Никто не ангел

Лиля Ветрова (2023)

Что общего у остроумного кандидата наук и скромной маленькой девушки, нашедшей ошибку в меню? Устоит ли эта связь под натиском судьбы? Возможно, героев соединяет нечто большее, чем то, что вмещается в человеческую жизнь… Роман о нелепостях жизни, изгибах любви, желаниях и изъянах души и тела.История Сергея и Виолетты. Любовный роман, жизнеописание, академическая среда. Основное время действия — 80–90-е годы ХХ века.

Глава 2. Первый снег

Было сыро и холодно.

Низкие каблуки не стучали, увязая в образовавшемся на асфальте месиве. Первый раз этой осенью пошел снег и таял, едва прикасался к земле.

Девушка спешила, сложив руки на груди и засунув кисти в рукава, чтобы было теплее. Взгляд ложился под ноги, и она размышляла о том, что надо бы купить новые сапоги, а то эти испортились и промокают. Так и простудиться недолго. Ничего, сейчас придет домой, выпьет горячего чайку. Сейчас этого хотелось больше всего.

— Ты что-то долго.

— Преподавательница задержала. Мама, я работу нашла.

Она разулась и сняла пальто и шапку, вся мокрая и продрогшая, под пристальным взглядом грузной женщины. На свету в тонкой кофточке она предстала щупленькой девочкой, которой нельзя было дать больше тринадцати.

— Я буду в школьной столовой убирать, а вечером на учебу ходить, — продолжила она.

— Хорошо хоть куда-то взяли на неполный день-то. Иди подогрей себе, а то все остыло.

На самом деле ей было семнадцать. И училась она в техникуме на вечернем. Давно хотела найти работу, и вот наконец получилось.

За шумом воды не было слышно слов.

— Виолетта, — повторила мать, появляясь в ванной.

— Да, мама? — девушка оторвалась от крана, под которым отмачивала замерзшие руки горячей водой.

— Где твоя школа, я спрашиваю?

— Недалеко. Пара остановок на метро от училища. Я буду там обедать, а потом сразу на занятия.

— Ладно.

В кухне было тоскливо одной. Несмотря даже на то, что она была совсем тесной и ощущения пустоты не оставляла.

Виолетта включила огонь под сковородкой и налила воды в чайник. Сев на табуретку, сжала губки и вгляделась в стену. Да, у нее есть работа. Хоть какие-то деньги будут — себя сможет кормить сама, да и маме поможет… Она была так рада.

Но вид не выражал радости. И большие светло-карие глаза были, скорее, задумчивы.

Виолетта помыла за собой посуду и отправилась в комнату. Мама сидела за вязанием. Она очень много вязала: свитера себе и Виолетте, безрукавки, теплые носки на холода.

— Завтра выходишь? — спросила мать.

— Да. К восьми утра.

— Спать хочешь?

— Немножко, — Виолетта прикрыла зевнувший рот рукой. — Сейчас чуть-чуть почитаю и ложиться буду…

— Читалки все твои… Лучше бы учебник взяла, — молвила мама. Скупой свет маломощных лампочек ложился на нее, придавая суровое выражение лицу с редкими морщинами. Но Виолетта давно привыкла и к тону, и к обращению, и ко взгляду.

— Я завтра обязательно позанимаюсь, — уверила она.

В это утро Сергею не хотелось просыпаться. Ровно так же, как хотелось заснуть несколько часов назад. Он решил не рисковать, пока не пройдет голова, и лежал на животе, прикрыв глаза и уткнувшись щекой в подушку.

Зато родители бодрствовали очень давно и сидели за кухонным столом в третий раз за сегодня. На этот раз пили чай в полвторого дня. Сергей еще не появлялся из своей комнаты.

— Нет, все это пора прекращать, — сказала мама, снова сокрушаясь над чашкой.

— Прекратишь ты, как же, — ответил муж мрачно. — В могиле нашей прекратишь. Или его…

— Саша, перестань такие вещи говорить, я тебя умоляю…

— А ты, Нина, не видишь, что он к тому и клонит? Как в институт поступил, так с завидной регулярностью…

— Поговори с ним.

