Энн из Зелёных Крыш

Люси Мод Монтгомери (1908)

Покой хозяев фермы Зеленые Крыши, Мэтью и его сестры Мариллы, нарушила (в самом хорошем смысле этого слова) одиннадцатилетняя сирота Энн Ширли. И вот ведь какое дело — фермеры хотели взять к себе мальчика, который стал бы хорошим помощником, а прислали девчонку — рыжеволосую болтушку и мечтательницу. Своей добротой и открытостью девочка может расположить к себе даже самых черствых и строгих людей. Вскоре семья Катбертов понимает, насколько скучной и однообразной была их жизнь без Энн.

Глава 8

Воспитание Энн начинается

По причинам известным только ей, Марилла до полудня следующего дня не говорила Энн, что ее оставляют в Зеленых Крышах. С утра она загрузила девочку разными делами и внимательно следила за тем, как та с ними справляется. К полудню Марилле стало ясно, что Энн ловкая и послушная, не ленится и легко обучается. Единственный ее серьезный недостаток заключался в том, что во время работы она могла погрузиться в мечты и забыть обо всем на свете. Тогда только резкий оклик или непредвиденная случайность возвращали ее на землю.

Закончив мыть посуду после обеда, Энн повернулась к Марилле с выражением отчаянной решимости на лице — в страхе услышать жуткий приговор. Худенькое тело сотрясала дрожь, лицо пылало, зрачки расширились, от чего глаза стали почти черными. Крепко сжав руки, она произнесла умоляющим голосом:

— Мисс Катберт, прошу вас, скажите, какое вы приняли решение. Все утро я старалась быть терпеливой, но чувствую, что не могу больше оставаться в неведении. Это непереносимо. Пожалуйста, скажите.

— Ты не прополоскала кухонное полотенце в чистой горячей воде, как я просила, — невозмутимо проговорила Марилла. — Прежде, чем задавать вопросы, пойди и сделай это.

Энн послушно взялась за полотенце и сполоснула его. Потом снова повернулась к Марилле с мольбой во взгляде.

— Ну что ж, — начала Марилла не в состоянии найти повод, чтобы уклониться от ответа. — Мы с Мэтью приняли решение оставить тебя при условии, что ты будешь хорошей, послушной девочкой, которая ценит заботу о себе. Что такое? Что с тобой, Энн?

— Я плачу, — растерянно произнесла Энн. — Сама не знаю почему. Я так рада. Рада — это слово не передает всех моих чувств. Я радовалась Белому Пути и цветущей вишне — но это другое. И оно больше радости! Я так счастлива! Я буду стараться изо всех сил быть хорошей. А это нелегкая задача. Миссис Томас часто говорила, что я очень плохая девочка. Но я сделаю все, что смогу. Только не пойму, почему я плачу?

— Думаю, ты очень взволнована — просто не в себе, — с неодобрением сказала Марилла. — Сядь на стул и успокойся. Боюсь, ты легко переходишь от слез к смеху. Да, ты можешь остаться, и мы постараемся хорошо воспитать тебя. Ты пойдешь в школу. Правда, до конца учебного года осталось всего две недели — нет смысла торопиться. Начнешь учиться в сентябре, когда кончатся каникулы.

— Как мне вас называть? — спросила Энн. — По-прежнему, мисс Катберт? Или можно тетя Марилла?

— Нет. Называй меня Марилла. Я не привыкла, чтобы ко мне обращались мисс Катберт. Это меня раздражает.

— Но просто Марилла звучит неуважительно, — запротестовала Энн.

— Ничего подобного. Если произносить имя с уважением, не будет никаких проблем. Все в Эйвонли, независимо от возраста, зовут меня Марилла — кроме священника. Он называет меня мисс Катберт.

— Мне бы очень хотелось называть вас тетя Марилла, — мечтательно произнесла Энн. — У меня никогда не было тети — и вообще никаких родственников, даже бабушки. Тогда я почувствовала бы, что действительно являюсь членом семьи. Разрешите называть вас тетя Марилла!

— Нет. Я не твоя тетя. Не думаю, что будет правильно называть людей теми, кем они не являются.

— Мы могли бы вообразить, что вы моя тетя.

