Абонемент в прошлое

Людмила Герасимова

Когда утро начинается с неприятностей, возможно, это знак судьбы, и лучше остаться дома. Двадцатилетняя москвичка Лена Селиванова не верит в приметы, спешит навстречу беде и попадает в аварию. Клиническая смерть во время операции «запускает» в ней новую «программу». Возвращаясь к жизни, она обнаруживает в себе способности экстрасенса видеть прошлое и будущее людей, картины преступлений. К тому же, стоит ей уснуть, как она оказывается в Древней Руси, в теле деревенской девушки Радуни. Теперь настоящая жизнь Елены, связанная с расследованием череды преступлений, переплетается с «ночной» жизнью Радуни, полной опасности и удивительных приключений.

Глава 7

И снова сон о Радуне

— Не грустите, вы скоро будете дома, — заговорила Лена с соседкой — та печально смотрела в окно.

Женщина тяжко вздохнула, прежде чем обернуться:

— Некому меня забрать. Врачи сказали, что за мной надо ухаживать, поэтому не выписывают!

— У вас же есть сын и сноха! Они вас и заберут, — успокаивала Лена.

— Так они писали, что не могут: у них там работа, начальство не отпускает. Да и дорога долгая, и много денег надо, — будто оправдывалась женщина.

— Они уже едут, так что скоро будут здесь.

Соседка обошла койку и села лицом к Лене.

— У меня сын хороший! Только вот далеко уехал по работе, там и жену нашёл. Теперь я живу одна, — она подняла голову и удивлённо спросила: — А как ты угадала, что у меня есть сын? Я вроде не рассказывала.

— Даже сама не знаю. Вдруг увидела, как вы здесь обнимаете молодого мужчину. Я поняла, что это сын ваш. Невысокий такой, с короткими светлыми волосами. Да? Гладите его руку, называете Павлушей. Но он не один. С ним ещё молодая женщина. Лицо у неё круглое, симпатичное, на носу много веснушек. Она немного полновата. А потом их увидела в купе поезда: Павел читает газету, а Вера раскладывает на столике еду. Да, вас хочу предостеречь: нельзя вам больше работать на кране. Ведь вы упали, когда поднимались наверх? Хорошо, живы остались. Это вам предупреждение: если не поменяете работу, погибнете. Сделайте выбор… Анна Петровна, кажется?

— Павловна, Анна Павловна, — механически исправила женщина, пораженная информацией.

Бледная девушка с забинтованной головой неторопливо продолжала:

— Тем более, скоро у вас появится внучка. Вот и понянчитесь! Вам нельзя работать на кране, лучше помогите молодым родителям.

— Неужели правда? Вера беременна? А почему они скрыли от меня? — соседка приложила ладони к зардевшимся щекам. — Так когда малыша ждать?

— Через восемь месяцев — ваши-то ещё об этом не знают.

— Не понимаю, как это у тебя получается, но ты угадала. Я и вправду поднималась на свой кран, и как-то нога подломилась и не попала, окаянная, на ступеньку. Бр! Даже сейчас страшно вспомнить! Хорошо, до земли было метра четыре. А если б до кабинки добралась, так и костей бы не собрали. Теперь и сама наверх не полезу. А ведь шестнадцать лет на кране проработала… Мужики из бригады боялись высоты. Меня уважали… Называли «нашей орлицей». Теперь нет орлицы… Осталась только курица.

Женщина призадумалась, затем спросила:

— А тебя, я слышала, Леной зовут?! Ты во сне всё плачешь и стонешь. Так сильно голова болит?

— Голова сейчас почти не болит — мне укололи обезболивающее. А во сне плачу? Так со мной такое происходит, что впору вешаться!

— Что ты! Что ты! — забеспокоилась Анна Павловна. — Разве можно так говорить? Вот ты попала в аварию, но осталась жива! Операцию хорошо сделали. Скоро на поправку пойдёшь. Всё будет хорошо! Стоит ли из-за снов так переживать? Мало ли что кому приснится! Не убивать же себя каждый раз, как кошмар привидится!

