Кроваво-красные бисквиты

Лев Брусилов (2024)

В губернском городе Татаяре новое преступление: отравлены городской голова Скворчанский и его кухарка. Пирожные с ядом были из лавки итальянского кондитера сеньора Джотто, и судебный следователь быстро находит виновного. Однако новый губернатор сомневается в этом и поручает начальнику сыскной полиции барону фон Шпинне лично разобраться в деле. Фома Фомич понимает, что разгадка не может лежать на поверхности, и на самом деле преступление выгодно совсем другим людям.

Глава 6

Допрос Джотто

Отпуская Марко, начальник сыскной строго предупредил его, чтобы никому не говорил, где был и с кем разговаривал. Напомнил, что гроб с покойником все еще стоит в подвале. Мальчик ушел, а Фома Фомич тут же вызвал к себе Кочкина.

— Что будем делать? — спросил чиновник особых поручений после того, как фон Шпинне пересказал ему беседу с посыльным.

— Думаю, начнем со Скворчанского.

— А как же нищий у Покровской церкви?

— Про нищего ничего сказать не могу. Его отравление — или попытка запутать следствие, или месть кому-то, или еще что-то, чего мы пока не знаем. Скорее всего, это отвлекающее отравление. Городской голова, вот куда нужно направить внимание. Но это не значит, что мы должны забыть об отравлении нищего. Может так случиться, что мертвый нищий гораздо раньше приведет нас к убийце, чем мертвый Скворчанский.

— Значит, вы считаете — эти два отравления дело рук одного и того же человека?

— А ты-то сам как считаешь? Это дело рук одного человека или нет?

— Ну, я так сразу сказать не могу. Да мне и по должности не положено… — стал оправдываться Кочкин обычным своим оправданием, что, дескать, человек он маленький, а потому и спрос с него невелик.

— Да, тебе по твоей должности только и положено, что кашу с маслом, а мне — все остальное! — улыбаясь, заметил начальник сыскной.

— И все-таки отравление дело рук одного человека или не одного?

— Думаю, вопрос нужно поставить несколько иначе. Связаны ли эти два отравления друг с другом? Я полагаю, связаны. Даже если они осуществлены разными людьми. Однако что мы с тобой сидим? Разговорами делу не поможешь, нужно действовать. Самое первое — необходимо задержать Джотто и допросить его. Итальянец — единственный человек, с именем которого связаны оба отравления. Но, как я понял из материалов дела, следователь Алтуфьев даже не встречался с ним, не говоря уже о допросе, что весьма и весьма странно. С другой стороны, он уже нашел отравителя. Лишняя работа — верно?

— Верно! — согласился Меркурий.

— Так, ну что у нас со временем? — Фома Фомич достал из жилетного кармана золотые часы, щелкнул крышкой. — О, а день-то закончился, но не для нас. Для нас с тобой, Меркуша, он продолжается. Бери с собой двух агентов и тащите сюда итальянского кондитера. Поговорим! Может быть, он нам расскажет что-нибудь интересное.

Не прошло и часа, а Кочкин докладывал начальнику сыскной, что Джузеппе Джотто доставлен и ожидает в коридоре.

— Ну а чего ожидать, давай его сюда, время позднее, а разговор у нас будет длинный.

Джотто, мужчина средних лет и среднего же роста, черноволосый, с круглым привлекательным лицом, на котором красовались небольшие, тщательно ухоженные усики, вошел в кабинет начальника сыскной полиции и остановился у порога. Встретившись глазами с Фомой Фомичом, он улыбнулся, обнажая ровные зубы. Фон Шпинне улыбнулся в ответ:

— Синьор Джотто?

— Да, это я! — с легким акцентом ответил вошедший и немного наклонил голову вперед.

— Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Вот на этот стул.

Пока кондитер не спеша садился, начальник сыскной наблюдал за ним. Одет безукоризненно: пиджачная пара в светло-коричневую, среднего размера клетку, коричневый жилет, ослепительно-белая рубаха, на шее в тон жилету шелковый платок. Шляпа, которую он, войдя в кабинет, предупредительно снял, тоже коричневая, с широкой, того же цвета атласной лентой. Джотто вел себя спокойно. Его движения были размеренны и точны, никакой указывающей на волнение суеты. Он выглядел как человек, совесть которого чиста, а душа непорочна.

Фома Фомич верил, что самое первое впечатление о человеке важно, поэтому рассматривал итальянца со всей внимательностью. То, что Джотто вел себя спокойно, еще не говорило о его невиновности. Напротив, подсказывало начальнику сыскной, что перед ним тертый калач. Невиновный ведет себя иначе, невиновный нервничает, возмущается, пытается задавать вопросы, словом, ведет себя так, как должен вести обычный человек, которого ни с того ни с сего хватают и доставляют в полицию. А когда он спокоен, вот тогда и стоит задуматься, кто перед тобой сидит и так ли он невиновен.

Кондитер, чуть поддернув впереди брюки, чтобы не вытягивались колени, сел и, закинув ногу на ногу, вопросительно и даже с некоторым вызовом уставился на Фому Фомича.

