Столбы. Сказка для себя

Ксения Жигалина

Действие этой фантастической повести разворачивается на фоне и вокруг необычного астрономического явления, возникшего в обычном провинциальном городе. Герои – синоптик, заместитель главы городского совета, директор краеведческого музея и Дятел – пытаются разобраться и понять, что это такое, почему, как и зачем оно появилось в их городе. Это расследование неожиданно заставляет их другими глазами взглянуть на себя, на свою жизнь и на жизнь вообще.

______

Очнувшись, он обнаружил, что за окном садится солнце, он весь в поту и замотан в мокрую уже простыню, волосы облепили мокрый лоб и во рту мерзко. Он осторожно встал, стараясь не растолкать дремлющую еще боль.

После того, как он как следует поел, он решил собираться и, дождавшись уверенной темноты, выходить. Идти надо ночью. Но фонарь брать нельзя. Не любят вертолетчики чужих фонарей. Ничего не поделаешь. А любят они песни под гитару, салат из морской капусты и часы с боем. Ну, еще ярко накрашенных продавщиц и собачье имя Петруха, уж неясно почему.

Ничего этого у синоптика не было, но идти с пустыми руками, конечно, нельзя. Тем более, что он к ним с просьбой. Ему даже не хотелось думать о том, что у Анфиса Иваныча действительно может быть сын, а тогда его странная утренняя мольба остается в силе, и надо будет говорить с вертолетчиками о том, что им пора бы уйти… Улететь.

Отогнав решительно этот набежавший было уже совсем кошмар, синоптик уверенно направился к книжному стеллажу. Вот оно. Он понесет им Чехова. Это классика. Классику все любят. Даже вертолетчики. Тем более, кивнул он себе веско, если она — Чехов.

Уложив Чехова в рюкзак, все четырнадцать томов, он подумал и положил туда же спички, компас, аптечку и бутылку воды и вышел. Заперев обсерваторию, ключ он брать с собой на всякий случай не стал, а спрятал его, как обычно, под телескоп в беседке. Голова снова разнылась, но таблетки он решил пока поберечь. Мало ли.

На улице уже было совсем темно. Если бы не фонари, облака были бы хорошо видны в свете звезд и луны, подумал он. Но фонари, конечно, горели. Что имело и кучу плюсов. Он без проблем добрался до нужного края города и ступил на шоссе, через два километра от которого ответвлялась нужная ему грунтовка. Вот здесь уже фонарей не было. Шаг за шагом город отставал позади, затухал и затихал. Вот теперь, оглянувшись назад, он увидел столбы во всей красе. Основания их были подсвечены городом в какой-то серо-розовый, а вершины уходили в черную ночь, не слишком, впрочем, далеко. Отсюда они казались совершенно неподвижными и еще более нереальными.

Два километра — это почти ничего. Днем. Ночью он шел подольше, конечно. Пока шел по шоссе, было относительно видно. А вот свернув на грунтовку, он пошел среди деревьев. Поэтому пошел еще медленнее. Грунтовки до вертолетчиков было не много. Ею сейчас вообще, наверное, не пользовались. К ним кто-то наведывался очень редко, если вообще хоть кто-то наведывался. А у них самих были вертолеты, зачем им грунтовка? Поэтому она несколько подзаросла с тех пор, как он помнил ее, давно.

Стараясь не оступаться, он шел и прокручивал свой разговор с вертолетчиками. Говорить, разумеется, надо только с главным. С иерархией, субординацией и вертикалью власти у них было все в образцовом порядке. Лагерь их располагался на большом поле. За семь лет они, конечно, его видоизменили. Говорят. Сам он за это время там ни разу не был. Зачем? Что они ему? Что он им?

А теперь вон оно что. Интересно, увидит ли он Максима. Они с ним друзьями не были, но, конечно же, городского парламентера знал в лицо каждый. Надо у Максима спросить, пришло ему в ноющую голову. Если они якобы друзья, пусть и год назад, то он точно должен знать.

