Все пышечки делают ЭТО

Инга Максимовская

Свадьбы не будет! Самый счастливый день превратился в кошмар. Жених изменил мне прямо в номере для новобрачных, за несколько часов до свадьбы. Оказывается, он и не любил меня. Разве можно хотеть и любить такую толстуху, как я? Можно. Я это выяснила опытным путем, отомстив ему с первым встречным. Он оставил мне на память о себе чувство стыда за содеянное, разорванную цепочку со странным кулоном, неизлеченный комплекс и… дочь. Прошло десять лет. И вот забытое прошлое снова настойчиво стучит в мою дверь, в лице человека, приехавшего, чтобы отнять бизнес у моего отца. Он злой и ужасный. Но на него так похожа моя малышка. Книга содержит нецензурную брань

Глава 8

Варвара

— Да иди ты. Да на хрен тебя, — глаза у Полинки сейчас как у собаки из сказки про огниво. Горяд адским пламенем и размером с мельничные колеса. — Охренеть, мать твою. Это что же. Вот этот злобный хлыщ твой дефлоратор свадебный? Мама мия. Ой чо делацца. И ты ему позвонила? Оооо. И что сказала?

— Что он козел, — отвечаю честно. Я так и сказала. Но ведь если козла назвать козлом-это не оскорбление. Так, констатация факта.

— А ты дура. Так, подожди, а если он про Кирюшку догадается? Это же…

— Сплюнь, — сердце у меня сжимается от лютого ужаса. И я конечно дура.

Мы сидим в больничном кафетерии, пьем мерзкий остывший кофе из вендинг-аппарата, и я совсем не знаю, что мне делать дальше. Отец в тяжелом состоянии. Мы нищие. Чеоловек, разрушивший нашу жизнь до основания гад и козел. А я сегодня чуть было не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Точнее совершила, хорошо что мерзавец подтвердил свой статус мерзавца по телефону и отказался от сотрудничества. Это я только так лихо пообещала, что отомщу Лавру Ярцеву. А на деле… На деле я просто дура. Ну что я могу противопоставить богатому, прущему как танк напролом, злобному мужику, у которого нет ни принципа ни морали? Ничего. А вот потерять могу все. Точнее все, что важнее всего в моей жизни. Мою любимую девочку.

— Ты снова смотрела старые видеокассеты? — уныло вздыхаю я в чашку с мерзким пойлом. Судя по сегодняшнему лексикону любимой подруги и ее гнусавому голосу я попала не в бровь а в глаз своим предположением.

— Да. Искала триллер про любовь, но там короче… Не важно. Мальчик, принеси нам мартини, взболтай но не смешивай. И две маслинки, — гаркает Полька в пространство, явно забыв, что сидит она не в казино Рояль, а в убогой забегаловке, находящейся нв цокольном этаже недорогой больницы. И за прилавком, а не за барной стойкой стоит никакой не мальчик, а тетка лет пятидесяти, похожая на раздувшуюся от страха рыбу фугу. А бабулька в пижаме, пришедшая за дешевым заветренным бутербродом, сиротливо блестящим засохшим сыром в витрине, испуганно кидается к двери, даже не опираясь на костыль, потому что звук, который издала Полинка можно принять за сигнал пожарной тревоги. Но ее это совсем не колышет.

— Поль, что мне делать? — задаю животрепещущий вопрос, совсем не надеясь на ответ.

— Трусы снять и бегать. Стулья тут, конечно, как в морге. Слушай, а ты Корюшке скажешь? Ну…

Я не успеваю ответить. Слово «Нет» повисает на кончике языка, пррванное вибрацией мобильника. И я не хочу смотреть на дисплей телефона, потому что при любом раскладе. Ничего хорошего я не услышу. — Доча, срочно иди в палату. Тут доктор пришел, велел собрать родню, — стонет трубка маминым голосом. А мне кажется. Что у меня сердце сейчас просто из груди вываплится через пятку. Папа, боже. Не может быть. Я вскакиваю с места молча, и бегу к стеалянной двери. Отделяющей кафетерий от коридора. Слушаю грохот за моей спиной. И даже увспеваю подумать, что скорее всего от дешевого заведения останутся руины после посещения его Полькой. Подруга нагоняет меня возле лифта. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, развевающаяся бевым чубом.

