Закон подлости гласит…

Кристина Юрьевна Юраш, 2019

В мире, куда я случайно попала, у меня есть работа моей мечты! Я – журналист самой честной газеты "Горькая правда". Я живу под чужим именем, в старом ветхом доме под снос, к которому прилагается маразматический призрак чужой выжившей из ума бабки. Этот мир состоит из единственного уцелевшего города, которым правят две политических партии Магия и Инквизиция, не переваривающие друг друга. Но зато всегда есть повод для злободневной статейки. Инквизиция выписывает мне штрафы, Магия угрожает. А после едкой статьи про Канцлера от Инквизиции, мне вообще страшно жить. Меня каждый день притаскивают в его кабинет, после очередных неприятностей для разбора полетов. Он уже вздрагивает от моего имени, педантично считая часы и минуты до нашей новой встречи, глядя на меня холодными и красивыми глазами.

Глава седьмая… когда говорят про свободу слова, имеют в виду право хранить молчание

Лучше всего схватывается тот клей,

который попадает не туда, куда надо!

— Обидчивость — плохое качество для мужчины, — усмехнулась я, разглядывая дорогой интерьер кабинета. — Но вы подумайте хорошенько. Мало ли как судьба обернется? Я не сгущаю краски, но, сами понимаете, в будущее заглянуть невозможно, поэтому не стоит разбрасываться крайне выгодными предложениями.

Я отлепила от щеки прядь волос. Теперь ею можно стучать об стол. Надеюсь, что завтра мне не придется бриться налысо. Бабка будет рада — экономия воды и мыла! Тряпочкой протерла и красавица!

— Я тоже советую не делать преждевременных выводов. Документы, мисс предприимчивость, — инквизитор протянул ко мне руку. Я отлепила от груди планшет и протянула его навстречу протянутой руке.

Липкий планшет не хотел расставаться со мной. Инквизитор взял его сквозь белоснежный кружевной платок и попытался осторожно вынуть его у меня из рук.

— Боюсь, моя статья про сегодняшние посиделки начнется словами «документы у меня оторвали с руками», — улыбнулась я, делая самый невинный взгляд, пытаясь отклеить пальцы от бумаги. Вблизи канцлер производил очень приятное впечатление, если бы не взгляд. Интересно, каким он был, когда ему было лет двадцать? Думаю, что он был очень даже ничего. Сейчас он тоже очень симпатичный. Не в моем вкусе, но симпатичный. Я снова пытаюсь понять, чем же он покорил сердце бедняжки Анабель? В данный момент я чувствую себя «подружкой», которой решили показать того, кто нравится. «Ну как он тебе? Красивый, правда?» — призрачная Анабель с размытым лицом, рожденная моим усталым воображением, заглядывает мне в глаза. Ее глаза светятся от любви и счастья. «Ну да, симпатичный!» — соглашаюсь я, не потому, что не хочу ранить в душу влюбленную по самые уши, а потому что против правды не попрешь. «А какой умница!» — вздыхает Анабель. «Да, не дурак!» — закатываю я глаза, давая понять, что больше обсуждать эту тему не хочу. Интересно, а что было бы, если бы мы с ней действительно встретились? Нет, мы не поменялись жизнями. Я просто проживаю под чужим именем, не более. Это не значит, что я обязана подражать ей во всем и любить то, что любила она!

— Не оказывай сопротивление, мисс предприимчивость! У тебя уже есть предположения, на какую статью потянет статья? — вкрадчиво заметил канцлер от инквизиции, глядя на меня с порицанием. Странно, он еще не читал, но уже осуждает. Да что ж ты так на меня смотришь?

— Ну да. Мы с вами — почти коллеги. Я имею в виду, что руководствуемся одним принципом: «Был бы человек — статья найдется!» — улыбнулась я, отрывая от планшета пальцы вместе с бумагой, а потом счищая ее на пол.

— Я бы сказал по-другому. Был бы проступок, а наказание найдется. Так как на счет извинений, мисс полное отсутствие совести? — спросил инквизитор, испепеляя меня взглядом. Ничего, даже если меня испепелят, я все равно развеюсь.

— Как человек, я извиняюсь. Да что там извиняюсь! Каюсь, — криво усмехнулась я, глядя ему в глаза. — Как журналист — нет.