— Вы, наверное, правы. Из-за снов ещё никто не убивал себя! Только я как будто не сплю, а живу другой жизнью. Ну, как вам это объяснить? Я перемещаюсь в какую-то другую реальность. Там меня мучают, заставляют выполнять тяжёлую работу, — и уже чуть слышно добавила: — Насилуют каждую ночь.

— Боже мой! — испугалась Анна, с подозрением глядя на странную соседку.

— Вы сейчас думаете, что я опасная сумасшедшая? — спросила Лена.

Анна Павловна смутилась:

— Нет, ну что ты! Всякое в жизни бывает.

— Я до травмы спокойно спала. Иногда, ну совсем редко, видела самые обычные сны. Часто даже не запоминала, что наплетётся ночью. А теперь стоит закрыть глаза, как со мной происходят такие вещи, которые в моей, настоящей, жизни не могут происходить ни-ког-да! И самое страшное, что всё настолько по-настоящему, что я всё чувствую: и боль, и запахи, и жару. И переживаю, как наяву, — разоткровенничалась Лена, как это часто бывает в поезде или в больнице: рассказываешь малознакомому человеку самое сокровенное в надежде больше его никогда не встретить. — Правда, звать меня в том мире по-другому. И лет мне около пятнадцати. И мать у меня другая, и есть три брата. А на самом деле я у родителей одна… Но самое страшное: меня отдали в другую семью замуж за одиннадцатилетнего мальчишку — сына Миная, мужика злобного, гадкого, просто омерзительного!

— Да как же это такое может быть? — не поверила Анна Павловна. — Где такое видано? Женить пацанов!

— Вы же изучали в школе историю Древней Руси.

— Ну, ты и вспомнила! Когда это было!

— Всё равно что-то же должны помнить! А я живу будто в двух мирах. В одном, настоящем, лежу в больнице с оперированной головой, мне двадцать лет, у меня однокомнатная квартира, которую мне оставила бабушка, когда переехала в квартиру своей сестры. Я работаю в небольшой фирме и учусь заочно в университете на биологическом факультете. У меня в этом мире нет любимого человека. То есть вы понимаете, что я имею в виду: у меня ещё ни с кем не было близких отношений. А в другом мире мне ещё нет пятнадцати, я живу в небольшой деревне из семи дворов. В каждом дворе изба-полуземлянка, отличается от соседней только размером и высотой. Крыши во всех избах из дёрна, а пол из глины. На него бросают солому, зимой шкуры животных, и вся семья спит на полу покатом. А печки без труб — дым идёт прямо в избу. В том мире у меня нет отца: его задрал зимой медведь. Домом правит моя мать, ещё у меня есть три брата, все старше меня, но ещё холостые. До замужества меня родные баловали, почти не заставляли работать. А в семье Миная все старшие дети — два сына и дочка — за осень и зиму умерли друг за другом от какой-то болезни. Остались в живых только двое: сын Варнава (ему одиннадцать лет) и восьмилетняя дочь Васёна. Осталась семья без работников, вот и сосватали они меня в начале весны, перед пахотой. Отдала меня мать в эту семью. Думала: пока подрастёт мой муж, не будет меня бить, и я окрепну.

В первую же ночь, как попала я в чужой дом и уснула, как и все, на колючей дерюжке поверх сена, проснулась вдруг от животного страха: на меня навалилось что-то тяжёлое, с отвратительным запахом, отрыгивающее кислятиной. Грубые руки шарили по моему телу, больно тискали грудь. Я стала извиваться, как змея, чтобы выскользнуть из-под этого зверя, крикнула. Не тут-то было: мой рот накрыла вонючая лапа, и тут случилось то, что я на самом деле никогда в своей жизни, настоящей жизни, понимаете, не испытывала, и теперь навряд ли захочу испытать — так это было ужасно и отвратительно! Это, конечно, был отец моего несмышлёныша мужа. Когда он отвалился наконец от меня и захрапел, я почти без сознания выползла за порог на улицу в мокрой рубахе, чтобы вернуться в родительский дом. Но подняться на ноги и идти не было сил. Только и смогла добраться до лаза в тыне и тут, видно, потеряла сознание. На мёрзлой земле лежала не знаю сколько, пока не очнулась от холода. Опять стала подниматься на ноги, цепляться за прутья изгороди — влажная рубаха замёрзла на мне и торчала колом. При свете луны осмотрела себя: в крови подол, ноги и руки. Я плакала от боли, растерянности, обиды, безысходности. Вдруг сзади на плечо легла мягкая рука — я вздрогнула, боясь обернуться. Оказалось, это свекровь. Она повела меня в хлев и там помогла отмыться, дала свою рубаху, а мою принялась стирать. Я не знала, что делать дальше. Вернуться в избу? Там этот зверь, да теперь и свекровь догадалась — не простит мне мужа. Так думала я, стоя в хлеву, не решаясь ни на что. Свекровь перекинула через перекладину выстиранную рубаху, присела под коровой, нацедила молока в плошку и дала мне в руки. Я пила парное молоко, а она говорила:

— Стерпи, Радуня! Стерпи! Всё стерпится, всё перемелется. Привыкнешь, а там и Варнава подрастёт. Станешь настоящей мужниной женой.

Лена замолчала, переводя дух и словно переживая всё заново.

Анна Павловна, вздохнув, спросила:

— А что дальше-то было? Так интересно! Расскажи! Я такой фильм не видела! Это ж, бедная девочка, ужас какой! А что мать, братья? Не отомстили выродку этому? В суд на него подали или сами расправились?

— Это действительно похоже на многосерийный фильм: стоит мне закрыть глаза, как начинается новая серия.

— Так больше ты ничего не видела? — разрумянилась от любопытства соседка.

— Видела. И не только видела, но и чувствовала.

— И что там дальше? — торопила Анна, ёрзая на кровати.

— Вернула меня свекровь в избу, положила рядом с собой, а наутро свёкор вёл себя как ни в чём ни бывало: мимо ходит — не замечает. Хорошо, что дождь сильный полил, пахать нельзя было, вот и занялись со свекровью работой в хлеву да по дому. Я тогда ходить почти не могла, но видела, что свекровь меня жалеет. И стала она по ночам класть меня у стены, а сама рядом ложилась, меня собой закрывала. Стала я отходить, к жизни возвращаться. Тяжело было в поле: Минай меня не щадил, заставлял даже за плугом ходить. Прошло недели две, и хитрость доброй свекрови больше не спасала меня. Этот зверь стал выдёргивать меня за ноги в сени и подолгу измывался надо мной, потом возвращался спать в избу, оставляя меня, истерзанную, в покое. Так повторялось почти каждую ночь.

— А как же братья, мать? Что ж ты не пожаловалась?

— Вы забыли, что я живу в дикие времена и в дикой деревне? Там выданная замуж дочь — отрезанный ломоть! Жаловаться нельзя — муж и свёкор вправе «чинить наказание». Они могут бить для порядка, «в острастку на будущее». Сноха в семье — самый последний человек: самая тяжёлая работа достаётся ей, и последний кусок — тоже её. В семье мужа она настоящая рабыня. Только свёкор или муж могут разрешать ей выйти со двора. Представьте себе, женщины в доме не имеют права есть без разрешения хозяина, не имеют вообще никаких прав! Только вдова становится в своём доме хозяйкой и пользуется уважением у соседей.

— Ужас какой! Рассказывай дальше!

— А дальше пришла пора жатвы. Стали косить хлеб и вязать в снопы, да с поля во двор носить, чтобы кто чужой не позарился на наше добро. Тяжёлый труд от зари до темна да всё на солнце, а мне всё хуже с каждым днём: силы теряю, на солнце слабею, да животом мучаюсь.

Лена замолчала.

— Так дальше что? — поторопила соседка.

— Да ничего больше не видела. Только свёкор разрешил сходить к моей бабке подлечиться травами, дескать, плохую работницу приобрели, нездоровую.

— Так у тебя там и бабка есть?

— Да. Это мать моего погибшего отца. Она живёт одна, прямо у леса, далеко от всех. Её считают ворожеей и знахаркой. Она умеет болезни лечить всякими травами, с богами договариваться, роды принимать, даже судьбу предсказывать. Вот своего сына предостерегала, чтобы в лес не ходил за смертью, а он не послушал, пошёл зимой за дровами и не вернулся. Задрал его медведь-шатун.