— У меня не получится, — мрачно проговорила Марилла.

— Вы что, никогда не представляете вещи не такими, какими их принято считать? — спросила Энн, раскрыв глаза от удивления.

— Никогда.

— Ох, — печально вздохнула Энн, — как много вы теряете, мисс… Марилла!

— Я не вижу смысла давать вещам другие имена, — возразила Марилла. — Когда Бог даровал нам жизнь, Он не думал, что мы захотим в ней что-то менять. И это навело меня на мысль… Энн, пойди в гостиную — только, смотри, не натопчи там и мух не напусти — и возьми цветную открытку с каминной полки. На ней текст Молитвы Господней. Сегодня днем улучи время и начни учить ее наизусть. Чтоб я больше не слышала той молитвы, какая звучала из твоих уст вчера.

— Наверно, она действительно была нескладная, — попыталась оправдаться Энн, — но у меня совсем нет опыта. Нельзя ожидать, что человек, который прежде ни разу не молился, сделает это хорошо. Вчера, лежа в постели, я придумала (как вам и обещала) замечательную молитву. Она была почти такая же длинная, как у священника, и очень поэтичная. И что вы думаете? Проснувшись утром, я не помнила ни единого слова. Боюсь, больше мне не удастся сочинить ничего подобного. Когда пытаешься что-то повторить, ничего хорошего не выходит. Вы обращали на это внимание?

— Я советую тебе, Энн, вот на что обратить внимание — сразу исполняй мои требования, а не стой истуканом и не вступай в спор. Иди и сделай то, что тебя просят.

Энн стремглав бросилась в гостиную, но обратно не вернулась. Прождав ее минут десять, Марилла отложила вязание и с недовольным видом пошла за девочкой. Энн неподвижно стояла перед картиной, висевшей на стене между окнами. Мечтательная дымка заволокла ее глаза. На девочку из сада падал, проходя меж яблонями и виноградными лозами, бледно-зеленый свет, озаряя маленькую фигурку неземным сиянием.

— О чем ты задумалась, Энн? — окликнула ее грозно Марилла.

Энн вздрогнула и вернулась с небес на землю.

— О ней, — указала она на довольно удачную репродукцию картины «Христос, благословляющий детей». Я представила себя среди детей — вон той девочкой в голубом платье. Она стоит в стороне, как будто у нее никого нет — как и у меня. И выглядит такой одинокой и печальной, правда? Думаю, у нее нет ни отца, ни матери. Она хочет, чтобы ее тоже благословили. И стоит на отшибе, чтобы ее никто не заметил, кроме Него. Мне словно передаются ее чувства. Сердце учащенно бьется, руки похолодели — как у меня, когда я спросила у вас, могу ли остаться. Девочка боится, что Он не заметит ее. Но Он ведь заметит, как вы думаете? Я пыталась представить, как это произойдет. Она потихоньку приближается к Нему, пока не оказывается совсем рядом. И тут Он видит девочку и кладет руку на ее голову. И какая же радость охватывает ее! Жаль, что художник изобразил Его таким печальным. Почему-то на всех картинах Он такой, вы замечали? Но я не верю, что Он действительно так выглядел, иначе дети боялись бы Его.

— Энн, — сказала Марилла, удивляясь, почему она не прервала этот монолог раньше, — так нельзя говорить, это непочтительно.

Энн с удивлением подняла на нее глаза.

— Непочтительно? Почему? Я испытывала благоговение. Как я могла быть непочтительной?

— Я верю тебе, но нельзя так фамильярно говорить о подобных вещах. И еще, Энн, когда я посылаю тебя за чем-то, приноси это сразу, а не стой, позабыв обо всем с мечтательным видом. Прими это к сведению. Возьми открытку и возвращайся на кухню. Там сядь в углу и выучи молитву наизусть.

Энн прислонила открытку к вазе, в которой стояли ветки цветущей яблони — она принесла их утром, чтобы украсить обеденный стол. Тогда Марилла неодобрительно глянула на эту затею, но промолчала.

Подперев подбородок руками, Энн на несколько минут целиком погрузилась в чтение.

