Таинственные сны

Лариса Печенежская

У Сабрины редкая способность видеть произошедшие события, что помогает ей избежать опасностей. Но её самый необычный дар – осознанные сны. В них её душа путешествует в прошлое, постигая законы кармы. В снах она заново проживает отдельные предыдущие воплощения, в которых были допущены кармические ошибки, негативно влияющие на ее настоящее. Это помогает ей пройти кармические уроки и тем самым спасти семью, вернуть любовь и обрести в муже друга.

Глава VI

День с самого утра выдался солнечный, и молодая целительница решила поехать в лес, чтобы пополнить свои запасы. Некоторые растения уже находились в той поре, когда их нужно было заготавливать впрок.

Издали лес показался Жаисэ неприступным воином, стоящим на страже покоя вековых горных склонов. Однако ей надо было добраться до лесной поляны, раскинувшейся зеленым ворсистым ковриком возле небольшого ручья, и вскоре она оказалась под густыми кронами, пропускающими лишь редкие солнечные лучи.

Спрыгнув с коня, она привязала его и отправилась туда пешком. Под ногами ей попадались замысловато изогнутые корневища деревьев, стволы которых не обхватишь руками. Свет почти не проникал сквозь их густые листья, и растительность под ними была довольно скудной, но вот там, куда всё же умудрялось проникнуть солнце, будто ниоткуда, возникали островки сочной изумрудной зелени.

Слева верх заросшего неглубокого ущелья, погружённого в темноту, было расцвечено редкими маячками — красными цветами клевера, как будто указывающими дорогу к необычному лугу, узкой лентой протянувшемуся вдоль горного ручья. Последним мазком этой сказочной картины явился небольшой водопад, появившийся на пути девушки.

— Наверное, шум воды в этом месте раздвинул деревья — и живительные лучи солнца, весело устремляясь вниз, разогнали ленивую темноту, — подумала Жаисэ.

Как завороженная, она не могла оторвать глаз от голубых незабудок, растущих на освещенной поляне. Потом её взгляд заскользил вверх по падающей, поющей воде. На вершине скалы, откуда срывался ручей, словно на троне, возвышался бороздчатый, опушённый короткими густыми белыми волосками стебель девясила, увенчанный, как короной, невероятно крупными золотыми цветами. Жаль, что она не могла до него дотянуться. Он очень бы пригодился ей в лечении, ведь девясил укрепляет человеческий организм, очищая его, снимает отеки, укрепляет сердце, лечит воспалительные процессы и составляет основу любовного напитка.

Оглядевшись, Жаисэ остановила свой взгляд на горной ветренице. Она отцвела еще зимой, но соцветия этого растения её не интересовали. Лекарство, которое она использует в лечении ушибов и ран, делается из толченого и вареного корней, поэтому сегодня она и займется их сбором. Они обладают очень сильными лечебными свойствами также при головной и зубной боли, которыми страдают многие из её племени.

Заодно решила нарвать побольше желтых цветов и листьев горного табака, благо, стоит сухая погода и уже спала роса. Часть из них уже отцвела, но еще есть в достаточном количестве тех, которые находятся в начале цветения. Именно они ей и нужны, ведь корзиночки цветов горного табака она добавляет к корням ветреницы, их водным настоем промывает внешние границы ран и прикладывает к ним и ушибам в виде бальзама. Настой из корней горного табака помогает убрать горечь во рту и снять боли в животе. Эта болезнь мучит многих, особенно пожилых индейцев, поэтому ей придется прийти и за ними, правда, осенью, хотя дорога сюда не из легких.

Увидев недалеко белый дуб, Жаисэ подошла к нему, ободрала часть коры, перебрала ее и сложила в небольшой холщовый мешок. Отвар из него хорошо вымывает гной из глаз и снимает красноту, поэтому она часто использовала его, особенно в переходный период к холодной осени и зимой. Упаковав сборы трав в заготовленные мешочки, она отправилась назад, туда, где оставила своего коня.

Дорога в обратную сторону показалась короче, и Жаисэ не заметила, как пришла на место. Длинные ноги спокойно стоял на привязи, но, увидев свою хозяйку, протяжно фыркнул и протянул к ней голову, требуя, чтобы его погладили и почесали. Завершив привычный для них ритуал, Жаисэ сняла с коня седельную сумку, чтобы упаковать в нее собранные травы и кору.

Длинные ноги, недолго думая, схватил ее зубами и бросил себе под ноги. Мгновение — и он уже «рылся» в её кармане, пытаясь найти лакомство как награду за свое терпение и послушание. Девушка засмеялась и, подняв сумку, достала из нее несколько кусочков сушеных яблок. Два из них она отдала своему любимцу, а остальные с удовольствием сжевала сама, пока готовилась к отъезду.

Несмотря на то, что солнце, казалось, стояло в зените, оно уже, как заметила Жаисэ, стало клониться к западу. Значит, день перешел во вторую половину. Сырость и духота, царившие в лесу, казалось, пропитали не только ее одежду, но и волосы. Прилипая к телу, они вызывали неприятные ощущения, и девушка решила предпочесть обеду купание в реке.

Увидев воду, конь с довольным ржанием устремился к ней — и вскоре Жаисэ уже спрыгнула в шелковистую луговую траву, отпустив поводья. Она быстро сбросила с себя одежду и с радостным криком вбежала в прохладную реку. Длинные ноги какое-то время пристально смотрел своими умными черными глазами на свою хозяйку, поднимающую брызги вокруг себя, а потом степенно приблизился к воде, не спеша опустив в неё морду. Напившись, он также чинно отошел и замер, прикрыв глаза.

Накупавшись вдоволь, Жаисэ вышла на берег. Домой ехать не хотелось и, чтобы как-то с пользой скоротать оставшееся время, решила простирнуть рубаху из ситца с короткими рукавами. Ей очень нравился этот материал, на который она не так давно стала обменивать у английских поселенцев бисерные украшения, которые у нее очень хорошо получались, особенно узоры на них.

Правда, шила она свои рубахи не столь длинными, как другие женщины, поскольку мало занималась домашними делами, а больше времени проводила в седле. Одни из них были с длинными рукавами, но все — свободнопадающими до середины бедер. Чаще всего она подпоясывалась мягкими ремнями, реже обходилась без них, особенно в жаркие дни, как сегодня.

Потерев рубаху песком и тщательно сполоснув, Жаисэ повесила ее на один из кустов, обильно росших на берегу. Поколебавшись, она проделала то же самое со своими хлопчатобумажными штанами, а затем с блаженной улыбкой растянулась на горячем песке. Через некоторое время перебралась под кусты и задремала в благословенной тени.

Проснулась от беспокойного ржания коня. Открыв глаза, первое, что она увидела, были носки мужских сапог. Утихомирив заметавшееся в груди сердце, девушка медленно подняла взгляд по темно красному мундиру с позолоченными круглыми пуговицами и встретилась с голубыми, словно весеннее небо, глазами, с интересом рассматривавшими её.

Растерявшись, Жаисэ даже не сразу вспомнила, что лежит перед незнакомцем абсолютно голой, и только когда её взгляд коснулся собственной груди, бесстыдно торчащей вверх отвердевшими сосками, краска стыда выступила на ее смуглых скулах, а руки взметнулись вверх, запоздало прикрывая их.

Через мгновение она уже спряталась за ближним кустом, стараясь как можно скорее натянуть на себя всё ещё влажную одежду. Впрочем, не это сейчас больше волновало её, а тот факт, что свой нож она беспечно положила в карман седельной сумки, которая была сейчас на недосягаемом для нее расстоянии.

Прикрыв наготу одеждой, девушка с гордо вскинутой головой вновь посмотрела на мужчину и облегченно выдохнула, узнав в нем по форме британского офицера, который несколько дней назад во главе небольшого отряда прибыл в строящийся форт. Да и не только по форме.

Спрятавшись за широкий ствол многовекового дуба, она хорошо рассмотрела его, когда тот проезжал мимо, не подозревая о её присутствии. Его правильная посадка в седле, красивой формы голова с густыми русыми волосами, выглядывавшими длиннее обычного из-под треуголки, и точеный профиль лица с белой, слегка загоревшей кожей, произвели тогда на неё неизгладимое впечатление.

