Помни имена детей своих… Сборник рассказов

Ирина Силецкая

Дорогие мои друзья!Я хотела бы, чтобы каждый, читая мои рассказы, побылсам с собой наедине, прислушался к своему сердцу, вспомнил что-то, что всегдаглубоко и надежно прятал в себе, загоняя в самые дальние уголки души… Не бойтесь сказать себе правду, не бойтесь вспомнить то, что тяжело вспоминать. Человеческие чувства – это неизведанный, захватывающий мир, погружаясь в который, сложно остаться равнодушным. Почитайте, подумайте, вспомните, постарайтесь понять, простить и быть добрее друг к другу…

Помни имена детей своих

Ленка хорошо помнила, как началась война. Отец служил в Красной армии офицером. Должность его называлась очень красиво и загадочно — пиротехник. Он заведовал вооружением в воинской части в небольшом приграничном городке Старый Самбор на границе с Польшей. То, что скоро начнётся война, знали все. Ещё в мае в городке появились странные приезжие, они селились в гостиницах, в частном секторе, ничем не занимались, слонялись по улицам и рынкам, высматривали, вынюхивали, затевали странные провокационные разговоры о будущей войне.

Ленка весело шагала домой и ела мороженое. Ей было девять лет, она заканчивала второй класс. Май гнал по улицам облака белого яблоневого цвета, солнце начинало припекать. Симпатичная кареглазая брюнетка, с курносым задорным носом, смешливая, умная и симпатичная, она уже тогда нравилась мальчишкам — одноклассникам. Вот и сейчас на рынке она встретила парнишку из параллельного класса, и он угостил её мороженым. Проходя мимо небольшого рынка, она увидела толпу людей.

— Эй, девочка! Поди-ка сюда! Хочешь, как артистка, выступать? — окликнул её мужчина средних лет.

— Да… Хочу, как артистка, — подходя, оробела Ленка.

— Вот становись на ящик. Это сцена. И громко-громко повторяй за мной стихи. Хорошо?

— Да…

Ленку подняли и поставили на импровизированную сцену, и она начала выступать.

— Внимание, внимание,

На нас идет Германия!

Нам немец нипочем,

Воюем кирпичом! — во все горло орала она, а толпа гоготала.

— Ещё! Ещё! Браво! — кричала толпа, и она опять и опять повторяла подсказанные ей стихи.

— Милиция! Бежим! — раздались крики, и толпа мгновенно рассосалась, а Ленку уже снимали с ящика милиционеры.

— Ты чья такая, артистка? Ты хоть понимаешь, что говоришь тут? Кто тебя научил этому? Где живёшь? — спрашивал милиционер.

Ленка не на шутку испугалась, даже перепутала свой адрес. Когда всё же выяснили, где она живёт, её отвезли домой.

— Забирайте свою дочку. Читала стихи провокационного содержания на рынке. Следите за детьми. Её счастье, что лет ей мало и отец — офицер, — сказал матери милиционер, передавая Ленку с рук на руки.

Когда за ним захлопнулась дверь, Ленка получила от матери неслабую затрещину:

— Сколько раз говорила, что время опасное сейчас? Чтобы со школы прямиком домой! Смотри, сколько лазутчиков в городе! Смотри, как опасно! Марш на кухню обедать и за уроки!

Ленка бросилась в ванную, вымыла руки, шмыгнула на кухню и через час уже спала, сидя за столом над открытыми тетрадками.

Учиться она не любила. Это было скучным занятием. Другое дело гулять во дворе… Но мать не разрешала. У неё было ещё две младших дочери, и ей нужна была помощь — погулять с младшими, покормить их. А Ленка, зная, что её тут же заставят помогать по дому, старалась как можно позже появляться дома, мотивируя это дополнительными занятиями. Нагулявшись с подружками и набегавшись, она, придя домой и поев, тут же засыпала, так и не выучив уроков на завтра. Начинались каникулы, приходилось чаще бывать дома, и Ленка искала любой повод вырваться из дома к подружкам.

И вот внезапно каникулы закончились, не начавшись, а с ними и её детство… Все проснулись рано утром от рёва низко летящих самолётов, кинулись к окнам, заплакала младшая сестрёнка Лариса. Было темно и страшно. Отец начал быстро одеваться.

