Марионетки на ладони

Ли Льеж

Две подруги возвращаются в город, чтобы выполнить очередной заказ на убийство. Наследник миллионера сбегает из дома, лишь бы не угодить в психиатрическую лечебницу. Близнецы, зарабатывающие на жизнь воровством, совершают самую неудачную кражу в своей жизни. Внук шамана идёт на сделку с людьми, которых ненавидит, потому что надеется их обыграть… А тем временем в городе продолжаются загадочные исчезновения детей. Ходят слухи, что их похищает существо по прозвищу Чёрная Долли.

Глава 2

Синь

Когда я проснулась, госпожа ещё спала. Так бывало каждое утро. Я знала, что она любит поспать, и не тревожилась по этому поводу. Сегодня мы никуда не опаздывали, так что моя спутница могла спать столько, сколько её душе угодно.

Наше купе первого класса было обито красным бархатом — на мой взгляд, цвет был грубый и безвкусный, очень похожий на помидорную шкурку. В купе второго класса, как я видела мельком, когда проходила мимо, стены были изумрудно зелёные — гораздо красивее! Но это было сукно, а не бархат, и откидные столики в тех купе были металлические, а не деревянные, как у нас. Словом, мы путешествовали со всем возможным комфортом. Вот только меня это мало касалось.

Умывшись прохладной водой из подвешенного над латунным тазом умывальника, я быстро натянула платье и свернула свою постель. За окном, занавешенным лёгким шторками, проносились во мгле какие-то деревья, дома, столбы… Солнце только-только начало подниматься из-за горизонта, так что в купе было темно. Я посмотрела на спящую подругу: будто почуяв мой взгляд, она слегка всхрапнула и перевернулась на другой бок.

Сидеть в купе было бесполезно. Монотонное покачивание вагона скорее раздражало меня, чем усыпляло, так что я решила покинуть наше временное обиталище и прогуляться по коридору. Коридор в вагоне был узкий, зато там всегда горел свет. Вышколенные, безупречно вежливые проводники бесшумно скользили из конца в конец, кланяясь пассажирам.

Но на меня их вежливость не распространялась. Стоило мне высунуться из двери купе, как два постоянно дежурящих в вагоне проводника обратили ко мне улыбающиеся лица. Но увидев, что это всего лишь я, они тут же разочарованно отвернулись.

Удерживая непроницаемое выражение лица, я подошла к сплошному ряду окон и облокотилась на перильца. Город приближался: это было понятно по то и дело проносящимся мимо маленьким деревенькам, чередующимся с пролесками. Скоро поселений станет ещё больше, а потом начнётся пригород: серый, грязный, дымящий многочисленными трубами пригород, который мне уже довелось увидеть два года назад, когда мы уезжали. Тогда я была в растрёпанных чувствах и не знала, радоваться или грустить. Сейчас на душе у меня было скорее радостно. В конце концов, именно этот город впервые встретил меня и принял, именно в нём я жила до тех пор, пока не встретила госпожу.

Ох, ну она мне, конечно, не госпожа. Мне приходится так её называть, это часть игры. Неужели игра так въелась в привычку, что я даже мысленно называю свою лучшую подругу госпожой? Хм, надо подумать об этом на досуге и сделать какие-нибудь выводы. Потом. Когда-нибудь.

От размышлений меня отвлёк разговор проводников. Говорили они тихо, но явно не потому что таились от меня. Я для них просто не существовала, они воспринимали меня как предмет мебели. Я уже привыкла к такому отношению окружающих и оно перестало меня задевать, но всё-таки мне было неприятно.

— Дрыхнут все, — вполголоса сказал своему напарнику один из проводников, молодой, с тонкими противными усиками, — этот и этот опять вчера до полуночи пили в ресторане. — он показал подбородком на двери двух соседних купе.

— Ага, пришлось разводить по местам, — кивнул тот, что постарше. — Ну а чего ты хочешь — первый класс… По сравнению со вторым они ещё ничего. Из «зелёных» вагонов бывает что и дерутся.

