Груз детства

Ирина Борадзова (2023)

Неожиданный звонок незнакомца меняет жизнь Ирины кардинально. Неизвестный напоминает: когда-то на глазах девушки убили человека. Героиня беспомощна перед ужасными воспоминаниями и несёт их психологу. Незнакомец продолжает звонить и требовать невозможного… Происходящее похоже на сон, и вскоре Ирина становится пациентом психушки. В терапии выясняется: кровожадное убийство — пустяк на фоне детства героини.Книга основана на реальных событиях.Пунктуация и орфография автора сохранены.Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Глава 4. Красный спортивный костюм.

Макраме.

С того момента, как в кабинете психолога я осмелилась встретиться с вытесненным грабежом моей русалочки, прошло время. Воспоминание обросло подробностями.

Произошло это ещё и потому, что я решила последовать рекомендации психолога и слепить русалочку. В процессе лепки произошло несколько важных для меня открытий. Одно из — тело тоже обладает памятью! Моторика и ощущения хранят воспоминания.

Удивительно что разминание в руках пластилина оказалось своеобразным якорем, связью с подготовительной группой. Пластилин был настолько податлив в руках, словно я лепила из него на протяжении всех двадцати шести лет после садика каждый день.

Когда меня перевели в новый сад, я встретила своего давнего друга Жору. Мы вместе посещали ясли. Он меня узнал, и, во время моего знакомства с остальной группой Жорик встал из-за круглого голубого стола и объявил всем, что будет меня защищать, и чтобы никто не смел меня обижать. От чего Жорик собирался меня защищать я не знала и даже не могла предположить.

Жорик провел мне экскурсию по группе показал аквариум, игрушки и красиво сплетенные кармашки и подвесы для цветов из белых верёвочек. В кармашках хранились цифры счетные палочки и книжки. Жорик рассказал: это все сделала его мама! Он пытался объяснять и показать мне, как это плетется с помощью каких-то деревяшек… Из его объяснений я ничего не понимала, но эти кармашки и подвесы для цветов с кисточками были похожи на узоры, которые умела вязать моя мама спицами и крючком.

Про красивые кармашки с кисточками я рассказала маме, а она показала мне картинки в журналах и назвала это все—макраме. К сожалению, мама плести макраме не умела, зато умела вязать теплые носки и кофты, юбки и ажурные салфетки. Всякий раз любуясь кармашками в садике, я думала, что у Жорика есть напоминание о его маме даже тут, а у меня ничего нет. Давным-давно у меня был зеленый жакет, связанный мамой. Жакет на замке был очень теплым, и мама перевязывала его по мере моего роста. Я носила его в яслях и в прошлом садике. Замком жакета нянечки и сестры часто больно цепляли мой подбородок. А сейчас мама заканчивает вязать папе зеленый пуловер с косами из жакета, ставшего мне маленьким.

В новом саду мне часто было одиноко и грустно. Ни аквариум, ни черепашки ниндзя Олега, ни игры с Алисой и с Жориком не спасали меня от странной тоски. Я боялась, что и в новом садике, как в двух других меня будут оставлять с ночевкой. Самым страшным было ожидание мамы. В яслях забирали почти всех детей, одного из первых — Жорика, а я неделями в ужасе оставалась брошенной матерью.

После яслей я очутилась в другом садике на Билибина. Он был далеко от дома, у моря. К морю мама так меня и не сводила. На мои просьбы отвечала, что зимой море покрыто льдом, там холодно и нечего делать. В садик и домой мы часто ездили в папином автобусе, в котором он работал водителем. Зимой, в дороге было так темно, что я не понимала, зачем меня возят в садик и обратно именно ночью?!