— Что-то случилось. Я — в часть! — успел только сказать он, как послышались взрывы. Недалеко, и все сразу поняли, что бомбили склады вооружения, потому что взрывы не прекращались, и стало понятно, что это уже рвутся снаряды на складах. Свет не зажигали, и отец долго не мог найти ключи от складов, которых уже не было. Все выскочили на улицу. За городом в стороне складов вооружения стояло зарево, время от времени оттуда со свистом летели снаряды, разрываясь неподалёку.

— Они знали, куда сбрасывать бомбы, сволочи! Они всё знали: где склады, где часть! Я пошел! — сказал отец.

— Ты куда? Складов уже нет! Убьёт тебя шальной снаряд! Детей пожалей! — кричала мать.

Но отец уже бежал к складам. Все смотрели ему вслед, уже светало, и было видно, как за ним сомкнулась высокая трава.

Утром по радио Левитан объявил о начале Великой Отечественной войны. Мать сидела растерянная, не готовила еду, дети бегали около неё и просили есть. Только к обеду пришёл отец, весь в саже, гари, в грязной гимнастерке.

— Аня, война! Я должен помочь эвакуировать членов семей офицеров, и тут же на фронт. Поедешь с детьми на Урал. Не плачь… Не ты одна, вы там все будете вместе, я дам тебе продовольственные карточки, вас там встретят, разместят. Приедешь, сразу мне напиши. Всё, собирайся и будь спокойнее, не пугай детей, — говорил отец.

Ленка смотрела на него во все глаза. Она понимала, что они уезжают от папы, а он идёт на фронт. Младшие сестрички смеялись, рвались на руки к отцу и ничего ровным счетом не понимали. Мать наконец-то вышла из оцепенения, быстро собрала на стол, отец сел обедать.

— Как же я одна? Дети маленькие. Ладно, Лена постарше, а эти? Шесть и три года… Как я с ними? Может, не поедем никуда? Может, война ненадолго? Переждём, а через месяц-два всё нормализуется? — причитала она, передвигая кастрюльки на плите.

— Нет, Аня, это надолго, в два месяца не управимся, — грустно ответил отец, — Собирайся, завтра уезжаете. Много вещей не бери, только самое необходимое. Тёплые детские вещи, одеял пару, никаких игрушек, я ведь тебе не помогу… Всё, я пошел, собирайся. Всё будет в порядке…

Ленка хотела побежать к подружкам, но мать не отпустила.

— Лена, ты у меня взрослая уже. Только от тебя и жду сейчас помощи. Помогай мне собираться. Ты же всё слышала?

— А с девчонками попрощаться?

— Да они все с нами в поезде будут, что с ними прощаться-то? — не согласилась мать.

К вечеру в коридоре стояло три внушительных узла. Младшие девчонки присмирели, интуитивно понимая, что веселиться некстати. Отец пришёл поздно вечером.

— Вот продовольственные карточки. Смотри, не потеряй. Без них пропадёшь, продуктов без них не достать, а у нас дети. Я положу их в нагрудный карман гимнастёрки, завтра перед посадкой отдам, а то с детьми будешь возиться, не дай Бог, потеряешь. А теперь спать. Завтра рано вставать. Ну, хлопцы, по кроватям марш! — сказал отец.

Ленка улыбнулась. У отца было три дочери, супруги всё пытались родить сына, но жена регулярно приносила из роддома дочерей, и он начал в шутку называть своих дочерей хлопцами, что в переводе с украинского означало мальчишки. Младшие быстро уснули, а Ленке не спалось. Она слышала, как на кровати долго возились родители. Она уже давно подглядывала и прислушивалась к издаваемым ими звукам, всё пытаясь разобраться, что же они там делают? А сегодня они не утихомиривались до самого утра. Она слышала обрывки фраз вперемешку со скрипом кровати и стонами:

— Я тебя могу долго не видеть… Ты смотри там, ты красивая, будут липнуть мужики, береги себя… Смотри мне… — шептал он.

— Ну что ты, как можно… Я всё понимаю… Я буду ждать… — отвечала мать.

Снова звук поцелуя, скрип кровати… И так до самого утра.