— Вы уж извините, синьор Джотто, что пришлось вас побеспокоить. Я пригласил вас потому, что у меня к вам возникло несколько совершенно неотложных вопросов. Это касается отравлений мещанки Селиной и господина Скворчанского…

После произнесенного фон Шпинне слова «пригласил» на лице кондитера появилась едва заметная ехидная улыбка.

— А разве этим делом занимается не следователь Алтуфьев? — спросил кондитер, обнаруживая для человека, которого ни разу не вызывали в следственную управу, довольно неплохую осведомленность.

— Да, вы правы, — кивнул фон Шпинне, — он занимается этим делом, как и делом об отравлении нищего, которое случилось в прошлое воскресенье на паперти Покровской церкви… Вы слышали?

— Краем уха.

— Так вот, этими тремя отравлениями, как вы справедливо заметили, занимается следователь Алтуфьев. Меня же просто попросили ему помочь. Рук не хватает. Но это вам неинтересная лирика. Давайте, чтобы не терять зря время, займемся делом.

— Давайте, — согласился Джотто и прихлопнул ладонями.

— Я здесь ознакомился с делом Скворчанского и нашел очень много странного и непонятного. Для меня непонятного, но я думаю, что вы мне все подробно объясните.

— Все, что будет в моих силах.

— Первое. Как показала горничная, ленточка на пакете с пирожными была завязана узлом, и горничная же утверждает, что никогда раньше ленточки узлом не завязывались, всегда был бантик. Вы можете дать мне объяснение, как такое могло произойти?

— Боюсь, что я ничего не могу сказать вам по этому поводу.

— А кто у вас занимается упаковкой готовых пирожных, какой-то специальный человек?

— Да, этим занимается мой приказчик Силантий, Силантий… — Джотто приложил пальцы ко лбу, — Силантий Цепов. Вернее, он сам, конечно же, не упаковывает… Следит.

— А кто упаковывает?

— У меня работают две женщины, подсобно. Когда нужно что-нибудь упаковать, они упаковывают, а в другое время помогают пекарям…

— Сколько у вас пекарей?

— Трое.

— Если подсобные рабочие занимаются упаковкой, то что входит в обязанности Силантия?

— У меня несколько десятков постоянных клиентов, которым наша служба доставки каждый день разносит сладости. Силантий следит за тем, чтобы все заказы были завернуты, чтобы в каждом свертке находились именно те пирожные и в том количестве, которые требуются клиенту. Ну и потом, он следит за цветными ленточками…

— А зачем за ними нужно следить? — спросил Фома Фомич.

— Дело в том, как я уже говорил, у меня несколько десятков клиентов, и для того, чтобы посыльным было проще, каждому клиенту мы присваиваем какой-нибудь цвет. Ну, например, городской голова имел красный. И вот его заказ обвязывался красной ленточкой. Посыльному сразу понятно, что пакет нужно нести в дом господина Скворчанского.

— Скажите мне, синьор Джотто, я, конечно, плохо разбираюсь в вашем деле, но мне кажется, что эти цветные ленточки такая морока… у вас никогда не возникало путаницы с этими ленточками?

— Нет! Если все должным образом организовать, то, напротив, все это заметно упрощает дело.

— А, к примеру, никто вам не жаловался на то, что количество пирожных не соответствовало заказанному?

— Может быть, такие жалобы и были, но я о них ничего не знаю.

— Из показаний все той же горничной, вы уж простите, но мне приходится время от времени обращаться к этому документу. — Фон Шпинне поднял со стола листок бумаги и положил на место. Джотто проследил за этим взглядом.

Необходимости извиняться, показывать листок у начальника сыскной не было, просто такова специфика допроса. Подозреваемый должен постоянно напрягаться, расслабляться, считать начальника сыскной сначала хитрым, а потом глупым или недалеким. Простодушным, злым, добрым. Он должен метаться между противоречиями.

— Так вот, из показаний горничной, в то утро в пакете оказалось не двенадцать бисквитов, как обычно, а тринадцать, то есть на один бисквит больше. Кстати сказать, именно из-за этого тринадцатого пирожного умерла кухарка городского головы. Вы можете объяснить, почему бисквитов оказалось тринадцать, а не двенадцать?

— Ну, очевидно мой приказчик что-то спутал, или неправильно сосчитали упаковщицы. Все люди, все могут ошибаться.

— Полностью с вами согласен. А вот дюжина — это обычное количество пирожных?

— Нет, бывает полдюжины и больше дюжины. Например, у нас есть несколько клиентов, которым доставляют по тринадцать бисквитов…

— Вот как? А почему такое странное число?

— Вы о суеверии?

— Нет, я о четности, трудно делить.

— Честно говоря, я этим не интересуюсь, да это, если говорить начистоту, и не мое дело. Мое дело произвести вкусный и качественный продукт.

— Замечательные слова, господин Джотто. Все, что вы говорите, созвучно и моим представлениям о работе кондитерских. У меня еще вопрос к вам: могло так произойти, что кто-то, нам пока неизвестный, может быть случайно, а может быть и по злому умыслу, поменял на пакетах ленточки?

