Прыжок в ночи

Людмила Евсюкова

Незаурядная переселенка из Чечни Катерина встречает немало испытаний на своем жизненном пути. Она работает по-ударному на комсомольской стройке, борется с несправедливостью и коварством друзей и родных, с разными неполадками в семье, с травмами при попытке убийства, с неверием мужа, за свободу после подставы в торговле и, наконец, со страшным диагнозом врачей. Сумеет ли она спасти свою жизнь, свободу и брак, добиться веры и понимания мужа, участвующего с нею во многих жизненных испытаниях?!

ГЛАВА 3. ЕВСЕЕВЫ НА БАМЕ ВСЕЙ СЕМЬЕЙ

ПОДГЛАВА 1. КАТЯ ПРИВОЗИТ ДЕТЕЙ НА БАМ

Когда Максиму выдали первую зарплату, он оставил себе самую малость, остальные деньги отдал Кате и проводил ее в поездку за детьми. Десять дней пути пролетели незаметно. Когда она вышла из вагона, ее продолжало покачивать, как в поезде. Хотя в этом раскачивании она видела и некоторую пользу. Во-первых, меньше хотелось спать, а во-вторых, легче переносилась разница в 6 часов времени.

И все же курьезы от этой разницы случались. Когда рано утром все спали, Катя, уже привыкшая к бамовскому раскладу жизни, просыпалась, полная сил и оптимизма. Она стирала, готовила, шила, оформляла отправку вещей в контейнерной станции. Зато ближе к вечеру, когда соседи собирались в парке, на улице или просто выходили пообщаться на лавочке возле дома, она валилась с ног. И ничего не могла с собой поделать.

Катя спешила вернуться с детьми к Новогоднему празднику. За три дня она собрала вещи, отправила контейнер, забрала из детского сада документы детей и купила билеты на ночной проходящий поезд. Провожал ее с детьми немногословный свекор.

В Грозном было тепло и сухо. И Катя, чтобы не таскать большое количество вещей, надела на детей валенки, а сапоги отдала свекру, чтобы их потом прислали почтой. В Москве, когда состав прибыл через полтора суток, утром был морозец. А к отправлению поезда к обеду из Москвы до Тынды снег растаял. Дети с трудом переставляли промокшие насквозь валенки.

Хорошо, что Катя взяла для них сменные тапочки. Пока она с детьми находилась в теплом поезде, обувь высохла. И очень пригодилась на БАМе, где перед их приездом бушевала метель, и навалило снегу по колено.

Дети, несмотря на ночь, безотрывно смотрели на заснеженные города и поселки, визжали при попадании снега от отряхиваемых шапок и шуб пассажиров, входящих в вагон с улицы и приносящих с собой свежесть и морозный воздух.

Ване было пять с половиной лет, его сестренке в поезде исполнилось три годика.

Пассажиры с умилением спрашивали у малышки:

— И как же зовут это милое создание с бантиками?

— Мавиночка.

— Это что за чудо-юдо такое Мавиночка?! Может, малинка? Ягодка такая лесная, — улыбались они.

— Никакая я не ягодка. И вовсе не малинка. Я — Мавиночка.

— Ясно, ты не ягодка-малинка, — говорил кто-нибудь из пассажиров, хитро прищурив глаза, — Давай тогда спросим по — другому. Как тебя мама зовет?

— Солнышко мое.

— А папа?

— Ласточка и птичка синичка, — склоняла головку вбок Марина.

— Ого, сколько у тебя имен! — в купе поднимался хохот. — Ну, ладно, маленькое наше солнышко, возьми яблочки тебе и брату.

Ваня тем временем злился, что Марина никак не могла научиться говорить свое имя, хотя мама посвящает занятиям с нею львиную долю времени.

— Ну, ты, Маринка, даешь! Мавиночка — Мавиночка, — кривил он лицо. — Стыдно слушать твои глупости.

— Ваня! Не злись, прошу тебя. Я научусь, обязательно, — обнимала его малышка.

— Вот и учись! Не позорь нас, — отпихивал ее руки старший брат.

Катя даже в поездке занималась со своим солнышком, чтобы дочка научилась выговаривать «р»:

— Мариночка, скажи: « Трон»

Та повторяла:

— Твон.

— Кран.

— Кван.

— Краб.

— Кваб, — у девочки к концу занятий появлялись слезы.

И так повторялось изо-дня в день. Казалось, она так и не сможет сказать злополучную букву. Катя уже стала подумывать, что не надо было называть дочку таким именем.

И вот в свой день рождения она впервые сказала то, что от нее требовали.

Она заглядывала потом в каждое купе, где ее привечали, и гордо сообщала:

— А я тепер-р-рь пр-р-равильно говорю свое имя — Маар-р-рина.

— Какая же ты умница, — улыбались и обнимали малышку взрослые друзья. Они так привыкли к ней и ее брату, что, когда детям через неделю в четыре часа ночи следовало выходить из поезда, многие провожали их с сожалением:

— Будьте счастливы, дети! Пусть ничто не мешает вам быть такими же непосредственными, как сейчас.

Поезд ушел. Платформа опустела. На ней осталась лишь Катя с детьми. И кое-кто из пассажиров из других вагонов. Такова жизнь: все течет и изменяется. Вот и сейчас кто-то продолжил поездку в поезде, а кто-то шел навстречу неизвестности, зная лишь то, что мама рядом, значит, ничего плохого не случится.

Никто Евсеевых не встречал, хотя Катя послала мужу телеграмму с сообщением о дне и времени прибытия. Перед нею стояло несколько неподъемных сумок. И двое маленьких детей. Страх и отчаяние охватили ее, кровь прилила к голове: как же так, я ведь писала Максиму, что везу огромные сумки?!

Мороз крепчал. Под ногами прохожих скрипел снег, успокаивая отчаявшуюся мамашу и как — бы говоря: « Соберись. Возьми себя в руки. Это радостная и беззаботная жизнь делает людей счастливыми, а беспрерывная борьба вырабатывает стойкость».

Катя повесила тогда две сумки на плечи. Две другие взяла в руки и приказала детям:

— Держитесь за эти сумки. Помогайте мне.

Ясное дело, помощи не было никакой, но появилась уверенность, что дети не отстанут и не потеряются на перроне. Она сжала от усилия челюсти и шаг за шагом продвигалась к вокзалу.

Она старалась думать, что непредвиденные обстоятельства помешали мужу встретить ее с детьми, но на самом деле чувствовала полное разочарование в нем из-за падения с пьедестала, на который в последнее время сама же усадила его. Лучше бы она продолжала, как раньше думать, что люди несовершенны с самого рождения. Тогда бы ей легче было чувствовать его невнимание.

Тут Марина заметила, что от вокзала спешит в их сторону заросший, заспанный и запыхавшийся мужчина.

— Урра! Мой папа, наконец-то, пррриехал за нами.

Она уже неслась к нему навстречу, широко расставив руки:

— Папочка, а я тепер-рь пр-равильно говор-рю Мар-рина. Я умница!?

Прохожие от умиления оглядывались, услышав тираду маленькой девочки.

— Умница и даже красавица, — целовал ее в щеку Максим, одновременно гладя по голове сына и поглядывая на расстроенную жену.

