Джастин

Людмила Алексеевна Зверева, 2013

Что может изменить жизнь подростка? И как это на нём отразится? Джастин живёт обычной жизнью, если не считать того, что почти все одноклассники ненавидят его, сестра постоянно пилит, мать изводит своими переживаниями, а с отцом он в последний раз разговаривал аж в прошлое рождество. И чтобы избавиться от мыслей обо всем этом, Джастин занимает себя гулянками и баловством. Но разве чужое мнение может сломить?..

глава 1. Будни

Джастин вернулся утром, часов в десять. Евы не было дома. Отца, конечно, тоже. А мать, по его мнению, наверняка спала, поэтому не слышала, как он вернулся.

Первым делом после возвращения домой Джастин тоже ложился спать. Где придется. И чаще всего на диване в гостиной. К счастью, Мэри никогда не вмешивалась в вопросы воспитания, чем Джастин бессовестно пользовался. Прямо на глазах у женщины он мог позволить себе ввалиться в дом и без лишних слов опрокинуться на диван и нагло уснуть. По мнению Джастина, отцу до него не было никакого дела, а мать слишком изнежилась. Порой ее аккуратные вопросы и намеки вставали поперек горла. Иногда Джастину было стыдно за подобные мысли. Но только тогда, когда он сталкивался с кем-нибудь из родных лицом к лицу. Хотя, если выпадало наткнуться на Еву, отвращение вновь возвращалось уже через несколько ее занудных замечаний.

Последние несколько лет они с сестрой не очень-то ладили. Братская любовь к родной сестре меркла, как только она брала на себя смелость отчитывать Джастина. Бесконечные попытки проникнуть в его мысли отбивали всякую охоту считаться с ее мнением. Джастин игнорировал ее или отмахивался. Или делал то и другое. Со своими проблемами он старался разбираться сам теми способами, что были ему доступны. И от раза к разу борьба с неприятностями возвращала его к ночным прогулкам и экстремальным видам спорта, и это работало. Все шло своим чередом, а Ева пыталась разрушить хрупкий баланс, дававшийся Джастину с огромным трудом. Ее тонкой и неиспорченной натуре следовало держаться подальше от разборок в запущенной жизни брата. Со стороны все выглядело довольно гладко. Он смеялся, общался с людьми, занимался спортом, ходил в школу. У него были родные, семья, друзья. Если откинуть все бестолковые попытки Евы вправить Джастину мозги, он определенно ее любил. Еще с детства знал, что с сестрой ему повезло. Она красивая, добрая (когда не злилась), самоотверженная. Но когда она притворялась всезнайкой и воспитателем, лучше бы не подходила к Джастину. К несчастью, в последнее время она слишком увлеклась нравоучениями. Недомолвки и разногласия, в конечном счете, привели лишь к тому, что, как только Ева намеревалась поздороваться с братом, он уже начинал щетиниться, ожидая подвоха.

На взгляд Джастина, хоть и излишне вяло, но все шло так, как и должно было. К его образу жизни постепенно привыкли друзья. Просто освоили новые способы поведения в его присутствии. Учителя познакомились с новым Джастином. В отличие от остальных, учителей его поведение смущало меньше всех. В семнадцать лет у каждого были свои проблемы. И кто-то быстро избавлялся от них, а кто-то не очень. То, что Джастин превратился из маленького приветливого мальчика в огрызающегося подростка, никого не удивляло. Иногда казалось, что все забывали о нем. А иногда хотелось, чтобы было именно так. У огромного количества ребят в школе к Джастину находилась масса претензий. По большей части, необоснованных, раздутых и жалких, как об этом думал сам Джастин. И лишь с одной причиной он никак не мог спорить. Приходилось обороняться. В такие дни, когда к Джастину приставали в надежде задеть его посильнее, он возвращался домой подавленным.

