Золотой козленок

Константин Чубич (2018)

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», — на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, — один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 10. Чудесное превращение одесского фармазона в биржевого маклера

Шествуя по Гороховой, Жульдя-Бандя в разрезе белых ажурных занавесей увидел привлекательную парикмахершу, колдовавшую над головой какого-то пижона. Запустив пятерню в волосы, пробороновал клешнёй от правого виска к затылку. Хирургического вмешательства не требовалось.

− Стоп! − скомандовал он, придирчиво осматривая причёску друга. − Вам нужно срочно поменять имидж. Сейчас мы из одесского фармазона сделаем нечто экзотическое − торгового менеджера, биржевого маклера или, на худой конец, страхового агента. Люди с большей радостью отдают свои сбережения страховым агентам, нежели мошенникам. Хотя их отличает только то, что страховые агенты грабят людей цивилизованно и, замечу, − Жульдя-Бандя воскресил указательный палец, − честно платят с награбленного налоги.

Он бесцеремонно втолкнул дружка в парикмахерскую. В фойе, на тумбочке возле двери женского зала зелёный попугайчик долбил клювом дверцу клетки, по-видимому, с намерением обрести свободу.

− Уровень свободы зависит от ширины камеры, − констатировал Жульдя-Бандя и, заглядывая в проём двери мужского зала, спросил: — Девочки, вы не могли бы сделать из этого примата человека?! − он, улыбаясь, кивнул в сторону Фунтика.

− Прошу, я как раз на этом специализируюсь, − пригласила в свободное кресло шатенка со всклокоченными, как после пожара, волосами.

− Впрочем, достаточно будет привести его голову в порядок.

− О, это к психиатру. Как стричь? − парикмахерша обратилась почему-то к Жульде-Банде, будто тот привёл малолетнего сына.

Фунтик кивнул на фотографию напротив, над зеркалами. Его тут же запеленали под самое горло нейлоновой накидкой.

− Гламурный подонок. Он продаст родину за три рубля, − Жульдя-Бандя презрительным взглядом окинул фото холёного юноши с зачёсанными назад глянцевыми волосами.

− А ты за десять? − съехидничал Фунтик.

− Тысяч империалистических долларов! − гордо и торжественно уточнил поистине дороживший отчизной посетитель.

Синеволосая, стриженная под каре, с горбинкой на носу парикмахерша хихикнула, перестав щёлкать ножницами:

− Впервые вижу такого патриота. Я бы продала вполовину дешевле.

После небольшой дискуссии, а в ней участвовало пять человек, включая уборщицу, выяснилось, что родина своими сыновьями и дочерьми дорожит больше, чем они ею…

−…Подушить? − закончив, поинтересовалась парикмахерша, опять почему-то обращаясь к Жульде-Банде.

− Не стоит. Он с детства плохо переносит, когда его душат, хотя его бедная мама с самого его рождения именно это и хотела сделать.

− В таком случае, получите своего человека. С вас 12 рублей, − снимая с Фунтика балахон, вынесла приговор парикмахерша.

− Глубокое вам мерси! Родина вас не забудет… но и не вспомнит! − Жульдя-Бандя, улыбаясь, провёл ладошкой по макушке товарища. − Как юбилейная копейка! Человек − ничего не скажешь, а час назад был сволочью.

Фунтик глупо улыбался, начиная привыкать к бесконечным поддёвкам взбалмошного друга. Работниц соцкультбыта забавлял молодой симпатичный весельчак, и они с удовольствием подыгрывали.

− Жених на выданье.

− Только неподушенный.

− Он женоненавистник. После того как разменял четвёртую тёщу, он проникся здоровым презрением и к их дочерям…

− А ты?! − парикмахерша, сотворившая из Фунтика человека, искрящимися глазками взирала на остряка.

Тот виновато развёл руками:

− Увы, я женщин люблю. Особенно мне нравятся…

− Заливные? − уборщица прыснула, увлекая за собой коллег.

− В собственном соку, − признался посетитель, пронизывая её двусмысленным взглядом. − Девочки, будьте красивы назло подругам и опасайтесь комплиментов от таких вот хамов, − Жульдя-Бандя кивнул в сторону разглядывающего себя в зеркале Фунтика.

− Непременно, − пообещала уборщица, крупный нос которой, с круглыми разлатыми ноздрями, настолько обезобразил лицо, что наставления применительно к ней были явно преувеличены.

− Гуд бай! − Фунтик в одночасье превратился из примата в человека, к тому же со знанием английского. Впрочем, знания на этом и ограничивались. Он помахал пальчиками: чудно и эротично, веером, начиная с мизинца и заканчивая указательным, как прощаются закоренелые любовники и влюбленные без стажа, ещё не познавшие горечи разочарований.

Парикмахерша, на голове которой были отображены последствия взрыва царь-бомбы, взъерошивая с правой стороны волосы, где, по её мнению, состояние прически с трудом дотягивало до локального конфликта, свободной рукой отправила воздушный поцелуй:

− Чао, мальчики! Берегите…

− Яйца, − ловко вставила уборщица, чья провинциальная посредственность несколько резонировала с праведным укладом северной столицы, что искренне забавляло молодых задорных служительниц соцкультбыта, судя по расценкам, правда, начинающего утрачивать свою социальную направленность.