— Много воображают о себе! — хохотнул усатый. — Эх, когда-нибудь и я… у меня, знаешь, мечта проехаться в первом классе, и чтобы все мне прислуживали. Как думаешь, сбудется когда-нибудь?

— Нет, — равнодушно отозвался его напарник.

Усач почему-то довольно расхихикался:

— А жаль! Ты видел, кстати, какая цыпочка едет в этом купе?

Я слегка повернула голову. Так и есть: он указывал на дверь нашего купе. Заметив моё движение, усатый проводник опустил руку и чуть заметно мне поклонился. Я ответила таким же холодным кивком.

— Смотрит так, будто понимает по-нашему, — вполголоса пробормотал он.

Я постаралась сделать свой взгляд совершенно пустым. Жаль, что я не могла взглянуть на себя со стороны и увидеть, получается у меня или нет.

— Не стоит при ней всех обсуждать, — предостерёг молодого более взрослый напарник.

— Почему? Она же просто мартышка.

Ах ты мерзавец! Это я-то мартышка? И это говоришь обо мне ты, похожий на кузнечика с жалкими усятами?..

Я сделала ещё более равнодушное лицо и отвернулась, уставившись в окошко. Мимо как раз проезжало длинное здание станции. Мы проехали его, не останавливаясь.

— Следующая конечная. Пора будить этих, — вздохнул проводник с усами и поправил крахмальный воротничок. — Пока ещё соберутся…

Старший кивнул и вытащил из кармана колокольчик. Звон почти оглушил меня.

— Господа, прибываем! Следующая Злондон! — Во весь голос объявил проводник, аккуратно встряхивая свой колокольчик. — Собирайтесь, господа, собирайтесь!

Я вздохнула и отправилась будить Козетту.

— Не хочу, — пробубнила из-под подушки Козетта, как можно крепче вцепляясь в одеяло.

— Вставай уже!

— Уйди.

Продолжая напоминать ей о необходимости проснуться, я открыла козеттин дорожный саквояж и вынула оттуда тщательно сложенное платье: в консервативную чёрно-белую клетку, но весьма смелого покроя, с каким-то неисчислимым множеством оборок. Сама я изо дня в день надевала одно и то же серое платье, дивно гармонировавшее с серым цветом моего лица и тусклыми волосами. Мне казалось, что в таком виде я напоминаю ёкай — японского призрака. Наверное, именно поэтому люди и сторонятся меня. Но при нашей с Козеттой противозаконной деятельности это было нам только на руку.

Однако надо было всё-таки как-то её растолкать.

— Госпожа моя, вы проспите, и вам придётся выходить на перрон в ночной сорочке! — повысила голос я.

— То-то у всех глаза повылезают! — хихикнула Козетта, но глаза не открыла.

— Умыться не успеешь. Будешь вся помятая, как жёванная салфетка.

— Успею, — ничуть не смутилась она.

Спустя примерно полчаса моих уговоров, Козетта соизволила вылезти из-под одеяла и открыть глаза. Я знала, что самое сложное позади: придя в себя, Козетта собиралась молниеносно. Я ещё не разгладила как следует наши плащи, а она уже полностью преобразилась: умыла лицо, почистила зубы, расчесала и заколола волосы, влезла в платье и туфельки. Спящая красавица превратилась в блистательную принцессу. Когда я свернула её постель, Козетта села на полку, достала из ридикюля пудреницу с зеркалом и несколько раз прошлась пуховкой по своему и без того безупречно свежему личику.

— Я похожа на гусеницу! — объявила она.

— Нет, — возразила я.

— Ну хорошо, значит, не похожа, — легко согласилась Козетта. — Когда там уже Злондон? Мне до смерти надоел этот противный старый поезд!

— А до этого тебе успел надоесть этот противный старый пароход.

— Ага. А до этого мне надоел противный старый Париж и местные бандиты!

— Потише, хорошо? — попросила её я, но Козетта только отмахнулась.

Все наши многочисленные вещи ехали в багажном вагоне. Половину этих чемоданов и сундуков нам предстояло выбросить сразу по прибытии в город, но отправиться в путь без них мы не могли: дама, путешествующая налегке, вызывает всеобщее подозрение. В купе хранились только два саквояжа — мой и козеттин. Именно в них мы и держали все те вещи, которые были нам действительно нужны. Уложить саквояжи не составило никакого труда, и вскоре мы с Козеттой сели, раздвинули шторки и обе уставились в окно, поджидая, когда же покажется пригород.