И вот он стоял перед ней, доброжелательно улыбаясь.

— Ты говоришь по-английски? — внезапно прозвучал его голос, тембр которого приятной волной пробежал по её крови.

— Немного, — ответила Жаисэ, чувствуя легкое волнение и необъяснимые противоречивые чувства. Их взгляды вновь встретились и будто приклеились друг к другу.

— Ты из какого племени и что здесь делаешь одна?

— Я чероки. Это наши земли, поэтому могу находиться на них там, где хочу.

— А как тебя зовут и где твоя деревня?

— Жаисэ. А деревня рядом, в долине.

— Меня зовут Алан Росс. Я английский офицер и прибыл для несения службы со своим отрядом в форт неподалёку. Знаешь о нём?

— Конечно. А что делаешь здесь ты?

— Знакомлюсь с окрестностями. Давай провожу тебя до твоей деревни.

Чувствуя, что взгляд этих голубых глаз отзывается в каждой клеточке ее тела, которое с каждой новой минутой выходило у нее из-под контроля, Жаисэ, вдруг спохватившись, неимоверным усилием воли прервала это магнетическое воздействие.

— Не стоит. В этих местах я родилась и выросла. Прощай, — с этими словами она быстро приблизилась спиной к своему коню и, легко вскочив на него, умчалась вдоль берега, ни разу не оглянувшись.

Алан долго смотрел ей вслед, пока хрупкая фигурка на быстром скакуне не исчезла за пригорком. Его поразила необычная внешность индейской девушки, заставившая его мужское сердце биться сильнее. Особенно её выразительные глаза и длинные густые волосы, которые блестящим черным шелком окутали ее плечи. Чарующий, с легкой хрипотцой голос красавицы был настолько эротичен, что спутал все мысли в его голове, и, он, мастер ведения светских разговоров, не смог выдавить из себя ничего умнее нескольких тривиальных вопросов.

А какая у неё фигура! Девушка так и продолжала стоять перед его глазами: длинноногая, высокая, стройная, с упругой, словно наливные яблоки, грудью и талией, которую можно обхватить двумя ладонями.

Жаисэ не сразу направилась в деревню. Остановилась в редколесье, чтобы перевести дух. Никогда раньше она столь остро не реагировала на мужчину, при этом практически потеряв дар речи. Девушка еще в первый раз отметила про себя его статную фигуру, правильные черты лица и аристократическую внешность. Но сейчас, на близком расстоянии, успела хорошо рассмотреть тонкие длинные пальцы, теребившие золоченую пуговицу на униформе, благородный прямой нос и четко очерченные губы, которые во время разговора приоткрывали белые ровные зубы, а его улыбка и вовсе заставила землю качаться под её ногами. Не говоря уже о прожигающем блеске его удивительно небесных глаз, который, хотя и скрывал от нее, что он думает на самом деле, в то же время без труда разрушал ее самообладание.

Но, несмотря на это, у нее в голове всё же успела промелькнуть шальная мысль, что более красивого бледнолицего ей еще не приходилось видеть. Тем не менее, испугалась она больше всего своей реакции на этого британца: легкого покалывания в животе, ладоней, которые неожиданно вспотели, и «бегающих мурашек» по всему телу. Всё это было новым для неё и необъяснимым, но главное, что Жаисэ вдруг поняла абсолютно отчетливо, — она никогда не сможет его забыть.

Внутренний голос шептал ей: успокойся, расслабься, ты сильнее тех чувств, которые взбудоражили твое сердце, — и через какое-то время ей удалось наконец обуздать вышедшие из-под контроля эмоции. Однако, пока девушка ехала не спеша домой, у нее, словно ниоткуда, возникло ощущение, что кто-то невидимый, но едва уловимый душой, очень осторожно, бережно и заботливо направляет ее жизнь по неведомому пути, и она почувствовала себя сродни слетевшему с ветки листку, которому суждено отныне кружится в воздухе по воле ветра-судьбы.

Прошло несколько дней в мыслях об английском офицере. Жаисэ понимала всю безысходность своего увлечения этим человеком. Они жили в мирах, которые только по необходимости соприкасались друг с другом, слишком многое их разъединяло и лишало надежды на благополучное совместное будущее. Да что там совместное — на будущее вообще.

Она девушка из племени чероки, с молоком матери впитавшая в себя его обычаи и нравы. Он из среды аристократов, привыкший жить по их образу и подобию. У них разные понятия о жизни, долге и чести. Он образован, а она училась всего лишь понимать природу и выживать в её нелегких условиях.

На душе было горько от того, на что только глупый может закрыть глаза. Жаисэ со всей очевидностью осознавала, что, даже если страстное влечение друг к другу в итоге и победит, жизнь не замедлит показать ей свою изнаночную сторону, поскольку в скором времени она поймет, что не знает, о чем говорить с любимым мужчиной, что он с ней вдвойне одинок — и всё потому, что она просто другая.

Понимала Жаисэ и то, что поначалу он будет видеть в ней океан, но глубже нырнуть в него захочет вряд ли, так как ему проще будет черпать воду в стакан — и без усилий выпить её до дна. Однако она никогда не сможет даже подумать о том, что рядом с ней плохой человек, поскольку он тоже просто другой — и она это видит еще до того, как их судьбы-дороги пересекутся. К тому же, они взаимно не смогут слышать и, главное, понимать друг друга, в чем не замедлят в скором времени убедиться.

Несмотря на молодость, после долгих бесед с отцом Жаисэ для себя уяснила, что не бывает в жизни людей случайных встреч, поскольку каждая из них — это или наказание, или испытание, или подарок судьбы. А чем станет для неё встреча с голубоглазым британцем? Ответ она вряд ли получит, не решившись продлить с ним знакомство, а в том, что он будет искать встреч с ней, девушка почему-то не сомневалась. Откуда в ней появилась эта уверенность, она не знала, но вряд ли кто смог бы разубедить её в обратном.

— Что ж, — пришла к выводу Жаисэ, бродя по берегу реки, — хоть они из совершенно разных миров и никогда не ходили одними путями, но пришло время им столкнуться, и их жизнь неизбежно начнет меняться, так как они уже попали в воронку эмоций, чувств и событий, которые затянут их еще глубже. Удастся ли им выбраться из неё без потерь? А важно ли теперь знать ответ на этот вопрос? Чему быть, того не миновать.

Мысли девушки вдруг были прерваны топотом копыт. Повернувшись в ту сторону, откуда они раздавались, она не смогла сразу разглядеть того, кто неожиданно нарушил её одиночество, так как солнечные лучи немилосердно слепили глаза. Однако сердце оказалось более зрячим, ибо уже знало, кто с каждой минутой сокращал расстояние и приближается к ней. Отступив за кромку воды, медленной волной набегавшей на разогретый прибрежный песок, Жаисэ замерла на месте и смело посмотрела навстречу своей судьбе.

Алан чуть ли не на ходу соскочил с коня и поспешил к девушке. Она стояла перед ним как завороженная, только легкий ветерок озорно играл выбившимися черными змейками волос, струившимися по её шее, и безуспешно пыталась вырваться из пронизывающего насквозь водоворота его потемневших от нетерпения и ожидания глаз, чтобы выдавить из себя вежливую и безмятежную улыбку. Русая прядь упала ему на лоб, и он поднял руку, чтобы ее откинуть. И почему-то именно в этот момент Жаисэ просто физически ощутила приближение опасности — так сильно действовало на нее его присутствие.

— Не будь такой напряженной, — спокойно сказал Алан и, приподняв ее разгоряченное лицо, принялся его пристально рассматривать, что было для нее просто невыносимо.