— По что отступаем то? — бухтит она, сдувая со лба непослушную прядь. — Я там немного стулья сломала. Чуть чуть, ав пыль. Не важно. Что-случилось то?

— Я не знаю, — больше не сдерживаясь реву я. Мне страшно.

Отец лежит на больничной кровати. Он белее мела, но жив. Ледяное щупальце ужаса, разжимается, и я едва держусь на ногах.

— Нужна операция. Срочная. Если ее не провести, то ваш муж скорее всего не проживет и полугода, — доносятся до меня обрывки фраз, которые доктор говорит матери. Я держу за руку папу, не похожего на себя и на все лады кляну про себя чертова самолюбимвого мерзавца, растоптавшего мир моей семьи.

— Доча, ты молодец. Ты знаешь, когда ты сказала, что добьешься всего сама, я тобой страшно гордился. И видел, что ты способна на многое. Ты прости меня, что так вышло. И Киру я очень люблю. Вы мои девочки — шепчет мой папа, а я снова чувствую себя маленькой девочкой. И слезы сами катятся по щекам. Я ничем не могу ему помочь. Я не самостоятельная и глупая. Не могу никому ничего дать, из того что они желают.

— Тридцать тысяч евро стоит операция. Есть у вас такие деньги? — спрашивает у матери врач. Я слышу, как она всхлипывает. И чувствую как папа сжимает мои пальцы своей рукой, мол не лезь и не переживай. Чего уж. Да фиг там. — Полиса у вас нет. А страховка не покрывает расходы на замену клапанов сердечных. Вы слышите меня?

— Будут, — твердо говорю я, высвобождая руку из отцова захвата. — Когда нужны деньги?

— Ты что задумала? — шепчет Полька, сложив руки на груди в молящемся жесте, когда мы с ней вываливаемся из палаты. Я в состоянии близком к умопомешательству, полька в своем обычном состоянии Халка разрушителя. — Варвар, ты же не…

— Я задумала вылечить отца. И устроить Гвадалахару человеку, который у него все украл. Справедливости я хочу, Ясно?

— Ну тогда иди и расскажи этому мудаку, что у него есть дочь. Это будет справедливо, я счиаю. Варька, ты совсем что ли? Хотелка у нее проснулась. Хочет она. А Корюшка? ОЭтот Лавр зверь. Он же тебя проглотит, как тот пончик твой, в сахарной глазури. Выковыряет из упаковки и заглонет. А потом заберет нашу малышку.

— А что ты мне предлагаешь? Смотреть? Как папа мой умирает? — она права, черт бы ее подрал. И я ни за какие сокровища мира не отдам мою дочь. Даже если для этого мне придется этого Лавра расчленить и разложить по пакетам с Хелло Кити, прости господи. Мысли у меня скачут, конечно, как белки.

— Папа твой, кстати, сам приволок в дом этого питона. И между прочим, фвктически, он тебя под него и подложил десять лет назад. Если бы твои родители не пытались тебя счастливой сделать, ничего бы не было.

— И Корюшки бы не было, — сжав кулаки рычу я. Ну справедливо Польку несет по кочкам. И

— Ага. И тогда бы ее никто у нас не отобрал.

— Никто и не отберет. Поняла? А мы оставим этого упыря без штанов.

— Ну да, это у тебя хорошо получается. Ты его без штанов, он тебя без платья. И от этих ваших игр потом рождаются дети, — хмыкает Полька. Треснуть бы ее сейчас чем нибудь по башке. — Кстати, я вот читала в газетке, пока ты как героическая Иден Кепфелл, клялась у постели коматозного отца, что мстя твоя будет страшна, одну интересную вещь. И у меня есть идейка. Как ощипать этого раздутого индюка.

О, боже. Только не это. Обычно все идеи Польки заканчиваются ужасным трындецом. Они страшнее ураганов и цунами. И надо лишиться остатков разума, чтобы согласиться на ее безумные идеи. И сегодня, определеннно, это со мной произошло, потому что я готова ее выслушать.