5
Новак выходит из-под контроля
Новак сидела на краю своей розовой, пухлой, как зефир, постели и беспокойно болтала ногами, не сводя взгляда с груды коробок и чемоданов у дверей. Тревога и надежда разрывали её на части. Было странно думать, что она уедет из «Вершин». Всю жизнь здесь жила, а сегодня отправится в Копенгаген, в частную школу. Новак никогда ещё не училась в школе. Она надеялась, что подружится с одноклассницами.
Девочка надела свой самый красивый дорожный наряд: нежно-розовое гипюровое платье и коротенький атласный жакет-болеро такого же цвета, плотные белые колготки и туфельки-балетки. Отметины от укусов жуков-убийц уже почти прошли, но ей всё равно хотелось прикрыться. Новак знала, что она не такая, как другие девочки, и не хотела, чтобы кто-нибудь увидел укусы и начал задавать вопросы, на которые трудно ответить. Обычно матери не запирают своих дочек в тюремных камерах и не натравливают на них жуков-убийц.
Маман так и не догадалась, что дочь помогла Даркусу спасти своего папу, но всё равно её наказала — за то, что отвлекла Моулинга, когда тот делал обход. Лукреция заперла её в камере на целую неделю и пустила туда жуков-убийц, чтобы те пили её кровь. Поначалу Новак от них отмахивалась, а когда прошло несколько часов, она встала и начала танцевать. Представила, что в голове у неё звучит музыка из балета «Жизель» и станцевала партию главной героини — крестьянской девушки, которая полюбила неверного принца. Пока она танцевала, жукам было труднее на неё забраться. Кружась по камере, Новак растоптала несметное количество жуков-убийц, но в конце концов она выбилась из сил и упала на колени. Жуки кусались ужасно больно! Их было так много… Девочка представила себе, что рядом стоит на коленях Даркус, держит её за руку и говорит, чтобы она не боялась. Маман — его враг, а теперь и враг Новак тоже.
От мрачных мыслей её отвлёк стук в дверь. Наверное, машина уже готова. Девочка вскочила.
— Мадемуазель… — В дверях стоял Жерар. — Вас желает видеть ваша матушка.
Новак удивлённо заморгала:
— Одну минуточку.
— Вы должны явиться к ней немедленно. — Жерар склонил голову. — Я подожду снаружи.
Новак не видела маман с тех пор, как та приказала Крейвену бросить её в камеру. Может быть, она хочет попрощаться? Девочка осторожно сняла обруч, придерживающий её длинные серебристо-белокурые волосы. К обручу сбоку были приклеены несколько красивых шёлковых розочек цвета пепельной розы. Среди них, совсем незаметная со стороны, угнездилась златка. Её надкрылья переливались всеми цветами радуги.
— Хепбёрн, тебе со мной нельзя, — шепнула Новак. — В комнатах маман опасно.
Хорошенькая златка надменно взмахнула усиками.
— Я всё понимаю, но я скоро вернусь, и тогда мы с тобой уедем отсюда навсегда! — Новак нежно погладила туловище златки мизинцем. — А пока я тебя посажу в сумку.
Она открыла розовую кожаную сумку на длинном ремне. Там уже лежали вещи в дорогу. Новак аккуратно пристроила обруч между двумя книжками, чтобы Хепбёрн не раздавило.
— Здесь тебя не найдут.
Девочка послала златке воздушный поцелуй и закрыла сумку.
— Я готова! — крикнула она, выходя из своей комнаты.
Жерар шёл впереди размеренной поступью. На середине коридора он вдруг остановился и оглянулся.
— Хорошо, что мадемуазель уезжает. — Дворецкий запнулся и с трудом сглотнул. — Я не могу вас защитить.
Новак сжала его руку в белой перчатке. Они молча пошли дальше, по коридору и вниз по лестнице, держась за руки. Когда спустились на четвёртый этаж, дворецкий выпустил её руку.
— Sois courageuse![6] — шепнул он. И постучал в дверь.
— Войдите! — отозвалась Лукреция Каттэр.
Девочка приказала своему сердцу биться ровно, а на лице изобразила равнодушную маску. Потом открыла дверь и вошла.
Маман сидела к ней спиной за туалетным столиком. Высокий сводчатый, как в соборе, потолок её комнаты был художественно окрашен в чёрный цвет. Чёрные стены, чёрные двери, чёрное стекло, чёрное кружево… И на всём — золотая узорчатая кайма. Новак всегда боялась этой комнаты, но больше всего её почему-то пугал чуть заметный неотвязный запах — не то грушевых леденцов, не то подгнивших бананов.
