Пётр – внук Петра. Исторический роман

Ирина Павлычева

Гремит на всю российскую столицу грандиозный праздник – помолвка юного императора Петра II с дочерью светлейшего князя Меншикова. Неужели многоопытный помощник Петра I не слышит в ударах литавр гром, что рокочет над его головой? Неужели не понимает, что эта помолвка может отправить его в изгнание?

ГЛАВА ХIII

Елизавета была рада появлению дочерей светлейшего, княжон Меншиковых. Если бы не они, ей бы не весть сколько приходилось выдерживать матримониальный натиск племянника.

— Ваше высочество, Ваша светлость, прошу, я счастлива вас видеть в добром здравии и расположении духа, — искренне произнесла она.

— Мы пришли отдать вам ваш вчерашний визит. Как здоровье, цесаревна? — церемонно ответила Мария.

— Здорова, здорова, благодарствуйте, прошу вас располагайтесь, княжны. Александра, я вижу, ты оживлена! Есть приятные новости? — по—прежнему легко и приветливо вела разговор Елизавета.

— Для меня — очень! — не стала таиться Александра.

— Секрет? — спросила цесаревна.

— Нет, впрочем, отец велел пока широко не разглашать. Вы помните принца Ангальт—Дессауского, что давеча гостил при дворе? — с удовольствием рассказывала княжна Саша.

— Разумеется, милый юноша, — подзадоривала Елизавета, догадавшись, к чему клонится речь.

— Так вот. Он сделал мне предложение через послов, и мой отец склонен согласиться, — наконец, договорила Александра.

— Тебе он нравится? — спросила Елизавета.

Александра призналась честно:

— Кажется, да.

— Тогда просите с Марией, чтоб отец ваш непременно дал свое согласие, что может быть лучше, если нравится, — с многоопытным видом заявила Лиза.

— Вот именно. Поздравляю вас, княжна, — вставил Петр, который перестал надеяться, что выдержка позволит ему переждать визит княжон. — Однако, мне пора. Извините, дела!

И Петр быстро раскланялся и вышел. Мария, которая и с самого начала не имела веселого вида, помрачнела пуще. Она была равнодушна к Петру и, наверное, любовь или даже выраженная симпатия к ней с его стороны беспокоила бы ее и огорчала. Она была глубоко убеждена, что они никогда не поженятся и совершенно не стремилась к браку. Но то подчеркнутое пренебрежение, даже отвращение к ней, которые царь демонстрировал явственнее и явственнее с каждым днем, а теперь и часом, задевало и пугало ее.

— Что сурова, государыня? — обратилась Елизавета к Марии, чтобы вовлечь ее в разговор.

— Радоваться нечему, — ответила та.

— Смотри, женихи хмурых невест не любят, — сказала Елизавета и сама собой осталась недовольна. Она прекрасно понимала состояние Марии. Знала, откуда оно проистекает и зачем—то задевала государеву невесту, хотя она ничем не заслужила того.

— Верно говоришь, великая княжна, не любят. Кстати, о женихах. Батюшка велел узнать у тебя, что ты решила, — проговорила Мария столь ровным и равнодушным тоном, что казалось, что она находится в каком—то забытьи.

— Насчет чего? — искренне не поняла Елизавета.

— Насчет предложения, — по—прежнему безразличным голосом продолжала Мария.

— Какого предложения? — начиная догадываться, но не желая подавать вида, удивлялась великая княжна.

— Лиза, нечто ты не помнишь? Батюшка передавал тебе предложение принца Прусского, — не выдержала более эмоциональная Александра Александровна.

— Какое еще предложение? — не сдавалась Елизавета.

— Да ты претворяешься, Лизонька! — догадалась Александра.

— И не думаю, — держалась своей линии цесаревна.

Марии надоели словопрения:

— Ах, Господи, принц прусский предлагал тебе руку и сердце, батюшка говорил тебе при мне, неужели ты запамятовала.

— Помню, только я всерьез не приняла, вот и не сообразила, о чем вы, — вывернулась Елизавета.

— Все совершенно серьезно, цесаревна, — держа за чистую монету происходящее, вставила Александра.

— Ну раз так, дорогие мои, передайте своему батюшке, светлейшему нашему князю Александру Даниловичу, что дело не подходящее, — решительно заявила Елизавета.

— Отчего? Все же принц Прусский.., — без интереса спросила Александра.

— Хотя бы от того, что прусский, не русский. На чужой стороне я с тоски угасну. Я знаю, дорогие мои, что иные люди желали бы спровадить меня отсюда подале и поскорее. Да я—то уезжать не намерена. Так что, мои ясочки, передайте своему батюшке, что благодарна я ему за заботу, но пусть не ищет мне больше женихов. Всё одно теперь замуж не выйду. Был у меня жених, да Бог взял, значит, не судьба, — отчеканила Елизавета.

Действительно, не так давно епископ Любский, по завещанию имперартицы Екатерины назначенный в женихи Елизавете, и выписанный в Россию Меншиковым, на пути в Санкт—Петербург скончался. Елизавета, практически не знавшая суженого, отнеслась к его смерти спокойно, но получила способ отказывать ежедневно (стараниями светлейшего) возникающим искателям ее руки.

— Передадим, Лиза, а теперь нам пора, — ровным тоном начала прощаться Мария.

— Вечером увидимся, — радостно намекнула на ожидаемое вечером событие Александра.

И сестры начали делать прощальные реверансы.

— Идите, идите, княжны, любезные мои! Мария не унывай! Прощайте пока. До вечера, надеюсь, он у нас выдастся приятным, — проговаривала прощальные фразы Елизавета, тоже приседая.

