Кикимора болотная

Людмила Милевская, 2000

Именно с подачи подруги у меня появилась домработница – Жанна. Знай я, чем все это обернется, не пустила бы ее даже на порог! Тем временем моя «Золушка» нашла своего принца и готовилась к свадьбе. Но вдруг, в один из вечеров, Жанна вернулась домой буквально… растерзанной. Мне же предстояло выяснить, кто был виновником вечерней трагедии. И для этого у меня были все основания.

Глава 3

А пока я не знала, куда деться со своим счастьем: хотелось буквально со всеми поделиться открытием, что я и делала в первые дни с утра до вечера.

— Знаешь, что приносит женщине истинное блаженство? — вопрошала я очередную из подруг, лежа на диване с сигаретой в зубах и любуясь тем, как спорится работа в руках Жанны.

— Новая шубка? — принималась гадать подруга.

— Холодно.

— Богатый любовник?

— Холодно.

— Отдых на Канарах?

— Уже теплей.

— Неужели групповой секс? — с восхищением изумлялась подруга.

— Фи, какая чепуха. Это, все вместе взятое, не идет ни в какое сравнение с моей Жанной, — с гордостью сообщала я. — Прислуга — вот что может сделать женщину счастливой. Когда имеешь домработницу, то шубки, любовники и отдых на Канарах так же доступны, как групповой секс. Когда в твою жизнь входит прислуга, жизнь вроде та же, но совсем с другим оттенком. Знаешь, чем отличается лебедь от курицы?

— Шеей?

— Умением летать. Курица только хлопает крыльями, но остается на земле.

Так вот, я взлетела так высоко, что мне жаль вас, хлопающих крыльями. Жанна, приготовь мне белую блузку, но сначала принеси кофе и сделай потише телевизор.

Или нет, выключи его совсем.

Не стоит, думаю, упоминать чувства, которыми преисполнялись мои подруги. Все, как одна, завидовали мне завистью всех цветов радуги. Лишь Тамара — очень деловая женщина — не поняла меня.

— Серьезно? — удивилась она. — Прислуга действительно приносит столько радости?

— Прислуга и счастье — синонимы, — заверила я.

— Странно, — изумилась Тамара, — почему же я не испытала этого? У меня два водителя, кухарка, горничная, прачка и садовник, не считая секретарш, которых тоже можно смело отнести к прислуге, если взять во внимание то, чем им обычно приходится заниматься. Сюда же можно отнести и телохранителей. Так почему же я несчастна?

— Может, потому, что количество не всегда переходит в качество? — предположила я.

— А может, мой муж вместо меня кайфует? Даня! Даня!!! Сейчас же иди сюда, — закричала Тамара, обращаясь к мужу. — Соня утверждает, что прислуга приносит счастье. Отвечай, это правда?

— Лично мне счастье приносишь ты, — услышала я честный ответ бездельника Дани.

Еще бы, бизнес Тамары кормит известную часть страны, так что уж тут говорить о каком-то Дане.

— Соня, наша прислуга никакого счастья не приносит, — со вздохом призналась Тамара. — Одни только хлопоты. И все воруют.

— Это потому, что у тебя нет моей Жанны, — с гордостью ответила я, всей душой жалея подругу.

Можете представить, как жилось мне в те дни, раз я была полна таких восторгов. Жанна — девушка из многодетной семьи, самая старшая из детей — была на редкость ловка и трудолюбива. С шести лет на ее плечи легли большое хозяйство и толпа братишек и сестренок. Она привыкла со всем справляться и не роптать и сохранять жизнерадостность. Скромность ее поражала, ум вызывал уважение, легкий нрав — симпатию.

В моем доме воцарился абсолютнейший порядок, Санька был ухожен и накормлен, а мы с Евгением располагали всеми вечерами к собственному своему удовольствию. И все это за весьма скромную плату, потому что выяснилось:

Жанна мечтает в совершенстве овладеть английским. Я охотно взялась ей в этом помочь, расширяя по ходу ее кругозор и без устали делясь своим жизненным опытом.

За короткое время мы стали подругами, точнее я стала ее кумиром, что было особенно приятно. Занимаясь домашним хозяйством, Жанна успевала не только слушать меня, но и выражать свое восхищение, причем в самой лестной форме.

Конечно, я была в восторге, день ото дня все больше влюбляясь в прислугу, подумывая всерьез над повышением жалованья, что с моей стороны уже было бы настоящим меценатством, поскольку Жанна планировала продолжить свое образование и собирала средства для оплаты обучения в университете.

Я поделилась своей идеей с Евгением, и он всячески ее одобрил, напомнив, однако, что такие домработницы, как Жанна, на дороге не валяются, а ведь если она поступит в университет, ее надо будет кем-то заменить. Впервые в жизни, да простит меня господь, я пожалела об отмене крепостного права.

— Я же умру без нее.

— Ну, это будет не так скоро, — поспешил успокоить меня Евгений.

— Да, но я уже сейчас представить не могу, как буду обходиться без нее.

К тому же она мне как дочь. Все, что есть у меня внутри, что накопилось за долгие годы жизни, настойчиво требует передать это дочери.

