Будый и тебе решит кишки выпустить, и дружку твоему? Так что уноси ноги. Вот поэтому я тебе наедине всё и говорю.

Княжич боялся, что этот проходимец обманывает его. Доказательствам, которые принёс с собой Ульян, верилось с трудом.

— Чем ещё подтвердишь свои слова?

— Думаю, завтра твой дружок, пан Бржетислав, проснётся с распоротым брюхом. Будут тебе доказательства. Что греха таить, может, я и распорю ему брюшко. Сам пойми — служба у меня такая. От этого я и пью много, чтобы забыть. А знаешь, почему я тебе пяльцы эти показываю? А ведь я их в своё время и дал Владиславе, когда она ещё в темнице томилась. Из христианского человеколюбия, чтобы она хоть чем-нибудь себя занять могла. Непростой я человек — и князю служу. Тюремщиком. Оттого и хмельного пью много — душа страдает. Смотри, там её меточка есть.

Безприм покрутил пяльцы и увидел вырезанные буквы.

— И впрямь принадлежало Владиславе, — сказал княжич.

— Ладно, это можешь всё себе оставить. Только вышло так, что мы с тобой неверно условились о серебре. Надо больше мне дать — переработал.

Безприм отсчитал Ульяну серебро, а тот вместо того, чтобы поблагодарить, лихо похлопал княжича по плечу.

— Кто знает, может, в другой раз и за тебя мне так серебра отсчитают. А я человек, подверженный порокам, думаю, ты меня понимаешь. За серебро прирежу не задумываясь. В общем, ты бы, княжич, уносил ноги. Не найдёшь ты Владиславы и не увидишь, а увидев, пожалеешь, что нашёл её. Пусть она остаётся в твоих мыслях той, кем она была прежде.

Безприм с опаской смотрел вслед Ульяну, который медленно пошёл прочь. Отчего-то ему показалось, что этот человек и впрямь очень страшен. Этот русич — настоящий зверь, решил Безприм. Сколько злодейств он совершил, небось, никто и сказать не возьмётся.

Княжич опасливо покосился на кубок, подаренный Ярославом, и даже подумал, что хорошо было бы сделать глоток хмельного мёду. Даже от мысли об этом руки у Безприма затряслись, но он сдержался.

— Вот вернусь домой, — сказал княжич сам себе, — тогда и испью хмельного. Надо скорей возвращаться, пока и впрямь такой вот душегуб не вскрыл брюхо.

Ульян, выйдя из терема, где остановился княжич Безприм, тут же направился к торговцу вином. Настроение у него было хорошее. Давно он задарма не получал столько серебра. Уже темнело, но он знал, что ромей Иосиф будет продавать своё пойло до самых звёзд.

— Иосифка! Наполни-ка мне чару вином, — закричал Ульян, увидев торговца, — а вы, люди добрые, идите сюда и угощайтесь. Я сегодня гуляю.

Большинство киевлян, уже покидавшие торг, неодобрительно поглядели на Ульяна, а какой-то старик и вовсе обозвал его срамником. Но были и те, кто с радостью поспешил на его зов.

— Давай, Иосифка, наполняй чары моим гостям, да щедро. Один раз живу — может, в последний раз гуляю, — сказал Ульян, бросая ромею в лицо несколько серебряных монет.

Странный человек, подумал торговец, ещё вчера за один такой серебряный готов был человека убить, да что там за серебряный — за кружку, до краёв наполненную, а теперь гуляет, словно боярин.

Ульян довольно быстро упился, и ему очень хотелось похвастаться. Он стал во всеуслышание рассказывать, как одурачил княжича Безприма.

— Так вот, я ему и говорю, — давясь смехом и дорогим вином, проговорил Ульян, — мол, это пяльцы твоей сестры, а сам смотрю на него и вижу — не верит, морда польская. Ну я его и стал пужать! Мол, и тебя порешат, и дружка твоего. Вижу, а руки у княжича трясутся. Не то от пьянства, не то от страха!

Ульян опрокинул кубок вина и запел похабную песню, обняв неизвестно откуда взявшуюся женщину, довольно безобразную и сильно пристрастившуюся к вину.

— Вот так-то, красавица, один раз живём.