— И что мне ему сказать? Пороть его нужно было еще в школе.

— Ты же знаешь: его бесполезно было наказывать. Но теперь пора это закончить. Если он не прекратит свои гулянки… Сейчас он выйдет из своей комнаты, и, пока снова никуда не ушел…

Бывало, что выходил. Впрочем, не очень часто. Относительно…

— Выйдет? Уже день за вторую половину перевалил, а он все отлеживается.

— Господи, зайти, что ли. Как бы чего не было…

— Да перестань ты. Если чего и случится, ты этого не предотвратишь.

— Не знаю, как такие вещи мне от тебя слушать, — Нина взялась за сердце.

В этот момент в кухню заявился герой дня. В трениках и майке, непричесанный, с кувшином из-под воды.

— Всем здравствуйте, — пробормотал Сергей и полез в холодильник.

Родители не ответили на его замашки: как ни в чем не бывало.

Сегодня их чудо нарисовалось дома в семь утра и, пройдя сквозь смежную со своей родительскую комнату, врезалось в темноте в стул и разбудило мать. При этом он ругнулся и пролил на ковер половину содержимого кувшина с кипяченой водой, который часто брал к себе в спальню, когда его мучила похмельная жажда.

— Черт, а кефира что, нет? — Сергей не повернулся к предкам. От холодильника он переметнулся к плите и стал шарить под крышками. — У, супчик.

Наконец-то ребенок проголодался. Но маме было не до радости. Видя, что Нина смотрит в стол, разговор начал Александр.

— Слушай, Сергей, — проговорил он в жестких тонах. — Ты не думаешь о том, чтобы домой позвонить, когда ночевать не приходишь?

— А чего я, маленький, что ли? Что вы волнуетесь? — буркнул он.

— Вообще-то, мы твои родители, — напомнила Нина.

— Ну и что? Я думал, вы привыкли, что я не звоню, зачем же привыкать заново?

— Не хами матери с отцом, — пригрозил Александр. — Лучше ответь, что за дела ты вытворяешь неизвестно где?

— А тебя какие именно дела интересуют? — Сергей развернулся. Такой хладнокровный, голубоглазый. Разговаривающий таким голосом, за какой сверстники набили бы морду.

— Что за пьянки бесконечные у тебя с гулянками? — сдвинул брови отец. — Приползаешь под утро на бровях, мебель сшибаешь, мать из-за тебя дергается…

— Извини, мама, это случайность. Не рассчитал маршрут…

— Я тебе рассчитаю сейчас маршрут, бездельник малолетний, — рассвирепел отец. — Еще одно слово и одна такая выходка — я тебя из дома выставлю, будешь сам себе на хлеб горбатиться, тогда и посмотрим, как заговоришь.

Сергей посмотрел пристально в глаза.

— Выставишь? Ладно, я пойду жить в общагу, — негромко проговорил он. — И на стипендию как-нибудь проживу. Если ты забыл, я на дневном учусь, как вы с матерью хотели. И ничего хуже четверки домой за полтора года не приносил. Поэтому можешь смело взять свои слова обратно, я не обижусь.

Его зрачки сверкнули бешенством, а губы сохранили холодную полуулыбку.

— Ты мне еще дальше подерзи, я посмо… — в такие моменты отец был готов его убить.

— Саша, подожди ты, — мать, так желавшая разговора, перебила мужа. — Сергей, ты же понимаешь, что в твоем состоянии нельзя так гулять, как ты гуляешь. Ну, я понимаю: праздники бывают, танцы разные… Но чтоб до такой степени. Ты же знаешь, чем это может кончиться…

— Все заканчивается в этой жизни, — криво усмехнулся Сергей.

— Может быть, ты и учишься хорошо, — отец тем временем немного пришел в себя. — Но это тебе не дает никакого права измываться над нами с матерью. Пока ты живешь вместе с нами…

— У меня есть выбор?..

— Твое дело, какой там у тебя выбор. Не хочешь слушать, чего тебе говорят, ищи себе девку с площадью, и тогда живите, как хотите…

— Саша, перестань ты, — одернула Нина.

