По ту сторону могил

Лиза Глум, 2021

Добро пожаловать в Загробье! Когда я умерла, моим новым домом стало одно из кладбищ родного города. Откровения о жизни по ту сторону могил. Как мы охотимся на людей и почему однажды мертвецы и живые вдруг поменялись местами?Содержит нецензурную брань.

Почему я стала мертвецом

Каждый момент жизни — это шаг к смерти.

Пьер Корнель

По статистике, кто уж там ее составляет, не знаю, неблагополучные дети вырастают в неблагополучных семьях. Я — аппендикс этой самой статистики, ненужный отросток, который все портит, ибо мои родители были вполне адекватные и заботливые, без вредных привычек и закидонов, которые могли бы спровоцировать у меня те или иные детские травмы. Да и я всю свою детскую дорогу была умненькой и послушной девочкой.

Ровно до тех пор, пока не вступила в пубертатный период. Вступила я в него, к слову, поздновато (по версии все той же статистики) — к пятнадцати годам. Случайно или нарочно, но жажда самостоятельности, независимости от мнения мамы-папы, стремление вставить свои решающие пять копеек по всем детским и недетским вопросам, совпало у меня с порой первой влюбленности.

Его звали Антон. Энтони. Разница у нас была всего полгода, но учился он уже на класс старше, и это выглядело так… статусно. Мне повезло — серой мышкой я не была, поэтому обратить его внимание на свою персону труда не составило. Мы стали встречаться. И то ли мальчики переживают период взросления жестче, то ли мой Энтони был подпорченным яблочком, то ли я не умела проявлять чувства от слова совсем, но наши отношения нельзя было назвать простыми.

Казалось бы, зачем ссориться, из-за чего? По факту же конфликтовали мы бурно на любом ровном месте. Один такой момент имеет для меня особое значение, поэтому часто всплывает в памяти. Гораздо чаще, чем хотелось бы.

Троллейбусная остановка. Ссоримся. В шестнадцать лет обиды — острее ножа, слова — хуже грязной тряпки по лицу. Любая размолвка по поводу и без — конец света, не меньше. Мосты сжигаются в момент.

От злости или отчаяния ударяю ногой в тяжелом ботинке по остановке. Толстенное стекло и — вдребезги! Как?..

— Не поранилась? — он, озабоченно.

— Я… я не хотела. Я не специально.

Отделение милиции. Сидим, ждем родителей — несовершеннолетние же. Разбор полетов неизбежен. Грядет хорошая взбучка. И домашний арест — очень возможно. Все это будет, но потом. А пока мы просто сидим и держимся за руки. Будто и не было совсем недавно никаких ножей, тряпок и концов света.

— Что это у тебя? — Антон достает из моего капюшона кусочек толстого стекла с паутинкой трещин. Улыбаюсь и бережно прячу «сокровище» в карман, чтобы потом убрать в шкатулку и хранить много-много лет.

В шестнадцать лет мосты сжигаются в момент. И в момент возводятся снова…

Через два месяца после этого случая меня не стало. Опять поссорились. Он ушел, хлопнув дверью. А я достала из шкатулки этот чертов осколок и вспорола себе вены. Как положено — вдоль, лежа в ванне с теплой водой.

Хотела ли я умирать? Да нет. Была уверена, что Антон вот-вот вернется, увидит, успеет. Не вернулся. Не успел.

В общем, моим родителям было пофиг на правила. Хотя знаю, что даже местный батюшка их предупреждал — негоже так девку хоронить. Мама-папа не послушали, захотелось им, чтобы все как у людей. Мало того, что купили справку о бытовой травме, повлекшей мою непреднамеренную смерть, так еще отпевание заказали. У другого батюшки, который был не в теме, потому и не возникал.

Кстати, со временем злость на родителей я перенесла на себя. Я никак не могла понять, почему у мертвецов, как у призраков, не принято наведываться туда, где они жили до смерти. Хотя днем такая возможность есть — мы невидимы (об этом еще расскажу).

Однажды я решилась посмотреть, как живут родители. Мама к тому времени уже родила моего братика. Но папа после моей смерти запил. Они ругались. Напуганный малыш сидел в манеже и даже не ревел — по личику тихо скатывались слезинки. А я не могла ничего сделать!

Если бы не моя выходка, у нас сейчас была бы крепкая и дружная семья. И дом, где живет любовь, а не вот это все. Это при жизни мы были кто во что горазд — убивались, убивали. А после смерти чувство вины угнетает. Ощущение, что ты уже никогда не сможешь ничего исправить, пылает внутри адским огнем.