У нее при его виде пропала вся крепость духа, по щекам потекли слезы. Она сейчас была похожа на дикую кошку. Тронь ее, и она зашипит, подняв вверх когтистую лапу.

Он поспешил к ней навстречу. Забрал сумки, поставил их на пол. И обнял ее:

— Не плачь, все нормально. Я никому не позволю обижать мою любимую женщину.

Хотя обида в ней не утихла, она не вырывалась из объятий мужа, от которого, ей казалось, исходил аромат трав и тепла постели.

— Не обижайся, Катя. Я после работы ночным поездом приехал сюда, попросил дежурную разбудить, когда объявят приход поезда из Москвы. А она забыла. Я вскочил, когда уже объявили его отправление.

— А я уже растерялась: как буду добираться одна с детьми?!

Дети обвили их обоих руками. Так они в обнимку постояли с минуту. Затем заспешили в здание вокзала, чтобы не заморозить малышей. Максим и Катя с сумками шли впереди, дети следом за ними. Все были счастливы и довольны. На Кавказе говорят: «Пламя вспыхнет снова, если помешать угли».

К новогоднему празднику они приехали в Могот. Пока Катя ездила за детьми, Максим получил комнату в общежитии на четвертом этаже. Вместе с Евсеевыми в большой комнате теперь помещались пятеро мужчин из Грозного, а в самой маленькой — Андрей Еремеев, ожидающий приезда жены и сына после праздника.

Максим, войдя в комнату, где Катя разбирала вещи, спросил:

— Кать, мы тут все скинулись понемногу, женщины готовят праздничный ужин у Цепухов в квартире. Ты пойдешь помогать или отдохнешь с детьми после дороги?

— Конечно, пойдем, — отозвалась Катя, надевая на себя платье вместо надоевших за поездку брюк.

Дети уже стояли у елки возле двери в ожидании команды: по гостям. Это было их любимым занятием. В общительности им не откажешь. Они быстро находили со всеми общий язык. Так получилось и теперь. Не успели они появиться в квартире, как уже носились наперегонки с детьми Клочковых, или мирно беседовали со всеми, кто их затрагивал.

Прошли праздники. Наступили будни.

ПОДГЛАВА 2. РАБОТА И ОТДЫХ В ПЧ.

Через некоторое время детям дали места в детском саду. Катя вышла на работу. Сначала она работала в ОРСе. Потом стала монтером пути у своего мужа, ставшего к тому времени бригадиром. Ей нравилось работать в молодежном коллективе. Там не было простоев, никто не сачковал, каждый знал свои обязанности.

Комсомольские собрания проводились чаще всего по месту работы. Путейцы приостанавливали на пятнадцать минут работу, рассаживались на поваленные деревья. Доклада на собрании не было. Выносилось предложение, например, участвовать в «корчагинской» вахте. Его принимали или нет.

— Поддерживаем! — одновременно повторяли десятки голосов и поднимали лес рук вверх.

После собрания записывали решение: «Выполнить подъемку пути раньше срока. Считать долгом каждого комсомольца активно участвовать в ударном труде».

Так и было. Когда путеизмерительная машина после прохода по перегонам той или иной бригады показывала отличные баллы, путейцы радовались, как дети, что справились с поставленной задачей. И снова ставили перед собой задачи, с которыми старались выполнить, во что бы то ни стало.

После тяжелого труда можно и отдохнуть.

— Что-то мы в этом месяце совсем не отдыхали, — пора бы отвлечься от работы, предлагал Роберт.. — А-то настроение совсем на ноль опустилось.

Тут же отзывался Толик Гилетий:

— Ты как всегда, прав, бригадир. Неплохо бы развлечься. Как думаете, друзья?

Начиналось веселое шевеление в АСКе. Каждый лез в карман за деньгами.

— Я такую буженину приготовила, пальчики оближете, — говорила Рита.

— А мне мама черемшу прислала, обалдеть, какую вкусную! — подавала голос Катя.

Мы ее отварили, смешали с маслом и томатом. Ой, какая прелесть!

— А у нас черемшу не варят! Когда у нее раскрывается лист, она идет на закуску, как лук или чеснок с солью. — удивлялся Саша Соколов, приехавший в поселок из Бурятии. — Ее, кстати, у нас называют диким чесноком.

— Ну, нет! На Кавказе ее копают, когда она еще только показывается из земли с закрученным листочком, — прикрыв глаза от предвкушения вкуса черемши, говорил, смакуя каждое слово, Максим.

Катя улыбалась во весь рот, потому что знала, черемшу обожают все грозненцы. Она у них там, вроде наркотика. Только наступает весна, центральный рынок заваливается ею. На столах у продавцов горы черемши. И жители города ее покупает с огромным удовольствием. А потом везде разносится запах вареного продукта.

— Ну, вы, девчата, даете! Еще до дома не доехали, а уже слюнки текут! А что, уже сезон черемши начался?

— Да, ребятки! Мы с этим холодным климатом совсем забыли, что дома уже весна, — — захохотали Алла и Рита одновременно:

— Максим, Надеюсь, вы с Катей не против, чтобы мы у вас развеялись?

Максим с улыбкой пожал плечами:

— А когда мы были против? Во сколько встречаемся?

— Как только умоемся, переоденемся, заберем детей из детского садика, так и придем.

Мужчины по пути с перегона заходили в магазин за рисовой водкой. Много не покупали: двух-трех бутылок хватало на весь вечер.

Первой всегда приходила Рита. Раздавался звонок в дверь, Катя спешила ее открыть. Рита с макияжем на лице, в красивом платье и туфлях на каблучке выглядела неотразимо. До поездки на БАМ она вращалась в театральной среде, где работал ее муж. И многому научилась у актрис.

Катя косметикой не пользовалась. Просто забывала про нее. Да и чего прихорашиваться. Самый лучший макияж придумала для каждого человека природа. Но мастерство перевоплощения Риты всегда принимала с восторгом.

Потом подтягивались остальные члены бригады вместе с детьми и супругами. Комсомольцы не столько выпивали, сколько танцевали или беседовали. Детям накрывали стол в детской комнате, где они и ели, и играли.

Каждая из женщин захватывала с собой из дому что-нибудь из своих блюд. Случалось, стол ломился от изобилия закусок. И всякий раз Катя разводила большое количество морса из брусники, клюквы или голубики.

— Девчата! Мне муж с зарплаты колье подарил. Смотрите, какая прелесть!

На шее у Риты красовалось колье необычайной красоты.

— Счастливая, — вздохнула Сидорова. Мне Горяченков никогда ничего не дарит. Лучше на водку деньги изведет. Лишь бы не мне достались.

Что и говорить, выпить любил не только Горяченков. Не отставала от него и сама Света.

— Молодец Сашка! Какое это счастье, когда рядом с тобой такой галантный кавалер, — отозвалась Ежкова.

— Что вы понимаете в счастье? — Возмутилась Рита. — Разве оно в том, чтобы чем-то обладать? По-моему, счастье, когда есть свой дом, куда хочется возвращаться. В доме этом бегают дети и все здоровы. Когда есть пища и темы для разговоров.

— Какие глупости вы говорите, — вступила снова в разговор Сидорова, — счастье, когда о тебе думают и заботятся. Когда тебе с тем, кто рядом тепло и безопасно. И он не на сторону смотрит, а с тобой в одну и ту же.

