Призрачная пуля

Константин Александрович Костин, 2023

Альтернативный СССР 1950-х годов, нуар.Частный детектив Котов оказывается впутан в очередную загадочную историю. Руководители колхоза "Красный луч" умудряются умирать с завидным постоянством. И умирают, выбрав весьма оригинальный способ.Теперь Котову предстоит найти ответы на самые таинственные вопросы мироздания. Почему железо – железное, масло – масляное, но вода – мокрая? И кто стоит за этими убийствами?Обложка создана нейросетью Neural Love.

Глава 2

— Что-что, простите?

Комаров замер, превратившись в изваяние, столь же незыблемое, как дело Ленина-Сталина, живущее в каждом из нас. Застыл с вытаращенными, как у рака глазами. Еще большее сходство с раком добавлял цвет его наглой физиономии, внезапно ставшей красной, как помидор. Вылитый рак!

Я промокнул галстуком пот со лба. Пиво! Вот что б мне не помешало — так это кружка ледяного пива, чтобы растопить раскаленный айсберг плотного, словно кисель, воздуха, застывшего в моем кабинете.

— Нет-нет, — замотал я головой. — Не нужно никаких извинений. Вы отняли совсем немного моего времени. Всего на пятерку.

— Но я же, черт побери, отчетливо помню, как оставлял свою трость именно здесь — около этого самого кресла!

— Жара, — пожал я плечами. — Даже у меня мозги плавятся. Признаюсь вам честно, что по такой погоде я сам не уверен до конца, что это — именно то самое кресло. Возможно, оно имеет определенные сходства с тем самым креслом, но разве от этого оно становится тем самым? Отнюдь!

— Но, позвольте…

— Позволить вам — что? — уточнил я. — Сомневаться в данных нашим общим знакомым рекомендациях? Или усомниться в том, что товарищ Сталин — был большой ученый? Извините, но нет! Я не смогу взять такой груз ответственности на свою кристально чистую совесть!

— Ну, что же… — развел руками Виталий Иванович, демонстрируя отчаяние. — Получается, что я забыл трость в другом месте! Печально, очень печально! Она многое для меня значила!

— Итак, — провозгласил я, театрально подняв палец. — Мы имеем дело о пропавшей трости! Если они и впрямь так дорога для вас, то мой гонорар в пятьдесят рублей покажется вам сущим пустяком!

— И вы сможете отыскать мою трость?

— Смогу ли я? — воскликнул я. — Вы б еще спросили: встанет ли завтра солнце! Не забывайте, друг мой, что я уже знаю, что она была черного лакированного дерева, с серебряным набалдашником! И гравировкой. Не позже, чем сегодня вечером, трость снова будет у вас! И всего за полтинник!

— Если всего за полтинник… — вздохнул хромой. — То я согласен!

— Тогда начнем с небольшого аванса. Всего тринадцать восемьдесят.

— Тринадцать восемьдесят? — переспросил клиент. — Но почему такая странная сумма? Почему не червонец или полтора? Почему именно тринадцать восемьдесят?

— Потому что именно столько стоит бутылка коньяка! — раздался Дашин голос из приемной.

Я лишь покачал головой. Стыдно! Стыдно мужчине дожить до столь почтенного возраста и не ориентироваться в ценах на алкоголь! Но, с другой стороны, я ощутил прилив гордости за свою ученицу. Вот она — дедукция! Услышав одну единственную фразу, девушка безошибочно построила логическую цепочку и пришла к верному выводу!

При этом моя взращенная в невзгодах гордость не позволяла признать, что я ошибался на счет женщин вообще, утверждая, что женщины лишь немногим умнее канареек. Скорее, моя секретарша — исключение, подтверждающее правило.

— Тогда — до вечера, — произнес я, протягивая ладонь за авансом.

— А? Да-да, конечно… — рассеяно ответил Комаров, схватив меня за руку и несколько раз энергично тряхнув. — Впрочем — постойте, милейший! Я же не за этим приходил!

Бросив взгляд на бокал, по стенке которого печальной слезой стекала последняя капля коньяка, испаряясь в лучах послеобеденного солнца, оставляя за собой лишь гнетущую пустоту, столь же мрачную, сколь и мои помыслы, я разочарованно вернулся на диван.

— Дело в том, что я работаю агрономом в"Красном луче"… это — колхоз в горнозаводской зоне, далеко на севере области. И у нас там приключилось… как бы так помягче выразиться… происшествие!