— Как человек, я принимаю извинения, — услышала я ответ, сопровождающийся красивой улыбкой, которая тут же исчезла. — Как инквизитор — нет.

— Это хорошо, — вздохнула я, глядя на часы. — Мне, как человеку, на душе стало гораздо спокойней. Зато журналист уже замер в предвкушении.

Я чувствовала, как мои ноги слиплись. Слиплось даже между пальцами на руках и там, где слипается у сладкоежек. В голове промелькнула шальная мысль о производстве универсального клея. Я уже мысленно жалела, что инквизиция уничтожила золотое дно, спасая мне жизнь. Клейкая лента, клей для бумаги, клей для обуви, клей для стекла… Маленькая мануфактура в подвале, я с дохлой крысой на веревке и двумя ведрами для сбора урожая. Закидываешь крысу, дожидаешься обильного слюноотделения плотоядного растения, черпаешь вдохновение и разливаешь по пузырькам. Этикетки можно заказать в типографии. Золотое дно. Главное, что запах приятный. И делиться прибылью ни с кем, разумеется, я не собираюсь. А кто узнает? Жаль только, хорошая мысля приходит опосля. Хотя, кто его знает, может быть, эта росянка слюнявая только в редкие, но опасные периоды цветения? Тогда лучше не надо.

— Может, вам что-то подклеить? Я сегодня отлично клеюсь. Вы не подумайте, что я к вам липну. Вовсе нет, — сардонически заметила я, пытаясь сдуть окаменевшую прядь волос с лица. — Просто думайте быстрее, а то клей застывает. Скажу честно, клей — отличный. Универсальный. Клеит все. И бумагу, и ткань, и кожу… Особенно между пальцами.

Инквизитор достал какую-то порванную папку. Через десять минут я почувствовала себя клеем-карандашом. У меня остался не только порох в пороховницах, сопли в соплах и залежи клея в складках платья. Я щедро подклеивала переплеты, склеивала папки, бумаги и даже книги. «Моя ты умница!» — ласково произнесла старенькая школьная библиотекарша, глядя на подклеенные учебники. — «Почти как новенькие!». «Спасибо, я старалась!» — скромно ответила я, вспоминая, как каталась с горки на своем портфеле битком набитом учебниками, а потом, высунув язык, подклеивала их. Не отказывать же себе в удовольствии!

— Я могу в баночку нацедить клея, — устало предложила я, понимая, что влипла по полной. — Если у вас найдется подходящая емкость, я выжму подол. Просто там еще не все засохло. Благодарности не надо. Меня вполне устраивает то, что домой я уйду вместе с вашим стулом. Боюсь, что в мой интерьер он не впишется, но главное, чтобы я с ним вписалась в дверь. Стул пройдет, пройдет и все остальное. Главное, что с пустыми руками.

— Это может быть расценено с моей стороны, как покушение на чужое имущество, — сощурил желтые глаза инквизитор. Я поймала отблеск его очков. Он пристально смотрел на меня, а я начинала заметно нервничать. На часах было уже полдвенадцатого.

— Как там говорится? Поймать вора за руку? — я посмотрела на свои грязные и липкие руки. — Я ведь стул выносить собираюсь не руками. Так что вам придется ловить вора за другое место. Поверьте, вам будет очень неудобно это делать. Мне тоже…

— Совесть замучает? — поинтересовался канцлер от инквизиции присаживаясь в свое кресло и поправляя ручку, лежащую на столе рядом со стопками бумаг, аккуратно сложенных уголок к уголку.

— Дело не в совести. Дело в том, что я не знаю, пройду ли я с ним в дверь. Так или иначе, догнать меня не составит труда. Поверьте, я далеко не убегу! Но постараюсь, — я уже не знала, смеяться мне или плакать. Нервишки шалили так, что пора бы их поставить в угол. Маленькие террористы, требовали печенья, конфет, горячей ванны и чая, но, увы, ничто из вышеперечисленного мне не светит.

Иногда настигает такое чувство, когда действительно грустно и смешно одновременно. Это бывает тогда, когда попадаешь в идиотское положение. Такое, как у меня сейчас, например.

— Мне нравится твой оптимизм. Как человек, я с радостью отпущу тебя домой, а как инквизитор, я еще не решил, — заметил канцлер от инквизиции, не сводя с меня испепеляющего взгляда святоши и праведника. Я даже проверила, нет ли на мне дыры, которую он прожег. Да нет, вроде еще нет.