— А что, перестань? Что ты мне рот затыкаешь?! — перекинулся на жену Александр. — Раз он слов не понимает, считает, что ему все дозволено, так пусть и в чужую жизнь не лезет. Мы с тобой уж как-нибудь проживем одни спокойно, и не буду я твои причитания выслушивать по поводу умника малолетнего…

Пока отец говорил, Сергей захватил сковородку и лопатку и встал спиной к холодильнику так, чтобы быть ближе к двери.

— И счастье мне не суждено:

Я слишком много думаю для счастья.

Жизнь коротка — моя короче все одно

Для истинной любви и страсти, — продекламировал он, не заботясь особенно о слушателях.

Затем Сергей бесцеремонно покинул кухню, унося с собой запас еды, который, к слову, дожидался именно его.

— Не знаю, сколько я еще выдержу, — мать закрыла глаза ладонью.

— Да ну его к чертовой бабушке, — раздраженно махнул рукой отец.

Откуда сын взял такой стишок, осталось непонятным. Сам Сергей стихов не сочинял, да и другие ему тоже их не писали.

Он вернулся к себе в комнату, закрыл дверь, уселся на одеяло и принялся обедать, а заодно завтракать и трапезничать за все пропущенные разы. Голова почти прошла, и это было отлично. Но не самое отличное…

Закончив уплетать то, что было на сковороде, Сергей отставил ее на пол и прилег на неубранную кровать, кладя руки под голову. Он был доволен, как дракон, сожравший очередную принцессу.

Во-первых, организм наконец-то насытился хоть какими-то питательными веществами; а во-вторых, этот же организм вчера получил то, чего ему требовалось.

Четыре недели назад Серега расстался со своей Машей, и с тех пор нутро подавало заявки в мозг, что пора бы что-то и нутру отправить. Сергей никогда не жил ради плотских утех, но считал, что о теле нужно заботиться. В список забот эти последние в первой части фразы и входили.

Сергей взял свою любимую книжку из научной фантастики и погрузился в чтение. Но вскоре отложил талмуд и задумался, сев на простыне. Позвонить ей?.. Тогда было бы продолжение…

И вскоре он взял трубку телефона и набрал Ленке. Зачем было себя сдерживать: уж больно было приятно вчера, может, он поймет это еще лучше, когда в нем не будет столько градусов?

По идее, можно было бы пригласить ее в кино, как полагалось, но Сергей помнил, что прогулял свою стипендию в первую неделю после ее получения, а после разговора с отцом ему оставалось лишь прикрыться фиговым листочком… с маслом. Хорошо, что были и другие мысли. Тем более, что в кино крутили одни и те же сопли второй месяц.

В понедельник утром большая компания парней двигалась от метро по направлению к высшему учебному заведению. С неба валил крупными хлопьями снег, под ногами — слизь, давленная для компота. Однокурсник Гоша в своей незабвенной коричневой шапке с надписью «Спорт» хрустел яблоками.

— Хватит жрать! Дома, что ль, не мог?! — дернул его кто-то.

— А мне нравится! Серега, хочешь? — Гоша ткнул молчавшему Сергею яблочко подмосковное.

— Тебе мама завтрак кладет в рюкзачок? — усмехнулся Витька и тут же получил под дых. Завязалась перепалка. Машины загудели: мо́лодцы задели проезжую часть.

— Здорово, Антон! — на последнем светофоре всем пришлось обменяться рукопожатиями с Антоном — парнем в серой куртке с темными глазами. Дальше шли вместе с ним.

— В пятницу кросс побежим по Ленинским горам! Говорят, на доску почета троих первых повесят, — сказал Антон.

— За шею, ага!.. — поржали остальные.

— А ты, Серега, побежишь? — обратился он, минуя всех, к Сергею.

— Покачусь на автопокрышке последней модели «Жигулей». Машины нет — так хоть прикольно, — отозвался Сергей. На лице его образовалась линия обвала.

— Нет, серьезно? Давай на спор. На деньги со мной, — предложил Антон, глядя на физиономию блондина. — Или испугался?

— Обоссался, пеленку забыл.

— Не, серьезно. Тебя на сдаче нормативов по лыжам в прошлом году объявили на старте, а тебя не было… А чего на волейбол не ходишь?..