— Сегодня я постараюсь быть джентльменом, вопреки желаниям, которые меня разрывают на части. Но долго быть им смогу вряд ли, Жаисэ, — и он отступил на шаг, а она продолжала стоять неподвижно, сжав пальцы на руках и пытаясь разобраться в лавине захлестнувших ее чувств: злости, возмущения его вызывающей самонадеянностью и какого-то неопределенного волнения, никак не поддававшегося анализу. В конце концов она сдалась, смирилась с неизбежным и повернулась к англичанину спиной.

Словно почувствовав смену настроения девушки, Алан снова подошел к ней и, осторожно повернув к себе, впился взглядом в её полыхающее лицо. Потом, медленно наклоняясь, словно предоставляя ей время для отступления, дотронулся губами до ее полуоткрытого рта и тут же заглушил ее протестующий возглас таким страстным поцелуем, что она непроизвольно обмякла в его крепких объятиях.

Жаисэ, конечно, понимала, что надо было тут же оттолкнуть его, но руки, не подчиняясь рассудку, поднялись по его широким плечам и стали ласкать русые волосы, шелковыми завитками закрывавшими воротник мундира.

Что-то хрипло пробормотав, он прижал девушку к себе и нежно коснулся ее груди, но это было всего лишь какое-то мгновение, а затем, легко погладив по спине, так прижал её к себе, что их тела, казалось, слились воедино, ясно чувствуя одно и то же понятное обоим непреодолимое желание.

— Доброе утро, красавица, — прошептал он, едва шевеля губами.

— Доброе утро, Алан.

Сделав над собой усилие, Жаисэ отступила назад с беспечной улыбкой на губах, хотя сердце у нее яростно колотилось, будто она только что промчалась несколько миль бегом по песку. Ей даже стало не по себе от дурного предчувствия.

— Неужели он всего лишь хочет соблазнить её? Неужели решил пойти дальше того, что до сих пор было простым, ни к чему не обязывающим знакомством?

Алан наблюдал за ней из-под полуопущенных век. В его присутствии она никак не могла сосредоточиться на своих собственных мыслях… Широкая грудь и мощные мышцы, которые не могла скрыть даже униформа, приводили ее в смятение. Против собственного желания она была на него сердита за ту власть, что он уже имел над ней.

— Почему ты оказался здесь? — спросила она Алана, боясь посмотреть ему в глаза, а потому упорно рассматривала пальцы своих босых ног, наполовину зарывшихся в мокром песке.

— Чтобы увидеть тебя. Я знал, что ты будешь здесь.

Она коротко кивнула.

— А зачем тебе это было нужно? Что может связывать девушку чероки и английского офицера?

Легкая усмешка едва тронула уголки его губ, но глаза оставались серьезны, в этом она была уверена.

— Думаю, ты догадываешься.

Голубые глаза, не дрогнув, выдержали взгляд широко раскрытых, темных, словно омут, глаз Жаисэ.

— Нет, не догадываюсь, тем более что к этому у меня нет никаких оснований.

— Разве? — Алан опять всё так же медленно приблизился к девушке. От его мужественного тела исходила такая сила, что у нее внезапно перехватило дыхание. Когда же ей наконец удалось вдохнуть, она почувствовала запах горячей от солнца кожи Алана. От него пахло мылом, медом и еще чем-то трудно уловимым, но приятным. Почувствовав, что ее начинает трясти, Жаисэ попыталась отойти в сторону, но натолкнулась на куст. И тогда Алан решительно притянул ее к себе.

Она непроизвольно прикрыла грудь рукой, ибо почувствовала, как соски напряглись под тонкой тканью рубашки.

— Думаешь, стоит тебе захотеть, и любая девушка бросится в твои объятья?

— Ты действительно так считаешь? — тихо проговорил Алан, пристально глядя на ее губы. — Забавные же фантазии тебя одолевают! — К тому же. Ты не каждая женщина.

— Просто ты застал меня врасплох! Вот и все! — лепетала она, дрожа, как тростинка, в его руках. — Я вообще ничего не чувствую к тебе.

— Разве? Значит, если я тебя снова поцелую, это не произведет на тебя никакого впечатления? Я правильно понял? — и глаза его засверкали, точно у тигра, готовящегося к прыжку.

— Именно! — подтвердила она, едва дыша.

— Тогда давай убедимся в этом.

— Не надо, Алан! В этом нет никакой необходимости

— Нет? А мне кажется, что ты лжешь не только мне, но и себе.

И он сильнее прижал смущенную девушку к себе. Но вместо того, чтобы склониться над ней и поцеловать, просто смотрел на ее полураскрытые губы, и зрачки у него расширились от едва сдерживаемого желания.

Жаисэ казалось, что она медленно умирает: нервы были напряжены до предела, сердце то билось, как сумасшедшее, то замирало, падая куда-то вниз. Она окаменела в его объятиях, изо всех сил стараясь сдержать свои эмоции и едва не теряя сознания от впервые захватившей ее страсти.

Когда же их губы соединились, ощущение, которое она испытала, потрясло ее. Он сводил с ума своими поцелуями: его губы пробовали, искали ее, вызывая дрожь, волнами прокатывавшуюся по всему телу от головы до пят. Чтобы не раствориться в нем окончательно, чего ей сейчас хотелось больше всего на свете, пришлось сделать над собой усилие, которое, казалось, было выше её сил и возможностей.

— Ну что, удовлетворен? — охрипшим от страсти голосом спросила она, едва он ослабил свои объятия, но не отпуская, однако, ее рук.

— Больше, чем удовлетворен, — проговорил он мягко, и взгляд его был таким же многозначительным, как и его слова. Минуту спустя совсем по-мужски осмотрел ее с головы до ног: сначала небольшие холмики груди и тонкую талию, а затем плавный изгиб бедер и стройные длинные ноги. Взгляд его был настолько обжигающим, что даже ногти на её ногах почувствовали его.

— Вероятно, есть какое-то физическое объяснение тем эмоциям, которые он во мне пробуждает, — думала Жаисэ в смятении, пока они шли к своим коням.

— Как магнит, который притягивает с неодолимой силой, — подобрала она наконец сравнение, которое совсем не утешило её замирающую от беспокойства душу, но помогло с горечью осознать, что если она поддастся этому воздействию, то всю жизнь будет страдать от унижения из-за неравенства, изначально ставшего фундаментом, на котором вопреки её разуму и под влиянием пробудившегося для любви сердца будут строиться их отношения.

Жаисэ пришла к отцу, чтобы откровенно рассказать ему о том, что она чувствует к Алану Россу и о встречах с ним. Она не могла допустить того, чтобы отец узнал об этом от кого-то другого: ведь их уже видели девушки из ее племени, приходившие на реку стирать одежду.

Она ничего не пыталась скрыть, особенно свои чувства, неожиданно пробудившиеся в ее сердце. Высказала и свои опасения, а потом замолчала, не сводя напряженного взгляда с отца.

Белая Сова внимательно смотрел на свою дочь и мысли роились в его голове, словно дикие пчелы.

Как объяснить ей, что такое любовь, если чувства и эмоции, которые она испытывает к британцу, очень близки к тому, чтобы запутаться в них и принять желаемое за действительность? Как уберечь от ошибки, которая лишит её красок жизни и сделает несчастной? Он не верил в любовь бледнолицего.

Да, он не исключал, что тот сильно увлекся его красавицей — дочерью, но чувство это, скорее всего, будет быстротечно и не соединит их навеки. Закончится служба — и он вернется в свои края, к привычному образу жизни, в котором не будет места его девочке. Он женится на той, которая ровня ему и занимает соответствующее положение в обществе, ценящее родословную и богатство. А Жаисэ останется здесь, оскорбленная и униженная в своих лучших чувствах, разуверившаяся в том, что достойна счастья.

Молчание затянулось, и Белая Сова почувствовал на себе нетерпеливый взгляд дочери.

— Что ж, — подумал он, — надо попытаться объяснить ей суть чувств и эмоций, которые изводят ее своей неопределенностью и незнанием, поскольку впервые обрушились на неё. Закурив трубку, он неспешно повел разговор с ней:

— Девочка моя, твое сердечко бешено бьется, а дыхание захватывает при встрече с Аланом Россом?

— Да, — кивнула та, не поднимая глаз.