Когда за княжнами Меншиковыми закрылась дверь, Елизавета опустилась в кресло и задумалась. «Неладно, неладно… И что людям не живется спокойно. Марию мучают, Петрушу мучают, меня мучают и ещё многих, многих, многих… и все светлейший, ему и своих—то собственных детей не жалко! Он нам всем обидчик, как ни крути. И что ему неймется? Вроде последнее время чуть потише стал? Хотя быть такого не может! А его тронешь, пострадает и семья. Петруша сердит на Марию, да и я напускаюсь, а ежели на нее чуть внимательнее посмотреть, разве не видно, что несладко ей, ох, как несладко. А могла бы жить, да радоваться, если бы оставили ее в покое, а—то вон, как над ней мудруют! Неладно, неладно» — размышляла княжна.

Ее раздумья перебила Наталья Алексеевна. Она тихо вошла и робко спросила:

— Можно к тебе, Лиза?

— Ещё спрашиваешь, милости прошу, Наташенька.

— Ушли? — уточнила Наталья.

— Ушли. А ты вроде осунулась, устала, поди, в хлопотах к балу. Посиди, — предложила Елизавета, которой и вправду Наташин вид сегодня не понравился.

— Плохо спала я, Лиза, кашель мешал, беспокойство томило, — пожаловалась та.

— Господи! О чем тебе—то тревожиться? Родная и любимая сестра государя! — воскликнула Елизавета и снова подумала: ” Вот уж, действительно, что людям не живется…»

— О том и тревожусь. Перед сном с нашим воспитателем, Андреем Ивановичем, поговорила, он тоже неспокоен.

— Ну его, этого Остермана, вечно скуку наведет, — буркнула тетушка.

Елизавета не любила Остермана, не доверяла ему, подозревала в неискренности, хитрости, интриганстве, двурушничестве, неблагодарности, жестокости, даже в подлости и во многом была права, но мало кто, кроме нее, видел Остермана столь ясно.

— Нет, Лиза, он — хороший, добрый, я ему верю, он искренне любит нас, — возражала ей племянница.

— Вас с Петей — возможно, только не меня, — отрезала Елизавета.

— А я светлейшему не верю, боюсь его… — продолжала Наташа.

— Ну, бояться—то нечего, — ободрила Лиза.

— Тиранит он брата. Навязал в невесты свою дочь… Петруша так этим мучается!.. Отвести бы Меншиковых! — мечтала государева сестра.

— С одной стороны, оно так, но не станет Меншиковых, появятся другие, а будет ли лучше? — умерила энтузиазм Натальи ее собеседница.

— Я уж об этом подумала. Боюсь, без Меншиковых подберутся к Пете Долгорукие, через Ивана, а они тоже надежды не вселяют. Да и сам Иван, я слыхала, беспутную жизнь ведет, даже пить начал, ты что—нибудь слышала?

— Ничего особенного, — не желая повторять многочисленные сплетни про Ивана, уклонилась Елизавета.

Наталья поняла, настаивать не стала и вдруг заговорила с отчаяньем:

— Что делать, что делать? Освободить бы Петю, хоть от невесты постылой! Для него я на все готова и Меншиковых низвергнуть, и Долгоруких отмести. Только бы не мучили его. Только бы жил он в покое и в радости. Никому его не дам в обиду. Но чувствую, не долго мне жить осталось.

— Что за мысли, Наташа, отчего? — недоумевала Елизавета.

Наталья отвечала непрямо:

— Андрей Иванович говорит, большие дела нужно делать осторожно и медленно. А мне нужно поскорее, боюсь не успеть.

— Да ты что, право, заладила, прекрати, — возмутилась Елизавета. (Она с детства привыкла слышать, что Наташа здоровьем некрепка, но та благополучно жила и даже нечасто болела, поэтому опаска за нее понемногу прошла.) — А с Меншиковыми мы разберемся, не горюй!

— Да, надежда есть. Петенька силу наберёт. Позавчера он ребенком был, а вчера стал императором. Теперь он Меншикову не поддастся, — подхватила тетушкин энтузиазм Наталья.

— Дай то Бог, дай то Бог, и довольно про скучные дела. Взбодрись и будь вечером повеселей. Петруша так хочет развлечься. Постарайся, ради него. Поди, приляг, отдохни немного и начинай собираться. Смотри, чтоб на бале всех милее была! — наставляла Елизавета.

— Спасибо тебе, Лиза, на добром слове, ты — хорошая, хотя иногда мне кажется…

Елизавета не стала дослушивать:

— Иногда тебе кажется, потому что ты маленькая, глупенькая и ревнуешь всех к брату понапрасну. Ступай, ступай…

— Прощай пока, — кланялась Наталья в дверях.

— С Богом, с Богом, — повторяла Елизавета, провожая племянницу.

Елизавете хотелось побыть одной. «А—то кто ни придет, всяк со своей хандрой. А мне самой несладко, но никому дела нет. Как после этого не станешь ценить Бутурлина: никогда не жалуется, не ноет, ничего не требует, всегда в спокойном, ровном настроении, а если видит, что меня подбодрить нужно, каждый раз найдется… Знаю, Меншиков мне его специально подсунул, чтоб Петруша ревновал и рассорился со мной, и все идет по его плану, как ни досадно, но Бутурлин тут не при чем, и мне он удобный и приятный компаньон… Однако, к сборам, — остановила свои размышления Лиза и позвала, чтобы помогали переодеваться.