Этот день не стал исключением. Подавленность возникла еще далеко за пределами школы, охватила Джастина с головой. И в очередной раз он переступил порог дома разбитым. Не из-за одноклассников, а потому, что вновь поддался воспоминаниям. Почему Дэрек то и дело цеплялся к нему, было ясно, как белый день. Но почему Джастин не мог с этим ничего поделать, и почему, не смотря на все попытки отвлечься и отдохнуть, за плечами все равно ощущался груз, и память не позволяла расслабиться, подкидывая картинки прошлого, он не понимал. Тяжесть тащилась за ним попятам, куда бы он ни шел, что бы ни делал, с кем бы ни встречался. Она мешала сосредоточиться, сбивала и заставляла ощущать себя лишним среди кого бы то ни было. От этого Джастин все больше погружался в отчаяние.

Он не позволял переживаниям вылезать наружу, и пытался уйти от них в очередных гулянках с друзьями. Это помогало, но лишь на некоторое время. Стоило Джастину остаться одному, как вновь возвращалась тяжесть. Всячески пытаясь скрыть ее или избавиться от нее, он научился не придавать серьезным событиям смысл горечи и печали, ответственности и груза, — он шутил над ними. Шутил так, что становилось легко, и жизнь протекала незаметно и безболезненно, в легкой дымке и утреннем тумане, сквозь который видно было не все, но зато не слишком больно. А разным шуткам и баловству, всему, что казалось ерундой и глупостью любому другому человеку, он стал предавать значение и обращать их в идею, ради забавы. Но смысл этого был только в страхе перед собственной беспомощностью, которую Джастин прекратил осознавать.

В это утро Джастин уснул на диване, разложив длинные ноги на спинке. Одной рукой он обнимал шею, другой, из последних сил, изредка почесывал голову. Челка щекотала закрытые веки, упрямо возвращаясь на место даже, если Джастин ее смахивал. Сколько он спал, Джастин не знал. Казалось, прошло не больше часа. Усталость намертво приклеила тело к мягкой поверхности дивана, тишина вокруг ласкала изможденный слух. Никто не тревожил. Все шло идеально, пока домой не вернулась Ева. Раньше времени, потому что, обычно, Джастин успевал выспаться и покинуть гостиную до ее прихода.

За коротким хлопком, разбудившим Джастина, он услышал тяжелый вздох. Наверное, сестра снимала намокший от дождя плащ, разувалась, согнувшись в три погибели, и оттого недовольство просачивалось в сопении.

Лучшим вариантом действий Джастин счел притворство. Очень хотелось, чтобы Ева не принялась доставать его.

— Чего ты развалился? — прошипела сестра прямо над ухом. Она толкнула Джастина в бок чем-то острым. Локтем? Пальцем?

Очень неприятно.

— Чего пихаешься? — пробубнил он, словно сквозь сон.

Послышался раздраженный выдох.

— Где ты шатался всю ночь? — сестра настойчиво трясла его. Похоже, в ее планы все-таки входило разбудить его.

«Что ж, это можно. Но, если что, сама виновата».

Джастин размеренно дышал, вычленяя нужные звуки из общей массы суетливых движений, исполняемых сестрой. Она толкала его, пихала в бок, ругалась. Джастин ждал, когда она повернется так, чтобы можно было обхватить ее и повалить на бок. Лучше всего при этом заблокировать руки и заткнуть рот, чтобы не разоралась. Глаза он не открывал; по ее дыханию понял, что сестра наклонилась. Тогда Джастин резко подскочил. Он вцепился Еве в руку, закрутил за спину. Второй рукой он обхватил ее рот и успел заглянуть в испуганные глаза. Ева потеряла равновесие, а Джастин помог ей опуститься на диван так, чтобы она не ушиблась.

Сестра забилась в истерике. Глаза превратились в шары. От переполнявшего ее возмущения она неуклюже ворочалась и мычала.

— Ну, все, — Джастину осточертели ее нападки. И ладно бы она потом его отругала, так она не дала поспать прямо сейчас! — Ты меня достала, — членораздельно проговорил он.

