В тёмном костре рябин

Крисия Ковальски

Она жена его брата. Она не имеет права нравиться ему как женщина.Он тот, о ком она тайком от всех грезит ночами. Она самоуверенно вышла замуж по расчёту, но попалась в ловушку, расставленную любовью. Но нет смелости, чтобы вырваться на свободу, разорвать нить паутины, стягивающую её тело и душу. Как страшно сделать шаг на пути к счастью!Но всё меняется однажды…

Глава первая. Жестокий праздник

«Мы сами избираем свои радости и печали

задолго до того, как испытываем их»

Джебран Халиль Джебран

Огни неоновых ламп ярко мерцали разноцветными красками — синий переходил в зелёный, а ему на смену мигал жёлтый. Стеклянные витрины, мимо которых проходила тоненькая хрупкая девушка, одетая в старенькое не по сезону лёгкое пальто, были разукрашены гирляндами, серебряными нитями дождя и кричащей рекламой распродаж. И только бросив равнодушный взгляд на них, Катя вспомнила, что сегодня католический сочельник. Значит, завтра — католическое Рождество. Праздник, как-никак… И вспомнив это, девушка метнулась в открывающуюся дверь супермаркета. Внутри спасительное тепло окутало съёжившуюся от декабрьского холода девушку. Играла негромкая весёлая музыка, напоминающая о том, что скоро начнутся праздники, которых так ждут дети.

«Что бы подарить Мише? — растерянно думала Катя, бросая быстрый взгляд на полки, забитые разнообразным товаром, — Денег немного… Был только аванс, который я уже успела так неосмотрительно потратить…» Так и не выбрав среди праздничной мишуры подарок, девушка прошла к отделу со сладостями и взяла большую шоколадку, на обёртке которой Санта — Клаус спешил по небу на санях, запряжённых оленями. Конечно, о подарке для Миши надо было побеспокоиться заранее. Но ничего, скоро зарплата. И можно успеть до Нового года купить большую коробку лего-конструктора и ещё книжку. Миша только-только научился читать по слогам. Да, она ещё успеет приготовить настоящий подарок. А пока пусть будет шоколадка. Тоже неплохо. Миша обожает сладкое. Уже возле кассы девушка вспомнила, что и ей самой нужно что-нибудь поужинать, и прихватила пачку молока и творога на завтрак. Ей одной хватит.

Темнота двора резко контрастировала с радужной иллюминацией бульвара. Лампочка в подъезде уже неделю как перегорела, поэтому Катя достала из сумочки фонарик. На втором этаже от окна падал тусклый лунный свет, за дверями соседских комнат доносились звуки телевизора и голосов. Катя нашла в кармашке сумочки ключ, открыла комнатку, которую она снимала здесь в семейном общежитии, включила свет и сняла пальто. И только оказавшись в своей комнатке, почувствовала, как же она устала за день. Переодевшись в ситцевый халатик и накинув на озябшие плечи шаль, Катя включила электрический чайник. Сейчас она заварит чай, выпьет его с молоком, проверит тетради и ляжет спать. Да и делать, собственно, больше нечего. Телевизора в её комнатке нет, ужин никому готовить не надо. А вот вставать завтра опять рано, вставать и бежать на автобус.

Катя налила в кружку крепкий чай, разбавила его наполовину молоком и забралась в старенькое креслице, напротив которого в окне виднелась автострада. Мерцающие огоньки автомобилей способствовали созерцанию. Девушка чуть прикрыла веки и подумала о том, что как хорошо, что она успела положить в портфель Миши пачку овсяного печенья. Теперь, по крайней мере, ему будет что поесть этим вечером. Внезапно требовательный стук в тонкую фанерную дверь заставил Катю вздрогнуть от неожиданности. Неужели, опять сосед дядя Слава напился и ищет свою жену, спрятавшуюся у кого-нибудь из соседей. Катя поставила кружку с чаем на столик, подошла к двери и распахнула её, готовясь терпеливо разъяснять соседу, что его жены здесь нет. Но за дверью стоял молодой мужчина, одетый, несмотря на вечернее время, в строгий офисный костюм.

— Простите, кажется, Катя, да? — обаятельно улыбнулся он, — Мы с вами виделись утром по дороге на работу. Вспомнили? Вы ещё сказали, что живёте здесь.

Катя вспомнила. Она случайно обронила перчатку, когда доставала из сумки мелочь на автобус, а этот мужчина подобрал перчатку и вернул Кате. Между ними завязалась короткая беседа, из которой выяснилось, что они временно соседи. Временно — потому что он приехал на пару дней в командировку и поселился у знакомого в этой общаге, так как мест в гостинице не оказалось.

— Да, верно. И чего вы хотите? — не очень приветливо ответила уставшая за день девушка.

— Да вот, собственно… Не составите ли вы мне компанию на этот вечер? Давайте сходим где-нибудь поужинаем. Я вызову такси, это быстро, успеете переодеться, — мужчина говорил приветливо и в то же время с напором, в полной уверенности, что ему не откажут. Катю это возмутило, но она сдержалась.