Катя вздохнула:

— Когда-то мне говорила бабушка, что счастье для всех бывает разное. Я не верила. И только теперь начинаю ее понимать. Счастье, когда понимаешь, что твои дети растут достойными людьми, когда наступает мирное утро и тебе звонят друзья просто так, чтобы поинтересоваться твоим здоровьем. Да, в конце концов, отсутствие беды уже счастье. Оно у нас на каждом шагу. А мы ждем его и не хотим верить, что оно у всех разное.

В комнату после перекура в подъезде вошел Толик Гилетий:

— Ну и тему вы выбрали, девчонки. По мне, так это, когда есть деньги. И ты никому не должен. Никто тебя за это не преследует.

Он все выходные проводил в Тындинском закрытом казино, играл в карты. Часто сорил деньгами налево и направо. А теперь у него, видимо, пошла полоса невезения. И после выходных он возвращался из Тынды с синяками и ссадинами.

Музыка и танцы продолжались до глубокой ночи, потом все шли по домам. Назавтра рано утром выходить на работу. Где-то около семи часов утра после инструктажа в ОЭРП их развозили по запланированным на этот день рабочим километрам.

Актированных дней у них не было. Дождь ли, снег, а работа должна быть выполнена.

Первый околоток, куда были определены ребята из Грозного, находился с 26 по 8 километр трассы Беркатит — Тында. Из Могота до разъезда Гилюй, что находился в начале их перегона, они добирались примерно полчаса для погрузки рабочего инструмента. Там ждали, когда появится окно для дальнейшего передвижения.

Пока ждали, готовили инструмент, пилили шпалы на пласты примерно пятнадцати сантиметровой толщины, а из них потом делали палочки — пробки, которые надо было вставлять в ямку для крепкой пришивки костылей к шпале.

Как-то Рита говорит:

— Вчера смотрела передачу « Что? Где? Когда? Так вот там показали железнодорожный костыль и задали вопрос умникам: что это?

Мы с Сашкой хохотали: они сказали, что специальный большой гвоздь!

— А когда сама в первый день работы приехала домой и рассказывала, что гвоздики в рельсы забивала, не помнишь? — засмеялся ее муж.

— Теперь — то мы все умные: Костыли в шпалы забиваем, — поддакнул Маргарян.

— А я все время забывала первое время, как называются палочки, что мы в дырочки в шпалах бросаем для большего скрепления, — подала голос Катя.

— Это же пробки. Забываешь, подумай о бутылке шампанского, представь, как из нее вылетает пробка. И тут же вспомнишь.

— А чего мне вспоминать про шампанское? Я ведь не пью. Хотя, совершенно верно: так легче запомнить. Я в книжке о таком способе читала.

Тут диспетчер давал им зеленый свет, они отправлялись на участок дороги с больными километрами, которые мастер или бригадир наметили выправить.

Во время работы родителей дети находились в детском саду. В свободное от детсада время были предоставлены сами себе. Они отправлялись гурьбой на рыбалку, собирали грибы, орехи или ягоды. Иногда они брали с собой котелки своих родителей. Их подарили женщины мужчинам околотка на день Советской Армии и Флота. Малышня сама ловила рыбу и варила уху из нее.

— Вань, а пойдем сегодня купаться? — канючила младшая сестра.

— Пойдем, конечно. Мы с друзьями на обед договорились. Надо вот только порядок в комнате навести. Я маме обещал.

— А что, потом нельзя это сделать? Я купаться хочу.

— Пойди лучше свои книжки собери, разбросала по всей комнате.

— А чего их собирать, я вечером их снова читать буду.

Получалось так: родители уходили на работу, следом за ними дети в детсады. Они еще были закрыты и за малышами присматривали сторожа. Пока придут на работу воспитатели, деточки, которые были одеты в чистое, наглаженное белье, выглядели уже совсем не опрятно. Но такова жизнь. Денег на Севере за красивые глазки не платили, приходилось чем-то жертвовать.

— Папа, нам задали на трудах, чтобы мы за выходные поделку сделали.

— Ну и делай, — пожимал плечами Максим. — Почему я что-то должен с тобой делать в свой выходной. Лучше я на охоту или на рыбалку схожу.

— Вань, а вам все равно, какую поделку сделать? — интересовалась Катя.

— Ну да, лишь бы своими руками. У кого окажется лучше других, на выставку в школе поместят.

— А давай с тобой обезьянку на ветке сделаем?! У нас есть старая меховая шапка. В самый раз для поделки сойдет. И мама объяснила сыну, как сделать эту зверушку..

На следующий день Ваниному счастью не было предела: его обезьянка на выставке работ висела на самом виду:

— У меня все теперь спрашивают: неужели я эту поделку своими руками сделал?

Так она всем понравилась.

В краю, с суровыми природными условиями жизнь не раз вносила коррективы в планы. Уйти от этого нельзя. Таковы особенности профессии железнодорожника. Тайга, веками привыкшая к покою, сурово обходилась с ними. Летом в разных местах пути появлялись то вспучивания из-за таяния льда, то перекосы, то провалы пути.

Бывало, только прошел путеизмеритель и показал отличные результаты, а трасса опять вспучивалась и провисала. Тогда путейцы снова боролись за испорченные природой километры.

Раньше на месте железнодорожных путей была тайга, мари и болота. Теперь надо было содержать дорогу в идеальном порядке, приложив к этому немало сил и стараний. Безопасность на железной дороге превыше всего. Сначала Максим «стрелял» на глаз, где, что надо сделать и отмечал фронт работ мелом на шпалах.

Женщины недовольно разговаривали между собой.

— Опять подъемка?! У меня от постоянной работы на подбойке руки даже ночью дрожат, — жаловалась Алла.

— И у нас тоже, — вздыхали Рита и Катя.

— А у меня от грохота жески плохо уши слышать стали, — возмущалась Сидорова. — Мне в больнице посоветовали при работе пользоваться берушами, чтобы не потерять слух совсем.

Тогда за подбойки брались мужчины, а женщины лопатами подбрасывали щебень под подбойку. Потом, видя, что кто-то из мужчин устал, его подменяла одна из женщин. И так постоянно: одни работали на подбойке, другие подбрасывали щебень.

Наконец, Максим выключал жеску. И наступала тишина. Казалось, нет ничего лучше момента этого звенящего безмолвия. Если работали недалеко от реки, всплеск воды слышался по-новому и шепот листвы щекотал тогда слух.

Летом каждый брал в карман готовую удочку без удилища. Когда начинался обед, если рядом была река, быстро перекусывали. И, найдя лещину, привязывали к ней леску с крючками и грузилами и начинали ловить на речных перекатах рыбу. Там хорошо клевали хариусы и ленки.

Роберт любил хвастать своими способностями. Как-то он говорит бригаде:

— Спорим, я переплыву реку по прямой. Река в этом месте была шириной примерно семь метров. Буду засранцем, если не сделаю этого!

Ребята стали спорить:

— Течение сильное. Тебя снесет.

— Какое там течение?! В реках в Армении оно и то сильнее.

Он выбрал ориентир — ветку:

— Следите. Я выплыву возле этой ветки.

И прыгнул в воду. Плыл он изо всех сил. Но течением все равно снесло его от метки метров на десять. С тех пор друзья шутливо называли его засранцем.

