Письма с Истра

Кирилл Берендеев

Человек всегда ищет свое место в мире. А если маленький мирок его исчезает, он всеми силами пытается найти достойную замену. Одни уходят глубже в себя, пытаясь там обрести покой, иные ищут утешения вовне, переезжая в другой город, страну. Туда, где, кажется, их ждет покой и счастье. И неважно, молоды они или стары, бедны или богаты, никто не теряет надежду – ведь это тот маяк, что освещает путь человеческий в поисках нового пристанища в нашем неспокойном мире.

В четырех стенах

«Приветствую тебя, Виталий!»

Написав эти слова, он откинулся на спинку стула и посмотрел в окно, незаметно для себя постукивая ручкой по столешнице. Мысли теснились в голове; вечером, укладываясь спать, он заготавливал первые фразы послания; из-за этого разволновался и долго лежал в темноте, слушая тиканье ходиков. И сегодня, едва он написал обычное приветствие, недреманные думы столпились снова.

Колпачок ручки отлетел в сторону; он нагнулся, поднял и отложил в сторону. Механически вытер пот со лба — в комнате стояла невыносимая жара. Зачеркнув заглавие, он аккуратно отрезал бумажным ножом испорченную полоску от листа. Скомкав, бросил в стоявшую рядом корзину.

«Горячий привет из Новолужска, Виталий!»

Да, так будет лучше. Проще.

«Горячий в буквальном смысле: в квартире +35, за окном +40, а то и больше, термометр перешагнул последнюю отметку и его, кажется, зашкалило. И так уже третью неделю кряду. Июль в этом году выдался на удивление жарким.

«И, как следствие, — летняя мода наших Новолужских красавиц столь же из ряда вон выходяща. Не каждый день увидишь, как в салон автобуса заходит девушка в одном только купальнике, изредка стыдливо завернутом простыней, которую у нас гордо именуют парео. У вас, конечно, подобное нормально, и изучать крем глаза откровенную моду девиц уже перестали…».

.Он снова смахнул пот со лба. Привстав, нагнулся над столом, глядя в окно: нет ли на небе хотя бы одного облачка. Но выцветшие небеса были пусты и сухи, обжигающее солнце выпарило из них всю влагу.

Внизу, как раз, когда он оторвал взгляд от небес, по улочке прошли две девушки лет двадцати. До его слуха донесся их оживленное щебетание.

Он вздохнул и сел за стол. Ручка быстро царапала новые строки, на мгновение он оторвался от написанного. Все же, большое вступление, надо переходить к главному.

«Удивительно, что и наиболее консервативная часть населения — перешагнувшая пенсионный порог — тоже начинает изменять освященной веками традиции. Меня это порой поражает, хотя… пожалуй, не настолько, как я выразился поначалу, но слова это одно, а встреча с пенсионеркой, облаченной в молодежные джинсы в обтяжку и трепаную майку с надписью на английском — совсем другое».

Он перевернул лист, сожалея, что, как бы он ни старался и не мельчил, места для всего, передуманного и вспомненного за ночь, оставалось слишком мало. Но ведь он перед этим отрезал дюйм.

«Сам знаешь, не одно поколение нашей страны было воспитано принципом: будь таким, как все. Он вошел в наше восприятие на уровне подсознания. Этим удачно пользуются, к примеру, рекламные компании, продвигающие на рынок тот или иной товар. Или СМИ. Ничего удивительного, что мы всегда готовы согласится со всем, что нам возгласят из телеящика, несмотря на порой очевидную лживость сообщения, даже понимая это, мы все равно буквально принуждены согласиться с ним. И лишь потом, когда те же средства массовой информации доведут до нашего сведения, сколь лживы и глупы были их собственные недавние репортажи, лишь тогда мы поверим нашему я. Мы слишком часто соглашаемся, Виталий, особенно в последние годы. Соглашаемся, забывая, что когда-то считали, будто у каждого из нас есть право выбора, дарованное теми, кто не оставляет нам шанса воспользоваться им».

Он хотел зачеркнуть последнюю строчку, слишком уж она выдавала его чувства. Рука не поднялась. Да и потом, ему очень хотелось закончить давно царапавшую разум мысль.

