Эфир

Ирина Иваненко, 2022

Однажды глубоким дождливым вечером в один из старинных домов, стоящих на окраине далекого провинциального городка, постучался незнакомец. Он провел в доме ночь, а утром исчез, как и не бывало, растворившись в предрассветной дымке. С этого момента в мире начал разматываться клубок необъяснимых загадочных событий, связывающий разных людей в разные времена и способный изменить ход человеческой истории.

Глава 1

Где-то между Волгой и Уралом. Конец двадцатого века.

Маленький захолустный городок заливал дождь. Теплыми летними потоками хлестал он по каменным мостовым, одиноким деревьям и головам запоздалых прохожих. Уже сгустившиеся сумерки и загорающиеся фонари в преломлении водяных струй придавали улицам сказочный желто-блестящий облик.

Южная окраина городка, в которую, словно в мешок, напихали плотно прижимающиеся друг к другу дома трущобного вида, смотрела на мир многочисленными глазницами окон и была безмолвна и пуста. Среди этих оконных глаз по мокрым блестящим мостовым вверх, к центру города, тяжелой поступью шел старик.

Время от времени он останавливался и, прислоняясь к каменным стенам, придерживал себя за бок. Создавалось не совсем ясное впечатление: то ли он что-то искал, то ли ему раз за разом становилось плохо. С полей его когда-то добротной шляпы тонкими струйками стекала вода, а серое пальто уже отяжелело от дождя. В руках он держал коричневый, с потертостями, портфель и иногда с трепетом прижимал его к груди. Продвигаясь вверх по улице, старик приподнимался на цыпочки, заглядывал в теплые желтые окна и безуспешно старался что-то рассмотреть за плотным бархатом штор.

Наконец он замедлил ход.

Его остановил взгляд на широкую дубовую дверь с подпалинами, почерневшую от проливного дождя, массивное кольцо и три каменные ступеньки. Старик, будто что-то припоминая, начал медленно подниматься вверх по ступенькам к двери. Он потрогал шершавое влажное дерево, обвел пальцами толстое металлическое кольцо и задумался. Его красивое осунувшееся лицо с полупрозрачной, выцветшей серой радужкой глаз наполнилось светом. Он три раза ударил кольцом.

В эту же секунду за дверью что-то громыхнуло, будто этого стука ждали там целую вечность. Суетливый и дрожащий поворот ключа, скрип старинных дверных петель. На пороге оказалась женщина лет тридцати, сгорбленная, как старушка, укутанная в широкий махровый платок и держащая в руках тонкую яркую свечу.

— Я шла в погреб, — как будто ни к кому не обращаясь, начала женщина, — а тут стук. К нам уже давно никто не стучал. Пациенты заходят через соседний вход. Где вывеска.

Она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону, не отрывая жадного взгляда от лица странного гостя.

Старик снял шляпу, прижал ее к груди и слегка наклонился в почтительном приветствии. Хитрые струи дождя, огибая маленький козырек, стали поливать его седую голову.

— Кто вы? — спросила женщина.

— Вы не знаете меня. Я бывал здесь раньше, — очень молодым голосом ответил старик, еще раз поклонившись.

Женщина посмотрела внимательно и, стараясь показаться равнодушною, освободила дверной проём:

— Вы промокли, заходите, согрейтесь. Я сделаю для вас чай с травами.

Старик молча переступил порог.

В доме было несколько полутемных, но очень чистых комнат. Старинная добротная мебель, гобелены на стенах и большие желтые абажуры, украшенные изысканной бахромой, создавали теплый уют. Женщина задула свечу и поставила ее на стол в самой просторной комнате, куда провела старика. В углу, под абажуром, стояло приземистое широкое кресло. На нем сидела маленькая девочка, укрытая под самый подбородок разноцветным вязаным пледом, и смотрела на гостя болезненными большими глазами.

Старик поклонился и девочке. Она едва заметно улыбнулась в ответ. Женщина пригласила его присесть у камина, который потрескивал горящими дровами в другом углу комнаты.

— Располагайтесь. Вам нужно обсохнуть. И не переживайте, если что-то испачкаете, я приберу, — сказала она, пододвигая другое, легкое кресло к камину и, остановившись, добавила: — Согрею воду.

Старик присел. А женщина застыла между ним и камином, несмотря на свое обещание согреть воду. Будто выходя из задумчивости, она заговорила:

— Раньше здесь в каждой комнате был камин. А теперь остался только здесь. Очень уютно.