— Это не Любовь, это Симпатия.

Жаисэ несогласно вскинула руку, пытаясь опровергнуть услышанное, но отец сделал ей упредительный знак, и она послушно затихла.

— Вам трудно даже физически оторваться друг от друга, когда вы рядом?

Девушка опять кивнула, и легкий румянец окрасил её напряженное лицо.

— Это не Любовь, это Вожделение, — услышала она то, что вызвало у нее внутренний протест.

— Ты гордишься тем, что тобой заинтересовался английский офицер?

— Конечно, папа.

— Это не Любовь, дочка, а Удача. Правда, сомнительная, если учесть, что он из другого мира и служит здесь временно. И не смотри на меня с обидой, что я называю вещи своими именами. Если ты в полной мере сможешь осознать это, значит, не совершишь ошибки, которая разорвет твое сердце в клочья.

— Как я предполагаю, ты хочешь быть с ним всегда? И, наверняка зная ответ, уверенно продолжил:

— Но, увы, это тоже не Любовь, а всего лишь боязнь Одиночества. В данном случае без него.

— Ты считаешь, что принадлежишь любимому без остатка и не властна над этим? Можешь не отвечать: я по тебе вижу, что это так. Но и в этом случае ты должна знать, что это не Любовь, а всего лишь сильное Увлечение.

— Знаю твой ответ и на вопрос, готова ли ты прощать ему все ошибки. И опять я скажу то, что

тебе не хотелось бы слышать: это не Любовь, это Дружба.

— А сейчас я расстрою тебя еще больше, дочь моя. Ты также заблуждаешься, каждый день твердя себе, что он единственный. И подави в своей душе протест, который неудержимо рвется из твоих глаз негодующим взглядом. Можешь поверить мне на слово, поскольку эту мудрость я постиг в школе жизни: это не Любовь, это Ложь.

— Как ты можешь говорить такое, папа? Я готова на всё ради Алана!

— Вот и опять ты подтвердила, что чувство, которое завладело твоим сердцем, — не Любовь, а Милосердие.

— Так что же тогда любовь? Или это просто слово, за которым ничего не стоит?

— О, нет, Жаисэ! Любовь не слово, а великое чувство, которое приходит только к избранным, достойным её. И тогда каждый из них принимает любимого человека таким, как он есть: без ограничения, предъявления претензий и выражения недовольства. Любовь объединяет в неделимое целое все чувства, которые ты сейчас испытываешь, как верные признаки твоей влюбленности. Их я тебе уже перечислил.

Но главное, что ты должна запомнить, поскольку у тебя впереди еще длинная жизнь, в любви надо объясняться на языке того, кого любишь. Я не имею ввиду речь, с помощью которой люди обмениваются мыслями. Истинно любящие женщина и мужчина умеют понимать язык души и сердца и легко объясняется друг с другом на этом языке, ведь счастливый семейный союз — это долгий разговор, который всегда кажется слишком коротким.

Доступен ли вам этот язык? Вряд ли ты с уверенностью подтвердишь это, поскольку ваши души и сердца пока глухи и немы в отношении друг друга. Они пребывают в эйфории влюбленности и вожделения, а, значит, слепы или видят все в искаженном свете, не имеющем ничего общего с реальностью. Словом, видят исключительно то, что хотят видеть. И вообще семья вряд ли будет счастливой, если муж и жена до вступления в союз не узнали в совершенстве нравы, привычки и характеры друг друга.

В отличие от влюбленности и страстной увлеченности, настоящая любовь никогда не кончается, а принесённую ветром — ветром и уносит. Поэтому не спеши с выводами и утверждениями, дай возможность времени и жизненным обстоятельствам всё расставить по своим местам — и только потом узнаешь ответ: стали ли вы избранными у Любви или твои или его чувства всё же опадут, как лепестки нежного цветка, при первых проявлениях мороза жизни.

— Ты считаешь, что моя молодость не в состоянии пока еще любить?

— Неправильный вывод. Твои годы здесь не при чем. Я имею в виду способность человека любить. Любовь не бывает «первой» или «последней», «предыдущей» или «последующей», «ранней» или «поздней» — она бывает истинной. И узнать об этом дано не каждому, тем более в столь юном возрасте, как у тебя. Не упорствуй в своем мнении, что ты любишь британца. Ты пока еще не знаешь названия своему чувству, как и он.

Но сейчас речь о тебе. Подожди, разберись в своем сердце и прислушайся к душе. Не заглушай ее голос своими желаниями. Они часто являются настоящими врагами человека, который попадает под их власть или руководствуется ими в принятии важных решений. Позволь времени стать судьей. Оно не ошибается. Главное, не торопи его. Если я ошибаюсь и вас связывает истинная любовь, время не разведет вас на разные берега реки жизни, а наоборот незримо свяжет вас настолько крепкими узами, что их не смогут разорвать даже самые неблагоприятные обстоятельства.

Жаисэ внимательно слушала отца, но в душе ни с одним его доводом не согласилась. Чтобы его не огорчить этим, она не стала ему ни в чем перечить и приняла задумчивый вид, словно обдумывает услышанное. Отец удовлетворенно кивнул головой и, поцеловав её в волосы, отпустил, посчитав разговор оконченным.

Девушка со смиренным видом вышла от него и, сев на своего верного коня, помчалась в излюбленное место в глубине леса, где в одной из гор находилась уютная пещера. Она, как могла, обустроила её, даже сделала из тонких веточек себе ложе, накрыв его шкурой оленя, а поверх неё — пестрым домотканым одеялом.

И сейчас Жаисэ лежала на нем и обдумывала каждое слово отца. Конечно, она была еще юна, неопытна и не столь мудра, однако верила своему сердцу, которое, как уверяла себя, не могло ошибиться. А может просто хотела в это верить? Как бы там ни было, от Алана она по своей воле не откажется, а там — будь, что будет. От этой мысли стало легче и радостнее. Отогнав прочь все сомнения, которые пробудил в её душе отец, девушка взволнованно вскочила и закружилась по пещере, испытывая ни с чем не сравнимое счастье.

— Алан, Алан, Алан, — напевала девушка и глаза её искрились в предвкушении чего-то радостного и необычного в её жизни.

— Позволишь присоединиться к веселью? — прозвучал до боли знакомый мужской голос.

Жаисэ от неожиданности резко остановилась. Пошатнувшись, она чуть не упала, если бы не руки Алана, надежно подхватившие её, и обняла его взглядом. Он обожал смотреть в её глаза как в другой мир, где царили только любовь и нежность.

— Как ты меня нашел? — удивилась Жаисэ. — Только самые близкие знают об этом месте.

— Я ехал на берег реки, когда ты промчалась мимо, даже не заметив меня. Ты была чем-то очень расстроена, и, на мгновение увидев твое лицо, понял, что еле сдерживаешь слезы. Поэтому был только что сильно удивлен, увидев тебя радостно танцующей.

Алан с интересом оглядывал пещеру. В её углублениях лежали разные тряпичные мешочки, источая запах высушенных трав. В других были аккуратно расставлены стеклянные баночки с какими-то мазями. Вдоль стен на холщовой ткани сушилось много кореньев. На большой коробке, исполнявшей функцию стола, были нарезаны какие-то сухие растения, а рядом лежали приготовленные для них пустые мешочки с непонятными обозначениями. Возле него лежал крупный камень с относительно ровной поверхностью вверху, который, по всей видимости, юная лекарка использовала в виде стула. Недалеко от него находился другой, подобный ему. Алан сел на него и остановил свой взгляд на импровизированной кровати, а потом перевел его на девушку. Та смутилась, спрятавшись за вопросом:

— Но ты мне так и не ответил, как здесь оказался?

— Ничего таинственного и необычного. Просто поехал за тобой. Спешившись, я дал тебе время прийти в себя, а потом рискнул подняться в пещеру.

Жаисэ была удивлена, что ему удалось незаметно выследить её, а она не заметила преследования. Это был удар по её индейской гордости. Алан прочитал по её лицу невысказанные мысли и поспешил успокоить девушку:

— Ты была чем-то слишком озабочена, чтобы оглядываться по сторонам и прислушиваться.