— Извините, но — нет. Я очень устала, у меня был долгий тяжёлый день. Поймите и не обижайтесь. Сейчас единственное, что я хочу и могу — это лечь в кровать и заснуть, — ответила она вежливо, но твёрдо и однозначно.

— Понимаю, — кивнул мужчина, — Значит до послезавтра. Будет же у вас выходной? Или вы и в субботу работаете?

— Нет, в субботу я не работаю, но обещать ничего не могу, — ответила девушка, — Извините, до свидания.

— До встречи, — отозвался он, — До субботы.

Катя закрыла дверь и потянулась опять за кружкой. Какой-то неприятный осадок остался от визита этого мужчины. Видно, что его самомнение помогает ему добиваться своего. Мягкая и уступчивая по характеру Катя остерегалась таких людей.

Пронзительный звонок будильника безжалостно разорвал предутренний сон, который, как известно, самый крепкий и сладкий. Катя, постанывая, сползла со старого диванчика, наступила босыми ступнями на холодный пол, нажала на кнопку ночника. В мутном зеркале такого же старенького шифоньера, как и диван, отражалось её бледное лицо. Наскоро пригладив тёмно-каштановые пряди и собрав их в строгий пучок на затылке, девушка начала одеваться.

На автобусной остановке было безлюдно. Это означало только одно — автобус ушёл несколько минут назад, забрав всех пассажиров, и придётся стоять на пронизывающем ветру и ждать следующего рейса. Когда же, наконец, Катя добралась до школы, где она проходила практику, она уже не чувствовала ног. И прежде, чем подняться на второй этаж в учительскую, она некоторое время сидела у батареи в кладовке уборщицы бабы Поли, где та хранила инвентарь. Сняв сапоги и прислонив ноги к горячей батарее, Катя слушала причитания бабы Поли:

— Ну что же ты сапоги-то зимние не купишь? Ходишь в пальто, как будто и не зима вовсе! Тебе, что, совсем не холодно, девонька?

— Да холодно, баба Поля, холодно, — отмахивалась Катя, — Только где ж я денег-то на зимние сапоги возьму?

— Это да… — вздыхала растроенно баба Поля, — Вот в деревне, где я росла, все в школу в валенках ходили, и дети, и учителя. Тепло — то в валенках, хорошо! А щас такую моду выдумали, что тепло и одеться-то нельзя!

— Ну всё, баба Поля, я согрелась, — Катя быстро натянула на ноги сапоги, легко спрыгнула со ступеньки и, уже на ходу, произнесла, — Спасибо, баб Поль, выручили!

— Погодь, чайку тёплого попей, — предложила пожилая женщина.

— Да некогда, ребятишки мои уже, наверное, пришли, — Катя выпорхнула из кладовки и помчалась вверх по лестнице.

— Да погодь, егоза, — баба Поля что-то хотела сказать вдогонку, но не успела, Кати уже не было на лестничном проёме.

Если бы девушка замешкалась, задержалась, то баба Поля успела бы предупредить её о том, что со дня на день ждут приезда органов опеки, и тогда их внезапное появление в учительской не стало бы для Кати страшной неожиданностью. Но нет. Не успела баба Поля предупредить Катю. И поэтому когда девушка впорхнула в учительскую, то замерла от неожиданности. Всё небольшое пространство комнаты было полно народу, а в центре за столом сидела тучная женщина с непроницаемым лицом, одетая в тёплую чёрную куртку с надписью «полиция». Катя поняла всё сразу, мгновенно, и сердце её сжалось. Татьяна Степановна, учительница первого класса, у которой Катя проходила практику, громким хорошо поставленным голосом говорила молодой худенькой женщине из опеки:

— Когда мы вас уговаривали понаблюдать семью, думали, родители как-то одумаются. Но ситуация становится всё хуже и хуже. Дошло до того, что ребёнок упал в голодный обморок и напугал всех детей!

Молоденькая чиновница внимательно слушала и кивала в ответ. Прозвенел звонок, пронзительно и тревожно, как показалось Кате, и она метнулась в класс.

— Погоди, Катерина Евгеньевна, погоди, — задержала её Татьяна Степановна, — Не спеши. Я сейчас сама зайду, вызову Евсеева и уведу его. Если он раньше времени увидит посторонних, может сбежать, как в прошлый раз, когда за ним приезжали домой.

Татьяна Степановна решительно прошла мимо побледневшей Кати и зашла в класс, через пару секунд она вышла, крепко держа за руку тёмненького худенького мальчика. Быстрые глаза мальчишки заметили посторонних людей ещё до того, как его завели в учительскую. Он начал вырывать руку, сопротивляться, лягаться, пытаясь упасть на пол, но тут женщина — полицейский крепко обхватила его худенькое тельце и без особого труда удержала.

— Принесите его верхнюю одежду и портфель, — велела она.