— А я, как человек, скажу большое спасибо, зато как журналист обязательно опишу особенности тюремного быта во всех подробностях, — парировала я, глядя как он осторожно разворачивает мои слипшиеся документы.

— Анабель Эрланс. Отличный псевдоним, — произнес канцлер, снова глядя мне в глаза.

— Не жалуюсь, — я отвела взгляд, изучая красивые и явно недешевые обои. На самом деле я только что сломала об него свой скан-детектор эмоций. В приборе для чтения чужих мыслей по глазам произошло короткое замыкание. Запахло горелым.

— Не хочешь почитать, что про тебя пишут? — поинтересовался инквизитор, протягивая мне лист бумаги. Да, я и сама понимаю, что душевный разговор не клеится, зато все остальное склеилось прекрасно.

Дедушка с богатой фантазией разошелся на три листа. «Я — ученый с мировым именем! Я — заслуженный член президиума магического совета, почетный профессор Академии, автор более трех сотен монографий, научных трудов Ирвин Гамильтон обращаюсь к канцлеру от инквизиции. Сегодня я подвергся нападению. Под видом журналистки преступница проникла в мой дом, нанесла непоправимый урон моей репутации и моему имуществу! В результате ее бесчинств пострадал бесценный экземпляр Аннуса, названного в ее честь… »

Я боюсь даже писать статью про этого товарища, потому, что стоит назвать пару его растений, меня растерзают. Сначала на цитаты, а потом на кусочки. А за то, что произошло, я была бы не прочь помочь ему склеить ласты. Благо клей с меня течет в избытке.

— Впечатляет! И это все я? Взгляд со стороны, конечно, хорошо. Только смотря с чьей. Ну что ж. Готовьте штрафы и готовьтесь к тому, что я буду погашать их за ваш счет. Мучимая совестью, как человек, и алчно потирающая руки, как журналист. Вам же все равно, как все было на самом деле? — вымученно улыбнулась я, просматривая все претензии к моей персоне. Лицо стянуло от клея, поэтому даже улыбка стоила мне невероятных усилий.

Ответить мне не успели. На пороге стоял канцлер от магии собственной хмурой персоной, а за его спиной маячил «ученый с мировым именем», он же кляузник по совместительству. Над главмагом не хватало только тучки, которая поливает его дождиком, а над головой «светилы» — начищенного до блеска нимба.

— Проходите. Вы слегка опаздываете, — заметил инквизитор, глядя на красивые часы, украшающие стену его кабинета. «Уж полночь близится, а Германа все нет!» — мысленно вздохнула я, понимая, что отмоюсь я еще не скоро. Если я сегодня не отмоюсь, завтра не отмоются все присутствующие.

— Я так понимаю, что это — та журналистка? — заявил канцлер от магии, заходя в кабинет. — Я как раз хотел поговорить по поводу завтрашней статьи, которую, я так понимаю, она собирается написать.

— Присаживайся, — канцлер от инквизиции указал на кресло. Маг прошел и сел в предложенное кресло. Ирвин сел на стульчик рядом, всем своим видом показывая, что правда на его стороне. — Сейчас тебя, мисс предприимчивость, будут учить, как правильно писать статью про ученого с мировым именем.

Вы время видели? Меня в двенадцать ночи будут учить, как правильно писать. Несите прописи! Сейчас займемся правописанием и левописанием.

— Я предлагаю разойтись по-хорошему. Завтра мы ожидаем увидеть серьезную статью про «великого ученого, внесшего колоссальный вклад в науку». Ваша журналистская работа — представлять людей в выгодном свете, поэтому я настаиваю на том, чтобы статья не выходила за рамки приличия. Все названия растений вы можете заменить на более благозвучные. На свое усмотрение. Мы готовы предоставить всю необходимую информацию, — произнес канцлер от магии, глядя на меня темными колючими глазами и хмуря черные кустистые брови.