— Отстань, Антон. Серый не побежит в пятницу, у него другие дела, — попытался вмешаться Витька.

— Ага, от меня кобыла родила. Теперь алименты требует, — Сергей посмотрел в глаза Антону, и ни от кого, кто наблюдал, не спряталась вспыхнувшая злоба. Да он ее и не скрывал.

— У Сереги теперь такая кобыла, что держись! — воскликнул Гоша и загоготал так, что мог бы подавиться яблоком.

— Что вчера делал? — спросил Витька.

Они остались в институтском коридоре один на один.

— Да так… Ленке позвонил.

По лицу Сергея все читалось.

— И чего? — Витек желал подробностей.

— Ну, она: «Где встретимся?» Я говорю: «Я к тебе приеду, выходи в подъезд». Она и вышла.

— И что?

— Знаешь, у нее такой хороший закуток есть внизу на лестничной клетке. Когда она спустилась на последнюю ступеньку, я ее в обхват… и криво по курсу.

— Ну ты даешь, — Витька рассмеялся. — Опять, значит? Даже не пригласил никуда? Хорошо ты ухаживаешь, у меня так не получается!

— Дыра в кармане — умей вертеться, — перефразировал Сергей. — Она после всего смотрит на меня и говорит: «Знаешь, у Митьки с пятого этажа сегодня день рождения, можно зайти». Так я и спасся.

— Как она тебе на трезвую голову-то?.. — спросил Витя серьезно.

— Ничего. Вполне девушка…

Что такое «вполне девушка»? Может быть, Сергей оговорился и хотел сказать: «Ничего вполне»? Но он был силен на выкрутасы языком. Хотя Ленку обидеть не хотел. И в душе его не было мыслей об этом ни в одном закоулке.

Несмотря на количество девушек, которые обычно вились вокруг Сергея, он не был счастлив в личной жизни. Равно как и не был в ней несчастен. Единственное, что его связывало с счастьем в отношениях, — это размышления о нем.

Хотя Сергей привык объяснять все логически, он не был законченным рационалистом и материалистом. Иначе не могло существовать его безудержное увлечение научной фантастикой, которую он читал запоями больше, чем пил по выходным. Серега верил в личность человека, но не в себя как такового, любимого, и не только в разум и способности, но и в моральную составляющую, в чутье и способность своими идеями, своим присутствием наполнять и пронизывать иглами окружающее пространство.

Он все делал со смыслом. Ведомым ему одному и потому не всегда очевидным для других. Под ложечкой ощущал, что надо, а чего не надо. Во вселенском масштабе. Размах его не удивлял, а кто смеялся, того он считал дураком. И никогда не распинался ни перед кем в своих убеждениях. Вселенских!..

Что касается счастья, Сергей считал, что его просто нет. Есть удовлетворение, которое, когда длится, походит на счастье, а когда появляется другое желание, тает и нет его. Это относится ко всему, в том числе и к девушкам. Они приносят удовлетворение. Причем на пике идеи Сергей считал, что оно не только физическим должно быть, но и «она дает мне то, что я чувствую: мои мысли, мои стремления, настроения ею удовлетворены…» Но такой ситуации он еще не встречал.

О любви Сергей лишь гадал иногда. Что это? Идеальная совместимость? Скорее, идеальное удовлетворение всех потребностей, его потребностей, какой-то девушкой. Только как это? Ему уж точно не нужно говорить с ней об экономике или знать, что она мыслит так же, как он, словно шаблон какой-то. В общем, этот вопрос не был решен. Да и зачем его решать, если чувства никогда не были удовлетворены так, чтобы сказать, что это любовь?..

Оставалось возвратиться к смыслу. К жизненному смыслу. И Сергей тут уж точно знал, что видеть его в служении Родине — полная блажь, а в детях — идиотизм. Сам он никогда не считал себя продолжением своих родителей.

Смысл, опять же, сводился к тому, чтобы знать, что все, что ты делаешь, — не просто так. А это не может быть просто так, потому что он — личность. Мыслящая и чувствующая, такие и составляют мир клеточками, как в тетради, а не такие, как этот олух… Антон.