— Доброе утро, маман.
Она сделала реверанс, пристально разглядывая чёрные половицы под ногами.
Лукреция Каттэр медленно обернулась, не вставая с кресла чёрного дерева. Девочка собралась с духом, чтобы выдержать критический взгляд матери.
Лукреция была одета в длинное чёрное кимоно с золотой вышивкой — точно в тон губной помады. Чёлка чёрного парика доходила до её неизменных тёмных очков.
— Ты хотела меня видеть? — Новак не поднимала глаз.
— О да! Хотела.
Последовала долгая пауза. От волнения у Новак затряслись руки.
— Я сегодня еду в школу, — сказала она, чтобы хоть как-то нарушить молчание.
Маман снова отвернулась к зеркалу.
— Нет, не едешь.
— Как?! — Новак наконец-то подняла голову и вздрогнула, встретившись с отражением матери в зеркале.
— Я передумала.
— Но я уже вещи уложила… Я…
— Дом я поставлю на сигнализацию. Через несколько дней мы летим в Лос-Анджелес.
— В Лос-Анджелес?
— Да. Мне нужно готовиться к церемонии вручения кинопремии.
— Кинопремии? — поперхнулась Новак. — Ты же не любишь такие церемонии…
— Эта мне понравится. — Губы Лукреции Каттэр искривились в улыбке. — К тому же ты в числе номинантов.
— Я?! — Новак даже рот раскрыла.
— Да, в категории «Лучшая актриса». — Лукреция засмеялась. — Безумно смешно, правда?
— «Лучшая актриса»?!
Новак не верила своим ушам. Выиграть кинопремию — это была её мечта. Но премию дают только по-настоящему великим актрисам!
Сзади потянуло сквознячком, и вдруг рядом с Новак оказалась Лин-Лин.
— А-а, Лин-Лин! Есть новости?
Лин-Лин не ответила, только многозначительно посмотрела на Новак.
— Уходи! — Лукреция Каттэр махнула дочери рукой, унизанной бриллиантовыми перстнями.
— Да, маман.
Сделав ещё один реверанс, дочь попятилась к двери.
Новак постояла минуту в коридоре, стараясь понять, что происходит. Маман ненавидит церемонии вручения различных премий и никогда на них не ходит, даже если премию должны вручить ей самой. Почему же она собралась на вручение самой известной премии в мире, хотя номинирована не она, а Новак?
«А если я вдруг выиграю?!» Новак так и распирало от волнения. В груди словно кружились тысячи сверкающих светлячков. Она вздохнула и прижалась ухом к двери, надеясь услышать ещё что-нибудь о кинопремии.
Она услышала, как маман спрашивает Лин-Лин:
— Какие новости об этих омерзительных братцах из магазина товаров для рукоделия?
— Хамфри Шанс и Пикеринг Риск всё ещё сидят в тюрьме, но, поскольку не нашлось улик, подтверждающих, что это они стреляли в Даркуса Катла, полицейским придётся рано или поздно их отпустить.
Новак похолодела. Руки покрылись пупырышками. Даркуса застрелили?!
— Забудь об этих слабоумных. Они так невероятно тупы, что не представляют угрозы. — Лукреция рассмеялась, а потом вздохнула: — Если бы этот мальчишка не выскочил заслонять отца, не было бы всей этой суеты. Из-за неё невозможно оставаться в Лондоне. Только я подумаю, что от всех откупилась, появляется новый свидетель. А я не могу рисковать скандалом в прессе. Я не собиралась убивать Бартоломью Катла — хотела просто вывести его из строя. Нужно было позволить тебе это сделать. Ты позаботилась о той надоедливой журналистке? — обратилась она к телохранительнице.
— Эмма Лэм больше не будет вести репортажи, — ответила Лин-Лин. — Её теперь никто не возьмёт на работу.
— Хорошо.
Новак тихонько отошла от двери и бросилась бежать. Жерар ждал её у лестницы.
— Мадемуазель, машина подана.
— Я не поеду, — задыхаясь, еле выговорила Новак. — Она передумала.
Девочка взлетела по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Сердце у неё рвалось на куски. Её родная мать застрелила её единственного друга в целом мире. Даркус умер.