— Мне нравится, — сказала наконец она. — Очень красивая молитва. Я слышала, как ее читал руководитель воскресной школы при приюте. Но тогда она не произвела на меня впечатления. Слишком неприятен был его скрипучий голос и скорбное лицо. Казалось, он исполняет какую-то тяжелую повинность. Это не стихи, но у меня такое чувство, словно я прикоснулась к настоящей поэзии. «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое!» Это же чистая поэзия! Звучит, как музыка. Я буду рада выучить ее наизусть, мисс… Марилла.

— Хорошо. Так учи и не болтай зря, — осадила ее Марилла.

Энн слегка наклонила к себе вазу, нежно поцеловала розовый бутон и на некоторое время снова ушла в чтение.

— Марилла, — вдруг спросила она, — как вы думаете, найду я в Эйвонли закадычную подругу?

— Какую… подругу?

— Закадычную — ну, близкую, какой я могла бы открыть душу. Я всю жизнь о такой мечтаю. Раньше я думала, что это так и останется мечтой. Но последнее время сбываются мои самые заветные желания — может, и это сбудется? Как вы думаете, это возможно?

— В Яблоновом Косогоре живет Диана Барри, она примерно твоего возраста. Очень милая девочка — возможно, вы подружитесь, когда она вернется домой. Сейчас она гостит у тети в Кармоди. Но тебе придется следить за собой — миссис Барри очень требовательная женщина. Она не позволит Диане дружить с невоспитанной девочкой, которая не умеет себя вести.

Глаза Энн, смотрящей на Мариллу сквозь яблоневые ветки, зажглись интересом.

— А как выглядит Диана? Она не рыжая? Надеюсь, что нет. То, что у меня рыжие волосы, — это плохо, но я не выдержу, если такие же будут и у моей близкой подруги.

— Диана — очень привлекательная девочка. У нее черные глаза и волосы и румяные щеки. Еще она добрая и смышленая, что важнее, чем быть просто хорошенькой.

Марилла, как и Герцогиня в Стране чудес, не могла обойтись без морали, твердо веря, что в воспитании ребенка мораль должна сквозить в каждом слове.

Но Энн, не обратив внимания на моральную подоплеку, увидела в этих словах лишь увлекательные перспективы.

— Как же я рада, что она хорошенькая! Хорошенькая — почти то же самое, что красивая. Хочется, чтобы близкая подруга была красивой, раз уж тебе не повезло. У миссис Томас в гостиной стоял книжный шкаф со стеклянными дверцами. Правда, книг там не было — в шкафу миссис Томас хранила дорогой фарфор и банки с вареньем, когда они у нее были. Одна дверца была разбита. Ее разбил мистер Томас, когда был под хмельком. Но другая уцелела, и я воображала, глядя на свое отражение в стекле, что за ней тоже живет девочка. Я назвала ее Кэти Морис, и она стала моей подругой. Я подолгу с ней разговаривала, особенно в воскресные дни и рассказывала все, что было на душе. Кэти стала моей радостью и утешением. Мы придумали, что шкаф волшебный, и если б я знала заклинание, то могла бы открыть дверцу и, несмотря на фарфор и варенье миссис Томас, вошла бы в комнату, где она жила. И тогда Кэти Морис, взяв меня за руку, отвела бы в чудесное место, полное цветов, солнечного света и фей, и с тех пор мы бы счастливо жили там вдвоем. Когда меня передавали миссис Хэммонд, сердце мое разрывалось от горя — ведь я расставалась с единственным другом. Кэти Морис тоже страдала, я это знаю — она плакала, когда целовала меня на прощание через стеклянную дверцу. В доме миссис Хэммонд не было книжного шкафа. Но недалеко, у реки, была зеленая долина, и в ней обитало прелестное эхо. Оно отзывалось на каждое слово, даже если говоришь негромко. И я вообразила, что мне отвечает маленькая девочка по имени Виолетта, с которой мы дружим. Я любила ее так же сильно, как Кэти Морис — ну, почти… Вечером, накануне отъезда в приют, я простилась с Виолеттой, ее прощальный привет вернулся ко мне, и он звучал так печально. Я привязалась к ней всем сердцем и потому не надеялась обрести близкую подругу в приюте — тем более что там не хватало простора для воображения.