В купе вежливо постучали: проводник принёс чай.

— Доброе утро, я принёс завтрак для леди Клариссы Кольт и её горничной. Позволите войти?

Козетта не глядя махнула рукой. Проводник — тот самый, который назвал меня мартышкой, — с преувеличенной почтительностью поставил на деревянный столик две фарфоровые чашечки с чаем. Через минуту он вернулся со сливочником и бисквитами. Мы начали завтракать, причём Козетта болтала под столом ногами и с набитым ртом продолжала делиться со мной впечатлениями от всего, что она видела за окном.

— Смотри, какая огромная фабрика, какая уродливая, ха-ха! И целых семь… нет, восемь труб! Интересно, что они там производят? Как по-твоему?

— Откуда же мне знать?

— А я думаю, что там плетут шляпки. Такие золотистые шляпки с широкими полями. И украшают тульи цветами. Лентами и жасмином. Это такие маленькие и миленькие шляпки, по тысяче шляпок в день…

— Ага, — притворно согласилась я, — именно шляпки там и делают. Шляпки и корзинки.

Никогда не могла понять, почему Козетте так нравится притворяться дурочкой. Ладно бы перед мужчинами, которые буквально млели от её болтовни, но передо мной-то? Практикуется она на мне, что ли?..

— А у меня вот нет шляпки! — капризно протянула моя подруга, — Я несчастное бесшляпочное создание!

— Есть, — устало возразила я.

— Новой нет!

Продолжая взахлёб нести всякую ерунду, Козетта расправилась с тремя бисквитами и запила их густо сдобренным сливками чаем.

— Даже не знаю, как я покажусь перед злондонским бомондом! — прощебетала она, запуская руку в свой саквояж. — Все мои обновки такие… устаревшие!

Козетта накупила полдюжины платьев неделю назад в Париже, и мне было об этом прекрасно известно.

— Мы пойдём гулять, и все засмеют меня, скажут: фу, какая неизысканная, неэлегантная леди! — с этими словами Козетта вытащила пистолет и прицелилась к чему-то в окне.

— Ты с ума сошла?! Убери сейчас же! — зашипела я, подскакивая на сиденье.

Козетта засмеялась. Но молниеносно сунула в саквояж руку с пистолетом, когда в купе снова заглянул проводник.

— Я могу убрать посуду, госпожа?

— Да, пожалуйста! — обворожительно улыбнулась ему Козетта.

Когда за проводником закрылась дверь, я тихо спросила:

— В кого ты целилась?

— В самую высокую трубу, — оживлённо ответила сидящая рядом со мной золотоволосая красавица, — она бы, наверное, взорвалась. Ба-бах! Вот было бы весело! Но мы уже проехали…

Козетта ухитрялась существовать на свете под несколькими разными именами. Её настоящее имя было Долли Миллер — но ни одного документа, подтверждающего это, не сохранилось. В полицейской картотеке она значилась как Козетта. Во время нашего пребывания во Франции её звали Катрин Девидур. Ступив на английский берег, она превратилась в Клариссу Кольт.

Ну а я стала китаянкой по имени Синь. Это была идея Козетты, а я, в общем, не возражала: Синь так Синь. Козетта раздобыла для меня удостоверение личности на это имя, а никаких других документов у меня всё равно никогда не было. Можно сказать, что японка Сора ушла в историю. Осталась только я. И Хина.

Саквояж Козетты был битком набит платьями, а в моём лежали две перемены белья и закутанная в них Хина. Я надеялась, что ей не слишком тоскливо путешествовать подобным образом. Постоянно носить Хину на руках становилось опасно: она привлекала к себе слишком много внимания. К тому же теперь я перестала быть подростком, я стала взрослой, а взрослая девушка с куклой выглядит… раньше меня совершенно не волновало, как это будет выглядеть. Но теперь я была не одна, и мне приходилось блюсти интересы Козетты.