— Катенька, чего ты стоишь? Беги в класс. Неси! — обратилась к ней Татьяна Степановна.

Катя, не видя перед собой дороги, как в тумане побрела в класс. Дети в классе притихли, почувствовав недоброе. За второй партой у окна, где всегда было Мишино место, лежал его старенький поношенный портфельчик, видимо, доставшийся Мише от сердобольных соседей. Катя дрожащими руками собрала тетрадки и книжки с парты — Миша уже успел приготовиться к уроку, сняла с вешалки его курточку и на негнущихся ногах вернулась в учительскую.

Миша уже присмирел. Он неподвижно стоял рядом с тётей-полицейским, только в его чёрных глазах плясал испуг.

— Принесла? Хорошо, — одобрительно кивнула Татьяна Степановна, взяла из рук Кати вещи, передала их худой женщине из опеки.

Мишу повели к двери, но вдруг он сделал неожиданную попытку вырваться и отчаянно закричал, глядя на Катю:

— Мама! Мамочка!

Катя дрогнула всем телом, резко бросилась к нему, обхватила руками, крепко прижала к себе. Миша плакал тихо, не в голос, вцепившись в её руки. С глаз девушки брызнули горячие слёзы. Уже как в тумане, как сквозь вату она слышала слова — упрёки Татьяны Степановны:

— Катерина Евгеньевна! Что ж вы делаете! Отпустите ребёнка!

Она не помнила, как её отстранили от Миши, как его увели. Очнулась она от резкого отвратительного запаха корвалола. Ей протягивала стакан с лекарством пожилая директриса Ирина Марковна.

— Катя, Катюша, выпей, ну же! — приговаривала она.

Но Катя отстранила от себя противно пахнущую жидкость и всхлипнула.

— Да разве можно так! — напустилась на неё Татьяна Степановна, — Непрофессионально вы себя ведёте! Нельзя так! Нужно учиться абстрагироваться, иначе сердца на всех не хватит.

— Что можно сделать? Как вернуть Мишу? — тихо всхлипывая, прошептала Катя и посмотрела на директрису умоляющим взглядом.

— Ну, не знаю… — развела она руками, — Можно, конечно, узнать об опекунстве. Только надо ли тебе это? Чужой по сути ребёнок… Ты с горяча-то не поддавайся порыву. Остынь и подумай. Вот я бы никогда не смогла с чужим ребёнком. От чужого я бы не смогла стерпеть того, что своему родному прощаю… — вздохнула Ирина Марковна и присела на стул рядом с Катей, а затем опомнилась, метнула быстрый взгляд в сторону Татьяны Степановны, — Танечка, иди. Проведи первый урок сама, а Катюша сейчас успокоится, в себя немного придёт, пусть посидит тут пока.

— Ага, — кивнула Татьяна Степановна, — Конечно, проведу. А ты, Катюша, успокаивайся и давай иди в класс в настроении, как будто ничего не случилось. Так надо.

— Он же меня мамой назвал! — не выдержала Катя.

— Катюша, посмотри на меня, — Ирина Марковна решительно взяла девушку за подрагивающее плечо, — Это просто манипуляция. Не принимай близко к сердцу. Когда я прихожу в детский дом, все они бросаются ко мне, хватают за руки, называют мамой и просят забрать с собой.

Катя ничего не смогла ответить, отвернулась к окну и только тогда вспомнила, что так и не успела отдать Мише купленную для него вчера шоколадку.

«Jingle bell, Jingle bell» — громко лилась из динамиков весёлая рождественская песня, когда Катя проходила мимо супермаркета. « И кто придумал Рождество? — с грустью размышляла девушка, — Глупый, никчёмный праздник…» И никто из этих оживлённых счастливой предновогодней суетой людей из пёстрой толпы не задумается о том, как ужасно в такие дни на душе одиноких людей, каково им наблюдать за хлопотами и чувствовать себя лишними на этом празднике жизни!

Мимо Кати прошли две совсем молоденькие девушки, весело смеясь и переговариваясь. Мужчина и женщина, наверное, муж с женой, что-то искали в шуршащих пакетах с логотипом супермаркета и о чём-то препирались. Быстрее! Прочь от всех этих людей! Катя прибавила шаг, запахнула повыше ворот пальто, пробежала, не глядя, мигающие витрины. Но вдруг что-то привлекло её внимание. Девушка остановилась. Напротив автобусной остановки стоял старый двухэтажный дом сталинской постройки. В его окнах, как и везде, мигали и переливались разноцветные огоньки и гирлянды, но верхнее окно посередине было тёмное. Но в нём светилась белым светом фигурка ангела — девочка с крылышками летела над облаками из ваты, держа в руке звёздочку, переливающуюся мягким голубоватым светом.

Катя не могла отвести взгляда от этого окна. А ведь вчера ангела в окне не было! Но тут подошёл автобус, и что-то тревожное, важное, зародившееся в душе девушки, как будто испугавшись постороннего вторжения извне, исчезло. Катя забралась в переполненный автобус, сняла перчатки, потёрла замёрзшие пальцы, подышала на стекло, согревая его своим дыханием. И уже когда автобус тронулся, Катя увидела, как плавно и безмятежно покачивается фигурка ангела в окне.