Она сделала долгую паузу, все так же задумчиво глядя на старика, и вдруг, встрепенувшись и торопливо выходя из комнаты, буркнула:

— Вода.

Старик остался наедине с молчащей девочкой. Жар камина уже через минуту начал высасывать из его мокрых штанин струйки теплого пара. Он наслаждался и даже на какое-то мгновение забыл, зачем он здесь.

Комната была просторной и очень уютной. Непонятно как сохранившуюся, еще дореволюционную мебель недавно перетягивали. Новая бледно-золотистая ткань на креслах и узком диване гармонировала с пыльно-розовым цветом стен и ярким цветочным узором нового же ковра, лежащего посередине комнаты. На нем, занимая четверть пространства комнаты, стоял круглый деревянный стол. Вокруг стола — четыре, с новой обивкой, стула. Два низких абажура, под одним из которых сидела девочка, не давали в комнату достаточно света. Однако им удавалось создавать атмосферу старинности и уюта. На противоположных друг от друга стенах, скрываясь в полумраке, висели две гобеленовые картины. Одна из них, в золоченой раме, изображала пышных кудрявых детей, сидящих у пруда и играющих с кувшинками. На второй, в такой же золоченой раме, красовалась буддийская пагода, приютившаяся под скалой и водопадом и утопающая в зелени. И в самом темном и далеком углу комнаты между двух украшенных бархатом окон висел небольшой рисунок, обрамленный тонкой коричневой рамой и спрятанный под стеклом. Старик взглянул на него только мельком и коротко вздохнул. На рисунке был изображен силуэт красивого человека в черной одежде, с зачесанными назад и собранными в маленький хвост волосами.

Томная тишина комнаты была прервана возней и шепотом, послышавшимися из коридора:

— Зачем? А что если это не он?

— А что если он? А? Ты подумал об этом? Мы столько лет ждали…

— Я не знаю…

— Я знаю. Я видела. Давай попробуем.

Глубокий вздох. Пауза.

— Хорошо. Пойдем.

В комнату вошли все та же женщина и мужчина. Старик начал было вставать, но женщина остановила его жестом.

— Отдыхайте. Это мой супруг — Арсений. Мы будем ужинать.

Старик промолчал и кивнул.

Арсений сел за стол. Девочка продолжала безразлично и отстраненно смотреть сквозь комнату. Ее большие болезненные глаза поблескивающие над вязаным пледом, казалось, жили отдельной жизнью и имели силы без труда заглядывать в потусторонние миры. Женщина передвигалась по комнате шаркающими шагами, иногда выходя в пустую тишину коридора, и собирала на стол. Камин потрескивал, не обращая внимания ни на кого и наполняя происходящее простотой.

— Я врач, — неожиданно сказал Арсений, проведя тонкими аристократическими пальцами по коротко остриженным густым волосам.

Несмотря на строгую и гордую осанку, он производил очень располагающее впечатление.

Старик встрепенулся:

— Это видно, — быстро ответил он.

— Этот дом мы наследуем по мужской линии, начиная от прадеда. Вы бывали здесь раньше?

— Я? — рассеянно переспросил старик и тут же вздрогнул от звона бьющейся посуды.

Женщина уронила кувшин.

Арсений, присматриваясь к реакции старика, не сразу обернулся к жене. Однако лицо гостя не выражало ничего, кроме внимания. И они продолжили. Продолжили игру.

Пока женщина собирала осколки разбитого кувшина, Арсений разложил по тарелкам уже стоящее на столе жаркое: овощи, молодой картофель и крупные куски мяса. Жестом он пригласил к столу старика. Тот, прижав руку к груди, наклонился в очередной раз и сел вместе с хозяевами.

Они ели молча. Не ела только девочка, сидящая под пледом. Она все так же продолжала смотреть своими болезненными глазами и молчала. Старику было очень вкусно. Он раздавливал вилкой маленькие картофелины, мусолил их по тарелке, смешивая с мягкими овощами, и, подставляя под вилку ладонь пригоршней, благодарно ел. Так ели бы детки, которые только научились аккуратно кушать и, чтобы порадовать родителей, старались не проронить ни одной капли. Мясо он не резал ножом, а все так же благодарно и даже бережно отбирал волокна от больших кусков и отправлял их в рот. Только в конце ужина женщина заговорила. Она стала рассказывать медленно. Всем и никому одновременно. Перебирая и правильно составляя слова в своей голове.

