Гончая

Лана Петровских

…Когда твое предназначение запрятано в прошлом, которое ты не в силах принять, когда твое будущее зависит от прошлого, и ты, проклиная судьбу, ползешь в потемках, где твоя измученная память не даёт забыть внезапную боль потери – что тебе остается делать, если распутье, как распятье! Каков твой выбор?

Глава 3

Выходные я провела на даче Наташи — спала, дышала сосновым воздухом, думала о далёком озере, ела шашлык, болтала обо всём и ни о чём конкретно. Случайно возникла тема — наши воспоминания о юности и о мужчинах, в которых мы влюблялись.

На крепкой дружбе наши симпатии никогда не отражались язвительными уколами, потому что мы предпочитали разные типажи. Наташке нравились стройные, даже худощавые, с впалыми животами, живыми глазами, с хрипотцой в голосе, вечно ищущие не зная чего, с нервным подёргиванием тонких пальцев — в общем, типичные Раскольниковы в исполнении Тараторкина.

Моё же воображение всегда поглощали мужчины-глыбы. Основательные, представительные, несуетливые, знающие цену всему, что попадало в их поле зрения, в общем, хищники. Я не чувствовала себя жертвой, у меня просыпался азарт.

Говоря о юности, мы вспомнили мою первую чистую любовь — Александра. На момент нашего знакомства ему было восемнадцать, он ещё не успел обрасти глыбой глобальности и визуальной неприступности, но мощь мужского статуса уже жила в нём, привлекая и дразня меня, как запах для гончей.

Наши пути разошлись, когда он ушёл в армию, а я только закончила школу. Не видя его взрослым, я была уверена в его «глыбости»…

В каждой глобальной глыбе живёт нежный, чуткий, ранимый мальчик. Найти его внутри, завлечь и раскрыть душевного мальчишку — задача не из простых, но именно это меня всегда привлекало.

Я упивалась незримой властью, управлением их эмоциями, настроениями, желаниями, которыми я начинала обладать в их душах. И что никогда не использовала в корыстных целях. Потому, даже спустя сколько-то лет, случайно встретившись с некоторыми из бывших, мы искренне радовались друг другу.

…

На мой рабочий стол за полчаса до предполагаемого перерыва на обед Ульрих положил симпатичную коробочку с розовым бантиком — конфетки ручной работы с низкокалорийной вкуснятиной внутри.

Повод? Мой седьмой рабочий день!

Мило… Пришлось предложить пообедать вместе. Я угадала его намёк. В общем, я иногда умею проследить не свои мысли, если сильно напрягусь, но редко… Конечно, фокуса в расшифровке его намёка никакого не было, здесь даже интуиция улыбалась, отдыхая.

Ульрих знал причины, по которым хотел пообедать со мной, теперь оставалось узнать и мне его намерения.

Как неторопливо, изысканно он ел салат с огромными неудобными листьями. В памяти наперекор возникла картинка «пожирания мороженого». Он так же изящно мог тогда съесть и мороженое, но почему взгляд волчонка и заглатывание кусков с гарантией подавиться.

Мы возвращались с обеда. На глаза попалась шоколадная вывеска.

— Здесь самые вкусные конфеты? — спросила я.

— И самые услужливые продавщицы, — улыбнулся Ульрих, как бы невзначай коснувшись моего плеча.

Я старалась отключаться от расшифровки возникающих вибраций, если была не одна. Потому, почувствовав толчок изнутри, я подавила его, даже не рассматривая.

Но в туалете, закрывшись в кабинке, я восстановила импульсный посыл — Ульрих выбирал подарок для меня.

До встречи с клиентом он решил купить конфетки, для чего вышел на те счастливые минуты раньше предполагаемого перерыва.

Причина его продолжения в этой жизни — я (!) и желание понравиться выбранным продуманным подарком… и, кстати, вкусным…

…

Но я продолжаю топтаться на месте, ведь моя цель — дневник, который не дальше и не ближе.

Я вновь пустилась по следу.

«Гончая» — неплохое прозвище, данное мне «в сердцах» простодушным парнем из глубинки на окраине чудесного озера, когда он нашёл меня, окровавленную, в лесу после сопротивления кабану, когда я в беспамятстве продолжала ползти, приговаривая — «след», «след», «след»…

Гончая отличается выносливостью, острым восприятием, хорошей обучаемостью, высокой скоростью бега и навыками быстрой коммуникации.

Подобные способности стали проявляться в моём теле и сознании после предательства Романа и внезапной смерти мамы. Появилась жёсткость, процент сердобольности снизился вполовину.

Вечно сочувствующая даже киношным персонажам, переживая их жизнь, как собственную, я стеснялась слёзных приступов, размазывая следы по щекам. Как давно, будто в другой жизни это было.

Я, видимо, выплакала весь запас, на смену которому вылезал некоторый сарказм при оценке происходящего. Но я по-прежнему до судорог в мышцах могла воспринимать чужую непритворную боль.