Акт исчезновения

Кэтрин Стэдмен (2021)

ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ТРИЛЛЕР ОТ ЗВЕЗДЫ СЕРИАЛА «АББАТСТВО ДАУНТОН». Ведущая британская актриса Миа Элиот отправляется в Лос-Анджелес, чтобы получить роль всей своей жизни. Все складывается идеально, до тех пор, пока на одном из прослушиваний она не знакомится с женщиной по имени Эмили. А потом та пропадает. Миа — последняя, кто видел ее живой. Единственная, кто вообще видел ее. И когда Эмили вдруг появляется через несколько дней, Миа уверена: это не она, а совершенно другая, пусть и очень похожая женщина. Но зачем кому-то притворяться ею? Настало время приготовиться к ошеломляющей правде: в этом городе грез никуда не деться от кошмаров. Кастинги, пробы, беспощадная конкуренция: Кэтрин Стэдмен знает кухню Голливуда как свои пять пальцев. Именно это придает истории дополнительное очарование и заставляет с замиранием сердца следить за тем, как саботаж, сексуальное насилие и предательство подпитывают работу Фабрики Грез. «Захватывающая история о кошмарах, сопровождающих погоню за голливудскими мечтами. Это моя любимая книга Стэдмен». — Кэролайн Кепнес «Стэдмен показывает Лос-Анджелес во всей его чудовищной красе. Чтение этой книги очень похоже на просмотр напряженного фильма». — The Washington Post «Потрясающая история о темной стороне Голливуда». — Entertainment Weekly (The Best Thrillers) «Стильный, захватывающий, очень атмосферный триллер. Я не могла оторваться». — Люси Фоли «Гениальный и интригующий триллер, показывающий мир Голливуда изнутри». — Б. А. Пэрис, автор бестселлера «За закрытыми дверями» «Кэтрин Стэдмен погружается под поверхностный лоск Лос-Анджелеса, чтобы показать темную сторону Голливуда с беспощадной правдивостью человека, который пережил это на собственной шкуре. Захватывающая проза и навязчивое стремление докопаться до истины делают историю тревожной и захватывающей. Смена личностей, амбициозные старлетки и циничные руководители; а также гламур, жадность и газлайтинг — идеальное чтение!» — Гарриет Уокер «Аутентичные детали кинобизнеса и хорошо проработанные персонажи… Эта история о голливудском гламуре и жестокости, несомненно, завоюет новых поклонников для Стэдмен». — Этель Бэрримор

2

Незнакомец в дверях

Пятница, 5 февраля

Через несколько часов я сижу дома одна, уставившись на свое сообщение Джорджу.

Почему ты не рассказал мне о работе?

Я могла бы написать кучу всего, но не стала, спросив только об этом. А он не ответил. Поэтому, услышав стук в дверь — хотя у Джорджа, разумеется, есть ключи, — я уверена, что это он: промокший под дождем, грустный, раскаивающийся, готовый объясниться…

Учитывая все обстоятельства, наверное, глупо считать эту ситуацию простым недоразумением, недопониманием. Однако меня всегда вела по жизни надежда. Каждое «нет», которое мне когда-нибудь говорили, я воспринимала как почти «да». И этого почти «да» всегда хватало.

Я отодвигаю защелку, впуская в теплый дом порыв ветра и дождя. Но конечно, на пороге не Джордж, а какой-то улыбающийся незнакомец в красной куртке-бомбере.

— Привет. Вы Миа, да? — Он примерно мой ровесник, держится непринужденно, у него легкий ирландский акцент. — Да? — Опускает взгляд на влажный скомканный листок, который держит в руке. — В общем, меня попросили забрать вещи Джорджа.

— Вещи Джорджа?

Какое-то время мы стоим молча, пока я пытаюсь понять смысл того, что сказал ирландец. А когда до меня доходит, я чувствую страх и растерянность. Но потом так же внезапно успокаиваюсь: наверняка я не так поняла. И все же сильнее вцепляюсь в дверной косяк.

— Простите, но кто вы? — спрашиваю я. Мой голос звучит словно издалека. Возможно, он тоже больше не хочет оставаться со мной.

— Да, извините. Я Энди. — Ирландец приветливо протягивает руку. — Я из, э-э, «Чудо-грузчиков». — Он как-то боязливо произносит название компании, пока я в оцепенении пожимаю ему руку.

— Что ж, ладно, — выдавливаю я и прочищаю горло. — Понятно. А Джордж придет?..

Эдди хмурится, на его красивом лице появляется извиняющаяся гримаса:

— Нет, не думаю.

* * *

Через пару часов в гостиной недостает стульев, книг, картин. В тех местах, где они стояли или висели, осталась только пыль, о существовании которой я даже не подозревала. Энди аккуратно открывает входную дверь. Едва услышав, как он заводит мотор, я наконец даю волю горячим злым слезам, которые молча душили меня с тех пор, как он вошел в дом.

Джордж ушел. Он бросил меня — вот так… После шести лет любви — или того, что я считала любовью.

Он так и не ответил на сообщение, которое я отправила ему, пока Энди собирал вещи.

Я так и не получила ответа на вопрос: что происходит, черт возьми? С другой стороны, и так понятно, что происходит: поступки громче слов.

В голову приходит одна мысль, и мой большой палец зависает над ярлычком поиска в Инстаграме^[9] в телефоне. Знаю, это дорога в безумие. Если я пойду по ней, то очень скоро мне станет очень больно, и все же в какой-то степени я хочу этой боли. Она заполнит пустоту в комнате, появившуюся после того, как Энди ушел, забрав все вещи Джорджа.