Утром отец рано ушёл. Мать подняла детей, накормила. Она очень нервничала, и её настроение передалось детям. Ленка сидела злая, невыспавшаяся, хныкали младшие сёстры. Но мать их не утешала, она сама сидела растерянная и молчаливая.

Отец приехал на грузовике.

— Скорее, дети, Аня, скорее! Поезд через час отходит! Давайте вещи! — быстро говорил он.

— Я писать хочу! Мама, писать! — заныла Лариска.

— Ну, как же ты не вовремя! Пошли скорее, — откликнулась мать.

Наконец они вышли из квартиры. Ленка заметила, что мать не закрыла квартиру на ключ, просто прикрыла дверь, переглянувшись при этом с отцом. Всех погрузили в машину, забросили узлы в кузов и поехали на вокзал.

На вокзале творилось что-то ужасное. Крики, плач, толкотня… Люди, ожесточённые и нервные, толкали друг друга, не замечая ни детей, ни узлов. Каждый был занят собой и думал только о себе. Мужчины, правдами и неправдами втолкнув свои семьи в вагон, только после этого переводили дыхание, стояли у окон вагонов и переговаривались с родными, рыдающими в вагонах. Отец только успел втолкнуть Анну с детьми в вагон и передать через окно узлы, как поезд тронулся.

— Платон! Пропаду я с ними, пропаду! Платон, я лучше останусь! — кричала со слезами мать.

— Аня, держись! Это ненадолго! Я напишу, где буду! Детей береги! — кричал и бежал вдоль вагона отец.

Ленка держала за руку плачущую мать и плакала тоже. Малыши притихли, но уже через полчаса попросили есть. И тут мать охнула:

— Карточки! У отца в кармане остались карточки! Чем мне вас кормить? Продуктов только на два дня!

Женщины сочувственно молчали, но ни одна не дала ни одной карточки, все думали о своих детях.

Ехали уже третьи сутки, еда закончилась, и дети с завистью смотрели на других детей, которые ели продукты продпайка, выдаваемых семьям военных на железнодорожных станциях. С ними, конечно, делились, но неохотно, а гордая Анна стеснялась лишний раз попросить. Ехали так медленно, что иногда можно было даже бежать вдоль поезда. Эшелон пропускал все поезда, идущие на фронт. Лишь к концу третьего дня добрались до узловой станции Жмеринка, где их состав должны были отправить уже в Россию на Урал. Все сидели в вагонах и ожидали отправления. Отойти нельзя было ни на минуту, никакого расписания не было, поезд мог тронуться в любую секунду, и легко можно было отстать. Солнце было в зените, жара стояла неимоверная, в вагоне пахло потом и немытыми телами, маленькие дети уснули.

Вдруг раздался какой-то странный звук — тихий, свистящий, который очень быстро набирал силу и превратился в рокот двигателей самолётов. Все подняли головы вверх. Шесть самолетов необычной конструкции летели прямо над станцией.

— Все из вагонов! Это немцы! Всем покинуть вагоны! Бегите подальше от вагонов! Все из вагонов! — закричал сильный мужской голос.

Толпа кинулась из вагонов, сметая на своём пути всех, кто замешкался. Кричали дети, женщины, кто-то хватал и тут же бросал свои вещи, понимая, что с ними далеко не убежать. Анна сидела в глубине вагона, прижав к себе троих детей. Она одной из последних выскочила из вагона, когда уже раздались первые взрывы. Снаряды сыпались вокруг, оставляя огромные воронки и разорванные тела людей. Она было побежала, как и все, от вагона, но почувствовала, что не может идти и нести двоих маленьких. Оглушенная взрывами и испуганная картиной окровавленных тел, она присела на землю метрах в ста от вагона, накрыла руками своих детей и так сидела, как парализованная, пока не прекратилась бомбёжка.

«Если суждено, так погибнем все вместе, без меня дети всё равно не выживут», — крутилось в голове.

— Закройте глаза и не открывайте, пока я не скажу! — закричала она детям и сама закрыла глаза, чтобы не видеть всех ужасов массовой гибели людей.

Вскоре вой двигателей самолётов и звук рвущихся снарядов сменился густой тишиной, которую разорвали не менее ужасные крики и стоны раненых и перепуганных взрослых и детей. Люди бросились искать своих родных, зачастую находя лишь окровавленные тела. Вой стоял страшный. Только Анна не кричала и не плакала, она сидела в той же позе, прижав к себе детей. Дети тоже молчали.