Кто-то уступил ей место, и Катя прижалась лбом к холодному стеклу. В тёмное окно ничего не было видно, да она и не пыталась что-то разглядеть. Она думало о Мише, вспоминала его улыбку, его живые чёрные глаза, вспоминала, как он ждал её на школьном дворе каждый день после уроков, чтобы проводить её на остановку.

— Я мужчина, я должен тебя провожать, — серьёзно говорил он.

Иногда Катю задерживали кое-какие дела после уроков — то журнал заполнить, то оценки выставить и проверить тетради, то Татьяна Степановна обратится к ней с разговорами. Но каждый раз, как бы долго не задерживалась Катя в учительской, на десять минут или на полтора часа, Миша неизменно ждал её на школьном дворе. Когда его кто-нибудь из сердобольных учителей угощал сладостями, он делился с Катей.

— Миша, кушай сам, — отказывалась Катя.

— Ты тоже худая, должна кушать, — возражал Миша и ни в какую не забирал свои конфеты обратно.

Учился он слабенько, из рук вон плохо. К концу первого класса ни читать, ни писать не умел. Катя заставляла его читать на переменах, приносила из библиотеки для него книжки, а когда узнала, что его родители пьющие, и в доме очень часто нечего поесть, стала тайком класть в его портфель еду.

— Не делай этого больше, Катя, — говорил он, возвращая ей апельсин или пачку йогурта.

— Но почему?! — удивлялась девушка, — Ты же принимаешь от других гостинцы.

— Я тебя не за гостинцы люблю, — упрямо повторял мальчик.

Но Катя продолжала упрямо подсовывать ему что-нибудь вкусненькое. Наконец, он сдался, начал принимать её подношения. Он терпеливо позволял ей то, чего не терпел от других учителей — послушно оставался на переменах в классе и читал, переписывал целые страницы слов, не баловался и не шумел, когда урок вела она. Только вот он упорно звал её на ты, не признавая другого обращения.

В дверь постучали. Катя нырнула под одеяло, непроизвольно прячась от навязчивого звука, прервавшего её сон. Накануне вечером девушка долго стояла возле окна, а потом долго ворочалась на маленьком диванчике, и только под утро сон сжалился над ней, окутал своими спасительными чарами. Стук в дверь упрямо повторился. Катя продолжала лежать, надеясь, что незванный гость уйдёт. За тонкой фанерной дверью было слышно, как кто-то постоял в коридоре, затем послушался звук удаляющихся шагов.

К полудню, когда Катя уже встала, приняла душ и выпила кофе, кто-то опять постучал в двери. Видеть никого не хотелось, но пришлось открыть. Ведь этот кто-то приходит второй раз.

Когда Катя распахнула дверь, то увидела своего недавнего знакомого. Мужчина, опрятно одетый в тёплый свитер и тёмные джинсы, стоял на пороге её комнаты.

— Добрый день, Катя. Я уже приходил с утра, но, вероятно, ты ещё спала, — произнёс он, внимательно осматривая девушку. От его взора не скрылись заплаканные глаза Кати, её бледность и растерянность. Она куталась в тёплый махровый халат и хотела только одного — остаться одной, и чтобы её никто не беспокоил.

— Что вам нужно? — не совсем вежливо спросила она.

— Мы же договорились, Катя, что в субботу сходим куда-нибудь и поближе познакомимся. Ты обещала. Я поменял свои планы и подстроил их под тебя, — с нажимом в голосе произнёс он.

Катя не могла вспомнить, чтобы она что-то обещала ему конкретно, но спорить не стала. Она вдруг внимательно посмотрела на него, оценивая. Высокий, подтянутый, ухоженный мужчина, и ну и что, что старше её лет на десять. Да, ему, наверняка, за тридцать. Интересно, женат? Если женат, то и время тратить на него не стоит. Это надо выяснить сразу.

— А ваша жена одобряет ваши субботние планы? — напрямую спросила она.

— Я не женат, — ответил он, — Хотя подруга постоянная имеется, не спорю. Но это так, всё изменимо. Мне подождать, пока ты соберёшься или коротать выходной день в одиночестве?

— Я сейчас… Через полчаса буду готова. Подождите, пожалуйста, в коридоре, — в смущении отозвалась Катя.

— Хорошо, Катя, подожду, — кивнул он и вышел.

Катя быстро переоделась в трикотажное платье, причесалась, заколола пряди в пучок, нанесла неброский макияж. Чёрт, она совсем забыла о нём, своём временном соседе. Вообще из головы вылетело то, что он должен появиться в субботу. Наскоро собравшись, Катя надела свои старенькие осенние сапоги, надеясь, что её попутчик не заставит её долго гулять по городу пешком, застегнула пуговицы на старом пальтишке, подхватила сумочку и вышла из комнаты. Она закрыла дверь на ключ, по привычке удивляясь, зачем это вообще делает. Ведь никаких ценных вещей у неё нет, если не считать флакончика французских духов, которые она, не удержавшись, купила себе к празднику.

