Ничья

Ирина Мартова (2022)

У каждого человека есть своя душевная травма. Герои книги Ирины Мартовой «Ничья» — не исключение. Автор откровенно показывает реальные проблемы сегодняшнего дня и психологические травмы, с которыми сталкиваются наши современники. Елизавета, синеглазая учительница, много хлебнула горя и до сих пор таит обиду на мать, которая лишила ее счастливого детства. Ольга, соседка и подруга Елизаветы, после смерти мужа одна растит троих детей и ухаживает за больной свекровью… Степан, беженец из Донбасса, потерял свою жену и ее сестру, и теперь воспитывает двоих своих и двоих детей погибшей родственницы. Арсений, майор полиции, в детстве потерял отца, и теперь продолжает его дело, не думая о личной жизни. Жизнь сводит этих людей вместе, испытывая на доброту и понимание, на прощение и любовь. Они бросаются на помощь Елизавете, когда та узнает из предсмертного письма матери такое, что переворачивает всю ее жизнь вверх тормашками. Просто знакомые и друзья, они становятся поистине родными людьми. Это помогает им преодолеть трудности и сохранить позитивный настрой в непростых жизненных ситуациях.

Глава 11

Сиреневый май бушевал вовсю. Солнце, перевалив полуденную черту, решило передохнуть и скрылось за легкими облаками, наплывающими из-за реки. Сразу стало прохладнее.

Степан, вот уже больше месяца обживающий новый дом, присел, наконец, передохнуть. С раннего утра он красил ставни, обновляя потрескавшуюся и осыпавшуюся от времени краску.

С трудом разогнув спину, мужчина с удовольствием оглядел плод своих трудов. Ставни, покрытые светлой краской, словно оделись в кружева. Их резные узорчатые края будто ожили, вернув первоначальную красоту. Любуясь проделанной работой, Степан и не заметил, как рядышком на лавочку присел Макар, старший сын.

— Ты чего, пап?

— Да вот смотрю, какая красота получается. Нравится?

— Ага.

— Ну, а вообще, как тебе тут, Макарушка? — Степан любовно оглядел сына. — Ничего? Обживаешься?

Тринадцатилетний Макар, очень похожий на отца, пожал плечами.

— Да вроде ничего. Привыкаю.

— И тебе тяжело на новом месте?

— Да нет. Просто по маме скучаю, — голос у сына дрогнул. — Плохо без нее.

— Это да, — мужчина обнял сына за плечи, прижал к себе. — И мне плохо. Очень трудно, сынок.

— Если что-то надо помогать, ты скажи, — Макар взмахнул повлажневшими ресницами. — Я сделаю.

— Нет, сынок, пока ничего не надо. Ты за Сережкой присматривай, он ведь младший из нас. Ему тем более мамы не хватает. Вот со следующей недели в детский сад оформим его, всем легче станет.

— Нас здесь никто не знает, все смотрят, спрашивают, — вздохнул Макар.

— Ничего, Макарушка, время пройдет, познакомимся. Что ж поделаешь? Надо устраиваться, жить дальше. Привыкнем. Вон какой дом у нас, нравится?

— Ага. Большой, — Макар улыбнулся. — Девчонки там полы моют, а Сережка носится по мокрому. Не слушает никого.

Сережка, шестилетний племянник Степана, сын погибшей сестры, рос шаловливым и непоседливым. Он то и дело норовил то влезть в собачью будку, то заглянуть в колодец, то прихватить топор. Степан, опасаясь беды, так и ходил за ним, но иногда, занявшись работой, терял мальчишку из виду, и тогда Сережка, получив свободу, отрывался вовсю! Он уже успел побывать на речке, перезнакомился со всеми мужиками, которые удили там рыбу. Ухитрился поссориться с Лизой, своей старшей сестрой, стащив у нее тетрадь и разрисовав ее большими бабочками. Сумел взять без спросу спички и разжег за сараем костер из прошлогодних веток и обрывков старых газет, валяющихся в подполе. За все его проделки Степану приходилось не раз извиняться перед соседями.

Маленький непоседа не давал спуску местным кошкам, гонял голубей с гусями и мечтал о собственном курятнике.

Он так и заявил Степану:

— Дядь Степ, а давай кур купим.

— Ну, парочку можно купить, конечно, — Степан задумчиво пожал плечами. — А зачем?