Когда поезд остановился у большого Злондонского вокзала, мы с Козеттой сразу поспешили к выходу из вагона, чтобы не пережидать, пока выберутся другие пассажиры. Усатый проводник почтительно протянул руку выходящей Козетте, на которую та грациозно оперлась, а меня, естественно, проигнорировал. Мы ступили на перрон и довольно заозирались.

— Наконец-то земля под ногами не качается из стороны в сторону и не трясётся, — проговорила Козетта, выразив и моё мнение тоже. — Ну что, пошли?

Я кивнула. Говорить в присутствии посторонних мне не полагалось: я же должна была изображать безъязыкую китайскую служанку.

— Вечером я пришлю записку с адресом, куда доставить багаж! — сообщила проводнику Козетта и даже протянула ему руку на прощанье.

Обалдев от такого счастья, усатый проводник пожал протянутую ему кисть, не решаясь прикоснуться к ней губами. Я снова сделала равнодушное выражение лица.

А Козетта уже спешила к выходу, скользя вдоль испускающего пары поезда чёрно-белым шелестящим облаком. Я поспешила за ней.

— Итак, — проговорила Козетта, когда мы с ней поравнялись, — письмо должно ждать нас в кабинете начальника вокзала.

— Леди Кольт! Вы позволите называть вас просто Кларисса?.. — начальник вокзала то расстёгивал, то застёгивал блестящие пуговицы на своём жилете, очевидно волнуясь. — Это такая честь для нас… И для меня лично…

Тут он сообразил, что его поведение выглядит навязчивым, и ещё сильнее растерялся.

— Письмо, — с улыбкой напомнила ему Козетта.

— Да-да, письмо… Вас действительно ждёт письмо… Вернее, записка… Она была без конверта и не запечатана….

— Вы её прочитали? — очень добрым голосом спросила Козетта.

Начальник вокзала покраснел, потом побледнел и хрустнул пальцами.

— Нет, но…. Точнее, я краем глаза… Леди, там нет совершенно никакой важной информации! Только бронь отеля для вас и вашей… гм… вашей…

— Дайте сюда.

Я стояла за спиной у Козетты и буровила глазами совершенно растерянного служителя. Я не понимала, из-за чего он так разволновался.

Начальник принялся бурно рыться в своём письменном столе. Козетта продолжала улыбаться так ясно и безмятежно, будто готовилась взять на руки пушистого котёнка.

— Вот эта записка, — наконец отыскал нужную бумагу служитель, — для леди К. Кольт, всё верно… Здесь говорится, что для вас забронирован номер в отеле «Верёвочка»…

— Зачем же вы прочитали чужое письмо? — ласковый голос Козетты таял, как масло на корочке пирога.

— Только ради вашей безопасности! — вытаращил глаза наш собеседник. — Я не хотел, чтобы в руки молодой леди попало какое-нибудь неприличное… У нас принято вскрывать письма без обратного адреса, потому что они, знаете ли, могут быть… Леди Кольт, вам нельзя ехать в этот отель!

— Почему это? — моргнула Козетта.

— Он совсем, совсем не для леди! Поверьте мне, я знаю много прекрасных, достойных гостиниц, в любой из которых вас примут со всем подобающим вам уважением, но эта дыра… Я хочу сказать, что это совсем не подходящее место для девицы вашего положения.

— А я что, спрашивала вашего совета?

— Но я считаю себя обязанным предупредить…

— Спасибо, — Козетта улыбнулась ещё шире и выхватила из руки служителя вдвое сложенный листок бумаги. — Я очень благодарна вам за заботу. Пойдём, Синь.

Я молча изобразила что-то вроде реверанса и двинулась вслед за Козеттой.

— Весело всё начинается, да? — шепнула она.

— Ну не знаю, — я пожала плечами, — опять какие-то записки с указаниями. Мне это напоминает…

— Два года прошло! — возразила Козетта, сразу догадавшись, о чём я говорю.

— Всего лишь два года, — слегка поправила её я.

Но Козетте всё было нипочём. Она ничего не боялась. Увы, но в скором будущем нам предстояло убедиться, что предчувствие меня не обмануло.