— В чем дело? — едко усмехнулся я. — Куры доиться перестали?

— Да что вы, милейший! — возразил агроном. — У нас никаких кур и в помине нет! Только рапс! Происшествие носит гораздо более печальный характер — погиб Андрей Васильевич — наш председатель!

— Убийство? — насторожился я.

— Это весьма и весьма непростой вопрос… — протянул Комаров. — Есть все основания предполагать, что смерть его носит не столь криминальный, сколь потусторонний характер. Чтобы не тратить попусту слова, я принес один документ…

— Акт вскрытия? — уточнил я, прикуривая сигарету.

— Да, но… черт побери, товарищ Котов, как вы догадались?

— Дурак бы не понял, — улыбнулся я. — Вы столь рассеяны, что уже дважды вытерли со лба пот этим актом!

— Что? О, прощу прощения…

Хромой расправил лист бумаги, разгладив непослушные складки обеими руками. Я пробежал глазами по непослушным строкам, скачущим по документу, что блохи по бродячей собаке.

— Но… тут же сказано, что смерть наступила в результате естественных причин! — удивился я.

— Это так, милейший, это так, — подтвердил Виталий Иванович. — Но еще там сказано, что во лбу Кагановича было пулевое отверстие!

— Ну… — протянул я, выдыхая сладкий дым отечества. — Мне кажется вполне естественным, что человек умер от пули в голове!

— Вы, случайно, никогда не служили в милиции? — поинтересовался агроном.

— Да, — признался я. — Имею грех… неужто, так заметно?

— Видите ли, милейший… Карпов — наш участковый, сказал точно так же. Но проблема в том, что пулю никто так и не нашел! Ни в голове Васильевича, ни в других частях тела!

— В самом деле! — воскликнул я. — Не могла же пуля сама собой выйти из головы! Мистика какая-то…

— Именно — мистика! — подтвердил Комаров. — Расскажу я вам, милейший, историю. В девятнадцатом году, когда через Чикагинск проходил Колчак, в окрестностях села Красновки — тогда еще имение помещика Краснова, которое, благодаря мудрости правительства и решительности партии впоследствии выросло в передовой колхоз… не буду лукавить — в этом я вижу и свою заслугу! Так вот, в девятнадцатом году колчаковцы схлестнулись с красноармейской конницей. Я там не был, годами не вышел, но старики рассказывают, что бой был жесточайший. Несмотря на значительный перевес белогвардейцев, наши вынудили их отступить и колчаковцы забаррикадировались в церкви. Время требовало скорых решений, так что церковь попросту сожгли вместе со всеми, кто там находился…

— А какое это имеет отношение?.. — перебил я.

— К этому я и подвожу, милейший, — жестом остановил меня агроном. — И вот, когда пожар был в самом разгаре, прошу прощения за тавтологию, из огня вышел поп, весь объятый пламенем, и проклял всех, кто участвовал в распр… в смысле — в осаде. Проклял самих красноармейцев и их потомков до третьего колена! С тех пор, нет-нет, да и слышится по ночам, особенно — в новолуние, стук копыт, а ветер доносит"Боже, царя храни!"

Повествуя, Комаров все понижал и понижал тон, а последние слова и вовсе произнес почти шепотом. Несмотря на пекло, киселем втекающее из открытого окна, я почувствовал озноб, пронизывающим ледяным холодом хребет от копчика до самого темени.

Внезапно раздался грохот, от которого вздрогнул не только пустой фужер, но и я сам. Посетитель испуганно подпрыгнул, поспешив спрятаться в угол, я же рванул из-за ремня свой верный Вальтер, но… но это всего лишь Даша, раскачивающаяся на стуле, завороженная рассказом, забылась и, потеряв равновесие вместе с остатками совести, брякнулась на пол.

— Так вы предполагаете… — медленно проговорил я.

— Именно! — прошипел клиент, массируя грудь в области сердца. — Андрей Васильевич был тем самым комэском, кто загнал беляков в церковь и отдал приказ подпалить ее! Грохнули председателя призраки! Из призрачной винтовки! Призрачной пулей! Потому ее, пулю, никто и не нашел, что она — призрачная!