— Отдай Саньке. — Ему это на пользу не пойдет. Нет, нет, нет. Представить себе не могу, что будет, когда меня покинет Жанна.

— Это будет не скоро, — снова заверил меня Евгений, но он ошибался;

Через несколько дней после нашего разговора позвонила Тамара и пригласила меня на банкет по случаю своего юбилея.

Так было всегда. Все дни рождения Тамары, сколько себя помню, проходили на моих глазах. Сначала это были детские собрания с тортом, свечами и лимонадом, потом отроческие вечеринки с теми же атрибутами и подпольным вином, потом юношеские бесшабашные пьяные компании и так далее.

Но с тех пор, как Тамара забралась на коммерческий олимп, ее дни рождения не радовали меня. Я отбывала их как повинность, расплачиваясь за многолетнюю верность и дружбу. Там уже не было прежней атмосферы родственного единства, где все любили и были любимы. Там присутствовали скука и суета, и еще много тщеславия и прагматизма. Все друг от друга чего-то хотели и старались это тут же получить.

Там, на этих юбилеях, я уже не принадлежала себе и чувствовала себя чужой и страдала, что не нужна Тамаре, как прежде, и что она меня уже не так любит, хотя она клялась, что без меня на собственном дне рождения просто повесилась бы. Вот как загнала бедняжку жизнь.

В общем, я знала, что ждет меня на этом банкете: это будет шумный и суетливый прием с чиновниками, политиками, бизнесменами, банкирами и звездами эстрады, где у каждого припасен камень за пазухой и улыбка до ушей.

Я очень не хотела туда идти, но не могла отказать подруге. Я вынуждена была сказать «да».

Тамара, избавившись от неловкости, связанной с ожиданием моего ответа, обрадовалась и размечталась о том, чего уже не будет никогда: как мы посидим вдвоем, напьемся, поболтаем, распахнем друг другу души…

— Кстати, Мама, как там твоя новая подруга-домработница? — неожиданно спросила Тамара. — Ты по-прежнему от нее в восторге?

— Она прелесть, я не прочь ее удочерить, — засвидетельствовала я, — Жаль, что я никак не могу ее увидеть. Все дела, дела. Времени свободного совсем нет. Неужели она так уникальна?

— Можешь не сомневаться. Это перл.

— Слушай, Мама, а почему бы тебе не захватить ее на мое торжество?

Может, мне удастся переманить ее к себе, и я узнаю, что такое настоящее счастье.

Мне понравилась такая мысль, я имею в виду, конечно, не счастье Тамары, а само торжество.

— Это идея! — закричала я, предвкушая, сколько радости получит Жанна от того, что для нас с Тамарой хуже цирроза.

Я мгновенно ощутила себя волшебницей-крестной, щедро одаривающей Золушку-Жанну, и поинтересовалась:

— А карета за нами будет? Тамара поняла меня с полуслова.

— Будет, и с кучером, — пообещала она.

— Блеск!

Я повесила трубку и вот тут-то впервые ощутила его. Он стоял за моей спиной и дышал мне в затылок. Я застыла перед зеркалом, висящим над телефонным столиком, и потому ясно видела: за мной нет никого.

Но кто-то дышал. Даже волосы шевелились на затылке. Ужас!

Не знаю, что стало бы со мной, если бы не звонок в дверь. На пороге стояла Старая Дева. По отсутствию бигуди я определила, что она при параде.

— Ко мне пришел старый друг, — заблеяла она, — и очень хочет с вами поговорить.

— С чего это? — испугалась я.

— Он ваш читатель.

— Ваш друг?

— Да, — с осуждением подтвердила Старая Дева. — Мой друг — ваш читатель.

— Пусть читает что-нибудь другое, — запротестовала я и поспешно захлопнула дверь.

И в это время осознала, что не чувствую дыхания на моем затылке.

«Чего только не привидится, — подумала я и рассмеялась. — А может, тот, который дышал, обиделся за друга Старой Девы? Не слишком-то любезно я обошлась с ним. Сам виноват. Впредь будет знать, с кем дружить».

…Это происшествие тут же забылось, и последующие два дня я портила Жанну, заставляя ее примерять свои наряды. В моем розовом платье она была так мила, что это заметил даже Евгений.

— Ого! — сказал он, после чего я поняла, что перестаралась.

Жанна вспыхнула и потупилась, а я возмутилась.

— Это что еще такое? Ты не пойдешь с нами, так что не радуйся, — предупредила я Евгения.

— И очень тебе за это благодарен, — ответил он. — По роду деятельности я достаточно насмотрелся. Когда я был телохранителем у…

Но я не могла это слушать. Я его оборвала:

— Знаем, знаем, наслышаны. Чем распускать перед Жанной хвост, пойди-ка лучше посмотри, чем занят там наш Санька.

— А что, Жанна уже освобождена от своих обязанностей? — удивился Евгений.

— До банкета частично — да. Нам еще нужно обсудить манеры, раз они так ее беспокоят.

Астров скроил недовольную физиономию, но отправился к Саньке.