Джастин отпустил ее и поднялся на ноги. С гордым видом он покинул гостиную. Поднялся по лестнице, ни разу не обернувшись, и закрылся в своей комнате.

— Хам! — выпалила Ева вдогонку. — Идиот! Ну, почему за тебя все переживают? Ты этого не заслуживаешь!

От обиды у Евы заслезились глаза. Как же просто ему оказалось избавиться от нее! Ева почувствовала себя униженной и оскорбленной. И так было всегда. Брат не понимал ее, не хотел даже слушать. Без толку. Все без толку. Сколько раз она говорила, что он связался не с той компанией? Сколько еще раз он наплюет на маму и все равно уйдет из дома на ночь? Ева не понимала, сколько можно трепать родным нервы постоянным прогулами школы, идиотским поведением, глупой ухмылкой и пустыми оправданиями.

Если с Джастином что-то случалось, он всячески выкручивался и выпутывался, избегая помощи родных. А объяснением, по его мнению, вероятно, оправдывающим все глупые поступки и новые ушибы служила одна единственная фраза — «Все в порядке! Мне везет!». И эта фраза всегда звучала так принудительно самодовольно, но неоспоримо правдиво, что после нее никто не смел его порицать, а вернее, мать не смела. Она слишком переживала за сына. Ева недоумевала, как мог Джастин не замечать ее страданий? Она разрывалась от желания удушить брата, если он расстраивал маму, и чувства долга помочь ему (все же она было его сестрой). Его выходки, несомненно, ранили миссис Свуит в самое сердце, она безнадежно потеряла понимание того, как помочь своему ребенку.

Джастину же казалось, что он защищал родных. Всеми силами он старался скрыть мелкие неурядицы, вроде школьных потасовок, лишь бы мать с сестрой не волновались. Они чрезмерно преувеличивали его проблемы, и это раздражало. Пустое беспокойство выводило его из себя так же, как намеренное игнорирование. Впрочем, игнорировал его только отец. И он был единственным членом семьи, на чье мнение Джастин старательно закрывал глаза. Отец в его понимании высвечивался неровно: он не ставился Джастином во главу семьи и в ее защиту, он только приносил деньги и спокойствие матери, не был примером для подражания и не воспринимался собственно, как отец. Его признанная значимость в государстве, в частности в городе, в сознании Джастина была совершенно бесполезной для семьи. Поэтому и должность главы семейства Джастин не мог возлагать на него.

Всю следующую неделю Джастин появлялся дома только ради того, чтобы переодеться. Ева изумлялась реакции матери. Внешне она выглядела спокойной, даже чересчур сдержанной. Но Ева чувствовала за наигранной собранностью напряжение. И больше всего раздражало, что мама точно так же, как Джастин, стала скрывать свои истинные эмоции. Еве даже померещилось, что мама начала потакать сыну.

Начались рабочие сутки, и все разбежались, кто, куда был вынужден. Только миссис Свуит оставалась в своей спальне. Она не имела работы, кроме той, что находилась по дому или той, что была ей мила. Сейчас она сидела на кровати и что-то вышивала. В безграничном спокойствии находилось ее лицо, но внутри она переживала за сына и обдумывала недавний разговор с дочерью. Погруженная в себя, она, конечно, не слышала, как затворилась парадная дверь, и в дом вошел Джастин.

Только минутная стрелка больших часов, висевших на стене за телевизором, успела сделать усилие вправо и указать на половину одиннадцатого, как захлопнулась входная дверь, что-то прошуршало в холле, и оранжевые штаны стали неслышно подниматься по белоснежной лестнице, скрывая кончики носков Джастина. Наверху он остановился и задумался, прислушиваясь к чему-то. Когда он покусывал губу, к нему приходило много мыслей, которые непременно стоило использовать. И вот одна из таких мыслей посетила Джастина за этим занятием, и он решил вернуться в гостиную и свернуть в кухню.