Молодость! Какие только испытания не приходилось испытывать ей на магистрали. И все равно она оставалась веселой, сильной и преданной комсомолу, партии и поставленным задачам. У молодежи тех лет была уверенность в завтрашнем дне. Это порождало жажду жизни и тягу к ее благам через труд. Комсомольцы не только работали, они также занимались охотой и рыбалкой, сбором грибов и ягод. Не проходило и недели, чтобы они не устроили пикника в лесу или на берегу реки.

Бывало, устанут, работая на путях, просто ноги от напряжения подкашиваются. А чуть в обед отдохнут, затратив на это минут пятнадцать. И снова на ногах:

— Девчата, кто по грибы?

— Кто по ягоды?

И разбредались, кто куда.

А мужчины шли на перекатах рыбу ловить.

После обеда хвастались, у кого рыба больше. Максим как-то два ленка почти по сорок сантиметров поймал. Все бригадные, беря их в руки, цокали языком: вот это удача!

Потом вновь работа до потери пульса, до самого приезда транспорта. Рита за время, пока доберется до места работы, обед и обратную дорогу каждый раз могла связать кому-то из семьи носки, варежки, шарф или шапку.

ПОДГЛАВА 3. МАКСИМ И ОХОТА

Максим часто уходил в пятницу вечером на охоту. Возвращался в воскресенье ночью, доставая из рюкзака несколько беличьих шкурок, тушки уток, дикуш или зайцев. Семья в это время уже спала. Катя всегда ворчала:

— Ты хоть бы часа на два раньше возвращался, чтобы я до ночи успела ощипать птицу и что-нибудь сготовить из нее.

Как-то ей это надоело. Весь поселок спит, как и ее муж-охотник, а она ночью щипает пух у дикуш. Она схватила штук 8 этих птиц и спустилась на этаж ниже. Там жил мастер ее околотка с семьей и матерью. Как — то в разговоре мать мастера заикнулась, что в любое время согласна возиться с охотничьими трофеями, потому что семья обожает мясное.

— Тетя Настя, не хотите дичью заняться? — спросила она у сонной соседки.

— Что, Максим опять принес?

— Ну, да! Уже полночь. Я с половиной добычи управилась. А на эту половину просто сил нет. Да и для сна почти не остается времени.

— Вот спасибо! Назавтра приготовлю деликатес для семьи.

Утром Максима в околотке встретили тушем. Александр Николаевич уже угостил бригаду приготовленным матерью блюдом из того, что дала ей ночью Катя.

— Ну, ты, брат, силен! Сколько же ты принес дичи, что Катя целых восемь дикуш отдала матери Александра Николаевича?

— Нормально принес. Нам хватит.

— А где же ты спишь в тайге ночью? Если не секрет, конечно!

— Какие могут быть секреты? Когда в зимовье, чаще в палатке, а иногда и на ветке.

Соколов повернул голову к Евсееву:

— Я с детских лет ходил с отцом в тайгу. Но чтобы две ночи на ветке в мороз спать, на это я не согласен.

Мастер стал уговаривать соседа:

— Максим, ну хоть раз возьми с собой.

Максим всегда был поджарым и спортивным в отличие от мастера, тучного и медлительного.

— Саша, ну что я с тобой там делать буду. В тайге охотника, как волка, ноги кормят. Я много хожу, мало отдыхаю. Это мой стиль жизни. В ближайшие выходные пойду достраивать зимовье на четырнадцатом километре.

— И я буду с тобой ходить. И помогу. Может, один-два килограмма сброшу там.

— Ладно, в следующий раз возьму тебя с собой. Только смотри, не ной. Сам напросился.

Рита с Аллой засмеялись:

— А нам потом расскажете об этой охоте?

— Обязательно, — ухмыльнулся Максим.

В следующую пятницу Максим и Саша Завалов отправились в тайгу. Лил без остановки дождь. Грязь чавкала под ногами. Максим привычный к ходьбе, шел быстро. Саша отставал. Первому приходилось останавливаться и ждать попутчика, хотя на плечах его уже были два рюкзака и два ружья.

Из-за непогоды приступили к строительству зимовья. Спилили несколько бревен. Уложили на низ. Сделали полы и положили первый ряд сруба. На полы поставили палатку, чтобы скрыться от дождя и обсохнуть.

Когда строили, оставили концы у половиц длинными. Решили: потом, по хорошей погоде все приведут в надлежащий вид. Сварили еду. Поели. И легли спать в палатке. Ружья рядом с собой положили. Естественно, горит примус. Без него в такую погоду недолго и в ящик сыграть.

Чувствуют, по концам полов кто-то ходит. Жерди прогибаются под весом ходока, приподнимая в палатке тела охотников.

— Максим, кто там топает? — дрожащим голосом спрашивает Саша.

— Разве не понятно? Медведь.

— У тебя ружье заряжено?

— Конечно. В тайге нельзя ходить с разряженным оружием.

— А у тебя?

— Угу!

— Если что-то тебе не понравится, стреляй прямо через палатку, — успокоил мастера Максим.

— А он ее не завалит?

— Да не бойся ты! Он сейчас готовится к зимней спячке. Он сыт. И ищет место, где залечь на зиму.

Шаги по жердям стихли. Медведь ушел. Заснули. А утром проснулись, кругом лежал снег. Не было видно ни следов ночного гостя, ни последствий дождя. Мороз сковал всю грязь. Ходить стало легче.

Охоты в этот раз не получилось. Максиму пришлось проводить мастер-классы по обучению мастера поведению в тайге и стрельбе по разным видам зверей и птицы. Назад вернулись с двумя-тремя белками и несколькими тушками дикуш.

Птицу Максим отдал Александру Николаевичу.

Нелегкий труд у работников ПЧ. Особенно суровыми зимами. Даже при морозе под 60 градусов они выезжали на перегон и выполняли работу. Неуклюжие и неповоротливые в зимних одеждах путейцы, если не брали с собой модерон для перевозки рабочих инструментов, носили на своих плечах тяжеленные подбойки, домкраты, ломы, лопаты и другие инструменты. Надо сказать, одна лишь подбойка весила девятнадцать, а лом около восьми килограммов.

Иногда железная дорога была настолько загружена подвижными составами, что домой путейцы приезжали далеко за полночь. Хорошо, если погода случалась сносная. А иногда бывало, что снег валит с ветром или ливень льет, как из ведра. Тогда они были, как на ладони, на чистом месте, где не укрыться, не спрятаться.

Однажды под зиму случилось, что бригада промокла до нитки от непрекращающегося ливня. Ни фуфайки на теле, ни разожженный костер уже не помогали согреться. Тогда путейцы прижались спинами друг к другу. И дрожали, мысленно призывая в помощь Бога. Только в час ночи матрисса проскочила на перегон за ними. Домой все возвращались, молча, не было сил даже о чем-то говорить.

В эту ночь дети Евсеевых не спали, они стояли у окна и вглядывались в темноту в ожидании родителей. Как только мама и папа вошли в квартиру, Марина и Ваня прижались к ним. И дали волю слезам, которые сдерживали до их возвращения. Потом сын потащил их в ванную комнату, там уже наливалась горячая вода:

— Мамочка, вы такие мокрые! Как будто на вас ведро воды вылили. А мы с Маринкой, как только увидели АСКу, стали в ванну воду набирать.

