Мать химика

Лейла Элораби Салем

Как говорят, за спиной всякого великого мужчины стоит маленькая женщина. У одних это жена, у других дочь или сестра. А у великого ученого Дмитрия Ивановича Менделеева путеводной звездой всегда являлась мать. Именно она указала ему верную дорогу и именно благодаря ее стараниям он стал тем, кто изменил мир науки.

III глава

Дмитрий Васильевич сдержал данное обещание — в августе — последнем летнем месяце, полного дурманящего очарования ещё жарких дней и холодных ночей, поехал в Тобольск подавать документы на сына в одну из лучших гимназий города — в неё учились только мальчики из семей благородных, богатых, важных. Директор гимназии Соколов Николай Яковлевич предупредил счастливого отца, что учёба достаётся здесь с трудом, учителя требовательны, но справедливы, беспечность и прогулы караются исключением из учебного заведения, но, с другой стороны, школьники получают достаточно знаний и легко поступают в университеты. Корнильева вполне успокоили условия гимназии и, более ни о чем не спрашивая, он подписал необходимые бумаги.

Корнильев воротился домой после обеда. День выдался особенно жарким, даже душным, солнце нещадно палило с высокого голубого неба и по лицу и спине стекали капельки пота. Дмитрий Васильевич выбрался из тарантаса, с благоговением ступил на привычную родную землю.

В это время Екатерина Ефимовна в белоснежном платье с пышными рукавами, покрытым мелким орнаментом цветов, сидела на веранде за летним столиком, окружённая падающими тенями деревьев, тонкие лучи солнца, выглядывающие из-за крон, освещали крапинками её пышную статную фигуру, и когда свет падал на её большие косы, уложенные вокруг головы, светлые волосы вспыхивали золотистым ярким цветом. Подле женщины в красивом светлом платьице с воланами и оборками, облокотясь на руки, сидела Маша, со смышленым взором чёрных азиатских глаз повторяла за матерью алфавит, её черноволосую хорошенькую головку прикрывала летняя шляпка, подвязанная под подбородком алыми лентами.

Остановившись в тени ветвистой аллеи, Дмитрий Васильевич весь замер, под властью чувств залюбовался этой усладительной, открывающейся перед его взором картиной. Вдруг Маша подняла голову, словно предчувствуя кого-то ещё рядом, вспыхнула цветком, вскинула пухлые ручки, поднялся ворох кружев, звонким голоском воскликнула:

— Мамочка, глядите, отец вернулся!

Екатерина Ефимовна оторвала взгляд от азбуки, приметила супруга. Он всё еще стоял у дороги аллеи, невысокий, смуглый; так хотелось ему броситься навстречу дочери, обнять-прижать её к груди, но вопреки желанию, как то следовало благообразному купцу, он медленно прошёл к дому, поднялся на веранду, приметил, что мать сама занимается с дочерью чтением, и лёгкая, мягкая улыбка озарила его уставшее лицо.

— Ты сегодня вовремя, — проговорила Екатерина Ефимовна, подходя к мужу, она встала напротив него, как бы меряясь с ним ростом: дородная, в пышном платье она казалась больше него, хотя была почти на полголовы ниже.

— Я спешил домой, дабы поделиться хорошей новостью: нашего сына приняли в гимназию.

— Слава Богу, — не скрывая радости, воскликнула она, но вдруг, взглянув на Дмитрия Васильевича несколько гордым взором, добавила. — У меня тоже радостная весть.

— И какая же? — с замиранием сердца спросил он.

— Машенька делает успехи. Я только стала с ней заниматься, а она схватывает всё налету. Думаю, нет надобности ожидать её семилетия, лучше найти учителей в этом году.

— Ах, моя ты девочка, — несколько смущенно молвил Дмитрий Васильевич и взял на руки крошечную фигурку девочки, которая была ещё более мила в своём светлом летнем платье — точно бабочка.

В своих объятиях он старался скрыть проснувшееся из глубины души разочарование; когда только Екатерина Ефимовна сообщила, что у нее припасена новость, он едва заметно бросил взор на е живот, на широкие бёдра, пытаясь отыскать-почувствовать нечто новое, незримое, но нежно-родное — но, увы, не о том мечтала счастливая, раздобревшая супруга.

