Влюблённое зеркало. рассказы

Ирина Жадан

Сборник «Влюблённое зеркало» объединяет романтические рассказы, написанные легко, с мягким юмором и любовью. Персонажи, как утверждает автор, – самые обыкновенные. Однако они часто оказываться в различных обстоятельствах – как обыкновенных, так и довольно необычных. Доброта, полёт фантазии, немного мистики и жизнерадостность создают особую атмосферу на страницах сборника.

«Жди меня в пресветлом граде…»

«Давай, мой друг, с тобой поговорим.

Поговорим о чем-нибудь хорошем.

Сегодня я со временем не в ссоре,

оно нас терпеливо подождет.

Я десять тысяч раз скажу тебе,

что я люблю тебя.

Я не могу, мой друг, тебя обнять.

Здесь речи не идет о поцелуях.

Все, что осталось у меня, — лишь голос мой.

Он грустно-нежен, но не безнадежен.

Но будет время — только взгляд безмолвный

к тебе я обратить смогу украдкой.

Потом наступит время — только мысль

пошлю к тебе, тебя благословляя.

И будет время, что меня не станет.

Автор.

Поезд «Красная стрела» стальной иглой прошивал морозную ночь, оставив позади Москву. Далекий Петербург спал.

Марина проснулась от холода. Поезд стоял. В купе было темно. Она выглянула в окно. На станцию непохоже. Под зеленоватой луной светлело поле.

Чувствуя, что замерзает окончательно, Марина обмотала шею мохеровым шарфом, накинула пальто и села на своей нижней полке, на место номер один. Из коридора не доносилось ни звука. Немного погодя она надела шапку из диковинного зверя росомахи и отодвинула тяжелую скользящую дверь купе. Вагон тоже был первым после тепловоза. Марина, похлопывая варежками, заглянула в открытое купе проводника. Там было пусто. «Что за «Летучий голландец!», — подумала она.

Где-то хлопнула дверь. Марина прислушалась. Со стороны тепловоза уже явственно раздались быстрые шаги. Дверь в вагон клацнула, и вошел заспанный рыжий проводник. Увидев Марину, он, не дожидаясь вопроса, раздраженно ответил:

— Ну заснул он, заснул!

— Кто? — не поняла Марина.

Проводник поcмотрел на нее, как на таракана в солонке, и рявкнул:

— Машинист, кто!

У Марины внутри похолодело.

— Где мы находимся? — робко спросила она.

— До Бологого чуть не доехали, — он уже почти успокоился.

«Московский милый говорок», — подумала Марина и повернулась, чтобы уйти. Проводник, решив загладить грубость в начале беседы, сказал ей вслед миролюбиво:

— Заморозил все… Вы не волнуйтесь, скоро поедем.

Она сказала «угу», зарывшись носом в шарф, и пошла в свое купе.

Скоро поезд дернулся, как связанная лошадь; примерзшие колеса лязгнули и застучали все быстрее и быстрее. В Бологом под окнами слышны были топот, ругань и крики. Станционное начальство выяснило, что молодой машинист пьян. Срочно искали замену.

Под утро поезд, дав протяжный гудок, подошел к Петербургу. Медленно вполз на дальний путь и шумно дохнул мехами тормозов.

Марина не спеша вышла в безветренную зимнюю ночь, прошла всю длинную платформу и направилась к метро.

В пустой электричке предупредительный голос на каждой остановке сообщал: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»

«…Лесная», — услышала дремлющая с открытыми глазами Марина.

Была суббота. Одинокие шаги разбудили дежурного на станции; он поднял голову и почти сразу снова уронил ее на руки.

На улице уже было заметно приближение утра. Навстречу попадались люди; где-то слышались позывные «Маяка». Марина шла в студгородок, в университетскую гостиницу.

Небо понемногу светлело. В Петербурге Марине думалось стихами.

«…Идти рассеянно-небрежно

Среди домов, как башен снежных,

Туда, где высь алеет нежно

И отцветают фонари…»

Устроившись в гостинице, она поехала на кафедру. Слушание ее доклада наметили на конец недели. Завтра намечался совершенно свободный петербургский день.