— Да, там такой ливень за окном. А вас все не было, — Марина высказывала свои переживания.

У малышки снова из глаз хлынули слезы.

— Да хватит тебе реветь! Я же сказал, они скоро приедут.

— Ага, ты сказал скоро, а их долго не было! Уже ночь за окном и все спят. Мне было страшно.

— Чего это тебе страшно? Я же с тобой!

Родители обнимали своих заботливых детей. Прогревшись по очереди в ванной, Катя и Максим были растроганы: на столе стояла жареная картошка. Детям было тогда семь и пять лет. Пусть она оказалась, где горелой, где не совсем прожаренной. За душу взяло то, что малыши переживали за них, сами чистили картошку и сами ее жарили.

— Да мои ж вы золотые! Вы даже ужин сами приготовили. Какая красивая, поджаристая картошечка!

— Какая там она красивая! Мы долго спорили, сколько надо положить на сковороду жира, чтобы картошка не подгорела. Маринка сказала, что маленькую ложку. А я положил большую. И то мало получилось.

— Чего вы так переживаете? Лучше садитесь за стол, будем пробовать уникальное блюдо под названием « Забота и вкуснятина»! — шутил Максим.

Катя к картошке достала из шкафа маринованные грибы. Она их заготавливала на зиму всегда много. Ночной ужин получился на славу:

— Ух, как вкусно! Давно не ел ничего подобного, — смаковал папа.

— У-у-у! Какая хорошая картошечка получилась! Как я ее обожаю! А еще больше я люблю вас, — говорила мама.

И старалась обнять детей прямо за столом. Они, подбодренные похвалами, уже счастливо улыбались. И после ужина быстро заснули.

Через день Катя принесла на работу путейский журнал, в котором говорилось, что все работники, которые находятся на перегоне больше рабочего времени, имеют право на получение денег за разъездной характер работы:

— Смотрите, что я в журнале нашла. Оказывается, мы имеем право на дополнительную оплату работу далеко от поселка. А-то по десять-двенадцать часов находимся на перегоне. Не видим детей, не отдыхаем нормально перед работой! И никому до нас дела нет.

— Вот это номер! Я уже десять лет работаю на путях, и ничего не знал об этом, — удивился Роберт.

— Ну-ка, дай посмотреть! — Потянулась к журналу Рита.

Вскоре она откликнулась:

— Так ты и не мог об этом ничего знать. Это недавнее новшество.

— И что же нам теперь делать? — повис в воздухе общий вопрос путейцев.

— Надо к начальству в Беркакит ехать? — предположила Ежкова.

Катя подумала вслух:

— Думаю, для начала мы напишем письмо в редакцию. Опишем характер нашей работы. И узнаем, подходит ли к нам этот закон? И только потом, имея письменный ответ оттуда, обратимся к начальству дистанции.

Загорелся зеленый свет на семафоре. АСКа двинулась в путь. Уже на перегоне Катя составила коллективное письмо. И почти все присутствующие его подписали. В то время в околотке были уже не только грозненцы. Некоторые из новичков и отказались подписываться, боясь гнева старшего дорожного мастера.

Примерно через месяц пришел ответ, в котором черным по белому было написано, что они имеют полное право получать добавку к зарплате. Письмо показали начальству, наслушались всякого рода выговоров, но с тех пор все околотки ежемесячно стали получать энную сумму к зарплате.

ПОДГЛАВА 4. И СНОВА РЕВНОСТЬ

Не скажешь, что жизнь на БАМе для Кати была совершенно безоблачной. Максим снова стал ревновать ее ко всем. Она старалась от мужчин быть на расстоянии вытянутой руки, как горянка опускала глаза при посторонних, соседях или членах бригады, не поддерживала никогда фривольных разговоров. И все равно мужу казалось, что она не так себя ведет. Почему это к ней ходят советоваться, почему она разговаривает со всеми. Она обязана оказывать знаки внимания только своему мужу!

Как-то после застолья с мужиками из третьего околотка он позвонил в дверь и, когда Катя открыла ее, с силой отшвырнул ее от двери и бросился бегать по квартире из комнаты в комнату, ожидая увидеть кого-то постороннего. Дети уже спали. Больше всего Катя боялась, что он разбудит их. Он заглядывал под матрас и в цветочные горшки.

Потом схватил ее за волосы и потащил в спальню. А на ходу шипел в ухо:

— Я тебя выведу на чистую воду!

И хрипел:

— Пока меня нет, ты спишь с любым мужиком, который переступает порог нашей квартиры. И сегодня, наверняка, уже кувыркалась с кем — то в его отсутствие?!

— Максим, тише, дети спят. Ты что, с ума сошел? Ни с кем я не кувыркалась.

— Замолчи, женщина. Что мне твои дети?! Не прикидывайся святой. Знаю я вас. Наслышан.

Он, не стесняясь в выражениях и пытках, закрыл дверь и принялся колотить Катю, как боксерскую грушу, по голове, приговаривая:

— Это для того, чтобы твои мозги стали на место. А-то, я вижу, они на бок перевернулись, раз ты стала перечить мне. Не родилась на свет еще та, которая сможет спорить со мной.

А когда жена пыталась вывернуться из его тисков и дать хоть какой-то отпор, он поставил печать ей под глазом.

Получалось, с регулярностью одного раза в месяц Катя получала очередную порцию «горячей любви» по полной программе. Каждый раз она давала себе слово, что пошлет подальше этого хамелеона, но всегда опасалась выносить сор из избы. Да и считала, что он срывается от усталости.

Он внушал ей:

— Что ты строишь из себя хорошую жену и мать? Плохая ты любовница и мать, ни на что не способная. И пропадешь без меня, сколько ни мечтай о свободе!

Он настолько часто повторял это, что она, кажется, даже поверила в это. Стала замкнутой и забитой. А он на людях лицемерно подчеркивал:

— У меня самая лучшая жена. Она и послушная, и самобытная. А мать — просто необыкновенная, Ни у кого из детей такой матери больше нет.

Говорил на улице одно, а совсем другое.

Ей было неприятно слушать эти лицемерные речи. Но еще хуже испытывать все, живя с этим изо дня в день. Она была на грани срыва. Приходилось следить за своей речью и поступками, взвешивать каждую свою эмоцию. И каждую минуту себя спрашивать, а не поймет ли он меня опять превратно?

Она была доведена до такого состояния, что сама почти верила в обоснованность его видений и подозрений. Так низко он опустил ее в ее собственных глазах. Соперники существовали лишь в его воображении. Его ревность — это болезнь, которой не нужны факты.

К вечеру, когда долго не было мужа с работы или от друзей, все в душе Кати начинало дрожать. Дети тоже приступали взволнованно задавать вопросы»:

— Мама, а папа снова пьяный придет? Он опять драться будет?

— Не знаю, солнышки. Главное, вы не попадайтесь ему на глаза.

Что еще могла сказать она, кроме неопределенного слова «не знаю»? Откуда ей знать, какое у него настроение? И какие мысли напели ему демоны в этот раз?!

Когда выдавался счастливый день, и отец приходил трезвый, радости детей не было предела. Они весь вечер играли, возились на ковре. Он учил Ваню и Марину приемам защиты от противника. Хохот то затихал, то возобновлялся снова. А иногда Максим с ними просто беседовал. На сердце у Кати было тогда тепло и спокойно. Мама и ее разговоры на разные темы — это хорошо. Но иногда без мужского участия обойтись нелегко. Особенно сыну.