Следующим днём, после обеда, в шесть часов пополудни в доме Корнильевых собрались представители тобольской интеллигенции: литераторы, художники, критики, среди приглашенных оказался Царин Андрей Викторович. Как то решил Дмитрий Васильевич заняться писательской деятельностью, так сразу же поменял круг общения. Нет, он оставался в коллегии купцов, он даже не думал оставлять прибыльное торговое дело, но одно — деньги, другое — общение в кругу приятных образованных людей, которые знали много больше предыдущих и чрез которых всегда можно вести знакомство с важными, представительными личностями.

Весь во власти будущих предвкушений, сулящих полезные связи, Корнильев угощал гостей самым лучшим, он велел подавать сладкие печенья и сваренный в турке кофе. Сытые гости вели беседы о столь незначительных, личных делах, они громко смеялись и потешались друг над другом, когда пришла пора играть в покер. В залитой солнечным светом вечерних лучей гостиной, за дубовым круглым столом сидело десять человек. В комнате едкий запах табачного дыма смешивался с запахами хризантем, стоящих в вазе. Присутствовали только мужчины, Екатерина Ефимовна в это время проводила с детьми в саду.

— Не понимаю я вас, господа, как можно всю жизнь прозябать в этой глуши, не ведая настоящего света? — задал новую беседу представитель литературного конгресса, член городского совета Тобольска Василевский Григорий Степанович, как всякий знаток своего дела, высоко оценивающий собственное признание в обществе.

— Где уж нам? — подхватил начатый разговор охочий до споров Сварзацов Сергей Михайлович.

— То-то и оно, — ответил Василевский, — хотя я и сам рождён в Тобольске, да только часто бываю в Санкт-Петербурге и Москве — вот там жизнь, не чета нашему провинциальному болоту. В столице жизнь кипит и сердце там бьётся быстрее. Что ни день, то приёмы, встречи, затяжные ужины, балы. Последний раз на балу я познакомился с одной удивительной, приятной дамой: начитанная, образованная, с тонкими изысканными манерами, не столь красивая, но немного беспечная, сия особа произвела на меня глубочайшее впечатление и мне показалось, будто я влюблён в неё.

— И вы желаете предложить ей руку и сердце? — спросил как бы между делом Корнильев.

Григорий Степанович бросил на него насмешливый взгляд, ответил:

— Сия прелестная особа почти десять лет как замужем за полковником, который на двадцать лет старше неё. Не смотря на их счастливую семейную жизнь, сий муж смотрит сквозь пальцы на влечения супруги, хотя, поговаривают в обществе, у него есть одна прима театра на содержании, к которой он часто наведывается в гости. Такова жизнь в столице — свобода, право выбора.

— К моему счастью я живу в Тобольске, — сказал Кашин Иван Дмитриевич, невысокий тучный человек около шестидесяти лет, — мы с супругой всю жизнь прожили душа в душу, но в моей молодости общество не было столь испорчено, все стремились жить по заповедям и сторониться грехопадения.

— Лучше уж вообще не жениться, — в сердцах сказал Василевский и отложил карты в сторону.

В воздухе повисло нечто давящее, в любой миг обычная дружеская беседа могла перерасти в ссору, как вдруг в гостиную, еле переставляя ноги, вошла Агриппина Тихоновна с подносом в руках, она бесшумно поставила перед гостями ароматный кофе и также бесшумно удалилась. Неожиданный приход служанки отвёл беду, её робкое появление и рассказы о чужих жёнах пробудили в сердце Корнильева воспоминания об Екатерине Ефимовне, которая, знал он. была совсем рядом, дома, и в то же время страшно далека. С неспокойной душой и тревогой, весь в нетерпении, он высидел непонятный ему вечер, пропускал между ушей рассказы о светской, далёкой жизни, и когда гости разошлись в полночь по домам, Корнильев с новой радостью отправился в тёплую, сказочно-лёгкую опочивальню.