— Эй, вставай! Расселась… Испугалась так, что ли? — спросил проходящий с носилками мимо санитар. Анна открыла глаза, удивляясь тому, что они выжили, все выжили!

— Дети! С вами всё в порядке? — принялась она осматривать и ощупывать детей.

Вот теперь они заорали, и остановить их она никак не могла. Анна потащила их к вагону искать вещи, но их вагона просто не было, а в груде обломков своих узлов они уже не нашли. Анна пошла на станцию к начальнику.

— Я жена офицера. Моя фамилия Пацалюк. Мы потеряли карточки. Помогите, у меня трое детей, — просила она.

Ей дали на слово сухой паек на три дня, но карточки восстановить не было возможности без запроса с последнего места службы мужа. Ехать на Урал без продуктов с детьми Анна не могла, они бы умерли с голоду. Анна помнила, как неохотно прощались с продуктами соседи по вагону, и она решила добираться к своей свекрови в деревню. Туда можно было поездами добраться дня за два.

Добирались неделю, продуктов не было, дети плакали и просили есть. Выручало их то, что, когда они проезжали деревни, сельские женщины бросали им в теплушки кто картошку, кто яблоки. Так и держались. К ночи на подводе мужик довёз их к дому свекрови.

— Вот ещё, три рта привезла… Что же Платон ещё четвертого не настрогал? — встретила её свекровь.

Она никогда не любила Анну, которая была из зажиточной семьи сельского кулака. Когда молодой Платон приехал «поднимать» деревню по партийной путёвке, он сразу влюбился в красивую дочь местного кулака. Они тайно встречались, понимая, что отец Анны будет против её брака с «голытьбой», которым являлся Платон. Но вмешалась судьба. Платон увидел список раскулачиваемых крестьян, в котором на первом месте значился Остапчук, отец Анны. Вечером он предупредил Анну, что, если её отец не сдаст всё своё имущество в колхоз, то утром отберут всё и семью сошлют в Сибирь. Анна передала это отцу и тот, собрав стадо коров, коней, две подводы семенного зерна, подводу домашнего скарба, ночью привез всё к сельсовету, где день и ночь принимали имущество кулаков, которые решили «сотрудничать» с советской властью. Утром он стал бедняком, но у него осталась изба с голодными детьми и возможность продолжать жить в своей деревне. Платон с Анной поженились, но «богачку» мать Платона так и не приняла. Вот и сейчас смотрела косо, даже детей по голове не погладила.

— Ладно, живи. Дети-то от Платона? — издевалась свекровь.

Анна терпела всё ради детей. Ехать было некуда, немцы оккупировали Украину. В их селе они не стояли, а бывали наездами. Делами заправлял местный староста, которым назначили дядю свекрови. Почему его? Он был единственным мужчиной на всё село. Было голодно, но у свекрови была корова, которая давала молоко. Внуков от дочери свекровь не обижала. Вечером наливала им по кружке молока, и пока те пили, подзывала детей сына и по очереди, как лекарство, давала попить по столовой ложке молока каждой девочке. Они выпивали и долго причмокивали языком, пытаясь воспроизвести во рту этот волшебный вкус. Анна, вытирая слёзы, молчала.

Ей с детьми выделили комнатку, где она на самом видном месте повесила портрет Платона в гимнастёрке с офицерскими погонами, чтобы свекровь не забывала, чьи дети и ей хоть чуть было бы стыдно. В деревне все знали, что у старосты живет родственница — жена красного командира, но молчали. По всей оккупированной территории немцы искали семьи офицеров и расстреливали. Однажды в дом пришли немцы. Один из них заглянул в комнату Анны.

— Это что за женщина? Кто она тебе? — спросил он у старосты.

— Жена моя.

— А эта кто? — немец указал на жену старосты.