Мужчина стоял возле окна, спиной к Кате, а она мучительно пыталась вспомнить его имя. Кажется, Олег. Да, так он представился тогда на остановке. Девушке стало немного стыдно — уж он — то потрудился запомнить её имя. Он обернулся, одобрительно кивнул и направился к лестнице, по пути бросив:

— Идём, Катя.

К огромной радости девушки, во дворе стояла машина, поэтому гулять пешком и морозить ноги ей не придётся. Олег открыл дверцу, приглашая Катю занять место в салоне автомобиля. Он сел за руль, уверенно и неторопливо вывел машину со двора на дорогу. Катя не спрашивала, куда они едут, да по большому счёту, ей было это всё равно. Если получится то, что она задумала, то всё остальное не важно. Олег остановил машину возле ресторана, не самого престижного в городе, но и не дешёвого, солидного. Он помог ей выйти из машины, таким же обходительным был и в фойе — помог ей снять пальто, отодвинул стул, приглашая её устроиться за столиком.

— Что будем есть, Катя? — спросил он, взяв в руки папку с меню.

— Я не знаю… Закажите вы… на свой вкус, — смущённо проговорила Катя.

— Тогда возьмём отбивные и салат по-гречески, а на десерт вишнёвый пирог, а вино закажем красное, — уверенно произнёс Олег.

Катя спорить не стала, хотя мясо особенно не любила, предпочитая рыбу, вино пила только белое, а на вишню у неё была ещё с детства аллергия, после того, как она съела полную миску этой ягоды. Заказ принесли быстро, официант сам ловко разлил вино в бокалы и быстро удалился.

— Сервис хороший, не навязчивый, — прокоментировал Олег, — Выпьем за наше знакомство, Катя. Надеюсь, оно перейдёт в нечто большее, чем просто знакомство, — предложил он тост, поднимая бокал.

Катя отпила немного вина, а Олег осушил бокал сразу и принялся разрезать ножом и вилкой отбивную.

— Ешь, Катя, пока не остыло, — сказал он, приглашая смущающуюся девушку приступить к еде.

— Можно я закажу немного водки, — лихо произнесла Катя, подумав про себя: «А, была — не была!»

Олег остановил удивлённый взгляд на девушке, затем с усмешкой кивнул и подозвал официанта:

— Двадцать граммов водки для девушки, будьте добры.

Катя залпом выпила принесённую водку и метнула на мужчину отчаянный взгляд:

— Скажите, Олег, я вам нравлюсь? — произнесла она.

— Да, — прямо ответил он, — Я уверен, ты поняла это сразу ещё там на остановке.

— Чего вы хотите от меня? Просто скрасить ваше одиночество во время командировки?

— Я часто бываю в командировках, но никогда не ищу себе девушку для развлечений, Катя, — произнёс он, внимательно рассматривая выражение её лица. Катя почувствовала, как начинает краснеть от неловкости и смущения. А мужчина продолжал, — Я хочу узнать тебя получше, хочу ближе с тобой познакомиться.

— Извините, Олег, но у меня на это нет времени, — перебила его Катя взволнованно, — Только, прошу вас, не удивляйтесь, не перебивайте, дослушайте меня до конца! Мне нужна ваша помощь, очень нужна. Скажите, вы, кажется, приехали из Петровки? Где вы там живёте? У вас есть своя жилплощадь?

— Что, так сразу, Катя?! — не сдержался от смеха Олег, — Ты хочешь встречаться со мной по расчёту?

— Нет, не встречаться… — Катя запнулась, взяла с вазочки бумажную салфетку, нервно скомкала её в руках, — Помогите мне, пожалуйста. Я вам обещаю, что не причиню вам хлопот.

— В чём же должна состоять моя помощь, Катя? — спросил он уже явно заинтересованно.

— Согласитесь вступить со мной в фиктивный брак, ненадолго. Я вам обещаю, что как-только вы попросите, я сразу же подам на развод.

— Так, это уже интересно… — протянул Олег, забыв об отбивной, которая остывала на тарелке, — Зачем тебе это нужно, девочка?

— Мне нужно… Для опеки. Мне нужно предъявить им прописку и то, что у меня есть жилплощадь, подходящая для того, чтобы взять ребёнка.

Олег смотрел на неё долго. И что было в его оценивающем взгляде, она не знала и мучилась от неизвестности, которая всё тянулась и тянулась…

— Мне не нужна фиктивная жена, Катя, — наконец сказал он, — Выйдешь за меня замуж по-настоящему?

— Как это?… — изумилась Катя, а её сердце забилось быстро и громко, готовое выпрыгнуть из груди.