«Но чаще всего нам приходится выбирать — если нам все же даровано такое право — между чем-то очевидным: очень плохим, но неизвестным, и просто плохим, но привычным и потому кажущимся почти домашним. Почти всегда заранее известен результат такого выбора, хотя случаются забавные казусы, всего ведь не предусмотришь».

Лист неумолимо подходил к концу, пора бы и закругляться.

«Так что да, сейчас почти все женщины выбрали брюки: кто по веянию моды, и желанию стать как все, кто, напротив, из необходимости самовыражения, а кто ради попытки самоутвердиться в новой среде: тяжело разговаривать с начальником, который больше времени уделяет стройным ножкам».

Оставалась четверть листа, надо либо доставать другой, либо завершать письмо. Он выбрал второе и еще мельче продолжил:

«Мои дела, последнее время, стали сдвигаться с мертвой точки. Я говорил тебе в прошлый раз, что подрядился в одно техническое издательство на перевод нескольких статей по истории подлодок. Интересно, но то, что я вперся в это издательство с улицы, вовсе не смутило редакцию, будто так обычно у них и происходит. Не знаю, а вдруг действительно так — издательство не шибко известное, всего две комнаты».

Он хотел написать: «мне даже обещали аванс», но это было уже явной неправдой. Как и половина написанного в предыдущем абзаце. Если сравнивать с прошлыми посланиями, фальшь особенно ощутима. Но он плохо помнил прежние письма к Виталию. И продолжал дописывать оставшиеся строчки:

«Книга, как обещали, выйдет не раньше, чем через год, но», — он зачеркнул «но», написав: — «…небольшим тиражом. Ведь это сборник статей для специалистов. Все равно, я очень доволен. Надеюсь на дальнейшее продвижение своих дел. И, конечно, желаю тебе того же».

«Засим прощаюсь. Как всегда, остаюсь к твоим услугам. И смею надеяться исключительно на лучшее». Отер лицо платком. А затем вымарал последнюю фразу так, чтобы ее невозможно было прочесть.

Конверт лежал на столе, уже заполненный. Он сложил лист вчетверо и вложил в конверт. Заклеивать не стал, все равно сегодня никуда не пойдет. Затем поднялся из-за стола и побрел готовить обед, после занялся делами по дому: насколько позволяла ему его врожденная болезнь. Поменял струну на шторе и устроил небольшую постирушку. За делами он так утомился, что на ночь забыл принять снотворное и прописанное врачом болеутоляющее; несмотря на это, заснул сразу, и просыпался всего дважды, ничего не чувствуя, просыпался и засыпал, ощущая лишь легкие объятия Морфея, не дававшие привычной боли приняться за его искалеченное тело.

Утром он пробудился необычно рано, — сказалась спокойная ночь, — чувствуя себя полным сил. Позавтракав и приняв таблетки, подошел к столу, вынул из конверта письмо, — аккуратно, ведь конверт ему пригодится еще не один раз, — и, развернув его, спокойно, как делая нечто, давно привычное, порвал на мелкие клочки и бросил в корзину для бумаг. Она была уже полна, стало быть, придется выходить на улицу дважды: вынести мусор во двор, и купить на рынке хлеба, сахара, молока и картошки. В этот месяц удалось немного сэкономить, а уже завтра он должен получить пособие по инвалидности. Хорошо бы именно завтра.

Но завтра будет совсем другой день. А он никогда не строил так далеко своих планов.

Сменив майку, — погода за сутки не изменилась, — спустился с шестого этажа: лифт по-прежнему не работал. Боль все еще не грызла его, спуск получился быстрым: ни разу он не остановился, чтобы перевести дух. Выбросив мусор, он подумал, что, может быть, стоит даже немножко прогуляться, как говорил про себя, на сэкономленных вчера барбитуратах. Просто чтоб посмотреть «декольтацию» о которой писал Виталию, бывшему знакомому по переписке, во вчерашнем «послании».

При мысли об этом, на душе сделалось легче, и он начал свой бесконечный подъем с легкой улыбкой на устах.