Катя была простой и открытой. И любила таких же людей, простых в общении и в поступках, которые говорили бы все в глаза, не хитрили и не юлили. Пусть они даже выскажут глупость или мысль, с которой не все согласятся. С такими людьми она раскрывалась и подсознательно понимала, что они ее понимают. С ними не надо подстраиваться ни под кого, изображать из себя, неизвестно, кого.

Каждый раз после семейных стычек она стыдилась, что переносит побои, испытывала страх и унижение. Чтобы никто не знал об этих ее чувствах, она в очередной раз прощала мужа, старалась вести себя, как ни в чем не бывало. И в то же время понимала: терпение терпением, но нельзя терять уважения к себе самой. Она, хоть и женщина, но трудится плечом к плечу с мужчинами.

ПОДГЛАВА 5. ЖЕНЩИНЫ НА БАМЕ. НЕСЧАСТЬЕ У КОЛЛЕГИ

Раньше не принимали в отряды семейных людей. И все же жены отправлялись вслед за своими мужьями. И делили тяготы в освоении таежных просторов вместе с ними. Нежные женские руки создавали уют не только в своем жилье, но и в столовых, клубах, налаживали работу таежные школ и детских садов. Словом, жены строителей и молодых железнодорожников помогали магистрали, чем могли.

Дружба и товарищеская поддержка при работе на путях, что была в те годы, осталась навсегда в памяти бывших комсомольцев. Разве забудешь совместные костры и беседы возле них, помощь, которая приходила в нужный момент, красоту духовного родства, что была в те времена в их рядах?!

Как-то к Кате пришли Максим с Робертом. У них в руках были яркие, цветные рубашки.

— Катя, ты могла бы нам сделать эти две вещи приталенными, — спросил Макс.

— Конечно, сделаю.

Потом они приобрели обувь на высокой подошве, стали казаться выше. И поселок видел их теперь в обтягивающих торс рубашках и этих туфлях. За ними этой моде последовали и другие ребята.

Многие путейцы отлично познали премудрости своей профессии. Их перевели на руководящие посты, некоторые освоили работу дежурных по станциям и разъездам. И стали работать там.

Через три года работы Евсеевы подали заявление на отпуск. Недели на две раньше отдыхать в Прохладный уехала семья Аллы. Алла не хотела ехать. У нее было какое-то предчувствие приближающейся беды.

— Валера, может, не поедем сейчас. Что-то меня удерживает здесь. Как бы чего не случилось.

— Глупая! Что может случиться, если мы едем к родителям?

Она была согласна ехать, куда угодно, только не в родные края. Не прошло двух недель, пришла телеграмма, что у них случилось несчастье. Валере поездом отрезало ноги. Он в реанимации. Алла неотступно находилась возле него.

Ближайшая подруга Аллы — Рита — заказала переговоры с нею. Стала известна история Валеры. Когда они с семьей ехали поездом, он стал увлекаться посещением ресторана перед сном. А почему бы и нет? Деньги есть. Рюмочку на ночь даже врачи советуют пропустить для спокойствия и хорошего отдыха.

Однажды к нему подсела за стол симпатичная брюнетка.

— А ты, смотрю, ничего. В отпуск едешь?

— Да, с семьей еду. — Валера пытался отшить ее грубостью и наличием семьи.

Но не на ту напал:

— Жена — не стена. При желании можно и отодвинуть, — широко улыбаясь, та показала ему белоснежные зубы.

— А я не хочу никого отодвигать. Люблю свою жену и троих детей. — Злобно ответил Валера. И позвал работника ресторана:

— Сколько я должен? Мне уже достаточно.

Достал портмоне, до отказа забитое купюрами. Расплатился с официантом. И стал подниматься из-за стола.

— И все же, если что, заходи, я в пятом купе еду.

— Спасибо за сообщение. Думаю, мне это вряд ли понадобится.

— Я не говорю, что прямо сейчас приходи. Но вдруг у вас с женой разладятся отношения. Ты просто знай, мои двери для тебя всегда открыты.

Ему, видимо, было приятно, что такая красотка выделила его среди других мужчин. От самодовольства он живот в себя втянул, выпрямился и стал казаться выше. Даже задышал по-другому. Было видно, брюнетка из тех женщин, с которыми мужчина все на свете забудет.

Алла уложила детей спать. Скоро выходить, пусть наберутся сил. И пошла в сторону ресторана, поглядеть, почему задержался ее муж.

— Когда она показалась в вагоне — ресторане, брюнетка кокетливо строила глазки Валере:

— Имей в виду, красавчик! Я в соседнем вагоне.

— Ни к чему мне знать, где вы находитесь, — он не признавал похотливых отношений, с кем попало.

Да и зачем она ему, когда есть любимая женщина?

Алла хоть и была доброй от природы, почувствовала долю злорадства, что Валера не повелся на похотливый призыв этой брюнетки. Она ей сразу не понравилась: одета вызывающе, яркая и вульгарная. Но рано радовалась. Краем глаза она заметила, по знаку брюнетки в сторону ее мужа направились три кавказца:

— Ну, ты, мужик, стой, тебе говорят!

Валера продолжал идти в сторону Аллы.

— Что, не слышишь? Тебе надо уши прочистить? Да?

— Мужики! Что вам от меня надо?

— А вот сейчас мы тебе это и объясним в тамбуре!

Они стали вытеснять его в тамбур, отделяя от приближающейся Аллы.

— Что вы делаете? — Закричала она. — Милицию вызову!

В тамбуре кавказцы стали избивать мужчину, отобрали у него портмоне. И, открыв дверь, вытолкнули его под откос.

— Хочешь туда же, глупая женщина? — схватили один из них ее за локоть.

У Аллы от страха пропал голос. Она только отрицательно мотнула головой: а как же дети? Кто-то из свидетелей дернул « Стоп — кран». Поезд резко дернулся, заскрежетал и аварийно остановился. Кавказцы выпрыгнули на щебень, перелезли под поездом. И бегом отправились в сторону автодороги.

Свидетели происшествия побежали к Валере. Он лежал в конце состава возле путей. Кровь. Грязь. На нем рваная одежда. Алле, когда она подбежала к мужу, стало плохо. Ее под руки подхватила проводница:

— Уберите женщину! Вызовите начальника поезда и скорую помощь.

— Что здесь происходит? Кто стоп-краном балуется? — Из двери вагона выглянул начальник поезда.

— Да тут не до баловства, Иван Степаныч. В тамбуре драка была. Вот мужчину двое на насыпь вытолкнули.

— Кто-нибудь вызвал карету скорой помощи? — стал действовать Иван Степаныч. — Ах, она уже приехала?!

Алле сунули под нос нашатырь. И отвели в сторону. Стало ясно: Валера остался без обеих ног.

Его быстро погрузили на скорую помощь. Аллу с детьми и вещами посадили в другую машину, чтобы они не видели, какая беда постигла их мужа и отца. Примерно через месяц Алла вернулась в бригаду без мужа, но с детьми. Он остался навечно только в их памяти. Всегда такая светлая, солнечная, она выглядела ходячей куклой.