До того, как обсудили Ленку, Сергей плюхнулся рядом с Витькой на лекции злой, как дух грома.

— Придурок недоделанный, — процедил он сквозь зубы. И Вите показалось, что каждое движение друга ломает что-то вокруг.

— Козел, какое его дело? — подтвердил Витька.

— Урод ублюдский. Чтоб его разорвало. Я сам лично ему яму выкопаю на его кроссе… Гору срою, а яму выкопаю, еще указатель поставлю: «Гора там, внизу, прыгай».

Витька аж рассмеялся сквозь мрачную грусть:

— Не ходит человек на физкультуру, ему-то какое дело?..

— Имел я свинью, которая его на свет произвела. Так она еще и такой сукой оказалась…

Но Сергей довольно быстро успокоился и на перемене предался воспоминаниям о Ленке.

— А Ленка чего, сегодня не придет? — спросил Витя.

— Она вчера перебрала на дне рождения соседа.

— А ты что, нет?

— Ну, я тоже. Но я ж говорил ей: физиологические различия и все такое…

— Не знаю…

Приступ кашля сотряс Виолетту, и она долго не могла остановиться.

— Это все твои блузочки, Вика. Говорила я: одевайся теплее, сейчас бы не заболела и работу не теряла бы по собственной безалаберности.

Мама стояла над постелью, где закутанная в теплый платок, с покрасневшим от насморка носом и побледневшим от болезни лицом лежала ее дочь. Для краткости девочка привыкла с детства к имени Вика. И сейчас, кроме жалости, облик Вики не внушал ничего.

— Бери, долго я держать буду?

Вика ослабевшей рукой взяла из рук матери чашку горячего чая с ложкой меда. Кажется, это лекарство было единственным, что в их доме могло спасти ее утопающее положение.

— Спасибо…

— Пей давай, остывает же. Да не опрокинь, аккуратно!

Мать резво помогла Виолетте отпить горячего, потому что чашка уже кренилась на одеяло.

Из глаз Вики брызнули слезы. Не то от слишком горячего питья, не то кашель разбередил ей глаза. Но больше здесь было совсем других чувств.

Вика поставила чашку на тумбочку, глядя, как мама, вздыхая, идет в свой угол, где небольшим огоньком освещала комнату прикроватная лампа. Виолетта отвернулась к стене и более не сдерживала себя.

Ее сапоги промокли в первый же рабочий день в кошмарную погоду, ей пришлось все утро ходить с мокрыми ногами, а вечером — на учебу… Из лучиков сотканное тело готово было переломиться под многочасовой нагрузкой еще вчера, а сегодня утром она встала простуженная. И только на ночь глядя пришла домой и измерила ужаснувшую ее температуру — 38,5.

Слезы текли от усталой несправедливости. В чем она виновата, в чем?..

Вика всхлипнула и снова закашлялась.

— Не реви. Слезами делу не поможешь, — проворчала мама.

А Вике и не хотелось, чтобы кто-то видел ее слезы. Да негде было прятаться в маленькой клетушке. Как в клетушку взяла ее болезнь…

В общем, часто не все так страшно оказывается, как мы себе надумываем. И с утра Вика примирилась с некоей неизбежностью того, что не пошла на работу, оставшись одна в квартире и дожидаясь врача.

Врач же добавил не только оптимизма, но и тепла. Для удивительности он оказался относительно молодым мужчиной, а не — как привыкла видеть Виолетта — одной из тетушек в ее поликлинике.

Сначала ей, правда, едва удалось не сгореть со стыда, когда он попросил задрать рубашку, чтобы послушать легкие. Знала бы, лежала бы в кровати в лифчике!..

Но врач, как и должно, не проявил никакого интереса, кроме профессионального, и так спокойно продолжил беседу о болезни, горчичниках и полосканиях, что Вика тут же позабыла об этом.

— Неудивительно, что ты простудилась!.. Удивительно, что у тебя простудилось: никакого же тела нет, чтоб его переохлаждать. Начинай кушать, наконец, — говорил он.

Виолетта слушала подобные опусы с детства, но он говорил их шутя, необидно и с мужским обаянием, так что ей пришлось даже улыбнуться.