Джастин был голоден, но, конечно, ничего лучше, чем чай с печеньем и булочками, он есть не стал. Он насладился мягкой слоеной булочкой с джемом, неспешна, съел круглую булочку с вареной сгущенкой, закусил все это парой печеньиц и запил горячим чаем. После трапезы он немного посидел, разложив на столе руки в разные стороны, потом потянулся, зевнул и встал, собираясь уйти в свою комнату.

Повернувшись к двери, он вздрогнул от неожиданности. В кухню вошла мама и решительно приблизилась к сыну, придержав его рукой, чтобы тот не вздумал уйти. Это не было на нее похоже, и сын насторожился. Миссис Свуит неслышно присела за стол, сложив белые ладони у себя на коленях. Она напряженно выдохнула, потом посмотрела на сына и сделалась несчастной. Джастин разглядел это и хотел возразить, вылепив понимающее лицо. Но ее глаза переполнились такой тревогой, увидев которую Джастин опешил. Он никогда еще не видел маму подавленной. Это его расстроило.

Миссис Свуит резко подняла правую ладонь, предостерегая сына отговариваться. Джастин смиренно сел.

— Дорогой, сколько сейчас времени? — нежно начала миссис Свуит.

Джастин растерялся, но ответил:

— Начало двенадцатого.

— То есть тебя не было дома почти сутки… опять. За это время, где ты успел побывать?

Джастин промолчал. Ему вдруг стало не по себе, ответ был очевидным и неприятным для матери.

— Молчишь? Что ж, я понимаю. Я тоже любила гулять с друзьями. В свободное время.

— Все не так! — резко отозвался сын.

— Хорошо.

Внезапно миссис Свуит твердо добавила:

— Тогда как?

Миссис Свуит не могла понять, почему ее сын так бездумно относился к себе, к своему будущему, и вообще задумывался ли он о будущем? Она знала, что это было связано с глубокой раной в его сердце, но считала не разумным портить из-за этого жизнь. Ей очень хотелось снова стать частичкой внутреннего мира сына, частичкой его жизни, чтобы иметь возможность помогать ему, но Джастин напрочь исключил кого бы то ни было из глубин своих переживаний.

— Мой милый, в жизни всякое случается… но…

— Мам, — Джастин забеспокоился и передернулся, но миссис Свуит продолжила.

— Тебе не в чем себя винить…

— Перестань! — отводя взгляд, нервно настоял сын.

Разговор грозился вылиться в очередное нравоучение.

Почему бы матери не заняться чем-нибудь другим? Хотя бы обед пусть приготовит. Скоро ведь вернется Ева, ее надо покормить. Или нет, она слишком самостоятельная, чтобы кормиться с чужой помощью! Джастин отвлекся, чтобы не слушать, что говорила мама.

— Джастин! — Джастин снова повернулся к матери. — Я только хочу сказать, что мы готовы помочь тебе разобраться с любыми трудностями. Мы, близкие люди. Мы любим тебя! — настойчиво давила она.

Наступила напряженная пауза. Джастин глубоко задумался, но он вовсе не собирался рассказывать матери свои мысли. А миссис Свуит уже начала беспокоиться, что зря затеяла разговор. В глазах сына отражалась печаль, но о чем он грустил? Он молчал, терзая мамину душу. Через пару секунд открылась входная дверь, и вошла Ева. Она быстро поняла, что брат дома, услышав, как он шаркнул ногой в кухне (только он шаркал ногами!) и, не разувшись, пошла туда. К ее удивлению, помимо брата, в кухне находилась мама. Все окружение, их позы и взгляды, и даже заряженный воздух, подсказали Еве, что происходило. Она не смогла сдержаться и, желая помочь матери, быстро влилась в ситуацию, громко выпалив:

— Ты опять гулял всю ночь! В школе, конечно же, не был! Да? Да! Вот скажи, Джастин, тебе что, нравится всем нервы трепать? Чем ты только ночью занимаешься? — быстро и очень рассерженно проговорила сестра.

— Отвали, — очень спокойно и медленно ответил брат.