— У нас есть летний сад. Он во дворе. Я могу показать вам после ужина, вечером там особенно красиво. Хотя… Сейчас уже темно… Много лет назад на месте этого сада был дом. Туда привозили умирать тяжелобольных пациентов. За этим домом ухаживал прадед Арсения. И за людьми тоже. Он был врач. Но врачевать не получалось. Люди умирали в мучениях. Болезни съедали их. Живьем.

На этих словах женщина запнулась и, склонив голову, тихо заплакала.

— Как вас зовут? — едва слышно спросил старик, протягивая к ней через стол руку и легонько касаясь локтя.

— Тамара.

Он присмотрелся, и в сердце сильно кольнуло знакомым образом. Молодая женщина, одетая в старушечью одежду и передвигающаяся старушечьей поступью. Когда-то он уже видел такое, только наоборот. Но красоту было не скрыть: длинные, с широкими завитками, русые волосы, собранные в хвост на затылке, черные глаза на белом мраморном лице, затягивающие, как два глубоких колодца и тонкие черты скул, губ и носа. Мифическая богиня, спрятавшая себя в лохмотья.

Она смотрела перед собой и давила подушечками пальцев в стол так сильно, что белели ногтевые пластины.

Молчание нарушил Арсений.

— Тогда здесь еще не было города. Только место, где умирали люди, — он внимательно посмотрел на старика, невольно затягивая паузу. — Так вот, однажды ночью в дверь этого дома постучали. Человек, который пришел той ночью, вымок под проливным дождем и очень замерз. Мой прадед согрел и накормил его. Мой прадед был заботлив и гостеприимен. Человек остался ночевать. А утром. Утром…

Арсений не договорил.

В этот момент, прерывая начавшийся рассказ, резко и громко стала закашливаться девочка, проявив себя первый раз за вечер.

Хватая ртом воздух и задыхаясь от удушающего кашля, она судорожно тряслась и держалась за подлокотники кресла. Арсений вскочил с места и, придерживая малышку то за подбородок, то за плечи, подносил к ее носу пузырек с пахучей эфирной жидкостью. Едва ли это помогало девочке. Она кашляла все глубже и надрывнее.

Тамара не шевелилась, она смотрела на свои сложенные на столе руки. Старик смотрел на Тамару. Арсений заученными движениями облегчал, как мог, страдания девочки, пока кашель не стал затухать. Измученное приступом сухое тело все еще продолжало вздрагивать и выталкивать из себя всхлипывающие звуки, когда старик заговорил.

— Я знаю. Но вы не совсем понимаете. Здесь не все зависит от меня.

Он говорил очень медленно, обдумывая каждое слово. Тамара с первой же фразы встрепенулась как от глубокого сна и впилась в старика ожившими черными глазами. Матовое лицо в одно мгновение залилось жаром, а дрожащий рот что-то прошептал. Старик, не глядя на нее, покачал головой. В эту секунду женщина, как полыхающий язык пламени, сорвалась со своего места и бросилась к его ногам. Обхватив их и уперев подбородок в колени, она старалась поймать молитвенными глазами ускользающий взгляд. Старик не выдержал и посмотрел на нее.

— Хорошо. Я вернусь послезавтра. Я ничего не обещаю. Вы понимаете?

— Да, — благодарно прошептала женщина и разжала руки.

Арсений стоял все это время рядом с девочкой. Его высокая фигура, только до груди освещенная светом низкой лампы, не дрогнула ни разу. И никому в полумраке не были видны его блестящие от слез глаза.

— Я очень давно не ел так вкусно. Спасибо вам. Не провожайте меня, я сам…

Старик осторожно обошел сидящую у его ног Тамару, обернулся из дверного проема на девочку, которая уже начала дремать, и вышел. Последнее, что ему запомнилось в теплой абажурной комнате, — тонкие полоски запекшейся крови в уголках детского бесцветного рта.

Оказавшись на крыльце, старик замер. Темно-желтая после дождя улица поднимала невидимый теплый пар от своих мостовых. Чистый воздух наполнялся стрекотанием редких садовых сверчков. Над городком загорались спрятанные в фонарном свете звезды. Старик запрокинул голову к небу, и его фигура начала медленно растворяться в колышущемся воздухе. Она становилась все белее и прозрачнее, пока не исчезла совсем.

Будто его и не было.

И только забытый у камина портфель остался немым свидетелем его посещения.