Тучи развеялись, деловой подход внушал жизненные силы.

— Попей лекарство, не перекутывайся, когда температура.

— Мне бы на работу, — пищала Виолетта робко.

— Подождет твоя работа. В лес она не бегает, знаешь?.. Я бы вообще таким, как ты, на всесоюзном уровне запретил работать в связи с утонченностью натуры и хрупкостью фигуры. Шучу, конечно. Через пару дней выйдешь с больничного.

Пару дней! Возможно, это на мнении о ней несильно отразится!..

Виолетта проводила врача, тая от просветлевшего настроения. Вернулась в кровать другим человеком.

Она действительно вышла на работу, но через три дня, а не через два. Однако к сему, к ее безумной радости, отнеслись с пониманием.

Температура у нее не поднималась, лишь кашель мучил еще приступами. Но это было нормально, как сказал врач. Выписывалась она уже у своей дамы. Того, который приходил к ней, она так больше и не встретила.

Старшеклассники в школе, где работала Вика, видом более походили на женатых стахановцев и идеальных матерей — устроительниц светлого будущего. Хотя в них, не секрет, никто больше не верил.

По возрасту и милой внешности за ней могли бы ухаживать будущие выпускники, а девушки — стать ее подругами, но Вика была словно из другого мира. Гуттаперчевая прозрачная стена стояла между ними — неразговорчивость, несостыкованность.

Вика выходила с работы и бежала в училище. Заканчивала учиться, когда было темно. В кулинарном у нее было много приятельниц — коллектив сплошь женский, — но на общение вне учебного заведения Вику почти что не хватало. А дома мама каждый день говорила взяться за книжки. И Вика бралась…

Мать никогда слишком не скрывала, как ей тяжело с дочерью. Отца Вика помнила смутно, скорее, грубый голос и мамин такой же в ответ, когда они говорили на повышенных тонах. Он ушел, когда ей было года четыре.

Виолетта окунала тряпку в кастрюлю с мыльной водой и драила столы. Мысли, как в зачарованном сне, снова плыли в смутное для нее детство.

— Так, это еще что такое?!

Из прошлого ее вырвал мужицкий крик буфетчицы. Пацаны из средних классов раскрошили булки на половину пола и только что разлили полную чашку дешевого чая по столешнице.

— Живо все убирайте! Слышите меня, болваны малолетние?! Вика, держи их!..

— Мальчики, стойте!

Идея была не слишком удачной. Пока тучная тетя Люся выходила из служебной двери наперерез нарушителям, они попросту снесли Вику, шлепнув ее об угол стола.

У Виолетты слезы потекли от страшной боли. Тряпка смялась, прижимаясь к бедру. Нарушители были таковы через дверь в школьный коридор.

Вика обернулась. Над ней и разъяренной богиней казенных харчей — тетей Люсей — ржала вся столовая.

— Что ты хохочешь, лоб здоровенный?! Сейчас тебя вместо них заставлю убирать, тогда захихикаешь еще громче! — тетя Люся выбрала в жертву одного наиболее выделявшегося старшеклассника, который был выше ее почти на две головы, и понадеялась своим басом вдавить его личность в пол. Не к нарушителю санкция: не разбирала своего пути власть.

Но Вика знала, что липкое море чая с сахаром и размокшую кашу крошек вытирать придется ей. И, взяв швабру, весь следующий урок она будет приводить столовую в порядок, вычеркнув чернилами из сознания воспоминания о прошлом.

Кашель прошел, и это было чудесно. Зима почти наступила, и подмороженная земля не давала больше ногам промокать. Скользили подошвы по дороге, а солнце светило ярче яркого.

— Давай еще раз!..

Вика со смехом разбегалась и ехала по замерзшей луже на подошвах. Девчонок вокруг слепило лучами, кто-то с аппетитом, невзирая на холодок, лопал мороженое. Что бы ни говорил кто, завтра Вика тоже купит себе эскимо! Нет, лучше целых два! Или двадцать два! Колокольчиком звенят хохотушки. Как же веселило все вокруг молоденьких птичек-девчат, и жизнь двигалась вперед, она сулила что-то…