— А пойдём-ка, добрый молодец, я тебе кое-чего покажу, — услышал Ульян вкрадчивый мужской голос, который показался ему знакомым.

— Да не на что там смотреть. Пей вон вино заморское, я угощаю, — беспечно отозвался он.

— Неужто ты боишься?

— Я ничего не боюсь, — сказал Ульян, поворачиваясь на голос.

Человек был ему хорошо знаком, но он никак не мог вспомнить, кто же это такой и где он его видел.

— Ну пойдём, — произнёс Ульян, опустошая очередной кубок.

Едва он отошёл подальше от гуляк, как вдруг повалился на землю, пронзённый кинжалом.

— Ты что! Я ведь, — опускаясь на колени, захрипел Ульян, — я ведь…

— Чего ты мешкаешь, давай вытрясай его карманы. Там небось полным-полно серебра, — услышал он тот самый знакомый голос, — нечасто таких вот дурней встретишь.

***

Ранним утром князь Ярослав был разбужен своим пестуном. Будый криво смотрел на своего воспитанника. Князь сразу понял, что что-то стряслось.

— Ярослав, — неспешно начал Будый, присаживаясь на скамью, — дело, в общем, такое. На торгу убили человека.

Ярослав протёр глаза и сел рядом с пестуном. Князю очень хотелось сомкнуть очи и провалиться в сон. Зевнув, Ярослав кивнул и вопросительно посмотрел на Будого.

— Да не просто купца или горожанина. Этого человека видели с ближником княжича Безприма. Торговец вином говорит, что тот незадолго до этого покупал выпивку и угощал ей всех желающих.

— Не разумею, к чему ты клонишь. Из-за чего вообще убили на торгу человека? Ты дознался? Что люди говорят?

— Убили из-за серебра, это ясно, — сказал Будый, — о другом, Ярослав, помысли: откуда тот серебро взял? Думаю, дал его этому человеку не кто иной, как польский княжич, и дал его не просто от доброты душевной, а за услугу какую. Я про этого убитого слышал. Мерзейший и поганейший человечек был, но в делах, не требующих особой огласки, весьма смышлёный. Словно бесяра ему советы давал.

— Как звали-то этого человека?

— Ульяном. Не слышал о таком? — подозрительно насупившись, спросил Будый.

На лице Ярослава не дрогнул ни один мускул, хотя имя Ульян ему было знакомо. Князь тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Надо установить, чтобы вервь, округа, где произошло убийство во хмелю и где скрылись душегубы, платила виру в государственную казну, — задумчиво проговорил Ярослав, — вот как утихнут все мои споры с братьями, так напишу единые законы для всей Руси.

Будый отвернулся и плюнул. Что, его воспитанник и впрямь не только хром, но и умом слаб? Не об этом он говорить пришёл! Не о каком-то пьянице, пропади он пропадом, а о княжиче Безприме.

— И для чего это? — всё же поинтересовался воевода. — Чтобы тебя ещё больше людей ненавидело?

— Нет. Кабы был такой закон, то каждый житель в каждой верви пытался бы разнять дерущихся и следил бы, чтобы люди во хмелю друг друга не убивали. Ведь в случае чьей-либо смерти виру платить должна вся округа. На крайний случай убийцу ловили бы, дабы тот хоть часть виры оплатил. Народ страдает оттого, что не знает, как жить. Нет единых правил. Всё нужно обдумывать.

— Да не торопил бы ты годы, Ярослав, — проворчал Будый, — успеешь — состаришься. В общем, мыслю я, что Безприм этому проходимцу плату дал за какие-то сведения. А ну как про сестру свою пронюхает?

— Чтобы о Владиславе правду узнать, особо сильно голову напрягать нужды нет. На торгу каждый болтает о том, что мы её разума лишили.

— Это понятно, — отмахнулся Будый, — но кто же простой люд слушает. Чую, княжич хочет собрать доказательства, дабы преподнести их своему батюшке. Быть войне, вот чего я боюсь!

— У мёртвого не спросишь.

— Вот что, князь, — сказал Будый, — возьму я, пожалуй, десятка два воинов да споймаю этого княжича. Бросим его в темницу, пусть там сидит. В случае чего нам будет кого выменивать у Болеслава. Безприм этот — его старший сын.

Конец ознакомительного фрагмента.