На этом разговору пришел конец. Джастин даже облегченно выдохнул.

— Ева! Джастин! — вмешалась мама. — Прекратите!

Своей эмоциональностью Ева нарушила ход беседы, которая, в надеждах миссис Свуит, привела бы сына к тому, чтобы он поделился своими чувствами с ней. Так казалось миссис Свуит, но не Джастину. Для него сестра только поспособствовала скорому окончанию пустословия.

— А тебе не интересно, что делает твой сын по ночам? И почему он не ходит в школу? У него ведь экзамены на носу! Он сможет их сдать? — начиная осознавать свою оплошность, продолжала Ева. — А ты, Джастин! Ты — эгоист!

Джастин удивился, но не подал виду. Он не понимал, почему его так назвали, считая, что сделал все, чтобы за него не переживали. Однако, оскорбление его задело.

Уже несколько дней он думал над обзывательствами в свой адрес. Сестра постоянно упрекала его в невежестве или эгоистичности. Он был согласен с тем, что проводил много времени вне дома, развлекаясь с друзьями. Но разве это признак раздутого эго? Когда Ева совершала очередной поход по магазинам, она тоже выступала в роли эгоистки? Или просто отдыхала? Все, что Джастин делал, по его собственному убеждению, так это обходил неприятности стороной, стараясь освободить семью от ненужных переживаний. Иногда он, конечно, попадал в затруднительные ситуации, но самостоятельно из них выбирался. Никаких поводов для беспокойств. Никаких намеков на необдуманные поступки. С прошлого лета с риском было покончено. Единственное, от чего Джастин не был застрахован, так это от спортивных травм. Но они, к несчастью, были неотъемлемой частью тренировок и изучения новых сложных трюков. Хотя и в этом Джастин не видел ничего страшного. Так что, по его мнению, Ева впустую тратила свои силы на ругань.

Так казалось ему, но не сестре.

Ева думала, что брат нарочно травмировался, даже откровенно калечился, занимаясь спортом. Хорошо, конечно, что он оставил при себе хоть одну достойную уважения привычку, но из-за нее же возникало много проблем. Джастин частенько безнаказанно пропускал школу потому, что не мог передвигаться из-за ушибов, или, в лучшем случае, был крайне вымотан, настолько, что не собирался обременять себя занятиями. А когда Джастин отсиживался дома, на радость матери он оставался целым и невредимым. Ева была уверена, что истиной причиной его капризов служила беспросветная меланхолия, периодически поглощающая брата. И это ее нервировало.

Ева, как и мать, искренне хотела, чтобы Джастин снова стал прежним: целеустремленным, энергичным и сильным.

— И все-таки, ты эгоист, — повторила она, взглянув на брата очень сердито и строго.

— Ладно, — произнесла миссис Свуит, поднимаясь со стула, — видимо, разговор зашел в тупик. Оставим это пока.

— Мам, — истошно произнес Джастин, — пойми, тебе не за что волноваться. У меня все в порядке. Ты самая лучшая мама в мире… — он не договорил, потому что на эту фразу сразу же отреагировала Ева.

— Ага, не подмазывайся!

— Отвали, — опять очень спокойно произнес Джастин и подтолкнул сестру. Но он так и не договорил. Не сказал, что любил маму и хотел, чтобы она прекратила грустить. Только посмотрел ей в глаза и ушел.

Для Джастина день промчался незаметно: немыслимо гибко расположившись на диване (правая нога обнимала спинку, левая — ложилась на пол, руки обвивали шею, а туловище проваливалось в сидение), он целый день проспал. А потом снова наступил вечер такого же дня, какой был вчера, позавчера и поза-позавчера…

В таком ритме проходили все дни. Это были обычные будни, и они мало чем отличались друг от друга, не были ни интересными, ни скучными, ни новыми. Джастин растрачивал свою жизнь впустую. И так существовала вся семья Свуит, в плотной дымке, в густом тумане с неясными силуэтами будущего.