Кошачий эшелон. Повесть-сказка

Ирина Амраху

В основе повести-сказки положена история о кошачьем эшелоне, спасшем блокадный Ленинград от нашествия крыс. Дружба, испытания, мужество, голод, холод, смертельные опасности, неожиданные встречи, и, конечно, чудо – вот с чем сталкиваются герои книги Люся и Максимка, оказавшиеся одни в окружённом фашистами городе. Но именно они оказались в эпицентре борьбы с наводнившими Ленинград крысами и увидели легендарный кошачий эшелон.

© Ирина Амраху, 2021

ISBN 978-5-0053-3949-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КОШАЧИЙ ЭШЕЛОН

Блокадная повесть-сказка

Глава первая. Несказочный снег

Мягко падающий в сумраке снег всегда казался Люсе сказкой, даже больше — чудом. А как по-другому? Как ещё можно назвать вертящиеся в воздухе кристаллические звёздочки? Раньше, когда Люся была совсем маленькой, она думала, что снежинки — это балерины в белых пышных юбочках, которые хотят всех заставить радоваться зиме. Но не всегда им это удавалось, ведь они такие холодные, а иногда даже колючие, недобрые. Могут и уколоть, и заставить мёрзнуть. Радоваться при этом оказывается не так просто. Но Люся не могла не признать, что снег всё же очень красивый. Так и получилось, что при всей своей любви к лету Люся очень увлеклась снегом. Вроде бы и не хотела она зимы, но когда та приходила, всё же радовалась ей — и всё из-за снега, благодаря которому зима превращалась в волшебство. Зима будто сама подталкивала Люсю к придумыванию снежных историй, что она и всегда делала.

С каждой новой зимой Люся придумывала всё новые и новые снежно-ледяные сказки, и это занятие помогало ей пережить тянущиеся зимние месяцы. Она уже привыкла к этому, и каждую зиму сочиняла новый том сказок. Это стало обычным делом.

Так было всегда, но только не сейчас, в Ленинграде 1943 года. Теперь Люсе не сочинялось. Всё поменялось. Никакого чуда больше не было, вся красота куда-то пропала. Город — всегда красивый и зимой и летом, стал совсем другим. Но жизнь сделалась такой тяжёлой, что это уже не тяготило. Найти бы поесть…

Странно, но глаз привык к уродливым заграждениям, к зависшим над городом аэростатам, которые защищали от вражеской бомбёжки сверху. Стала привычной маскировка памятников, достопримечательностей, которые прятали от глаз фашистов. Но ведь и ленинградцы их не видели — вот в чём беда! Вот это поначалу очень волновало Люсю. Она боялась, что люди могут забыть о памятниках и о том, каким на самом деле был города. Люся всегда хотела, чтобы кругом была красота: здания, памятники, картины. Но так было только в начале блокады. А потом пришло равнодушие. Наверное, она стала, как все. И такие вещи как летящий снег, звёзды, тучка на небе, как и закрытые памятники, перестали привлекать к себе внимание.

Упрекать кого-то в этом было трудно. Люди, изведённые голодом, постоянными бомбёжками, тяжёлой работой, холодом, как будто позабыли о настоящей жизни, о красоте. Не до того было. Вот и Люся сейчас не обращала внимания на красивый и искрящийся снег, потому что не до него было, если говорить честно. Скоро комендантский час и надо успеть добраться до темноты. Плохо придётся, если окажешься на улице в момент комендантского часа. Но сил нет совсем. И голова кружится.

Люся остановилась и огляделась вокруг. Не потому, что её что-то заинтересовало, а для того, чтобы хоть как-то отвлечься. На первый взгляд улицы города кажутся выстывшими, лишёнными всякой жизни. Но если напрячься, постараться отогнать пелену, которая окутывает не только глаза, но и мысли, и душу, можно заметить слабые движения жизни. Вот идёт старушка с бидоном в руке. Она идёт медленно, часто останавливаясь и вздыхая, но всё же идёт. Проходит отмеренный для этого промежуток времени, и она исчезает в тёмной арке. Просвет в арке, вычерчивающийся туманным прямоугольником, кажется Люсе проекцией из светильника, который светит сюда из какого-то другого мира. Этот свет нужен, чтобы не потерять надежду. Люся долго ещё не может отвести глаз от арки. От этого занятия её отвлекает появившаяся здесь молодая женщина в огромных валенках. Она полностью сосредоточена на дороге, но несмотря на это, замечает Люсю.

— Чего встала? — глухо и хрипло говорит она. — Иди-ка ты лучше отсюда. А ну как бомбёжка начнётся?