Мешала жить и жуткая мутоновая шуба. Пребывание в твёрдой, жаркой, тяжёлой шубе было кошмаром. Коричневая шуба была тёплой, но непрактичной: во время прогулок на неё налипал снег, и шуба становилась еще тяжелее… Воротник туго сжимал шею и как объяснить это маме я не знала. Она говорила не плакать я и не плакала, а тихо страдала. Затем мне перестали застегивать тугой воротник на крючки и появился волосатый, колючий шарф. Суровой зимой папиным сине-красным шарфом мне закрывали рот и нос. От дыхания шарф дубел, кололся меньше и покрывался снаружи льдом. Только из-за этих интересных метаморфоз и возможности отколупывать дома лёд от шарфа я носила его смиренно.

Усложняла жизнь зимой и противная бельевая резинка от варежек, что мама цепляла к петельке шубы. Резинка путалась в рукавах и нужно было приложить усилия, надевая шубу, чтобы резинка не мешала. Мешали жить и шапки, надетые одна на другую. Верхняя шапка кроличья досталась мне от старшей сестры. Как и варежки, меховую черную шапку фиксировала белая бельевая резинка, обвивая мою голову от подбородка до макушки. Резинка, от резких поворотов головы, соскакивала с шапки и больно била меня по носу… Однажды мама все же заметила, как сложна моя жизнь, и пришила наконец к шапке пуговицу вместо резинки. И все равно одеваться в садик, потом раздеваться, снова одеваться на прогулку и раздеваться после, для меня было мучительным и невыносимо нудным процессом.

Из яслей в саду у моря был Саша. Вместе с ним я пережила пятидневку в яслях. В моем втором саду Саша много баловался, и я вместе с ним. Однажды, воспитательница схватила непоседливого Сашу и собрала всех детей вокруг. Она держала Сашину голову боком, и говорила громко и угрожающе, что у каждого, кто балуется, будут такие же закрученные уши, как у Саши:

— Смотрите внимательно! Видите, какие у него уши?! Это потому, что он балуется и шумит!

Следом воспитательница приводила противоположный пример, обращая наше внимание на маленькие уши тихой девочки, поясняя при этом:

— Вот у неё красивые ушки, потому что она не балуется и не шумит!…

Мы всей нашей средней группой настороженно, почти в ужасе, разглядывали уши испуганного Саши, который стоял, как никогда смирно. Встревоженно мы спрашивали мнение воспитательницы об ушах каждого…

Саша был подавлен: с ним никто не хотел играть. А я долго изучала его уши, чужие, беседовала с ним о его беде, и старалась убедить, что с его ушами всё хорошо: они почти такие же, как у остальных детей, только чуть-чуть другие. После долгих разговоров Саша мне поверил, приободрился и мы снова стали радостно орать и бегать по группе.

За беготню воспитатели нас ругали и ставили в противоположные углы. Мы переглядывались через всю группу, но за это нас тоже ругали. Меня — вдвойне. Говорили: «Ты же девочка! Красивая, воспитанная, аккуратная! Зачем ты балуешься с Сашей?…»

Стоять в углу и испытывать стыд мне не нравилось, воспитатели ябедничали маме, поэтому приходилось уговаривать Сашу баловаться и бегать потише. Взамен он просил меня играть с ним в машинки. В основном это были гонки и аварии. Да, мой друг был чуток беспокойным. Зато, у него были голубые глаза как у папы. И фамилия интересная.

В этом садике многое отличалось от яслей. На горшки мы ходили отдельно от мальчиков. И это не казалось странным или тревожным до тех пор, пока Саша не пошёл на горшок один. Вне положенного времени. Закончив свои дела, он вышел в группу за помощью взрослых. Со спущенными колготками. Я смотрела на его растерянное лицо, а потом я увидела под его футболкой нечто, чем он отличался от меня и от всех кукол. Воспитательница подлетела и быстро унесла его к горшкам. А я осталась в задумчивости, перебирая всех пупсиков и кукол. Ни у одной куклы, ни у мальчиков с короткими волосами, ни у девочек с бантиками ничего не было между ног. Поэтому я решила, что с моим другом что-то не так.

Конец ознакомительного фрагмента.