— Это не может быть для меня оправданием. Индейцы должны быть настороже и днем, и ночью, в любом состоянии духа, в противном случае их бы уже давно истребили. Что ж, это будет мне хорошим уроком, тем более что я постоянно хожу под пристальным вниманием своего бывшего несостоявшегося жениха, который только и ждет удобного момента, чтобы поквитаться со мной.

— Мужчина выискивает случай отомстить женщине? — искренне удивился Алан.

— Да, если эта женщина унизила его как воина, мужчину и жениха.

— Да ты, оказывается, опасная девушка, — с улыбкой произнес Алан, с нежностью глядя на Жаисэ. — Расскажешь?

— Не сейчас. Когда-нибудь, если наши отношения станут более близкими.

— Я готов прямо сейчас сделать их близкими, — двусмысленно сказал молодой человек, с надеждой заглянув в глаза красавицы, лицо которой, несмотря на смуглость кожи, покрылось девичьим румянцем. — Ладно. Не смущайся. Это я так, на всякий случай. Лучше расскажи, что тебя так сильно расстроило, что ты чуть шею не свернула, пустив стрелой своего коня.

Жаисэ села другой камень и долго молчала, собираясь не только с мыслями, но и борясь с неуверенностью. Она никак не могла прийти к однозначному решению, поскольку они с Аланом практически не знали друг друга, а то, что её сердце полюбило этого британского офицера, совсем не в счет. В конце концов она решилась:

— У меня был серьезный разговор с отцом. Он вождь нашего клана и очень мудрый человек, за что получил прозвище Белая Сова, хотя при рождении ему дали имя Та-Че-Скуах, что обозначает «Красная Птица», но, думаю, все уже давно забыли об этом. Я рассказала ему о нас, точнее, о своих чувствах к тебе. К сожалению, я с уверенностью не могла сослаться на твои, поэтому описала тебя в нескольких словах, не касаясь твоего отношения ко мне. Предположения высказывать между мной и отцом не принято.

— И что он сказал тебе в ответ? — с нескрываемым напряжением в голосе спросил Алан.

— Чтобы я не считала свои чувства к тебе любовью, — бесхитростно ответила ему девушка, не отводя своего взгляда от его глаз. К тому же, он предостерег меня о том, чтобы я не забывала, что мы с разных миров и никогда не сможем составить семейную пару, а стать твоей любовницей он не позволит. Так что будущего у наших отношений нет, и не стоит тебе больше приезжать ко мне. Это наша последняя встреча.

— Э, нет, — возмутился Алан. — В таком направлении разговор между нами дальше не пойдет.

Не нужно самостоятельно решать, не спросив моего мнения о том, что я думаю по этому поводу. К тому же, ты ведь даже не знаешь, что испытываю к тебе я.

— Не знаю, — смущенно подтвердила Жаисэ. — Но, боюсь, что не любовь. Меня ведь не за что любить: я девушка чероки, не имеющая знатного рода, необразованная, не знающая правил приличия вашего и поведения в нём… я не соответствую тебе.

— Каждый человек достоин того, чтобы его любили просто так. Просто за то, что он рядом. Просто за то, что он есть, — не дал договорить ей Алан, нежно обнимая.

Но ведь ты же понимаешь, что мой отец прав?

— Отчасти. Я влюбился в тебя с первого взгляда, и в своих чувствах к тебе я нисколько не сомневаюсь. Однако я не могу предложить тебе обвенчаться со мной и стать моей женой по нескольким серьезным причинам. Во-первых, ты не христианка и не принадлежишь к католической церкви. Во-вторых, даже если ты и примешь христианство, между твоей и моей родинами слишком большее расстояние, на преодоление которого потребуется слишком много времени. А у тебя нет компаньонки, чтобы сопровождала тебя в плавании, и вряд ли мне удастся её найти, поскольку европейская женщина не захочет быть компаньонкой индейской дикарки. Не обижайся на эти слова, поскольку они отражают общественное мнение, а не мое. В-третьих, наш военный священник, капеллан, не будет нас венчать, даже если ты обратишься в нашу веру, поскольку не захочет потерять расположения моего отца. Он мне так и сказал, когда я спросил его об этом.

— А кто твой отец?

— Граф Уильям Росс, шотландский аристократ, правитель провинции Росс в Северной Шотландии.

Жаисэ прикрыла свое лицо руками, чтобы не показать испуг перед родом Алана. Она не понимала всех этих титулов и званий, но интуитивно догадывалась, что семья любимого была для нее недостижимой. Безнадежность захлестнула сердце.

— Да, отец прав: между нами непреодолимая пропасть.

— Почему? — удивился Алан. — Ты ведь тоже дочь вождя.

— Нет, это не одно и то же, — не согласилась с ним Жаисэ. — Мы есть и всегда будем в глазах твоей семьи и родственников безграмотными невоспитанными дикарями. И этого не изменить.

— Но ведь я второй сын в семье! — воскликнул Алан. — Мне не переходит по наследству титул, иначе я не купил бы себе офицерский чин и не находился здесь.

— А если твой брат умрет? — спросила расстроенная девушка.

— Тогда после смерти отца я стану графом.

— И какая будет из меня графиня? Ты подумал об этом? Я не умею ни читать, ни писать, не умею носить ваши платья, не знаю, как вести себя за столом, не умею танцевать ваши танцы, по-английски говорю плохо… Словом, я ничего не умею и не знаю.

— Я могу тебя всему научить! — воодушевленно и с уверенностью в себе воскликнул Алан.

— И кожу мою обелишь? — с сарказмом уточнила Жаисэ. — Нет, ничего у нас с тобой не получится, и не тешь надеждами ни себя, ни меня.

Алан вскочил и, подняв девушку, прижал к своей груди. Сердце его трепетало, словно пойманная птица в клетке. По его телу пробежала мелкая дрожь, и Жаисэ посмотрела ему в лицо. Глаза Алана подозрительно блестели от непролитых слез. Она, будто перышком, провела своими пальцами по его щеке, пытаясь успокоить этого мужественного мужчину, и отодвинулась.

— Не скрывай от меня своих чувств, — умоляюще попросил Алан.

— Я совсем не боюсь показать тебе свои чувства. Просто боюсь, что тебе это не нужно, — тихо сказала девушка.

Она не заметила, как Алан взял её руку в свою, и обратила на это внимание лишь тогда, когда он стал покрывать её поцелуями. Жаисэ тоже хотелось излить свое горе слезами, но гордость не позволила показать подобную слабость. Она до боли прикусила нижнюю губу зубами и отпустила её, почувствовав во рту солоноватый привкус крови.

— Я нашел выход! — услышала девушка, как бы издалека, восторженный голос Алана.

— Какой? — машинально спросила она, и тут до нее дошел смысл сказанного им.

Жаисэ с интересом посмотрела на любимого. Глаза его искрились радостью и уверенностью.

— Я женюсь на тебе по обычаям чероки и останусь здесь, в Северной Каролине навсегда. Зачем мне Шотландия без тебя?

Жаисэ тихо вскрикнула от неожиданности, и мысли роем закружились в голове. Чем больше она думала о предложении Алана, тем больше в её душе росла уверенность в правильности такого выхода из положения, казавшегося ранее абсолютно безвыходным. Улыбка сделала её лицо еще красивее, и Алан не мог отвести от него влюбленного взгляда.

— Такое возможно? — уточнил он, замерев в ожидании ответа.

— Думаю, да, — тихо сказала она. — Но нужно разговаривать в первую очередь с отцом.

— Я готов. А разве не он решает, за кого ты можешь выйти замуж?

— И да, и нет. В племени чероки не все так просто.

— Тогда расскажи, чтобы я все сделал так, как требуют ваши обычаи и был готов к любым неожиданностям.

— Ты уверен, что любишь меня и хочешь назвать своей женой?

— Конечно, иначе я не искал бы варианты решения этой проблемы.

— Но мы так мало знаем друг друга. Я не знаю языка твоего сердца и души, как и ты моих.