— Но зачем кому-то менять ленточки? Я не вижу в этом смысла… — после секундного раздумья проговорил Джотто.

— Смысл есть всегда, даже если вы его не видите. А на пакете, который доставил ваш посыльный городскому голове, ленточку перевязывали. Поэтому и узел вместо бантика. Ну и по количеству бисквитов можно предположить, что они предназначались вовсе не господину Скворчанскому, а какому-то другому вашему клиенту, тому, кто заказывает именно тринадцать пирожных.

— Из ваших слов выходит, что отравить хотели совсем другого человека? — осмелился на догадку итальянец.

— Может быть и так, но мы сейчас будем говорить не об этом. Чем дольше я изучаю дело Скворчанского, тем больше проникаюсь уверенностью, что бисквиты были отравлены именно в вашей кондитерской, и именно кем-то из ваших работников, если, конечно, в склад готовой продукции… У вас ведь есть склад готовой продукции?

— Да, специальная комната, — закивал Джотто.

— Так вот, если в склад готовой продукции не было доступа посторонним. Он у вас запирается?

— Нет, — сказал Джотто и так посмотрел на Фому Фомича, будто бы хотел спросить: а зачем его запирать?

— Значит, в эту комнату мог войти любой ваш работник? И вы не опасаетесь воровства?

— Это может вас удивить, но нет. И случаев таких не было.

— Как же вам это удается? Насколько я могу судить, дети очень любят сладкое. А у вас работают посыльными, не будем кривить душой, дети! И они не воруют пирожные?

— Нет, не воруют, потому что воровство провоцируется голодом. Если работников хорошо кормить, то воровства не будет. У меня была возможность в этом убедиться, и не один раз.

— И все же ваша комната для приготовленных к отправке пирожных не запирается, в нее может войти кто угодно…

— В нее может войти не кто угодно, а только те, кто работает у меня в кондитерской. А что касаемо совсем чужих людей, то у них нет такой возможности, потому что кондитерская запирается, и дверь, которая отделяет кухню от торгового зала, тоже запирается.

— А как в торговый зал поступают пирожные для свободной продажи?

— Подаются через небольшое окно, что много удобнее, чем носить через дверь.

— Понятно, ну тогда я делаю вывод: если ни у кого из сторонних людей не было доступа к вам в кондитерскую, то можно утверждать, что бисквиты отравил кто-то из ваших работников! — сказал начальник сыскной и внимательно посмотрел на кондитера.

Фоме Фомичу была интересна реакция Джотто. Тот не возмутился, не вспылил, не стал решительно опровергать слова начальника сыскной, только глаза его чуть сузились.

— Вам это кажется невероятным? — спросил полковник.

— Отчего же? Все может быть. Я только не понимаю зачем? Зачем кому-то понадобилось добавлять яд в бисквиты?

— Добавлять яд в бисквиты, — повторил вслед за кондитером фон Шпинне, — а я бы выразился несколько иначе: кому понадобилось отравлять бисквиты? Вы, господин Джотто, сейчас задали самый главный вопрос, ответив на который, мы найдем убийцу. Но пока, увы, мы этого сделать не можем и ограничимся тем, что вы будете отвечать на мои вопросы, а не я на ваши. Итак, продолжим. Вы согласны, что, скорее всего, бисквиты отравили в вашей кондитерской?

— Да, наверное… хотя мне в этом и нелегко признаться. Ведь это на корню губит мое дело. Я так понимаю, что сейчас кондитерскую «Итальянские сладости» закроют…

— Я не думаю, что закрытие вашей кондитерской как-то поможет расследованию. Напротив, вы будете удивлены, но я не хочу, чтобы ее закрывали. Ну а касаемо вашего дела, то и тут не все так плохо. Его можно сохранить…

— Но как? Как его можно сохранить? — наконец-то Джотто проявил какие-то эмоции.

— Есть способ… — Начальник сыскной вышел из-за стола и прошелся по кабинету. — Нет-нет, вы сидите. Это я для того, чтобы немного размяться…

— Так что это за способ?

— Вы должны оказывать нам всяческую помощь в поиске отравителя. — Фома Фомич снова сел на свое место. — Когда мы поймаем убийцу и расследование будет закончено, газеты напишут о вас как о честном человеке, который оказался жертвой злоумышленника или злоумышленников. Также напишут о вашей нам помощи…

— Нет-нет! — категорически отмахнулся Джотто. — Я не хочу, чтобы мое имя ставили рядом с…

— Рядом с кем?

— Ну, вы меня, конечно же, простите, но рядом с полицией!

— Значит, вы не хотите, чтобы мы искали отравителя?

— Нет, напротив, я хочу, чтобы вы его нашли! Я даже окажу вам посильную помощь. Только сообщать об этом газетчикам не стоит. Я думаю, что подобная известность мне не поможет, а, наоборот, повредит.

— Наверное, вы правы, — после непродолжительного раздумья проговорил начальник сыскной.