— Я думаю, это только к лучшему, — сухо произнесла Марилла. — Я не одобряю таких необычных привязанностей. Ты слишком зависишь от своих фантазий. Лучше найди себе подругу в реальном мире, а эти выдумки выбрось из головы. Постарайся, чтобы до миссис Барри не дошли эти россказни о Кэти Морис и Виолетте, а то она подумает, что ты много болтаешь языком.

— Нет, не подумайте, такое не случится. Я мало кому это рассказываю — эти воспоминания священны для меня. Только вам мне захотелось рассказать. Ой, взгляните! Большая пчела выбирается из бутона. Какой прекрасный домик — цветок яблони! Как уютно спать в нем, когда его раскачивает ветер! Если б я не была человеком, мне бы хотелось родиться пчелой и жить среди цветов.

— А вчера ты хотела быть чайкой, — фыркнула Марилла. — Твои желания меняются слишком часто. Я велела тебе выучить молитву и держать рот на замке. Но, вижу, ты не можешь не болтать, если кто-то находится рядом. Так что отправляйся в свою комнату и сиди там, пока не выучишь.

— Я ее почти выучила — осталась только последняя строчка.

— Неважно. Делай, как тебе говорят. Иди к себе, доучивай молитву и не выходи оттуда, пока я не позову тебя, чтобы помочь приготовить чай.

— Могу я взять с собой яблоневые ветки для компании? — попросила жалобно Энн.

— Нет. Не надо устраивать в комнате беспорядок. Лучше вообще не срывать их с дерева.

— Я тоже так подумала, — сказала Энн. — Не стоило лишать раньше времени эти прелестные цветы жизни. Будь я цветком яблони, не хотела бы для себя такой участи. Но искушение было слишком велико. Как вы справляетесь с неодолимым искушением?

— Энн, ты слышала, что тебе говорят? Иди к себе в комнату.

Тяжело вздохнув, Энн повиновалась. В своей комнатке под крышей она села на стул у окна.

— Ну, молитву я выучила. Поднимаясь наверх, я запомнила последнее предложение. А теперь представлю, что вещи в этой комнате выглядят иначе — такими и останутся они навсегда. На полу — белый бархатный ковер, расшитый розами, на окнах — розовые шелковые шторы. Стены украшают золотые и серебряные парчовые гобелены. Мебель изготовлена из красного дерева. Сама я никогда такую мебель не видела, но сочетание «красное дерево» звучит роскошно. На кушетке небрежно разбросаны изысканные шелковые подушки — розовые и голубые, малиновые и золотистые, и я в изящной позе сижу, откинувшись на них. Я вижу свое отражение в великолепном большом зеркале на стене — высокая, с королевской осанкой девушка, на мне белое кружевное платье, на груди крест из жемчуга, и жемчужины сверкают в волосах. Волосы мои чернее воронова крыла, а кожа цвета слоновой кости. Меня зовут леди Корделия Фицджеральд. Нет, не так… Это уж слишком.

Пританцовывая, Энн подошла к маленькому зеркалу и всмотрелась в свое отражение. Из зеркала на нее серьезными серыми глазами глядело усыпанное веснушками лицо.

— Ты всего лишь Энн из Зеленых Крыш, — строго проговорила она, — и можешь, сколько угодно изображать из себя леди Корделию, ты ей не будешь. Но в тысячу раз лучше быть Энн из Зеленых Крыш, чем Энн из Непонятно Откуда.

Она потянулась губами к зеркалу, нежно поцеловала свое отражение и вернулась к открытому окну.

— Добрый день, Снежная Королева. Приветствую и вас, дорогие березы в лощине. И тебя милый серый домик на холме. Станет ли Диана моей близкой подругой? Надеюсь, что станет, и я крепко ее полюблю. Но я никогда не забуду Кэти Морис и Виолетту. Они очень расстроятся, если их забудут, а я не хотела бы кого-то расстраивать — даже маленькую девочку из книжного шкафа или девочку-эхо. Я должна никогда их не забывать и каждый день посылать воздушный поцелуй.

Энн послала пару воздушных поцелуев в сторону цветущей вишни, а потом, подперев подбородок руками, погрузилась в мечты.