— У нас будет много времени выучить его. Целая жизнь.

Жаисэ почему-то не была так уверена в этом, как Алан, но не стала озвучивать свои сомнения. Она боялась спугнуть свою птицу счастья, которая села ей на плечо.

— Что ж, сейчас расскажу, какие первые шаги ты должен предпринять после разговора с моим отцом. Это, правда, несколько нарушает установленный порядок, но об этом будем знать только мы трое. Прежде чем ты начнешь действовать по всем правилам, мы должны получить благословение моего отца. Это для мня очень важно.

— Я сделаю все так, как скажешь ты, — успокоил девушку Алан. — А сейчас обрисуй, хотя бы в нескольких словах, что мне предстоит в будущем.

— Только пообещай, что не будешь смеяться, — взволнованно произнесла Жаисэ, прекрасно понимая, насколько по — варварски будет выглядеть в понимании Алана то, что она расскажет.

— Клянусь нашей любовью, — заверил он её и в ожидании посмотрел на неё.

— Когда молодой человек выбирает девушку, чтобы жениться на ней, он должен убить оленя и принести его мясо в дом этой девушки, как дар.

— Ну, это мне не составит большого труда, — с облегчением выдохнул Алан.

— Не перебивай. Это только начало. Если она согласна выйти за него, она готовит это мясо и предлагает его жениху. Если она отказывается принять дар, значит, отказывает своему поклоннику в женитьбе.

— Надеюсь, ты примешь мясо моего оленя? Или мне опасаться подвоха? — с улыбкой спросил Алан.

— Нет, ты несерьезно воспринимаешь мой рассказ. Думаю, мне не стоит продолжать его дальше, — возмутилась Жаисэ, которая не понимала, как можно столь легкомысленно относиться к серьезной информации.

— Молчу — молчу, — прошептал Алан, прикрыв рот рукой. — Мне просто хотелось внести нотку веселости в такой важный для меня разговор. Я ведь тоже боюсь. Жаисэ, не выдержав комичность ситуации, громко рассмеялась.

— Мне трудно поверить в то, что тебя может что-то испугать, тем более наши обычаи. Ну так мне продолжать?

— Конечно. Я весь внимание.

— Так вот. Ты должен запомнить, что перед таким ухаживанием тебе следует получить одобрение и разрешение завершить церемонию обоих кланов: моего отца, но главное — моего дяди Дадаги, который по нашим обычаям отвечает за мое воспитание, и Бабушки по матери.

Я же должна получить разрешение от старшей сестры матери, моей Тёти. Если все стороны будут согласны, тогда нам разрешат пожениться.

Алан в недоумении слушал Жаисэ. Ему трудно было осознать, что его судьба зависит от женщин клана чероки. Естественно, он понимал, что его шотландское происхождение и высокий социальный статус не только не вызовут у них снисхождения, но и могут стать серьезным препятствием. Да и вообще, он жил в мире, где правили мужчины.

Жаисэ внимательно следила за эмоциями, которые наглядно отражались на лице любимого.

— Вот видишь, насколько мы разные, — удрученно прошептала она и, встав, начала машинально заполнять мешочки подготовленными травами, чтобы хоть чем-то унять волнение, накатившее холодной волной.

Алан подошел к ней сзади и, обняв за плечи, положил голову ей на плечо. Жаисэ не удержалась и

запустила пальцы в его шелковистые волосы. Они долго молчали, слушая лишь стук сердец друг друга. Затем Алан нарушил молчание:

— Расскажи мне о той роли, которую играют женщины в вашем племени.

— Большую. Начну с того, что женщина и мужчина чероки обладают равными правами в семейных делах. Без этого ни одна семья не может существовать полноценно. Наши мужчины часто советуются со своими женами по многим вопросам.

— В принципе, я это поддерживаю и не вижу ничего особенного. И в нашей семье мы тоже будем строить такие же отношения. Так что, никаких явных противоречий в наших взглядах на семейную жизнь я не вижу.

Девушка одобрительно улыбнулась и еще теснее прильнула к Алану.

— Но это еще не всё. Каждый чероки убежден, что они как воины очень храбры, ведь их оружие могущественно. Но когда упадут на землю сердца женщин, наступит конец, поскольку тогда пропадёт смысл сущего.

— Значит, женщина у вас в большом почёте, — понимающе согласился Алан с услышанным.

— Да, как начало всего живого. Во многих наших легендах женщина является прародительницей народов, родившая первого человека или отдавшая свое тело для создания земли. Кроме того, некоторые священные дары пришли к нашему народу именно через женщин. Поэтому они занимают особое место во многих церемониях, ибо имеют уникальный природный дар самоочищения.

Женщины являются собственницами своих жилищ, входят в Совет клана и женский Совет, который может наложить табу на решение вождя, а иногда и на решение Совета клана.

К тому же, чероки женщины почитаются как жизненные дарители. Как дающие жизнь, воспитывающие добродетели в дочерях, а также выращивающие растения. Моя бабушка является клановой Матерью и традиционно входит в Совет общины.

Индейские женщины являются земными дочерями Солнца, которое почитается у нас как женское солнечное божество. О нём из поколения в поколение передается легенда, которую знают все индейцы.

— Расскажи и мне, — попросил Алан.

— В племени чероки рассказывают, что богиня Солнца по имени Унелануи сначала жила в подземном мире. Животные, уставшие жить в вечной тьме, пытались выманить ее оттуда, однако не преуспели в этом. Наконец Бабушка-Паучиха сплела сеть, с помощью которой поймала Унелануи и вытащила ее на небо.

Унелануи играет огромную роль для индейцев чероки — она была и есть нашим основным божеством, которому мы молимся на рассвете. Само ее имя означает «распределяющая время», так как солнце отвечает за смену дня, ночи и времен года. К тому же, Унелануи считается не просто богиней Солнца, но и создательницей земли, животных, растений и людей.

— Словом, у вас свой Бог, отличный от нашего: ведь Солнце вы видите каждый день и можете осознанно молиться своему божеству. В какой-то степени я даже завидую тебе.

— Не все так однозначно, — сказала Жаисэ. — Наш шаман рассказывал, что было время, когда богиня ненавидела людей за то, что они отворачиваются и жмурятся каждый раз, как смотрят на нее. Однажды она решила убить всех людей своей опаляющей жарой.

Однако благожелательные духи сообщили им об опасности, и те решили убить Солнце. С помощью духов два человека превратились в ядовитых змей и отправились на небо.

У богини была дочь, которая жила в центре небосвода. Каждый полдень Унелануи приходила к ней и оставалась на обед. Именно возле этого дома спрятался человек в облике гремучей змеи. Когда дочь Унелануи выглянула за дверь в поисках матери, змея укусила ее, и она немедленно умерла.

Потрясенная смертью дочери, Унелануи закрылась в доме и отказалась выходить. Снаружи воцарилась вечная тьма, и люди стали умирать уже не от зноя, а от холода и голода, поскольку на земле ничего не росло. Все те же духи посоветовали им отправиться в царство мертвых и вывести оттуда дочь Солнца, чтобы утешить богиню.

Найденную в царстве мертвых дочь Солнца люди посадили в корзину и понесли на поверхность. Они знали, что ни при каких обстоятельствах им не следует открывать корзину. Однако девушка так плакала и молила, так жаловалась, что задыхается, что носильщики наконец приоткрыли крышку. Девушка выскочила оттуда, превратилась в красную птичку и улетела прочь.

Узнав, что дочь никогда к ней не вернется, Унелануи рыдала так, что начался потоп, заливший всю землю. Выжившие юноши и девушки часами пели и плясали перед богиней, но она никак не хотела утешиться. Наконец одна из мелодий барабанщика заставила ее поднять голову и улыбнуться. Так на небо опять вернулось Солнце, которое мы почитаем.

Алан обхватил лицо девушки ладонями. Тело её трепетало от волнения. Он взял ее на руки, осторожно уложил на кровать и сам лёг рядом, прижав к себе. Так они лежали несколько минут, не произнося ни слова. Затем Жаисэ слегка отодвинулась и погладила его растрепавшиеся волосы.