— Так вот, — обратилась я к Жанне, едва за ним закрылась дверь, — нет там никаких манер. Все то воспитание, которое ты получила у своих родителей, придется забыть. Ты не сморкаешься в занавеску, умеешь пользоваться ножом и вилкой, не чавкаешь во время еды и не хватаешь со стола руками — на этом и остановимся. Этого Достаточно.

— Неужели? — удивилась она.

— Остальное тебе ни к чему. Научись, милая, не краснеть, не робеть, не конфузиться и говорить то, что хочется, не выбирая момента.

Жанна с ужасом воззрилась на меня.

— Да, да, милая, — компетентно подтвердила я. — Обязательно научись перебивать собеседника: уверенно и хорошо поставленным голосом, так, чтобы ему сразу стало ясно, что он невежа и несет форменную чушь. И непременно дай ему понять, что ты Нечто, а он плебей и недостаточно богат. Если при этом ты будешь сидеть с нахальным видом, закинув ногу на ногу и попыхивая сигаретой в дорогом мундштуке, тебе поверят и возненавидят всей душой. После этого можешь переходить к сдержанным комплиментам. Из твоих уст они будут очень ценны.

Я перевела дыхание, пользуясь этим, Жанна сообщила:

— Но у меня нет дорогого мундштука. И я совсем не умею курить.

— Чепуха, это проще простого, а мундштук я тебе одолжу. Главное, не переборщить с комплиментами, чтобы собеседник (или собеседница) не задрал нос.

Так, слегка одари его и принимайся давить по новой, пусть почувствует свое ничтожество, а потом снова приободри легким комплиментом.

Жанна всплеснула руками:

— Боже, как это сложно!

— Да, милая, непросто, — согласилась я. — Но ради собственного престижа порой приходится из кожи вон лезть, тебе же придется делать немного. Держи собеседника в тонусе, и его уважение тебе гарантировано. Если при этом он сочтет тебя полезной, завоюешь и его любовь.

— А ее?

— Или ее, смотря с кем будешь общаться.

Здесь существенной разницы нет. Но это при условии, что ты не будешь занудой. Умей улыбаться и вызывать улыбки. И помни, где бы ты ни была, везде ты главная, потому что женщина и очень хорошенькая. Ты должна свято в это верить, так как тебя обязательно попытаются убедить в обратном.

С чувством исполненного долга я откинулась на спинку дивана и победоносно взглянула на нее. Бедняжка окончательно сникла.

— Как же все это суметь? — схватилась за голову она. — Что для этого нужно?

— Уверенность.

— Уверенность?

— Да, милая. Уверенность в том, что ты венец творения. Когда ты уверишься в собственной непогрешимости, в это поверят и все остальные. Ты приобретешь значимость.

— Правда?

— Клянусь!

— А если у меня не получится, — вздохнула Жанна. — Что для этого нужно?

— Ты должна твердо знать: все, что делают Другие, — плохо, пошло и бездарно. Правильно и хорошо лишь то, что делаешь ты. Вот формула Успеха. Но она требует определенного состояния, я имею в виду материальную сторону жизни.

Самовлюбленность — порок, а порок — роскошь. Бедность обречена быть добродетельной, в то время как богатство может позволить себе и порок. За все то, чему учила тебя я, нищенку, невзирая на внешность, назовут хамкой и надают по шее. Так что, милая, ничего не поделаешь, придется блефовать, если хочешь попасть в приличное общество.

Жанна задумалась. Кажется, желание попасть в приличное общество у нее исчезло. Я поняла, что перестаралась, и решила ее успокоить.

— Ну, милая, не стоит пугаться, я буду рядом и поддержу, если будет в этом нужда. К тому же у нас есть несколько дней, которые мы посвятим усиленным репетициям и тренировкам. У тебя все получится. К тому же я смотрю на этот банкет не только как на развлечение, а с дальним прицелом. Ты молода, бедна и вышла из среды, не предполагающей будущего. Если осуществится твоя мечта и ты закончишь университет, что будет дальше? Думала ты об этом?

Жанна растерялась.

— Не знаю. Я разбогатею и буду жить достойно.

— Как ты себе это представляешь? — спросила я, изумляясь такой наивности.

— Ну, получу образование и буду работать.

— Где? Все приличные места давно заняты. Кто поможет тебе устроиться на достойную работу? Твои подруги, которые работают за гроши?

Она сидела в моем безумно дорогом розовом платье на моем безумно дорогом антикварном диване и была похожа на печального суслика.

Сердце мое зашлось от жалости.

Почему хорошим людям так плохо живется?

В этом есть жуткая несправедливость!

— Допустим, я тебя не брошу, — заверила я-. Но ты должна сама научиться хоть чуть-чуть работать локтями. Ты трудолюбивая девочка, и руки — это хорошо, а локти еще лучше.

Пришел Евгений и возмутился:

— Чему ты учишь ребенка?

— Жизни! — парировала я и с гордо поднятой головой удалилась.

Но лучше бы я этого не делала. Лучше бы я осталась в комнате и убедила Жанну в том, что все это шутка, что не надо ей никакого общества, поскольку живут же люди и без него, и совсем неплохо живут на свои гроши. Но я ушла, позволив ей закоренеть в своих желаниях.