С утра Марина отправилась в центр. Как обычно, вышла из метро на площади Восстания, где ее встретил бравый духовой оркестр, и пошла по Невскому, радуясь возвращению в любимый город. Судьба складывалась так, что последние восемь лет ее жизни были связаны с Петербургом.

«…Венецианские каналы,

И у дверей — слепые львы.

В окне на занавеси алой —

Тень от склоненной головы.

Высоких окон вид парадный,

И под окном — трамвай нескладный…

Молчит торжественный гранит,

И сфинкса тень на нем лежит.»

Привыкшая на своих степных просторах к далеким пешим прогулкам, Марина любили ходить по Петербургу одна, находя неизвестные еще уголки; словно открывая новые черты на знакомом и любимом лице.

Задумавшись, она дошла уже до Аничкова моста, невольно захваченная ритмом общего движения разноязычной и пестрой толпы. В чистом небе сверкало солнце. Морозный воздух теплел над оживленной улицей.

Оставив слева громадные крылья Казанского собора, она миновала Зимний и вышла к Адмиралтейству. Возвращаться не хотелось. Пройдя Дворцовый мост, Марина побрела вдоль набережной. Здесь было почти пустынно. На искристо-белом льду вдали виднелись паруса «Кронверка».

Военно-морской музей оказался закрытым. Ростральные колонны высились победно и внушительно.

С набережной заснеженные ступени сходили на усыпанный легким сухим снегом лед. Безмятежно сияло полуденное солнце.

Марина прошла по ступенькам вниз. Тут стала видна узкая тропинка, теряющаяся в перспективе далекого острова.

Марина посмотрела на цветущие игольчатым инеем кусты, на силуэт Петропавловской крепости вдали; ступила на лед, ничем не отличающийся от берега, и не спеша пошла по тропинке.

Дальше от берега звуки стихли; белая пустыня тишины окружила ее со всех сторон.

Вдруг среди безмолвия раздался звук, похожий на урчание большого зверя в подземелье. Почти сразу послышался тяжелый скрип, закончившийся треском: как будто огромный камень распался от сильного жара.

В темной водоворотно-сильной глубине под ногами, скрытой обманчиво сверкающим на солнце снегом, происходила борьба. Лед стонал и скрипел; казалось, тропика качается, словно канатный мостик. Марина остановилась.

Со стороны уже близкого слева «Кронверка» раздался крик. Марина, боясь отвести глаза от тропинки, медленно повернула голову. Из дверцы на корме кто-то, одетый во все белое, размахивал чем-то блестящим. «Кок с поварешкой, наверно», — бледно улыбнувшись, подумала Марина. Он что-то кричал, но слов не было слышно. Прикинув расстояние до «Кронверка» и глянув на близкую уже крепость, она двинулась на остров, заглушая стоны под ледяной коркой скрипом снега. Лед глухо отзывался ее шагам, словно ледяной помост. Уже были различимы камни крепости. На льду стояли тонконогие высокие таблички. Обойдя одну из них, она оглянулась и прочла: «Выходить на лед строго запрещается». «А входить?» Она чувствовала себя птицей, прилетевшей из безвоздушного проcтранства. На границе с берегом, словно горы битой стеклотары, высились громадные торосы. Прохода не было. Вернуться назад было невозможно. Обдирая руки и скользя, она стала карабкаться по беспорядочно нагроможденным острым кускам серого льда. Выбравшись на узкую полоску земли между крепостной стеной и торосами, она не представляла, как попадет в крепость. Сообразив, что где-то должен быть причал или хотя бы проход, она пошла по сползающей к воде узкой дорожке вокруг крепости. Действительно, скоро в стене показался просвет. В крепости прогуливались люди, слышались голоса экскурсоводов. Маленькая толпа во главе с девушкой в короткой шубке стояла напротив прохода. Увидев Марину, появившуюся со стороны непроходимой Невы, все обратили к ней недоуменные взгляды. Марина прошла сквозь толпу, стараясь не шуметь и как можно более походить на привидение.