Он чувствовал напряженность, вибрирующую в ней, как нить, готовую оборваться. Обвил рукой ее талию и притянул к груди, пока ее тело не расслабилось. Другой рукой откинул со щеки тяжелые черные волосы, слегка надавив, чтобы прижать голову к своему плечу.

— Не думаю, что это хорошая идея, — прошептала Жаисэ, но звук её голоса заглушило его объятие.

— А я чувствую, что это чертовски хорошая идея, — пробормотал Алан.

Каждый мускул в теле напрягся, плоть отяжелела от желания. Боже, как же он ее хочет. Руки задвигались по стройному девичьему телу.

— Любимая, — настойчиво прошептал он и нагнул голову.

Горячее неодолимое давление его рта вызвало у нее головокружение. Толчки его языка заставили напрячься от удовольствия настолько пронизывающего, что это было почти невыносимо. Жаисэ подняла руки и обвила его шею, цепляясь за него, словно только он мог спасти от того водоворота чувств, который затягивал её. Она едва заметила, что он развернулся, все еще держа ее в руках, и затем твердый вес придавил ее сверху.

Широкая грудь расплющила ее груди, набухшая плоть прижалась к женскому естеству, его бедра управляли беспокойным движением ее ног. Он целовал ее снова и снова, едва позволяя отдышаться, потом его рот снова приникал к ее губам. Они вместе лихорадочно двигались, желая большего. Он тянул пояс ее платья, пока узел не развязался. Затем поднял его, завороженно разглядывая ее безупречное тело. Его рука нетерпеливо обхватила ее грудь, сжимая мягкий холмик, большой палец кругами обводил сосок, пока тот не напрягся, как камешек.

Она мягко всхлипнула ему рот.

— Мы не можем, — взмолилась она, отчаяние и желание разрывали на части.

— Черта с два — «не можем», — прохрипел он, беря ее руку и перемещая вниз по своему телу туда, где его плоть напряглась под тканью лосин.

Ее пальцы дернулись от соприкосновения, потом судорога исказила его побледневшее лицо, и рука невольно задержалась, оценивая степень его возбуждения. Алан затаил дыхание.

— Жаисэ, малышка, не останавливай меня сейчас!

Она была ошеломлена тем, как быстро страсть взорвалась между ними: один поцелуй — и они готовы были предаться жаркому соитию. Губы дрожали, пока она смотрела на него. Слезы выступили на глазах, и она сморгнула их прочь.

Алан застонал, увидев влажный блеск, и поцеловал с еле управляемой страстью.

— Не плачь. Я знаю, все происходит слишком быстро, но все будет хорошо. Мы поженимся, как только сможем.

Страдание наполнило ее. Жаисэ ничего не хотела так сильно, как стать его женой, но это невозможно. Такой брак по обычаям чероки ничего не будет для него значить.

— Мы не можем, — прошептала она, и слезинка выкатилась из уголка глаза, прежде чем она смогла удержать ее.

Он, сдвинувшись на бок, вытер влажный висок большим пальцем.

— Почему не можем? — спросил он с грубоватой нежностью. — Я ведь готов хоть сегодня стать твоим мужем. А когда ты сейчас станешь моей, никто из твоего клана не сможет мне отказать в этом.

— Все равно я не могу, — упорствовала Жаисэ.

— Почему? — рявкнул он, опершись на локоть и нависнув над ней. — Ты продолжаешь придумывать отговорки, но реальная причина состоит в том, что ты меня боишься, правда? Боишься, что я брошу тебя? Черт побери, я знаю, что ты меня любишь, так в чем проблема?

Он был настолько самонадеянно уверен в ее преданности, что её собственный темперамент вспыхнул, но только на мгновение. Это правда.

Дрожащим голосом Жаисэ призналась:

— Я действительно люблю тебя.

Она ничего не выиграет, отрицая свои чувства, и произнесенное вслух признание доставило ей мучительную сладость.

Его лицо смягчилось, он положил руку на ее грудь и мягко сжал.

— Тогда почему ты не хочешь стать моей прямо сейчас?

Было трудно сосредоточиться под его ладонью, обжигающей плоть через тонкий хлопок, ее тело снова затрепетало. Жаисэ хотела его так же сильно, как он хотел ее, и отвергнуть его — самое трудное, что она когда-либо делала, но выбора нет.

— Ну, так как? — нетерпеливо потребовал он.

— Я люблю тебя, — повторила она снова. Губы задрожали. — Но не могу опозорить отца.

— А причем здесь отец? Нам не обязательно обоим кланам рассказывать о том, что мы стали близки как мужчина и женщина.

— Ты не понимаешь. После брачной ночи всем будет показана простыня с доказательствами моей невинности. Если этого не произойдет, позор падет на голову моего отца и на весь род матери, не уследившей за дочерью и не привившей ей необходимых добродетелей.

Мужчина был разъярен. Прежде, чем она смогла отодвинуться, он вновь перекатился на нее и прижал ее руки к кровати. Он был настолько близко, что она могла разглядеть желтые пятна в радужных оболочках, загнутые черные ресницы и крошечный шрам возле правой брови, который не заметила прежде. Алан глубоко вздохнул и медленно расслабился, гнев покидал его, пока он двигался по мягкости ее тела, позволяя ей чувствовать свою твердость.

— Мы не знаем друг друга в нормальных условиях, — тихо произнесла Жаисэ. — Ты не тот мужчина, за которого мне следует выходить замуж, а я не та женщина, которая необходима тебе. Нам просто нужно время, чтобы понять и осознать это.

— Я не собираюсь ждать вечно, — мягко предупредил он. — Ты будешь моей. Если не сейчас, то позже. Ты и только ты нужна мне, а я единственный мужчина, который нужен тебе. Поэтому не ссылайся на столь неубедительные доводы. Завтра же я буду разговаривать с твоим отцом.

Жаисэ посмотрела на Алана и обнаружила, что он пристально наблюдает за ней. Его голубые глаза пылали, став более темными, чем мгновением раньше, как у хищника, который узрел добычу. Потом он молча скатился с нее и пошел к выходу из пещеры, двигаясь с особенной бесшумной грацией.

Признаки подобного изящества она замечала за ним и прежде. Они проявлялись в превосходном контроле, которым отличались его движения, но теперь просто поражали. Он не просто двигался, а плавно перемещался, и его мускулы слегка перекатывались с гибкой мощью. Жаисэ неподвижно лежала на кровати, тело пылало от неудовлетворенности и томительного ощущения его прикосновений, глаза смотрели ему вслед, следя, как он, не обернувшись, уходил.

И только какое-то время спустя она позволила себе горько расплакаться, не веря в благоприятный исход их отношений.

Жаисэ вернулась домой, когда звезды алмазной россыпью усеяли небо. Луна сочувственно взирала на нее с темных небес, словно понимая, что происходит в её душе. Откровенно поговорить с мамой и попросить у неё совета? Нет, не стоит. Она испугается и помчится к своим сестрам и матери искать у них поддержки, а это может им с Аланом навредить. Остаётся отец, но сейчас уже слишком поздно его беспокоить.

Тихо пробравшись в свою хижину, которую делила с матерью, Жаисэ на цыпочках прошла в свою половину, опустив полог. Мама уже спала и тихо похрапывала, не ведая, что творится с её дочерью. Девушка быстро разделась и легла на свою кровать, уткнувшись лицом в подушку. Сон не шел, спугнутый беспокойными мыслями, которые сменяли друг друга с такой скоростью, что она не успевала до конца разобраться в них. Но больше всего не позволял спать страх, что женская часть клана и дядя Дадага не дадут своего разрешения, чтобы Алан стал её мужем. Он для них не просто чужак, а завоеватель их земель. От его соплеменников погибло много индейцев и не только из племени чероки, а значит он их враг. И это обоснование может стать главным в их решении.