— Как парочку? Надо штук тридцать, — заявил неугомонный Сережка. — Представляешь, сколько они нам яиц принесут?

— Да мы столько яиц всем селом не съедим, — захохотал Степан. — Зачем столько?

— Продавать будем!

— Ах, ты мой коммерсант, — Степан ласково потрепал малыша по голове. — Там видно будет.

Остальные дети не доставляли Степану хлопот. Уставшие от переживаний и трудностей переезда, они потихоньку привыкали к новой размеренной сельской жизни, присматривались к людям, прислушивались, приглядывались, приживались.

Одиннадцатилетняя Настена и восьмилетняя Лиза и раньше очень дружившие, теперь и вовсе стали не разлей вода: повсюду ходили вместе, менялись вещами, которых пока оказалось немного, даже полы в доме мыли вдвоем, попеременно пользуясь одной тряпкой.

В общем, жизнь, конечно, налаживалась.

Потихонечку, полегонечку и Степан привыкал к сельчанам, учился понимать их язык, непонятные обычаи и традиции. Ему нравились эти открытые и приветливые люди, которые, узнав, что беженцам выделили дом за перекрестком, потянулись к ним нескончаемой вереницей.

Кто-то принес новый тулуп, кто-то табурет, скатерть, половник. Одна женщина с дальней улицы притащила две подушки, другая привезла на тележке с десяток трехлитровых банок с помидорами, огурцами и перцами. Соседка справа подарила большое лоскутное одеяло, вторая — банку меда.

Живущий за перекрестком мужчина приехал на машине и, не спрашиваясь, стал заносить в дом телевизор.

— Ты не смотри, Степан, что он не новый. Ему только года три. Показывает отлично. Это ж не дело, когда четверо детей, а телевизора нет.

Степану, глядя на все это, хотелось плакать. Он представить не мог, что сельчане, и сами живущие небогато, так встретят его, совершенно чужого человека. А теперь, видя их бескорыстие, доброту и отзывчивость, ему хотелось всех обнять, каждому поклониться в ноги и пожать руку.

Но люди шли к нему не ради благодарности. Они шли просто помочь. Побуждаемые извечным русским милосердием, неистребимым стремлением делать добро, они бескорыстно помогали попавшему в беду Степану, не ожидая награды или признательности. Наполненные сочувствием, люди шли и шли, торопясь помочь, поддержать, спасти. И этот душевный порыв, эта сердечная щедрость и готовность прийти на помощь так поразили Степана и его детей, что они, проводив очередного гостя, долго молчали, пораженные происходящим.

Закончив с покраской ставен, Степан блаженствовал, любуясь получившейся красотой. Задумавшись, он даже не заметил, как открылась калитка.

— Хозяин, можно? — раздался женский голос.

Вздрогнув от неожиданности, мужчина обернулся.

— Конечно! Проходите!

У ворот стояла Елизавета, но пришла она не одна.

— Ого! Сколько вас! — Степан ахнул от удивления.

— Вот так у нас принимают новых жителей, — довольно произнесла Елизавета. — Знакомьтесь, Степан, это ученицы двух девятых классов, которые, прошу обратить внимание, добровольно изъявили желание после уроков вам помочь. Двор убрать. Ну, и не только двор, конечно. Мы все умеем, правда, девочки?

Школьницы засмеялись, загалдели, заторопились.

— Ой, девчонки, — растерялся Степан. — у меня и веников-то столько нет. У нас пока все по одному: тряпка одна, веник один, лопата одна.

Елизавета лукаво глянула на него и подмигнула свои ученицам.

— Мы и это предполагали, потому у нас все с собой.

Девочки расступились, и Степану открылось то, что сразу он и не заметил. Возле ворот лежали несколько веников, грабли, две лопаты, совки, несколько ведер, тряпки, две швабры и даже крошечный пульверизатор для опрыскивания деревьев.

— Пульверизатор мы заберем, он школьный, — рассмеялась Елизавета. — А все остальное, если хотите, можем оставить. Завхоз разрешил. Это подарок школы.

— Неудобно как-то.

— Показывайте, что делать, — радостно загалдели школьницы. — Где у вас тут можно воды набрать?