Я поежился, нащупывая пачку"Памира", ощущая незримое, но столь знакомое мне дыхание самой смерти. История и впрямь не из тех, с которыми стоит идти в милицию. Если, конечно, нет желания оказаться в палате цвета савана, где душки-доктора не упустят шанса добить растерзанный мозг электрошоком.

Струя сигаретного дыма устремилась в вентилятор, чтобы быть порубленной на куски пластмассой лопастей и вернуться мне в лицо бесформенными лохмотьями.

— И чего же вы хотите от меня? — поинтересовался я. — Чтобы я обрызгал ваш колхоз святой водой? Или очертил круг мелом? Но с этим, как мне кажется, цыгане справятся гораздо лучше!

Я хотел еще добавить, что те же цыгане с еще большим удовольствием опустошат карманы клиента, но счел это замечание излишним.

— На замену Кагановичу нам прислали нового председателя, — пояснил агроном. — Человек, несомненно, заслуженный — она в Финской ССР, в вечной мерзлоте, финики выращивает! Финики! Представляете, милейший? Финики в Финляндии! Кстати, она сама — уроженка Чикагинска и дочь одного из тех красноармейцев… вот из этой всей истории.

Сделав еще одну затяжку, убив еще несколько клеток своих легких, я пожал плечами. Финские финики? Эка невидаль! Сдается мне, оттого они и растут в Финляндии, что финики. Но если Комаров считает это большим достижением — его дело, я гораздо больший специалист по тому, что произрастает в винно-водочном.

— У нас и так план горит из-за всей этой белиберды, — продолжил Виталий Иванович. — А если с ней что-нибудь произойдет… Вы, милейший, должно быть, сами понимаете, что всегда во всем виноват начальник. А если начальник отправился на упокой — то второй человек после него. А у нас в колхозе второй человек — это я, агроном! А мне становиться крайним совершенно нельзя! Я на Сталинскую иду, мне такой поворот в биографии абсолютно не нужен!

Забывшись, я поднял бутылку, но, почувствовав ее печальную легкость, с сожалением вернул на стол. Чикагинск — то еще болото. Только тащиться в захолустный, пусть и передовой, колхоз, желания у меня не больше, чем у тушенки вываливаться из банки, в кастрюлю с макаронами. Это с одной стороны. А, с другой, если я срочно не добуду денег — то рискую скатиться в трясину неизбежной трезвости, что еще страшнее.

— Черт с вами, — тряхнул я головой. — Я согласен. Сто рублей в день, питание, проживание, накладные расходы…

— Сто рублей! — ужаснулся наниматель. — Помилуйте, милейший! Откуда у нас, простых колхозников, такие деньги? Дом мы вам найдем — расквартируем, как передовика производства. Питание — тоже не проблема, у нас своя столовая, талонами обеспечим. Но сто рублей!!! Еще рублей десять — куда ни шло, но сто рублей!

— Ну… — развел я руками. — На нет и суда нет. Тогда хотелось бы получить аванс за трость, и…

— Да-да, разумеется… — рассеяно пробормотал колхозник.

Трясущимися руками он скрупулезно отсчитал нужную сумму, с явной неохотой расставаясь с каждой копейкой, и, обреченно вздохнув, направился к выходу.

— Жалко будет Ирину Петровну, — остановился Комаров в дверях, обернувшись. — Такая красивая женщина… была!

— Как-как? — переспросил я.

— Казакова Ирина Петровна — наш новый председатель…

— А вы знаете, — воскликнул я. — С другой стороны — негоже, чтобы всякие там потусторонние силы советских людей в расход выводили! Я согласен на пятьдесят рублей в день. Плюс все то, о чем говорили ранее — проживание, питание. И дорога туда-обратно.

— Пятьдесят — конечно, лучше, чем сто, — согласился агроном. — Возможно, вас устроит пятнадцать?

— Тридцать?

— Двадцать?

— Черт с вами, — скрипнул я зубами. — Пусть будет двадцать. И, надеюсь, капля-другая перед сном входит в питание?

— Юрий Владимирович! Милейший! — засиял Виталий Иванович. — Вы — просто мой спаситель! Тогда я сейчас же выдвигаюсь на вокзал, встречать Ирину Петровну, а вы вечерком, часиков в восемь, подтягивайтесь в"Малахит", номер тысяча триста тринадцать! Там и познакомитесь! И про мою трость не забудьте, сделайте милость!

— Не забуду, — клятвенно заверил я.