В эту ночь заснуть Жаисэ так и не удалось. Под утро она тихонько вышла из хижины и отправилась на холм, на котором любила наблюдать утреннюю зарю. Она намного нежнее вечернего заката, думала девушка, и не полыхает таким яростным огнем, как будто солнце сердится, что ему приходится покидать такую прекрасную землю. Утром солнце доброжелательно. Оно идет напоить теплом окружающий мир. И потому исполнено торжественности от предстоящей ему миссии.

— Возможно, мне будет дан какой-то знак, — подумала Жаисэ, следя глазами за тем, как постепенно отступает ночь, разреживая темноту робким светом. Еще несколько минут — и он становится смелее. На востоке начинает брезжить светлая полоска. Она разрастается. Там, где несколько минут назад была лишь белая полоса, вдруг все начинает алеть. Это показались первые солнечные лучи. Они стыдливо румянят небо, заливая все вокруг мягким, трепетным сиянием.

Вокруг еще стоит тишина, не нарушаемая ни гомоном птиц, ни шорохом насекомых. Ни одна ветка не шелохнется в предчувствии удивительной минуты, когда светлое лучезарное солнце осветит землю своими лучами, согреет первым утренним теплом.

Но вот всё просыпается в розовом свете зари. Птицы поднимают гомон. По веткам деревьев пробегает легкий ветерок. Он словно говорит: «Просыпайтесь! Солнце встает!» Ни одна травинка, ни один цветок, ни пичужка, ни букашка не хотят пропустить этот торжественный момент — появление солнца.

И вот солнечные лучи освещают мир. На траве, на листьях искрятся капельки росы, как драгоценные камни в дорогой оправе. Птицы начинают купаться в ней и солнечном свете. Они перекликаются между собой. А тем временем заря разливается по всему небу. Оно становится алым, полыхает заревом. Но это зарево, как юная девушка, стыдливо.

Вслед за природой начинают просыпаться люди её клана. Из каждой хижины пахнет молоком и хлебом, и этот запах достигает Жаисэ, пробуждая в ней аппетит. Последний раз она ела предыдущим утром, но это не стало причиной, чтобы она поторопилась вниз, где её мать уже, наверное, хлопочет над завтраком, поскольку отец просыпается ни свет ни заря и любит плотно поесть в начале дня. Жаисэ упрямо продолжала сидеть на холме: она ждала знак. И дождалась.

Неожиданно у ее ног приземлился певчий дрозд. Это был один из нарядных и сильных самцов, полностью окрашенный в черный цвет, которые любят обитать поодиночке в глухих лесах. Тем было невероятнее, что он спокойно сидел и смотрел на неё своими темными глазами, вокруг которых было ярко-желтое кольцо. И вдруг он запел.

Жаисэ боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть птицу, которая, по существующему поверью, приносит хорошие новости и весть о защите. Она с детства знала, что Духи Земли таким образом сообщают, что у черной птицы обязательно есть послание, которое она несет человеку или людям. Обычно черные дрозды доброжелательны и не несут дурных вестей, поскольку являются вестниками Высших Сил, которые пытаются привлечь внимание человека и оказать ему помощь.

Девушка еще некоторое время слушала пение черного дрозда, а когда он, исполнив своё предназначение, улетел, тотчас вскочила на ноги и издала радостный крик.

— Все у нас с Аланом получится, — успокаивала она разбушевавшееся сердце, идя к своей хижине. По пути ей встретились другие женщины, одни из которых заговаривали с ней, не пряча доброжелательных улыбок, другие смотрели вслед с осуждением, не понимая, где она была всю ночь, если возвращается домой так рано.

Жаисэ не обращала на них внимания, сосредоточившись на мыслях, как ей лучше всего поговорить с отцом. Мать встретила её упреками, что она не помогает ей с домашними делами. Ведь ей, как и любой женщине клана, приходилось поддерживать огонь в хижине, особенно зимой, плести корзины, делать глиняные изделия, в основном посуду, шить одежду и выполнять еще множество других дел, в которых нуждалась семья, заботясь о детях и выполняя работу по домашнему хозяйству.

— Вот и завтрак приходится готовить одной, — продолжала она выговаривать своей нерадивой дочери, тем временем насыпая ей в миску молочную маисовую кашу и отрезая ломоть свежеиспеченного хлеба.

Жаисэ не стала оправдываться. Она быстро съела завтрак, помыла за собой миску и ложку и, поцеловав в щеку мать, чуть ли не бегом направилась к хижине отца, в которой он часто предпочитал оставаться один, вызывая при необходимости жену к себе. Однако спать отправлял её в свою хижину, к дочке.

Когда Жаисэ заглянула к нему и попросила разрешения войти, Белая Сова курил трубку, о чем — то размышляя. Кивнув дочери в знак согласия, он указал рукой на место перед ним. Она зашла и села напротив отца, не зная, с чего начать разговор. Белая Сова, видя затруднение, в котором находилась дочь, начал разговор сам:

— Что опять привело тебя ко мне? — спросил он, пристально посмотрев в её испуганные глаза. — Дай угадаю. Речь опять пойдет о британце?

Жаисэ согласно кивнула, растеряв все слова.

— Что на этот раз тебя волнует?

— Многое.

И вдруг, не подготовив отца к последовавшей новости, на одном дыхании выпалила:

— Алан хочет на мне жениться по нашим обычаям. Он сегодня придет к тебе говорить об этом.

Белая Сова долго молчал, осмысливая услышанное.

— А так ли уж это вам необходимо? Неужели он уже взял тебя и теперь хочет загладить свою вину?

— Нет, отец. Алан благородный человек и не позволит опозорить нашу семью.

— А ты рассказала ему о наших обычаях свататься к невесте?

— Да, но не все. Главное оставила тебе для разговора с ним.

— Отец, ты разрешишь нам пожениться?

— Я один не решаю этот вопрос. Надо сообщить Дадаге, чтобы он приехал и мы могли с ним, Бабушкой и твоей тетей обсудить его.

— Папочка, не надо вызывать дядю. После того, как я отказала Мохэ, он никогда не даст своего согласия на то, чтобы я вышла замуж за британского офицера: ведь он не нашей крови. На Бабушку и Тетю ты сможешь повлиять, а на него нет. Он из чистого упрямства и уязвленной гордости воспротивится моему выбору.

— И что ты предлагаешь мне сделать? Я не могу попрать наши обычаи и проявить неуважение к человеку, ответственному за твое воспитание. К тому же, вождю одного из семи кланов чероки, из которого твоя мать, Бабушка и тёти.

Жаисэ, понимая всю безвыходность сложившейся ситуации, горько расплакалась, упав отцу в ноги.

— Отец, прошу тебя сделать всё, чтобы я могла выйти замуж за Алана. Не толкай меня на то, чтобы я любовницей ушла в форт и стала жить с ним. Став ею, я не смогу посещать свой клан и тебя с мамой. Я буду изгнана из него навеки.

— Неужели ты сможешь так поступить? — удивился Белая Сова, в душе понимая, что его дочь способна на такой поступок.

— Да, если мне не оставят выбора, — уверенно ответила та.

— Я пока ничего тебе не обещаю. Мне нужно встретиться с этим офицером и поговорить с ним, глядя ему в глаза, ведь они являются зеркалом его души.

Слабая надежда затеплилась в сердце Жаисэ.

— Он собирался сегодня прийти к тебе для разговора. В какое время тебе будет удобно? — спросила она, задержав дыхание.

— Как только солнце пойдет в закат, после моего послеобеденного сна.

— Хорошо, отец. Я ему передам. А что ты скажешь всем в нашем клане, когда они увидят его?

— По возможности — правду, иначе мои люди перестанут доверять своему вождю.

Сердце Жаисэ сжалось от страха. Она с содроганием представила, что будет твориться в её клане после того, как другие узнают эту сногсшибательную новость. Видя затравленное состояние дочери, Белая Сова добавил:

— После того, как я приму решение позволить вам пожениться и получу согласие Бабушки и Тёти…

— А Дадаги?

— И зачем ты сбила меня с мысли? Я что-нибудь придумаю. А теперь иди и думай, что убедительного ты скажешь в свою защиту, когда я соберу семейный Совет.