Бригада старалась ее приободрить, поднять настроение. Много месяцев спустя, она снова превратилась душу компании. Правда, оставшись без мужа, она стала объектом для охмурения мужчинами. Они почему-то считали, что без них плохо, а с ними ее обязательно настигнет счастье.

ПОДГЛАВА 6. ЕВСЕЕВЫ И ТАЕЖНЫЕ ЗВЕРИ

Как-то осенью Евсеевы с друзьями пошли в тайгу за орехами кедрового стланика. Это такое стелющееся по земле растение — ближайший родственник сибирского кедра. Он вокруг Могота рос везде, где были сопки. У него сильные корни, благодаря которым он накрепко скреплялся с землей. А густые ветви его приподнимались над землей до метра.

Сначала все шли гурьбой. Потом распределились по всему таежному массиву на расстоянии человеческого взгляда. У каждого был рюкзак или сумка для сбора орешков, которые были мельче кедровых орехов, но по вкусу и пользе мало им уступали.

У Кати уже была почти доверху наполнена сумка, когда она раздвинула ветви и нос к носу столкнулась с медведем. Они оба так испугались неожиданной встречи, что ветви мгновенно сомкнулись, как и были. Раздался треск сучьев и хруст веток — медведь ринулся бежать через кусты на открытую поляну. А побелевшая Катя, на трясущихся ногах поплелась навстречу мужу:

— Т-т-там медведь.

— Где? Покажи! — закричал муж и бросился к кустам, в направление которых махнула рукой Катя. У него всегда был с собой нож в голенище сапога.

— Никого тут нет! Эх, ты! Трусиха!

В этот миг он увидел внизу сопки несущегося во всю прыть примерно годовалого медведя.

— Смотри, вон он! По поляне в кусты бежит!

Со всех сторон стали раздаваться предупреждающие крики друзей, чтобы все были осторожны: медведь рядом.

Друзья собрались вокруг Евсеевых:

— Откуда это медведь так несся!? — спросил Дима Алексеев.

— Испугался Катю. Как всегда, все животные почему-то выходят на нее, — ответил Максим, обняв за плечи свою бледную жену.

Юрка Дробошевский засмеялся:

— Не такая уж она страшная, чтобы испугать медведя! Хотя, правда, все звери почему-то оказываются возле нее. В прошлый раз она встретила в лесу лося. На 16 километре козы с нею на одну полянку вышли.

Дима Алексеев добавил:

— А помните, на 18 километре, когда ваш Дик и бригадная Стрелка загнали на отвесную скалу оленя с огромными рогами, и вам с Катей пришлось на руках заносить их в АСКу, чтобы олень, стоящий задом к обрыву, мог уйти в лес?!

Мы с ребятами наблюдали тогда за обескураженным оленем. Он ожидал выстрела, гордо обороняясь до последней минуты рогами. А тут облом: люди ушли вместе с собаками, выстрела нет. Путь свободен.

Максим вспомнил:

— Это еще что. Мы как-то с Катей были в обходе. Это после того, когда они с Клочковой предотвратили аварию на изгибе восемнадцатого километра. Шли в районе четырнадцатого километра, когда увидели, как поодаль от нас движется стая волков.

Не один, не два, а целая стая передвигается за нами параллельно железке. Вот где страху натерпелись. Хорошо, на горизонте показался грузовой состав. Мы тут же перешли на другую сторону колеи. Поезд долго грохотал, проносясь мимо нас. Когда он исчез за поворотом, хищников уже не было.

— Сказано, жена охотника. Тебе бы, Катя, дрессировщицей работать, — улыбнулся Юрка. — А у меня в голове случай: возле Гилюя на нас вышли две ничейных собаки. Кто ни звал их, ни к кому они не подошли. А ты вскоре смогла их подозвать к себе. Помнишь? — он повернулся к Кате. — Вы тогда с Максимом их обоих привели на разъезд. У одного пса, кстати, потом хозяин нашелся. А Стрелка так и осталась нашей бригадной собакой.

Орехов в тот раз набрали много. Поэтому вернулись домой.

Евсеевы любили природу. В их квартире одна комната целиком и полностью была во власти зеленых насаждений. На столе стояла огромная кадка с вишней кубинской, то усеянной белыми мелкими цветочками, то увешанной оранжевыми плодами с вишню. На подоконниках цвели фиалки в горшках, а по стенам вились вьющиеся цветы.

Когда Катя начинала скучать по Кавказу, она приходила в гостиную, любовалась пышной зеленью в цвету. Этот уголок, как рай на земле, манил к себе и давал жизненный заряд

Один раз Катя проснулась с улыбкой на лице.

— О, я вижу, ты в прекрасном расположении духа, — улыбнулся Максим.

— Представляешь, я такой чудесный сон видела: будто мы с тобой пошли на выставку цветов на ВДНХ. И там росла сирень разных сортов и расцветок. Она так колыхалась от дуновения ветра, что казалось, будто она танцует.

— И что, она очень красивая была?

— Еще какая красивая. Их, как и женщин, не бывает некрасивых. Одни отличаются обильным цветением, у других необыкновенное строение цветка, у третьих оригинальная окраска. И все это заставляет с обожанием смотреть на них. Я так скучаю по Грозному, по и его паркам и цветам. И особенно почему-то по сирени.

Более тридцати лет прошло с тех незабываемых пор. Засеребрились виски бывшей молодежи, стали взрослыми дети, размахивают школьными портфелями внуки. Были в их жизни радости и неполадки. Жизнь продолжается, идет вперед. Вот только память не раз возвращает их в прошлое.

Максима Катя вспоминает в первых рядах, где трудно, на больных перегонах железной дороги, где провалился путь или наоборот вспучился под щебнем из-за вечной мерзлоты, на аварийных километрах трасс, везде, куда позовут. И себя всегда рядом. Она и помощь оказывает ему и, и за детьми присматривает, и вместе с ним строит теплушки на перегоне для спасения от холода в зимнее время года и укрытия от палящего солнца летом.

Нелегко было мужчинам. А ей и другим женщинам разве легче было? Неустроенность быта, дети, работа, общественные поручения, заботы по дому полностью лежали на их хрупких плечах.

Любой бамовец твердо знает, что в труде, который «вложен» любым из мужчин в километры железных дорог, есть огромное душевное и физическое участие женщин. Пусть даже они работали в школах и детсадах, в клубах, магазинах или на почте. Они поддерживали мужчин в любых начинаниях. Белых рубашек добровольцы с собой не брали, потому что приехали трудиться в полную силу. Сомнений тогда не было. И какие могут быть сомнения в 20 — 25 лет? Было лишь желание работать.

На Севере совсем другой климат, первое время были фурункулы, раны долго не заживали. Но никого эти трудности не остановили, стыдно было возвращаться обратно домой. Школу комсомола прошли более 100 тысяч молодых людей.

Сегодня собрать воедино столько молодежи и отправить ее в тайгу уже вряд ли удастся. Она уже не та, им бизнес да рыночные отношения подавай. А жаль, что с ликвидацией ВЛКСМ в России так и не появилась организация, которая смогла бы объединить молодежь и сподвигнуть их на грандиозные порывы и стройки.

Это было время энтузиазма и молодости Евсеевых и их ровесников. Тогда большинство людей ехало за туманом и запахом тайги, чтобы доказать свою сознательность и патриотизм.