— Выйдешь за меня замуж и станешь мне настоящей женой, что непонятного? — усмехнулся он, — И да, Катя, у меня есть жилплощадь. У меня большой частный дом в Петровке, правда, там кроме меня, проживают ещё мама и младший брат, но у каждого свои отдельные комнаты. Так что, думаю, опеку устроят условия, которые я могу предложить ребёнку.

— Хорошо, — со страхом выдохнула Катя, — Когда мы оформим отношения?

Олег достал из кармана мобильный телефон, открыл на экране календарь, немного подумал, что-то просчитывая, и уверенным деловым тоном ответил:

— В среду у меня есть окно. Я пришлю тебе эсэмэску во сколько тебе нужно подъехать к Загсу. А сейчас давай, всё-таки, спокойно поедим, раз уж мы всё уже решили.

Катя склонила голову над тарелкой, но от волнения не смогла есть. Она неумело пыталась отрезать кусочек отбивной и решила сперва съесть салат. Девушка ела и чувствовала на себе внимательный взгляд Олега, но он ничего больше не сказал, только налил в свой бокал ещё вина.

Катя металась по комнате, казавшейся ей тесной, как птица в клетке. Что у неё есть? Только эта комнатушка-клетушка! И то — съёмная. И сколько лет ей нужно будет работать, чтобы приобрести себе жильё на скромную зарплату учительницы?! Десять лет? Пятнадцать? А может и все двадцать! Да Миша не сможет столько ждать! У Кати начиналась истерика. Она сжала тонкие пальцы, прислонилась лбом к холодному тёмному окну. В её голове стучали слова Татьяны Степановны, произнесённые в тот роковой день. Пожилая учительница тогда тяжело опустилась на стул, вздохнула и сказала: «Сиротская доля — она ведь не сахар». От её слов у Кати заныло сердце, стало тяжело в груди, слёзы опять вот-вот готовы были брызнуть из глаз.

Катя сама не помнила своей матери. Нет, она не была сиротой, просто её мама после развода уехала на север зарабатывать деньги, а маленькую дочку оставила на брата. Тётя Даша, жена маминого брата, по сути, чужая тётя, воспитала племянницу мужа. И так как в семье дяди были ещё и родные дети, Кате мало что перепадало, особенно душевного тепла и ласки, простого человеческого участия. А после того, как Катя окончила девятый класс, тётка не позволила ей больше оставаться в посёлке и заставила поступить в педколледж. В педколледже Кате нравилось, да и учиться было не трудно. К тому же она успевала ещё подрабатывать вечерами, устроившись уборщицей в офисы, неподалёку от педколледжа. Платили небольшую стипендию, как раз только на проезд в автобусе её и хватало. Тётка и дядя Витя помогали иногда продуктами, то мешок картошки из деревни привезут, то домашнего варенья с мёдом. Так Катя и перебивалась, давно научившись обходиться самым минимальным. Только недавно позволила себе глупость — не удержалась, купила дорогущие французские духи, вместо того, чтобы отложить эти деньги на новые зимние сапоги.

В воскресенье Катя промаялась сомнениями и страхами, а в понедельник поделилась своими переживаниями с подругой по педколледжу Машей Петренко. Девушки сидели за столом в учительской одни и проверяли тетради, когда Катя произнесла:

— Я замуж выхожу, Маша.

— Ух ты… — подняла голову от тетрадок подружка, — За Костю? Всё — таки уломал тебя?

— Да при чём здесь Костя, — перебила с раздражением Катя, — Зачем мне выходить замуж за Костю? Его родители никогда этого не допустят.

— Родители-то не допустят, но вы бы и без их помощи на ноги встали. Костя парень пробивной.

— Не люблю я его, Маша. Это было бы нечестно по отношению к нему. Да и времени ждать, пока мы встанем на ноги, катастрофически нет, — и Катя рассказала Маше всё.

Подруга молча слушала, не перебивала и только когда Катя закончила рассказ, спросила с укором:

— Ты же практически не знаешь этого мужика! А если он совершенно тебе не подходит? Ты же сама вот сейчас сказала, что вам с ним в ресторане и поговорить-то не о чем было.

— А это не важно. Важно то, что он пропишет меня в своём доме, и мне будет, что предъявить опеке.

— А жить-то ты как с ним будешь, ты не подумала, Катя? Ведь он же с тобой как с настоящей женой жить собирается, — возразила Маша и посмотрела на подругу, как смотрят на неразумное дитя.

— Ничего, подстроюсь как-нибудь. Ведь тётке угождать привыкла! — произнесла Катя, сжимая в руках карандаш.

— Тётке — это одно, а мужику — это другое. Ты рискуешь, Катя.

— Всё, закончим этот разговор, Маша. Я уже всё решила, и переубеждать меня бесполезно.

— Ну, как знаешь, — сочувственно вздохнула Маша, с тревогой взглянув на подругу.

Поздно ночью откроется дверь,

Невеселая будет минута.

У порога я встану, как зверь,

Захотевший любви и уюта.