И что тут началось! Девчонки разделились на группы и разошлись по разным местам. Одни мыли окна в доме, вторые — полы, третьи мели и чистили двор, четвертые очищали давно заброшенные грядки от камней и остатков сухой травы. Пульверизатор, правда, не понадобился, он так и остался одиноко лежать у ворот.

Елизавета тоже взялась было за тряпку, но девчонки, обожающие ее, тут же тряпку забрали.

— Елизавета Алексеевна, отдайте! Нас так много — работы всем не хватает. Так что вы не в счет сегодня!

— Может, я тогда на кухне уборкой займусь? — Елизавета глянула на Степана.

— Нет, прошу вас, — тот смущенно потупился. — У меня за этот месяц руки до кухни так и не дошли, там не очень чисто. Не смущайте меня.

— Я здесь как раз для того, чтобы вам помочь. Если стесняетесь, не ходите со мной.

Она прошла на кухню, огляделась и засучила рукава. Сняла с поток кастрюли, вытащила содержимое из ящиков стола и буфета, взобралась на табурет и стала мыть плафоны люстры. Потом отодвинула стол и взялась за плинтусы.

— Давайте я помогу, — растерянно ходил за ней по пятам Степан. — Подождите, я отодвину. Позвольте мне.

В конце концов Елизавета вышла из себя.

— Так, Степан, идите-ка на улицу. Посмотрите, как помощницы наши справляются. Думаю, им ваша помощь нужнее.

На кухню осторожно вошла светловолосая девочка. Она робко сделала несколько шагов, прижалась спиной к стене и замерла, глядя на Елизавету. Женщина, почувствовав ее взгляд, обернулась и ласково улыбнулась.

— Лизонька, ты где пропадала? А мы тут порядок наводим.

Девочка, стесняясь, опустила голову. Елизавета подошла к ней, и, вытерев руки о фартук, обняла за плечи.

— Будешь мне помогать?

— А можно? — Лиза вспыхнула радостью.

— Ну, конечно, мне как раз такая маленькая помощница и нужна. Вот, смотри. Видишь, какие узкие полочки в буфете? Туда моя рука не пролазит, а твоя как раз достанет до самого донышка. Бери тряпку и начинай. Только не пропускай ничего, чтобы грязь нигде не осталась.

Девочка взялась за работу, сияя от счастья.

Работа кипела часа три-четыре. Когда воздух стал синеть, и легкие сумерки принесли с реки влажную прохладу, Елизавета собрала девочек возле дома.

— Все, милые мои помощницы, на сегодня хватит. Расходимся по домам, вы сегодня потрудились на славу, очень помогли человеку. Всем вам спасибо!

Степан взволнованно выступил вперед и трогательно поклонился.

— Ой, сто раз спасибо! Даже нет слов, не знаю, как вас благодарить. Не ожидал я такого и до сих пор поверить не могу. Приходите к нам в любое время, мои ребятишки и я всегда вам рады.

Когда девчонки шумной гурьбой выкатились за ворота, Елизавета оглянулась.

— Я, Степан, насчет Лизоньки хочу поговорить. Разрешите ей приходить ко мне в гости, я здесь недалеко живу, вон там… В самом конце улицы. Прямо у околицы. Мне кажется, девочке полезно общение. Я ее многому научу.

— Лиза — дочь моей погибшей сестры, — замялся Степан. — Теперь, конечно, она моя дочь, но тоскует без матери. Боюсь, девочка сейчас привыкнет к вам, привяжется, полюбит. А потом, когда вы не захотите или не сможете уделять ей время, будет страдать. Это жизнь, я понимаю. Сейчас у вас есть настроение, вы нам помогаете, а потом появятся другие дела, другие заботы. А девочка будет переживать.

— Степан, вы не знаете меня. Поэтому так говорите. Я тоже многое пережила, столько, что другому человеку и представить трудно. Я не подведу вас и не обижу Лизу. Позвольте нам общаться. Да и нельзя ее изолировать. Наоборот, пусть знакомится, дружит, ходит в гости.

— Ну, что ж. Хорошо. У вас в селе, видно, упрямство — общая черта.

— И это не самое плохое качество, — рассмеялась Елизавета. — Помогает преодолевать трудности.

Она, попрощавшись, вышла за калитку, а он все смотрел и смотрел ей вслед, удивляясь простоте и естественности здешней жизни.