Заставь меня влюбиться

Лена Сокол, 2019

Машка – местный изгой. Дима – самоуверенный красавчик, который не привык к отказам. Судьба вдруг сталкивает их, поставив в неловкую ситуацию. Теперь девушке очень хочется сбежать, а дерзкий парень неожиданно предлагает поспорить, что влюбит ее в себя, да еще и заставит первой просить о поцелуе. Что ж, вызов принят! Ведь такого уж точно не будет никогда!

7

— Какого черта ты не на зачете? — Пашка сбросил тапки и направился к окну. — И почему за тобой таскается какой-то упырь, покрытый кучерявыми глистами с ног до головы?

— Паш, — шаркающей походкой, делая вид, что мне совсем не интересно, я подошла ближе. — Ты так говоришь, будто у тебя самого татуировок нет.

Посмотрела вниз. Незнакомца уже и след простыл.

— Одно дело надписюшка какая-нибудь, — Суриков почесал себе грудь, — или череп крутой, — указал на предплечье. — А тут, хрен знает: мне показалось, что он вообще весь сине-зеленый.

— Показалось — крестись! — Я направилась на кухню. — Или найди свои очки.

— Они стремные, — все еще рассматривая двор из-за шторки, буркнул братец.

— Тогда купи нормальные, достал! Меньше надо было в компьютерные игры лупиться, не испортил бы зрение.

— Ты тему-то не переводи. — Паша появился на кухне тихо, будто шел за мной на цыпочках. — Что за ходячая нательная живопись с тобой была?

— Суриков, вот только не надо учить меня жить, ладно?! — Я вымыла руки, поставила чайник на огонь и достала колбасу из холодильника.

— Марья, ты что, последние мозги растеряла?

— Нет.

— Тогда не думай, что я буду спокойно смотреть, как ты шатаешься по улице непонятно с кем. — Пашка достал хлеб, положил на стол, сел и уставился на меня. — Кто он?

Устало выдохнув, я почувствовала, что эмоции, испытанные несколько минут назад и не думают отпускать меня.

— Разве это важно?

— Для меня — очень. — Брат упрямо продолжал скользить взглядом по моим пылающим щекам и губам, сохранившим вкус поцелуя незнакомца.

— Не скажу. — Взяла нож, начала нарезать колбасу.

— Тогда мне самому придется в следующий раз пойти и спросить у него.

Я прекратила свое занятие и отложила разделочную доску в сторону.

— Паш, да не веди ты себя так. Мне что, ни с кем уже и по улице нельзя пройтись?

— Просто пройтись можно. — Брат выгнул брови в точности, как я. — Я, может, и подслеповат, но видел, как он тянул к тебе свои щупальца.

— Ничего и не тянул.

— Тянул.

— Не было ничего такого. И вообще, ты его не знаешь.

— А ты знаешь?

— Хм. — Чтобы спрятать глаза, мне пришлось вернуться к нарезанию бутербродов. — Павлик, тебе нужно быть спокойнее. Никто не собирался причинить мне вреда. И вообще — ты мне не отец.

— Согласен. — Усмехнулся брат. — А где твой отец?

Я закусила губу. Подлый Крысь, мурча самым наглым образом, терся о мои ноги. Отрезала ему самый краешек колбаски и скинула со стола.

— Чай будешь? — Обратилась к брату.

— Конечно. — Смягчился Пашка. — Я же только что продрал глаза. Жрать охота, жуть.

Молча сделала бутерброды. Брату, как обычно — с колбасой толщиной с мой кулак, себе — так, чтоб просвечивало. Разлила чай по чашкам, положила в них по дольке лимона. Прежде чем сесть, запустила руку в карман джинсов и выудила оттуда… Чтобы вы думали? Чертов пропуск! Тысячу татуированных чертей! Надо же было так опростоволоситься.

В голове вихрем пронеслись мысли о череде случайностей. Будильник, автобус, пропуск, скамейка. Многих звеньев этой цепи, в частности нескольких знаменательных событий — я тронула свои губы, могло и не произойти сегодня. Может, так и было задумано?

— Чего глаза выпучила?

Я так погрузилась в свои мысли, что голос Пашки заставил меня подскочить на стуле.

— Так. Ничего.

— Говори уже.

— Да не попала сегодня на зачет из-за пропуска. Не могла найти. А он все это время лежал в кармане джинсов.

— Не нравится мне. — Заметил он, глядя, как я краснею, превращаясь в помидор.

— Что?

— То, какой счастливой ты выглядишь.

— Разве? — У меня больше не получалось даже контролировать свое дыхание.

— Ага. Давно тебя такой не видел. — Суриков шумно отхлебнул из своей чашки.

— Тебе показалось.

— Что, даже не расскажешь мне, кто твой провожатый? — Посмотрел он мне в глаза и улыбнулся. Первый раз за день, еще и как-то по-доброму. — Раз уж ты даже не бесишься, что тебе придется пересдавать зачет.

— Нет. Не расскажу.

— Как его зовут? — Голос брата стал таким нежным, таким задушевным, аж подозрительно.

— Не знаю, — ответила я, не подумав.

И тут же заметила, как гигантский астероид рождается во взгляде Сурикова, чтобы прорваться через атмосферу и обрушиться на мою бедную голову. Даже жевать бутерброд перестала.

Пашка молчал. Долго сверлил меня взглядом, сжимая и разжимая кулаки, наконец, выдохнул и сказал:

— Хорошо, не говори. Не маленькая девочка.

— Спасибо, — чувствуя облегчение, прошептала я.