Не дожидаясь ответа, женщина двигается дальше. Люся видит, как ей тяжело. Поскользнувшись, она едва не падает, но удерживается на ногах лишь благодаря тому, что вовремя хватается за обледенелую ветку. Где-то далеко-далеко слышится вой сирены. Испуганно оглянувшись, женщина пытается ускорить шаг, насколько это возможно и — как будто тает в начинающихся сумерках.

Какое-то время улица вновь пустынна. Только фиолетовый вечер и чёрный снег кругом. И как же это раньше она не видела, что снег стал чёрным? Люсе делается страшно. Она стоит в нерешительности. Куда ей идти, если снег стал чёрным?

Но ведь идти-то нужно! Стужа гонит, да и попасться патрулю в комендантский час — огромная неприятность. Вот-вот артобстрел может начаться. Сирена не зря где-то там выла. Нет, решено: нужно собрать все силы и добраться до дома, поужинать — благо, за пазухой целая краюха хлеба, которую удалось выменять на тётушкину шаль. Есть-то всё время хочется!

До войны Люся всегда любила поесть. Её не надо было уговаривать ни манную кашу съесть, ни блинчики с творогом. Люся сама всё съедала, да ещё добавки просила. При этих воспоминаниях её шатнуло и она отступила ещё на шаг назад. Вот глупая! Главное-то забыла! Нельзя мечтать о еде — это одно из главных правил блокады. Но из-за того что Люся привыкла вкусно поесть в той, прошлой и мирной жизни, она это правило постоянно нарушала. А с ним и ещё два заодно: комендантский час и правило противостояния. Комендантский час — это когда на улицу нельзя выходить позже положенного часа. А правило противостояния очень простое и сложное одновременно: нужно жить назло фашистам. Просто потому, что это каждый может, даже если он не воюет на фронте. Но живёт, не сдаётся, и оказывается, что это всё равно что сражаться.

Идти — так идти. Люся делает шаг вперёд. И вдруг перед ней словно из-под земли выныривает чудовище — крыса! Громадное, откормленное, наглое существо. Их тут пруд пруди. Где-то ведь находят себе еду! Крыса, презрительно осмотрев Люсю, — маленькую, худенькую, закутанную в огромный клетчатый платок — вроде бы хотела идти дальше. Ещё бы, ведь поживиться тут нечем. Но тут её тонкий нюх ловит в воздухе запах хлеба, и хлеб этот совсем рядом. Крыса вертит головой, тянет носом в сторону девочки… Так и есть: хлеб за пазухой у замухрышки в клеточку. Крыса становится на задние лапы и ещё раз поводит носом. Страшные глаза сверкают голодным огнём. Ясно, что её ничто не остановит в её погоне за хлебом. Похоже, Люся, в ловушке. Ой, как страшно…

Страх увеличивается ещё и от того, что девочке кажется: на голове у крысы надета железная каска. Но это, наверное, от голода и испуга. Как же противно бояться! Если бы у Люси были силы убежать… Если бы такая встреча произошла раньше, хотя бы два года назад! Разве бы Люся спасовала? Разве бы озиралась бы сейчас по сторонам в поисках прохожих или хотя бы хорошего куска кирпича. Но не было никого и ничего, что могло бы помочь Люсе. А крыса, словно испытывая удовольствие от растерянности девочки, медленно, неторопливо наступала на неё, теребя в предвкушении передними лапами, аккуратно переставляя задние. Люся в свою очередь отступала, укоряя себя за это.

«Что же это я, — думала она. — Если я крысы испугалась, то что же я делала бы, окажись передо мной фашист?». Она почти уговаривала себя остановиться, но не могла, а крыса вдруг поменяла тактику и сделала резкий рывок вперёд. Она летела в прыжке прямо на Люсю. Девочка в ужасе зажмурилась, ожидая конца. «Умирать — так стоя», — решила она, позволив себе только закрыть глаза.

Возможно, здесь эта история закончилась бы, только начавшись, если бы не неожиданное вмешательство со стороны, которого уже никто не ожидал. Что-то пролетело, просвистело по воздуху, словно снаряд. «Неужто и обстрел начался?» — подумала Люся и открыла глаза. Нет, не обстрел. На том месте, где только что сидела крыса, лежала толстая сучковатая дубинка. Люся повернула голову и увидела, что неподалёку от неё стоит мальчишка в шапке-ушанке и в пальто, так же, как и она крест-накрест перевязанный, только не платком, шалью.

— Спасибо — прошептала Люся. — Вовремя…

— Ага, — довольно ответил он. — Здорово я её, да?

Люся кивнула. Она не знала что говорить. Наступила пауза.