Ну да, я ведь — журналист, а не репортер. Для репортера главное — скорость, а для журналиста — качество. Не в первый раз «пишу» интервью. Если вы думаете, что те интервью, которыми пестрят газеты и журналы — настоящие, то я, наверное, вас сильно огорчу. Не каждый человек может давать интервью. Далеко не каждый. И не каждый журналист может расположить к себе жертву так, чтобы получился диалог. Я не говорю про публичных людей, привыкших давать интервью за интервью. Они — профессионалы. Они — актеры. Написанное «мы встретились с имярек в его кабинете» чаще всего на самом деле выглядит так «я целый вечер сидел и обрабатывал корявые ответы, присланные его секретарем на электронку». Или это выглядит, как лихорадочная стенография «бреда сивой кобылы» для дальнейшей художественной обработки до удобоваримого состояния.

— Ирвин Гамильтон — великий ученый. Его растения спасли жизни тысячам людей. Они широко используются в медицине, в парфюмерии, в магии. Думаю, что вам стоит уважить чужие заслуги. Об инциденте, который произошел, думаю, упоминать не стоит. Тем более, никто серьезно не пострадал, — пояснял мне канцлер от магии, пока «великий ученый» рядом чинно кивал, соглашаясь со всем сказанным.

Я промолчала, вспоминая, скольких душевных терзаний стоит превратить «мычащего быка, который не может связать два слова» в «интеллигента в седьмом колене, спокойно цитирующего Шекспира в оригинале наизусть». Легким движением пера «невменяемый неадекват» превращается…. превращается… в «образец для подражания». Реальное: «По пацански отвечаю за базар! Если че — бью рожу! Гы-гы-гы!» в тексте звучит примерно так: «Я — человек слова. Как говорил Вальтер Скотт: «Меньше скажешь слов, скорее справишь дело!» В связи с этим я стараюсь быть немногословным, а доказывать свою правоту исключительно поступками». Аплодисменты — в студию! Гонорар — в карман!

— Простите, но вы сами понимаете, о чем вы меня просите? — скривилась я, глядя в глаза канцлеру от магии. — Разумеется, перечислять все я не собираюсь, но при этом упускать важные детали не намерена. Никакие заслуги в прошлом не смогут покрыть позор настоящего. Выживший из ума старик, заседает в президиуме, входит во все возможные советы исключительно за прежние заслуги, а в свободное от заседаний время занимается сумасшедшими и опасными экспериментами, один из которых чуть не стоил мне жизни. При этом он врет на каждом шагу, поливает меня грязью и пытается выставить виноватой. Что еще можно добавить? Ничего.

В голове уже вертелся неплохой заголовок: «Пошлое настоящее прошлых заслуг». Но я отмела его, как неблагозвучный. Как журналист я не в обиде. А вот как человек….

— Да как ты смеешь! — возмутился Ирвин, вскакивая с места. — Я — заслуженный…

— Вы играете с огнем. Сами понимаете, чем может обернуться для вас правда, — перебил канцлер от магии, сплетая пальцы и хмуро глядя на меня исподлобья.

— Зато я прекрасно понимаю, чем обернется моя ложь. Пусть даже ущерб себе, но во благо чужой репутации, — усмехнулась я, идя на принцип и чувствуя себя, как двоечник на педсовете. — Я напишу статью. Упущу, так сказать некоторые подробности, но факт того, что прошлые заслуги не имеют ничего общего со старческим маразмом, я обязательно раскрою.

— Я еще раз повторяю, — зловеще произнес канцлер от магии. — Статья должна быть серьезной. Да, действительность придется приукрасить, но это — ваша работа. Если бы не Ирвин Гамильтон, то половину города стерли с лица земли эпидемии. Так что своему появлению на свет вы обязаны ему! За вами никто не стоит, поэтому я бы не рекомендовал вам…

Я почувствовала, как кто-то положил руки на спинку моего стула. Я даже не оглянулась. Не скажу, что этот странный жест придал мне самоуверенности, скорее он заставил меня слегка напрячься. Попасть между молотом и наковальней — сомнительное удовольствие.

— Вы же понимаете, чем чревата для вас правда? Даже с морально этической стороны? — поинтересовался канцлер от магии, внезапно сменив тон. — Человек, сидящий перед вами — легенда. Имейте же уважение. Элементарное уважение к чужим заслугам.

— Искажения фактов в угоду прошлым заслугам — неприемлемо, — раздался позади меня голос инквизитора. — Я вспоминаю о прошлых заслугах только при вынесении приговора рецидивистам.