И опять по дороге лесной

Там, где свадьбы, бывало, летели,

Неприкаянный, мрачный, ночной,

Я тревожно уйду по метели…

Николай Рубцов

Матвей прошёл через веранду тихо, стараясь, чтобы старые деревянные половицы не скрипели под его ногами. Мать, наверняка, уже спит. Но открыв дверь на кухню, он запнулся о пустое ведро, оно с громким радостным звоном покатилось по полу, извещая о том, что пришёл хозяин.

— А хозяин ли? — пьяно усмехнулся Матвей, не заметив, что сделал это вслух.

В соседней комнате зажёгся свет, ещё секунда и на пороге возникла пожилая статная женщина в шёлковом халате, украшенном расписными драконами.

— Матвей! Где тебя опять носило? — и, приглядевшись к сыну, раздражённо заметила, — Ты что, напился? Вот изверг! И за что только мне такое наказание!

— Не заводись, мать, — поморщился Матвей, схватившись ладонью за голову. От громкого въедливого голоса матери разболелась голова, — Ты это… мать, спать иди. Я сам тут как-нибудь…

Парень нетвёрдой походкой приблизился к обеденному столу и сел на стул.

— Ну, ну… Сам, конечно, сам, — усмехнулась женщина, — Тебе же завтра на работу, изувер! Вот брат твой серьёзным уважаемым человеком стал, начальником! А ты позоришь его! Да как не стыдно-то, Матвей! А ведро почему уронил? Я же его поставила, чтобы ты увидел, и воды из колодца принёс! Утром чай сварить — а ни капли воды нет!

— Щас, мать, принесу, ты иди, спи, — Матвей сжал голову ладонями, как будто хотел спрятаться от навязчивого раздражающего голоса.

Мать скрылась в комнате и выключила свет. Опять наступила темнота. Парень тяжело поднялся, подобрал валявшееся пустое ведро, прошёл на веранду, обулся, накинул пуховик и вышел во двор. Ночь была звёздная, морозная. По всему тёмному небесному пространству ярко мерцали ночные светила. Где-то рядом, где просёлочная дорога бежала на пригорок, вился дымок из печной трубы. Вдохнув обжигающий морозный воздух, Матвей направился по протоптанной дорожке к колодцу. Вода, конечно же, успела покрыться тонким слоем льда после того, как кто-то в последний раз приходил сюда. Матвей продолбил полынью, зачерпнул воды. Возвращаться домой не хотелось. Он посмотрел на пригорок, где в домах ещё кое-где горел свет. Вот то дальнее окно, где так маняще мерцал свет, Викино. Наверно, она ещё смотрит телевизор или ей в эту ночь, как и ему самому, не спится? Вика, Вика… А ведь она обещала ждать его. Тогда после суда, после приговора, как она плакала, как заламывала руки от отчаяния. Три года в колонии общего режима — таков был приговор. В принципе, реально было его дождаться. Но она не смогла. И вот месяц назад он вернулся по УДО и сразу же узнал ещё там на вокзале, даже не успев в деревню приехать, что Вика теперь встречается с его братом Олегом. Да и имеет ли он право осуждать Вику? Ведь для неё, как и для всех других, он виновен. Он стал невольным убийцей. И даже Вике он не смог открыть правду. Не смог признаться в том, что на самом деле случилось в ту роковую ночь…

Вика, малышка… Его милая девочка. Его первая любовь. Это было безумие, это было сладостное сумасшествие. Тогда, три года назад, он только вернулся из армии и сразу встретил её. Было начало лета, и дни стояли тёплые, наполненные медвяным ароматом лип, и сирень с черёмухой ещё не успели отцвести. Так и стояли деревья в белом и сиреневом цвету, лёгкими облаками окутывая деревенские улицы, лесные пригорки и низины. Матвей тогда решил похвастаться перед друзьями, показать свою удаль — решил искупаться в реке одним из первых. Вода ещё не прогрелась, и в первые же секунды обожгла его тело холодом. Матвей окунулся, проплыл несколько метров и выскочил на берег, где его ждали приятели. Шутки, смех, кто-то протягивает бутылку с водкой для согрева. И вдруг он увидел её. Стройная девушка с распущенными тёмно-каштановыми волосами шла вдоль берега. А когда она посмотрела в его сторону, насмешливо с лёгким прищуром, он поразился цвету её глаз — они были насыщенно-зелёные, как у ведьмы. И сразу же завертелось у них, закрутилось. Матвей и себя забыл в этом безумном танце страсти и любви. Помнил только аромат сирени и черёмухи, когда после жарких ночей на берегу реки они под утро возвращались домой уставшие и счастливые. А когда случилась та трагедия, Вика пришла на суд. Она клялась ждать его. И поначалу и письма были, и на свиданки приезжала, а потом резко всё оборвалось. Без каких-либо объяснений с её стороны. Но он ни в чём не упрекал Вику, права на это не имел. Как вышло, так вышло. И вот недавно он узнал, что Вика поссорилась с Олегом, и он срочно уехал в командировку в город. Причину ссоры Матвей не знал, но догадывался. Очень часто стали Вику замечать в компании Сергея Рогозина, молодого лейтенанта полиции. Но всё это уже не касалось Матвея, и было ему не интересно. Сейчас он вспоминал, как когда-то был безумно счастлив. Наверное, нельзя было быть таким счастливым. За такое счастье человек обязательно расплачивается. Воспоминания его нарушили хлопки петард. Высоко в чёрное небо взметнулись сотни разноцветных искр. И Матвей с удивлением вспомнил, что скоро Новый год. Он медленно пошёл по протоптанной дорожке, размышляя о том, какой же всё-таки это жестокий праздник. Семейные торжества и встреча Нового года в кругу друзей, подарки, фейерверки, суета с угощениями, наряды, танцы, карнавалы… А что делать тем, кто одинок? Никто не подумал, как приходится одиноким людям, старым, больным, неудачникам, выброшенным за борт жизни? Что делать им?! Спокойно наблюдать за счастливой суетой других и ещё острее ощущать свою ненужность и одиночество? Какой никчёмный бессмысленный праздник. Быстрее бы уж рабочие дни начались. И у него не будет свободного времени размышлять о такой ерунде.