Я набираю ее имя…

Появляется аккаунт. Ее тщательно продуманная интернет-жизнь в точности такая, как я и представляла. Наоми Фэрн и ее до боли крутая жизнь. Вот пост двухдневной давности: полароидный снимок, на нем бледная рука, которая держит сценарий, прикрывая титульный лист. Простой золотой ободок на среднем пальце, прозрачный лак для ногтей, рукав серого худи.

Наомифэрн: Новая работа. Пока не могу сказать, какая, но она особенная.

В конце смайлик. Всмотревшись, я вижу, что это не просто какой-то абстрактный злак: смайлик призван символизировать рожь. Забавная подсказка для преданных подписчиков. Я вдруг вспоминаю, что ей всего двадцать один.

Просматриваю ее предыдущие посты в поисках чего-нибудь, что поможет объяснить мой опустевший дом. Одна запись привлекает внимание. Опубликовано на прошлой неделе.

29 января. Хэмпстед-Хит^[10]

Наомифэрн. Тени

На снимке — две тени, удлинившиеся на зимнем солнце на дорожке в Хэмпстед-Хит. В кадре видны носки ее белых туфель, а справа — краешек обуви другого человека. Внутри все переворачивается: эта обувь мне знакома. Я зажимаю и увеличиваю изображение, сгорбившись и щурясь на телефонный экран, словно восьмидесятилетний старик на своей одинокой кухне.

Вытертый темно-синий «Адидас». Его кроссовки. Он покупал их при мне. Тысячу раз он разбрасывал их по дому, а я подбирала и ставила на место. Сердце просто разрывается, а потом я чувствую гнев — резкий, как ожог кислотой.

Он бросил меня ради нее. Как он мог подумать, что это в порядке вещей — так поступить со мной? После всего, что мы говорили друг другу, кем были друг для друга… Шесть лет. И ни слова. Никаких объяснений. Просто ушел…

Меня скручивает от гнева; я чувствую себя зверем, готовым зарычать.

Закрываю аккаунт Наоми и кладу телефон на кухонную стойку. Лучше пока оставить его там.

Сосредотачиваюсь на дыхании, пытаясь справиться с новым приливом слез, которые щиплют глаза. Нужно сохранять спокойствие.

Я не могу винить Наоми. Бог знает, рассказал ли ей Джордж обо мне — может, она даже не подозревает о моем существовании… Я убеждаю себя, что нельзя винить ее, потому что помню себя в двадцать один — помню, как была влюблена. Нельзя забывать: виноват он, а не она. Он ушел сам — его не забирали силой.

Ей двадцать один, а Джорджу в ноябре исполнится тридцать. Ради самосохранения я не буду больше думать об этом: теперь это не мое дело.

Блуждаю взглядом по кухне, по оставшимся вещам. Разве у нас не должно оказаться чего-то большего, чем телевизор с плоским экраном, чайник, тостер и блендер? Знаю, сейчас не время принимать такие решения, но все же задумываюсь, не продать ли квартиру. Я считаю ее своей. Я внесла первоначальный взнос, мое имя указано в ипотечном договоре. К тому же мы не женаты. И я одна полностью оплачивала ипотеку последние пять месяцев. Я сама решаю большинство проблем. Так что в каком-то смысле Джорджа уже давно здесь нет. Интересно, смогу ли я рассказать кому-нибудь о том, что произошло, внутренне не умерев? Так, чтобы не пришлось играть роль жертвы… Я не жертва.

Мой гнев снова выплескивается через край. Как я могла быть такой дурой, чтобы полюбить его? Доверять ему?

Выпрямившись, делаю глубокий вдох и пытаюсь отвлечься. Нужно решить, что делать.

Есть один прием с переосмыслением — я использовала его, когда заходила в тупик, работая над ролью в «Эйр». Когда роль грозила поглотить меня. Когда я вдруг ощутила всю тяжесть ответственности: мне предстояло рассказать историю Шарлотты Бронте. Каждый раз, когда мне не удавалась сцена, или я замерзала, или уставала, или боялась, я спрашивала себя: а что бы сделала Джейн? Не что сделала бы я сама, а что бы сделала Джейн, окажись она здесь и сейчас?

И я задаю себе вопрос: а что бы сделала Джейн?

И ни на секунду не задумываюсь, потому что знаю ответ. Ведь я так долго жила ее жизнью…

В романе Джейн спрашивает себя: «Кто во всем мире позаботится о тебе?» И отвечает: «Я сама о себе позабочусь».

Мне тоже нужно о себе позаботиться.

Она бы вышла из игры. Она бы себя защитила. Джейн двигалась бы дальше. Нужно прижечь рану, чтобы спастись от заражения. Вот что мне нужно сделать: взять себя в руки и изменить сценарий, который приготовил для меня Джордж.

На месте Джейн я бы отправила электронное письмо. Нашла бы другую работу, как можно дальше отсюда. Двигалась бы вперед и приспособилась.

Думаю о единственном спасательном круге, о хорошей новости — моем лучике радости среди тьмы. Следующие несколько месяцев будет больно, но со мной все будет в порядке. Я не стану играть ту роль, которую отвел мне Джордж. Я напишу собственный сценарий.

Телефон так и лежит безмолвно на кухонной стойке. От Джорджа ни слова. Никаких извинений. Вообще ничего.

Джейн не раскисла бы, не заплакала и не написала спьяну эсэмэску. Джейн собралась бы с мыслями.

Я глубоко дышу и сосредотачиваюсь на двух буквах… ЛА — Лос-Анджелес.

И с этой мыслью беру телефон и набираю Синтию.

Примечания

9

21 марта 2022 г. деятельность социальных сетей Instagram и Facebook, принадлежащих компании Meta Platforms Inc., была признана Тверским судом г. Москвы экстремистской и запрещена на территории России.

10

Лесопарковая зона на севере Лондона.