— Я настаиваю на том, чтобы преступницу наказали по всей строгости закона! Мой бесценный Аннус, который я имел глупость назвал в честь это бессовестной девицы, пострадал из-за нее! — орал Ирвин, заглядывая в глаза своему защитнику, тыкая в меня пальцем и вскакивая со стула. На нем был все тот же слипшийся халат, одинокий тапок и заляпанные клеем очки. Жалкое зрелище. «Легенда становится психом!» — промелькнул в моей голове спонтанный заголовок. Неплохо. Совсем неплохо. Я подумаю.

— После этого заявления, я намерен ввести цензуру на названия, — раздался позади меня голос. — С завтрашнего дня мое постановление вступает в силу. Одной бессонной ночи вам должно хватить, чтобы достать словари и вспомнить правила словообразования и благозвучия. В противном случае я каждое заседание буду зачитывать особо понравившиеся названия вслух. Ирвинг Гамильтон! Будет справедливо, если я начну с вас. И если кто-то рассмеется, я приму меры. Даже с учетом прошлых заслуг, боюсь, что ваше кресло освободится очень скоро и его займет более достойный кандидат.

«Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!» — промелькнуло у меня в голове. Канцлер от магии нахмурился и подался вперед. Ирвин надулся от гнева, как индюк, захлебываясь от негодования.

— Нет! Ни в коем случае! — заорал Иврин, дергаясь на своем стуле. — Я внес их во все каталоги! Я уже написал по ним целую стопку научных трудов и монографий!

— Кто учил вас перебивать? Вам не говорили, что это — невежливо? Даже для ученого с мировым именем, — вкрадчиво заметил инквизитор, стоя позади меня. — Сколько статей нужно написать, чтобы получить право перебивать? Предоставьте завтра перечень научных изданий и требования к оформлению. Я займусь этим вопросом в свободное от работы время.

Ирвин возмутился, но канцлер от магии бросил на него уничижительный взгляд.

— Я протестую! Я… — возмутился агромаг, глядя куда-то наверх. — Это инквизиционный произвол! Эта девица заслуживает тюрьмы! Я требую для нее наказание по всей строгости закона! Я не собираюсь молчать! Да вы знаете, кто я? Я — Ирвин Гамильтон! И я не позволю закрывать мне рот!

— Покиньте помещение. Акции протеста вы можете спокойно проводить в коридоре, а если быть точнее — на улице. Дверь открывается наружу. Достаточно просто повернуть ручку вправо до упора. Благодарю, — раздался голос позади меня, сопровождаемый шумным вздохом.

Ирвин бросил презрительный взгляд на канцлера от магии, который за него не заступился. Тот в свою очередь взглянул на часы. Ирвин никуда уходить не собирался, молча протестуя и пылая гневом.

— Я предлагаю вам скромное вознаграждение за моральные страдания и испорченное платье в размере тысячи эрлингов, если завтра в газете появится красивая статья о том, как ученый с мировым именем показывал вам плоды своей научной деятельности. Обязательно укажите, какой вклад он внес в науку. Не думаю, что стоит перечислять все его научные труды, но основные должны фигурировать в статье. Обязательно. Если будут какие-то вопросы, мы вам все расскажем и поможем грамотно составить библиографию. Этот человек действительно прожил всю свою жизнь, помогая другим.

Я молчала и смотрела на протянутые мне деньги. То, что было в подвале — цветочки. Сейчас мне в любом случае попадет на ягодки. Молот застыл над наковальней.

— Я уже высказала свое мнение, — ответила я, с сожалением отворачиваясь от протянутых денег. — Это — моя принципиальная журналистская позиция. Инцидент в красках описывать я не стану, но упоминание о нем будет.

Маг посмотрел на меня нехорошим взглядом, а потом нахмурился и вышел из кабинета. За ним засеменил в одном тапке Ирвин, бросая грозные взгляды в мою сторону. Дверь хлопнула так, словно кого-то только что пристрелили.

— Я могу идти? — спросила я, пытаясь оторваться от стула. Несмотря на все нехорошие предчувствия, я смогла отлипнуть, глядя на безнадежно испорченную мебель философским взглядом любимой кошечки.

— Да. Тебя проводят, — произнес инквизитор, отворачиваясь. — Утром тебе выдадут новые документы взамен испорченных. Ах да. Завтра, чтобы я тебя не видел в Академии. Если увижу — пеняй на себя. Поищи другие темы для сенсаций.