— И это жена моя. Сейчас мужиков нет, так у нас теперь по несколько жён. И дети все тоже мои, — врал родственник, закрывая спиной фотографию Платона. Он незаметно снял её со стены и сунул в руки Анны, а та за спиной потихоньку запихнула её под кофточку. Так немец не заметил фотографии русского офицера, иначе бы беды не миновать…

Больше Анна не вывешивала эту фотографию, а спрятала от греха подальше. Жизнь как-то наладилась. Анна работала на немецкой хлебопекарне, а по ночам пекла хлеб для партизан, который староста ночью возил в лес. И ей приходилось по ночам ездить в лес рубить ветви деревьев на дрова и тайно возить домой. Немцы за это жестоко карали, но надо было топить дом, и она, прихватив с собой старшую дочь, шла в лес.

— Мама, мне холодно! Я ног не чувствую, — хныкала Ленка, но мать молчала, и Ленка шла с ней в лес.

В этот день в село вошёл карательный отряд. Неизвестно, кто донёс, но за Анной пришли и вытолкали её на городскую площадь, где уже были готовы пять виселиц. Её поставили у одной из них.

— Жёны офицеров — наши враги! Всех будем убивать и вешать! — провозгласил на ломанном русском фашист, и Анне набросили на шею верёвку.

— Мама! Мама! — закричала Ленка.

— Смилуйтесь, гер офицер! Она моя родственница, у неё трое детей, что я с ними буду делать? А мужа уже убили на фронте, у неё уже другой муж. Смилуйтесь, я вам верой и правдой буду служить! — молил староста.

— Хорошо, ты за неё отвечаешь, — офицер небрежным жестом указал карателям на Анну, и её втолкнули в толпу. Она ничего не успела понять, стояла бледная и молчаливая, прижимая к себе детей. Её опять пощадила судьба…

Но не пощадила свекровь. Мало того, что она морила голодом бедных детей, так ещё и не сообщила Анне фронтовой адрес Платона, а ему написала, что Анна приняла калеку, вернувшегося с войны, и о Платоне забыла. Не выдержав больше такой жизни, Анна забрала детей и пешком пошла к своим дальним родственникам в село Вишенка под Киевом. Там они и жили до отступления немцев.

Ленка очень хорошо помнила, как они сидели в подвале, а над ними рвались снаряды, затем послышался топот солдатских сапог и гортанная немецкая речь. Потом наступила тишина, но выйти все боялись. И только, где-то через час, опять послышался топот сапог, но речь уже наша, русская! Люди высыпали из своих убежищ. Так для Анны и детей закончилась война, но не закончились мытарства.

Анне восстановили продовольственные карточки, привезли дров, дали отдельную избу, работу, но было тяжело с тремя детьми, еды не хватало. Она искала мужа по всем фронтам, но ответа не было. Время было тревожное. Бандеровцы, сотрудничавшие с фашистами и убивавшие своих же односельчан, не успели убежать с немцами и прятались в лесах, а ночью совершали набеги на сёла, грабили людей и убивали коммунистов, учителей, руководство сельсоветов. Был издан негласный указ — в ночное время никому не открывать дверь. Все боялись, особенно женщины с детьми, защитить их ночью было некому.

Однажды ночью в дверь раздался стук. Анна медленно поднялась с кровати и подошла к двери, стараясь не создать даже шороха. Тишина. Опять стук. Она на цыпочках подошла к детям, которые тоже проснулись и дрожали от страха.

— Молчите, не дай Бог хоть чихнёте, — наказала она им.

Снова стук и тихое:

— Аня! Это я!

Анна молчала. Бандеровцы могли узнать её имя и попытаться расправиться с ней, как с женой офицера.

— Анна, это я, Платон! Открой!

— Это папа! Папа! — закричала Ленка.

Анна с силой зажала ей рот рукой:

— Молчи! Этого не может быть! Нас могут убить бандиты. Молчи!

А голос на дворе продолжал:

— Аня, это я. Я на неделю с фронта. Я узнал, что вы здесь. Мне мать написала, что у тебя другой, вот я и не писал, поверил, дурак… Прости, Аня, открой!

— Если ты мой муж, назови имена своих детей, — только и смогла произнести Анна.

— Лена, старшая наша дочь, Лариса и Нина — младшая. Да это я, открой, — послышался в ответ голос. Анна поняла, что это Платон, но сил подняться и открыть дверь у неё уже не было. Она сидела в оцепенении.

Нашлась Ленка. Она бросилась к двери и принялась отодвигать многочисленные засовы. С криком «Папка!» она бросилась на шею отцу.

Платон обнял всех, они сидели все вместе и плакали…