— Но если он посмеет тебя обидеть…

— Знаю-знаю! — Отмахнулась от брата, как от назойливой мухи.

— Вот так-то лучше. — Не сводя с меня испытующего взгляда, кивнул он и вцепился зубами в бутерброд.

Черт с ним, с пальто. Мысли метались между преподавателем, встреча с которым так и не состоялась, и странным парнем, который так подло подшутил надо мной. Суждено ли с ним еще увидеться? И хочу ли я этого?

Кто он, вообще, такой? Откуда взялся?

— Ты точно витаешь в облаках, — заметил Пашка, кидая очередной кусок колбасы коту.

— Вот и нет, — ответила я, все еще ощущая гнев, перемешавшийся с интересом и удивлением от недавно произошедшего.

Молчание, прерываемое лишь редким чавканьем брата-поросенка, затягивалось.

— Точно тебе говорю, — он вдруг начал трясти головой, словно решил сложный ребус.

— Отвали уже, — проворчала я.

Встала, забрала обе чашки и принялась мыть.

Пашка поднялся, не удосужившись даже убрать за собой крошки со стола, и вышел из кухни. Из его комнаты тут же послышались звуки гитарного перебора.

— Заходил вчера к вам в кафе. — Окликнул он меня, когда я проходила мимо его комнаты.

— И? — Войдя, я устало плюхнулась на его кровать — прямо в одежде. — Опять хотел на Солнцеву посмотреть?

— Ага.

— И как?

Пашка мечтательно закатил глаза.

— Нормально так…

— Ох, Суриков, она тебе не по зубам. Точно тебе говорю.

— Чего это?

— Ну… Ей мужчины нравятся, понимаешь? Такие чтоб мужчины-мужчины! — Я напрягла бицепсы, изображая кого-то вроде Халка или Шварца. — Чтоб сила, борода православная и чесночный дух на полкилометра!

— Пф! — Павлик весь надулся, насупил брови. — Да я ее заполучу на раз-два. Спорим?

— Ой, нет. Хватит мне споров на сегодня! — Я заложила руки за голову. — Солнцевой я сказала то же самое. Что без таких ухажеров, как мой брат, она точно обойдется.

— Почему это? — Он казался оскорбленным.

— Да на фига ей такой лоботряс, как ты?

— Ладно-ладно, Марья, — прищурился брательник, — земля круглая!

— Тебе не светит. У Солнцевой все равно со вчерашнего дня обет безбрачия действует.

— Чего? — Скорчил он удивленную гримасу.

— Да. Сказала, что садится на кефирно-огурцовую диету и отказывается от мужчин.

— Почему?

— Потому что у нее жопа целлюлитными слезами плачет. Вот почему!

— Ох, женщины. — Продолжая перебирать струны, закатил глаза Пашка. — Нормальная у нее задница. Аппетитная. А мужчинам-то за что бойкот?

— Несчастная любовь.

— Скажешь по секрету?

— Не-а. — Я встала, схватила со стола конфету и отправила в рот, затем направилась к двери, напевая. — «Мои стихи, твоя гитара. Мы отличная па-ра…»

— Э-э-э! — Суриков скривил лицо. — Ты обещала не изводить меня попсой!

— А чем лучше твое доисторическое старье? Джордж Бенсон, Орландо Джонсон, или кто там еще из эпохи динозавров?

— Есть кое-что из современного в том же стиле. — Брат нажал на кнопку стерео-системы, и в комнату тут же ворвались первые звуки «BrunoMars — 24kmagic».

Пашка стал пританцовывать, смеясь надо мной, и я не удержалась — тоже пустилась с ним в пляс. Он чертил носом вертикаль и отбивал ритм ладошками, а я двигала плечами и щелкала пальцами: нам с детства нравилось так дуреть вместе. Единственное, что изменилось с тех пор — мы теперь не скакали на кровати на пару, доводя маму до бешенства.

— Пришел вчера с занятий… — начал он, когда песня закончилась.

— О-о, ты опять ходишь на занятия! — Рассмеялась я, поправляя прическу. — Каких богов благодарить?

— Представь себе, да. — Суриков выключил музыку и принялся заправлять постель. Ну, как заправлять: просто расстелил поверх скомканного одеяла лоскутное покрывало и сел. — Захожу домой, а на кухне мама со Стасиком мило воркуют, чай пьют. Видимо, он пришел пораньше, а тебя еще не было дома.

— Вот как… — Теперь мне захотелось остаться и узнать подробнее.

В груди неприятно заскребло.

— Я сначала напрягся, приревновал вроде как, а потом пораскинул мозгами и даже порадовался. Хороший он мужик, серьезный, этот Станислав Как-его-там-по-батьке. Сошлись бы они с ней, так маман перестала бы таскаться к этому алкоголику, подачки носить, да благотворительностью заниматься. Так ведь?

— Э…

Неловкая пауза.

Я даже забыла, как ворочать языком, чтобы получалось хотя бы что-нибудь членораздельное. В таком контексте я о своем Стасике даже и не думала. И эта мысль, озвученная вдруг братом, и эти сведения о милых чайных посиделках с мамой не вызывали во мне почему-то ничего, кроме резкого неприятия. Надеюсь, ему всего лишь показалось.

А если нет?

Закрыв рот, я уставилась себе под ноги. Странное чувство. Будто тебя обманули, но ты не имеешь даже права так думать, кого-то обвинять или предъявлять претензии. Потому что ты, в общем-то, никто. Просто девчонка, которая опять заигралась со своими мечтами.

— Ты чего? — Брательник толкнул меня в плечо.

— Ничего, — словно во сне, отозвалась я.