Синоптик подошел к перегораживающему грунтовку шлагбауму. Рядом не было никого, кому это было бы интересно, поэтому он просто обошел его и пошел дальше. Оставалось не долго. Хотя, вообще, было немного странно идти в полной темноте, только лишь среди спящих шелестящих деревьев, и не слышать приближающегося лагеря. И тем не менее лагеря слышно не было. Ничего, решил он. Ведь, и правда, давным-давно ночь. Все равно сегодня он вглубь не сунется. С краешку обождет. А завтра уж тогда, при свете дня, м-да.

Дойдя до конца грунтовки, он остановился. Впереди было оно, поле вертолетчиков. Давно уже не поле. На фоне звездного, в основном, неба чернели какие-то сооружения. Ангары, видимо, догадался он, бараки. Или эти, он вспомнил подходящее по смыслу слово, казармы, вот. Он поискал глазами, нашел рядом несколько сваленных бревен, кое-как пристроился на них и решил передремать здесь остаток ночи.

Толком он, конечно, не спал. То и дело шлепая на себе комаров, он пересаживался поудобнее, подкладывал под голову то один локоть, то другой, то Чехова в рюкзаке, ненадолго отключался и вновь приходил в сознание. Когда небо начало сереть, он основательно продрог и решил вставать. Времени было около четырех. Промыкался он тут самое большее пару часов, ну три, но смысла сидеть дальше не было.

Вокруг потихоньку светлело, и он решил осмотреться. Он пошел на бывшее поле, все дальше и дальше, между строениями. И идя, он как-то постепенно понял, что тут что-то не то. Тихо было абсолютно. Не считая только звуков просыпающейся природы. То, что природой он не считал, было черно, неподвижно и молчало. Когда светло стало уже прилично, он отчетливо осознал, что здесь никого, кроме него, нет. Ни души. Он стал ходить быстрее, он почти бегал между пустыми бараками-казармами, заходил в открытые и пустые ангары. Никого. Ничего. Ни даже самого маленького вертолетика, отчего-то печально подумалось ему. Он пришел впустую. Обиднее всего было за Чехова. От души ведь.

Но что же тут произошло? Он сел на какой-то ящик, достал из рюкзака воду и основательно припал к бутылке. Давно это они, интересно? А давно тут вообще кто-то был из города? Этого он не знал. Вернется — спросит. Сейчас вот только еще немного посмотрит. Не был же здесь ни разу за эти семь лет. До этого было просто поле. Трава. А потом, когда сюда их пустили, как-то стало некстати тут появляться. Да.

Он зашел в следующий ангар, в бараки отчего-то было жутковато заходить. В покинутые. Пробежавшись глазами по помещению, он подошел к сиротливо стоящему в углу столу. На столе было пыльно и пусто. А вот в ящике стола было не пусто. Он, заинтересовавшись, вытащил ящик полностью и положил его на стол. Внутри оказалась разная ерунда. Моток скотча, ржавые кусачки, кусок наждачки, конфета, половинка мыльницы, завалившийся на бок, протекший и присохший намертво бутылек какого-то клея, что ли. И было несколько газет. Самая последняя была прошлогодняя, июньская. Как раз. Он поднял глаза на светлое небо в дверном проеме. Год назад? Вот тебе и раз. Как же было тошно от этой болящей головы… Он медленно достал таблетку. Беречь их смысла уже не было. Но то, что вертолетчики пропали, а боль — нет, наводило на вполне определенные мысли. Выругавшись с досады, синоптик сунул газеты к Чехову и пошел назад.

Сообщить надо. Телефон ведь он брать не стал. На всякий.

— Да, Глеб Полуактович. Да. Нет. Я не брал туда телефон, — голова трещала нещадно, что было, впрочем, и понятно. — Нет, по пути мне тоже никто не встретился. Хотя я, конечно, и не видел ничего, — вынужден был признать он. — На шоссе-то было видно лучше. Ну а дальше да, да. Но я не видел, не слышал ничего подозрительного. Я не часто по ночам выхожу за пределы обсерватории, поэтому, думаю, был вполне внимателен. Нет. Нет, в бараки я, э-э, не пошел. Нет. Ну… — он замялся. — Как-то не по себе было… Что? Еще раз? А я вам там зачем? Вам туда надо опергруппу, следователей, если уж угодно, каких-нибудь экспертов по вещдокам, кто там еще в детективах бывает. А я-то что? Нельзя полицию? — он сел, забыв про голову. — Почему?