Сегодня часто ругают ВЛКСМ. Хотя именно благодаря его мощной силе были построены железные дороги, города, электростанции. К сожалению, нынешняя взрослеющие подростки практически ничего не знает о комсомоле, о той удивительной атмосфере, которая витала вокруг комсомольских строек.

Примерно на второй год работы все комсомольские ячейки поселка Могот объединили в одну организацию, выбрали актив. Александра Клочкова избрали комсомольским вожаком. Катя стала руководить культурно-массовой работой поселка и организовала театральный кружок.

Максиму было поручено вести в клубе фотокружок. Он там обучил много желающих заниматься фотографией. Он давал кружковцам теоретические знания и ходил с ними на природу закреплять их и применять на практике.

Потом проверял готовые работы ребят:

— Главное в фотографии — это вы сами. То, что вы собой представляете и что хотите и можете показать миру. Что для этого вам сейчас надо? Как вы думаете?

Поднималась гора рук:

— Наверное, идея? Надо все обдумать, проработать все ракурсы, точку съемки, задний план.

— Верно. Это важно. Еще что?

— Может, крутой фотоаппарат и объектив?

— Правильно мыслишь, Юра.

— Думаю, это композиция, соблюдение правил, фактуры и цвета.

— Тоже важные детали. Так почему же тогда, рассматривая ваши снимки, сделанные с соблюдением правил, у нас не всегда вздрагивает душа?

— Может, еще опыта у нас маловато? Или нет таланта.

— Талант есть у каждого небезразличного человека. И все же вы правы. Думаю, в этих снимках просто отсутствует ваше собственное мнение, влюбленности в этот кадр. Все вы сделали свои фотографии. У кого-то они получились лучше, у кого-то хуже.

— И у кого она получилась лучше всех?

— По моему мнению, самым достойным снимком оказался Юрын вид поселка, где на фоне тайги вырисовываются все его здания и даже видна труба котельной. На заднем плане фото ничто не отвлекает от основной идеи — показать поселок в своей красе. Передний план резкий и внушительный, а задний слегка размытый.

И этот эффект получился потому, что Юра правильно выставил на своем фотоаппарате глубину резкости. Вот мы и подошли к главному на данном этапе. И это ничто иное, как правильно выставленные на фотоаппарате выдержка, диафрагма и метраж. Когда научитесь этим премудростям, любой и всякий удивится вашему мастерству.

Теперь Катя часто посещает группу « Могот» в интернете и не перестает восхищаться снимками жизни и природы, сделанными бывшими учениками ее мужа. Росток любви к фотографии, посеянный им, пророс на годы!

Были и такие ученики, которые, научившись делать снимки, решили, что знают все премудрости фотодела. Они и о преподавателе стали отзываться нелестно, ставя свои умения выше его навыков. Но жизнь всегда всех ставит на место. Максим имел много заказов на съемки семейных праздников или детских фото. А эти умельцы только фотографировали свои собственные семьи.

Евсеевы никогда не были безразличными к событиям тех мест, где жили. Вместе с ними их друзья — Толик Чернышов, Саша Клочков и Олег Ермаков — с удовольствием участвовали в мероприятиях клуба. Без них не обошлось ни одного праздничного гуляния, вечера или утренника в клубе.

ПОДГЛАВА 7. АВАРИЯ НА МОГОТСКОМ УЧАСТКЕ

Жизнь бурлила в те годы на БАМе. Комсомольцы помогали руководству предприятий, организовывали досуг работников и их семей, устраивали субботники. И все это делали не за деньги или похвалу начальства. А просто ради улучшения жизни, чтобы потом в старости было, о чем самим вспомнить и чтобы о них

Как-то из-за проливных дождей поселок был отрезан от связи с объектами за его пределами.

У Евсеевых раздался телефонный звонок:

— Катя, у нас ЧП. Срочно собирай мужа, ждем всех мастеров и бригадиров в ОЭРП, — услышала Катя в телефонной трубке взволнованный голос начальника ПЧ. — на перегоне Чернышова водой размыло грунт у моста около Могота, он провалился вместе с локомотивом и почтовым вагоном в реку.

— Женщинам тоже собираться?

— Нет. Оставайтесь с детьми дома.

— Скорее поднимайся, — тормошила Катя мужа, — мост перед поселком с локомотивом и первым вагоном свалились в реку.

— Что же это за стихия такая? Только час назад вернулись с расчистки путей. И снова аврал, — возмущался Максим, натягивая на себя теплую одежду и прорезиненный плащ

Уже несколько дней лили дожди. Не было снабжения продуктами, вещами и прочими обязательными для нормальной жизни товарами и услугами. Не было связи. Железнодорожники всех околотков вместе с руководством дистанции пути без отдыха в течение пяти дней исправляли проделки стихии.

У Максима были ключи от всех инструментов строгого учета:

— Максим у нас человек ответственный, — сказал Ветерцов, — доверяю ему все ключи, потому что знаю, ничего не пропадет, и все путейцы будут обеспечены работой.

Молодежь просила разрешения сходить домой хотя бы обмыться и часок вздремнуть. Новый начальник дистанции Ветерцов говорил им:

— На том свете все вдоволь выспимся.

И никто не покидал места стихии до тех пор, пока не достали упавшие локомотив и вагон, и не пустили поезда по исправленным путям.

На митинге после исправления проделок стихии Ветерцов сказал:

— Всю нашу жизнь можно сравнить с банкой, наполненной под завязку теннисными мячиками. Если мы сначала заполним всю банку песком, — в ней не останется места для гальки и мячиков для игры в теннис. А если сыпать по очередности: сначала главное в виде шариков, потом второстепенное, то все поместится.

Когда мы потратим всё свое время и энергию на мелочи, у нас никогда не останется места для важных вещей. Надо жить здесь и сейчас, создавать семью, играть со своими детьми, заботиться о здоровье, посещать с любимыми места отдыха и ходить в ресторан.

Надо чувствовать себя молодыми. Тогда всегда найдется время на все отдых, развлечении, друзей. Сначала все самое важное! Остальное — это песок. Неважно насколько полна наша жизнь, в ней всегда должно быть место, чтобы выпить пару чашек кофе с другом.

За свою бурную комсомольскую жизнь Катя пришла к интересному выводу. Много в нынешнее время изменилось. Что-то стало лучше. Что-то хуже. Сейчас родители пылинки сдувают со своих детей. Костьми ложатся, чтобы у них было не хуже, чем у других. Молодежь к этому привыкает. И требует все больше. Родители им почему-то должны и обязаны. Они — лишь трамплин у них на пути к богатой и достойной, по их мнению, жизни.

Во времена социализма было все наоборот. Молодые уважали старших и помогали им. При этом чувствовали себя сильными и смелыми. В то время считалось: если хочешь, чтобы чадо не забыло о престарелых родных, было счастливым и здоровым, у него должен быть дефицит базовых благ: питания, одежды, игрушек. Только в условиях дефицита молодежь к чему-то стремится, оживает духовно и начинает чего-то добиваться своим трудом.

Иначе они становятся паразитами на иждивении родителей и стариков. Если им не ставить сложных жизненных задач, типа освоения целины, возрождения страны из пепла, или хотя бы стремления к постройке собственного дома для семьи, они хиреют, слабеют, начинают тосковать и переключаются на бессмысленное «украшение себя бусинками».