«А может, я зря паниковала? Мороз сегодня хороший». Она беспечно вышла на мостик, по которому нормальные люди попадали в крепость, и посмотрела вниз.

Там, в широкой дымящейся паром полынье плавали шустрые разноцветные утки…

***

Доклад прошел хорошо. Рецензенты дали положительные отзывы. К воскресенью все основные дела были закончены. На будущей неделе оставалось зайти в отдел аспирантуры и встретиться с секретарем секции.

В воскресенье у Марины не было особого желания путешествовать по льду. Оставаться в шумной гостинице тоже не хотелось. Экскурсии по магазинам откладывались на последние дни, исходя из реального остатка средств.

Марина не спеша оделась, выпила чаю с ароматной булочкой. Маленькую кондитерскую она нашла еще в свой прошлый приезд.

В солнечном небе плавали белые кудрявые тучки. От Гостиного двора, зарешеченные арки которого делали его похожим на Колизей, она медленно пошла мимо выставки модернистских картин на улице. Двое ребят под гитару пели задиристые песни. На другой стороне на ступеньках отчаянно жестикулировал проповедник с микрофоном, в шнуре которого он все время путался. За сигналами машин проповедь его сливалась в бурный поток неразборчивых слов.

Марине хотелось тишины. У предварительных касс она свернула влево и почти сразу вышла к Исаакиевскому собору. На площади стояла вереница экскурсионных автобусов. Марина перешла площадь наискосок и пошла по длинной пустой улице с переходящими один в другой фасадами домов.

Бело-голубой храм сверкнул пятью золотыми куполами. Марина прошла сквозь заснеженный сквер с чугунными якорями на тумбах ограды. В храме было сумеречно и тепло. Над круглыми подсвечниками качались язычки густо поставленных свеч. Шла служба. Марина любила этот собор, найденный ею в одну из ее дальних прогулок.

Из алтаря вышли служители в сверкающих одеждах, с высокими горящими свечами. Священник в белоснежной, искрящейся радугой, митре стоял в алтаре. Огромного роста дьякон поднял орарь тремя перстами и громогласно возгласил ектению.

Косые лучи солнца из верхнего окна прояснились, выходя из светлого облака, и прорезали пространство под куполом. Засеребрились оклады. Из полумрака проступили резные кисти винограда на раме старинной иконы. Солнце и свечи слились в одно золотое сияние.

После службы Марина обошла знакомые иконы, прикладываясь к ним и всматриваясь в благодатные лики святых.

Шумно вошла экскурсия. Марина, неся в душе, как в маленькой чаше, незамутненное озерцо тишины, незаметно вышла в сквер. Солнце стояло почти над колокольней. Потом оно станет клониться к орлу, сидящему на высоком каменном памятнике погибшим морякам.

Почти одновременно с Мариной из храма вышла седая женщина в сером берете. Простая и вместе с тем благородная осанка выдавала коренную петербуржку.

— Простите, — обратилась она к Марине.

Марина повернулась к ней.

— Как, однако, жаль, когда люди приходят в храм, словно в музей, — не так ли?..

Марина сдержанно склонила голову.

— Приезжие… Совсем замучили: нигде нет от них покоя!.. Нас уже меньше осталось, чем этих чужеземцев.

Марина привыкла, что в Петербурге ее часто принимали за свою. Себе она объясняла это своей незаметностью, даже серостью. Жители северного края были просты без внешних эффектов, тогда как южане сразу бросались в глаза своей, часто безвкусной, яркостью. К тому же, за долгое время общения с любимым городом она невольно приняла на себя его отпечаток, и даже речью не выделялась из местных.

Глядя в глаза женщины, Марина легко улыбнулась:

— Должна Вас разочаровать: я приезжая.

Брови женщины поднялись, у нее вырвался чуть слышный вздох. Наконец, она улыбнулась в ответ:

— Извините. Но у Вас здесь родственники?

Конец ознакомительного фрагмента.