В среду они расписались. Всё произошло буднично и быстро. Даже своё строгое серое платье Катя не успела переодеть на более нарядное и подходящее для такого случая. Просто Олег позвонил ей после обеда, ей пришлось отпроситься с последнего урока и выйти на остановку, где её уже поджидала машина Олега. А после регистрации их брака Олег отвёз Катю обратно в школу, где во второй половине дня у неё была запланирована репетиция новогоднего спектакля.

Только вечером он пришёл к ней, постучал в дверь, а когда она открыла, Олег зашёл в её маленькую комнатку на правах хозяина, не гостя. Он поставил на стол бутылку коньяка, разлил его по чашкам, так как специальных бокалов у Кати, конечно же, не было.

— Ну, за наш брак, Катя, — произнёс он тост и уверенным движением осушил содержимое чашки. Катя тоже попыталась отпить, но не смогла, от резкого запаха её замутило. Олег требовательно приказал, — Пей, Катя. У нас первая брачная ночь, и я не хочу, чтобы ты зажималась и чувствовала себя со мной сковано.

Кате пришлось выпить. Жидкость сразу же обожгла её горло, внутренности, но раскованности девушка не почувствовала, только нарастающую тошноту.

— Выпей ещё, Катя, — Олег опять налил ей коньяка в кружку, и Катя безропотно его проглотила. На этот раз ощутимо закружилась голова, а вот ноги отказались её слушаться. Девушка покачнулась, Олег ловко подхватил её на руки, понёс к дивану, уложил на него. Дальнейшее Катя помнила смутно. Когда он раздевал её, она не сопротивлялась. Лежала как кукла. Красивая глупая кукла с испуганными большими глазами. Олег не тратил времени на ласки, он сразу же широко развёл ноги девушки и вошёл в неё. Катя не смогла сдержать болезненного стона, поморщилась и сжалась. Олег удивлённо посмотрел на неё, задвигался в её теле, причиняя девушке новую боль, и только когда он решил сменить позу и освободил Катю из своего захвата, то увидел кровь на её бёдрах.

— Ты целка? — удивился он, — Вот так номер. Это даже интересно. Моя жена — девственница. Мне есть чем гордиться, — рассмеялся он, а потом уже серьёзно произнёс, — Детка, сочувствую, но тебе придётся потерпеть. Я не намерен останавливаться.

Он перевернул Катю на живот, приподнял её, заставляя встать на четвереньки, и снова вошёл в неё. Девушка почувствовала, как в этой позе он стал проникать в неё глубже, больнее. Она закусила подушку зубами и глухо застонала. Она слышала его шумное дыхание, его стоны удовольствия, а когда он снова перевернул её и резко поднял её ноги за щиколотки, пристроив её ступни себе на грудь, девушка почему-то почувствовала себя униженно. Так, как будто она была только телом, и ничем больше, телом, которое только служит для удовлетворения его похоти. Олег был ненасытен. Он менял позы, заставляя Катю сгибаться и раскрываться для него, был равнодушен к её стонам боли и слезам на глазах. А когда он, наконец, отпустил её, обильно кончив ей на грудь, то встал с дивана, оделся и ушёл к себе в комнату. И как только он это сделал, Катя почувствовала дурноту, она еле успела сползти с дивана, как её начало рвать прямо на пол. Мерзкое отвратительное пойло, называемое алкоголем, выходило из неё, выплёскивалось, скручивая худое тело Кати в спазмах. После стало немного легче, но появился озноб. Катя кое-как накинула халат, взяла полотенце и добралась до душа в конце коридора. Вода в душе была только холодная, но Катя мылась под холодными струями. После холодного душа её ещё больше стало морозить, и она закуталась в два одеяла, но продолжала дрожать. А утром, когда меняла постель и увидела размазанные пятна крови, опять почувствовала тошноту.