Когда я шла по улице в сопровождении двух патрульных, со стороны это напоминало конвой. Такое чувство, будто они вели меня в тюрьму. Хотя, так оно и есть. Если для кого-то дом — это крепость, то для меня — это тюрьма. Моя облезлая тюрьма в ночном сумраке выглядела все так же убого и гнусно. В почтовом ящике я нашла письмо-уведомление о том, что вместо пяти тысяч мне следует уплатить всего лишь пятьдесят эрлингов. Я так же обнаружила письмо по поводу непогашенной задолженности за пять лет. Философски взглянув на пятизначную сумму, я вздохнула.

Меня довели до двери, которую я открыла своим старым ключом, мысленно пытаясь мобилизоваться перед неизбежной головомойкой.

— Что это значит? Да как ты выглядишь? — выл призрак, капая мне ядом на напряженные нервы. — Не может быть! Тебя опозорили! Чуяло мое сердце! Позор! Не для того тебя растили, не для того тебя кормили, чтобы… Да кто ж тебя после этого замуж — то позовет? Да что ж мне с тобой делать?

— Оставить в покое! — огрызнулась я, погружаясь в теплую ванну. Клей постепенно размокал и смывался. Волосы после вынужденной яблочной маски были гладкие и шелковистые, кожа на лице — упругой и нежной, а на поверхности воды плавали белые, приятно пахнущие лепестки. Деревянное платье и дубовые панталоны стояли у стены.

— Ой не думала, что доживу до того дня, когда моя внучка опозорит нашу честную фамилию! Да что бы сказал твой отец, узнав о том, тебя облили на улице помоями за твое развратное поведение! — возмущалась бабка, пытаясь спустить воду, но я зажала пяткой слив, не обращая внимания на крики.

Я лежала в воде, смывая с себя остатки клея, и думала над статьей. Нет, это будет не интервью. Это будет нечто другое. Через полчаса я сидела в своей комнате, сушила волосы полотенцем и писала.

«К вашим услугам — прежняя заслуга»

Статья посвящается некогда великому ученому Ирвину Гамильтону.

«Здравствуйте! Приятно познакомиться, я — ваша прежняя заслуга на магическом поприще! Я обеспечиваю вам пожизненную пенсию, уютное кресло в президиуме и совете. Я дрожащей рукой подписываю научные работы студентов и преподавателей, не читая их и не вникая в их суть. Я никогда не признаю свои ошибки. Именно на мне держится вся магическая наука. Я поучаю молодых и заставляю признать тот факт, что если бы не я, то их бы на свете не было. Именно благодаря мне, мой уважаемый обладатель, на вас смотрят с благоговением, прощая старческое слабоумие, опасные эксперименты, бредовые идеи. Я рада, что спустя столько лет, я обеспечиваю вам достойную и обеспеченную старость.

Но я очень устала. Мне надоело, что меня постоянно используют, как грязный носок в любом споре, чтобы заткнуть рот оппоненту, мне стыдно, что я служу для вас щитом от правосудия. Я хочу, чтобы меня наконец-то оставили в покое. Я не хочу прикрывать ваш вчерашний инцидент с опасным растением, которое вы вывели у себя в подвале, и которое чуть не отправило на тот свет своего создателя и его гостью. Я предпочитаю остаться в прошлом, не имея никакого отношения к вашему бредовому настоящему и сумрачному будущему. А.Э.»

Да, интервью без слез не вспомнишь. А если еще воспроизвести в памяти все детали, то к слезам прибавятся ночные кошмары. Думаю, будет лучше, если это будет просто статья. Я несколько раз перечитала, поправила некоторые моменты, а потом положила листок перед собой на столе, вглядываясь в собственный почерк, словно между строчек я мечтаю увидеть свое будущее. Итак, отдавать это на публикацию или порвать? Как мне поступить? Взгляд снова зацепился за пыльный альбом, сдвинутый трясущейся от негодования рукой на край стола. Я пролистала страницы, посмотрела в нарисованные глаза и решила, что статье быть. И точка. А дальше — посмотрим. Я спустилась вниз, свернула бумажку, написала адрес редакции и засунула в почтовый ящик. Письмо исчезло. Дело сделано. Теперь пусть редактор решает, издавать или нет.

Конец ознакомительного фрагмента.