Манипуляция

Максим Хилов (2024)

Детство. Как же оно влияет на всю жизнь человека. Самая главная часть его жизни… такая простая и незатейливая, и одновременно с такими неровными дорожками, и в каждой из них есть свои трудные судьбоносные задачки…Тем не менее многим хочется вернуться в это безмятежное время, прожить заново многие чувства, первые чувства. Первые друзья, первая любовь, первые волнения, первое решение….Как же наше детство и, казалось бы, легкие поступки весомо влияют на всю жизнь человека! Каждый выбор, каждое созревшее внутри чувство, которое конечно же оставит отпечаток в будущем.....Читателю предстоит окунуться в жизнь маленького мальчика, и повзрослевшего самостоятельного мужчины. Книга написана на основе биографии автора.

Глава 5

5 глава.

Кому не доводилось лежать с гипсом на ноге? Три бесконечные недели. И никаких тебе передвижений, в то время, когда на улице конец марта и тебе двенадцать лет. Кассеты и диски с фильмами осточертели за три дня. По ящику ещё хуже. У интернета скорость 32 кб/1 с. И никому, как-будто ты не нужен и никому до тебя нет дела. Кажется, что не возможно, не получится пережить это время тянущееся бесконечно долго. Такое чувство, что вот на этом-то жизнь и споткнулась. Финал. Ох, уж этот максимализм! Даже в школу и то лучше. Лишь бы не в четырёх стенах. Лишь бы время перестало быть резиной.

У меня всегда возникало неприятное ощущение, когда я по-какой-то причине пропускал уроки. Сначала приходила обманчивая удовлетворённость, затем следовало разочарование. Я хорошо его помню. Остро. Ты уже не рад безделью, не рад быть вырванным из привычного ритма жизни. Ты словно в соре со временем. Твои одноклассники втянуты в общие процессы, заняты общими делами в перерывах между ненавистными уроками. И вдруг ты осознаёшь, что больше ни фрагмент, ни частичка, хотя и примитивного микроклимата. А когда ты в него возвращаешься, то встречаешь хитрые выражения лиц: глаза щёлочки, притворные улыбки. Ты чего-то не знаешь, что-то упустил важное. Накрывает впечатление, что успела смениться целая эпоха. И это за один день отсутствия. Три недели равняется целой катастрофе. Прошла целая, маленькая жизнь и вся мимо тебя. Вскоре, примерно через неделю твоего заточения, к тебе обязательно должны наведаться школьные друзья с агитированные, какой-нибудь юной особой с повышенной социальной самоосознаностью. Так будет. Это ритуал, если не сказать традиция. В один из твоих невольничьих дней тебе семейным голоском сообщат родители или бабушка и дедушка (неважно), что пришли дабы навестить тебя твои сознательные сверстники. Радости ноль. Ты то хорошо знаешь их истинные намеренья. Они пришли посмотреть неудачнику вынужденному в весенний радостный день валяться на кровати и мучиться от никчемного времяпровождения прямо в лицо. Эти маленькие садисты получают искреннее удовольствие, когда одному их собрату плохо. От нескладно наспех рассказанных новостей гудит в голове. От веселых лиц воротит. Чтобы они сейчас не говорили тебя это нисколечки не касается. Твоё пространство четыре угла, а граница вселенной — бетон. Золотая клетка и в детском разрезе восприятия всё так же клетка.

Есть и виновник моего временного выпада из жизни. Мы с Женькой лазили по гаражам перепрыгивая на бегу с одного на другой. Игра напрямую сопряжённая с риском сломать себе шею или получить другое увечье. По-большому счёту все наши игры так или иначе могли укоротить жизнь. Я думаю он сделал это специально, но не осознавал до конца последствий. Конечно он в отказе.

Отрицание — это первый принцип самозащиты, а потом просто стыдно признаться.

Он стоял в дверном проёме понурив голову и смотрел на меня из под светлых бровей. Взгляд его светло-синих глаз не был виноватым, а наоборот, чуть ли не вызывающим. Так он реагировал на чувство неловкости. Оно ему мешало и не нравилось.

Через не продолжительное время Женька садится на край моего раскладного дивана, на котором я исполняю мученическую роль и погружаюсь в неё ещё больше с его немым появлением.

— Неделя и уйдём на каникулы. — сообщает мне Женька — Всё. Ты как?

Я видимо должен воодушевиться этим заявлением, но нет. Я и сам это прекрасно знаю и без него. Я несколько дней уже, в тайне, передвигаюсь на своих двоих не смущаясь гипсом. Ему этого знать необязательно. Пусть и дальше пребывает в неведении. Он это заслужил. Он единственный, кто навещает меня стабильно каждый день. Она и то нет. У неё и без этого хватает посторонних дел. Она же ходит теперь на какой-то там кружок танцев. Деловая. Стала задирать нос.

— Да, никак. Не могу придумать, чем ещё можно заняться.

— Я принес сегодняшнюю домашку и уроки. Там не много.

— Все в лучшем виде? — спросил я и посмотрел на него многозначительно, словно царь на провинившегося подданного.

— Как всегда — повторяет он ежедневный ответ, как и требуется: смиренно.

Ему приходится все переписывать в двух экземплярах классные и домашние работы. Он якобы это делает из благородного побуждения выручить попавшего в беду друга. Мне иногда начинает казаться, что Женька и сам поверил в свой обман, потому что актёр он, скажем так себе. И ещё одно немаловажное обстоятельство: почерк. Все работы должны быть обязательно выполнены моим почерком. Это ему не под силу. Я точно это знаю. А ещё мне известно, кому это раз плюнуть. Но этот человек не прост, он и пальцем даром не шевельнёт. Из чего следует, что Женьке приходится чем-то жертвовать. Могу предположить, что жертвой выступают скудно накопленные карманные деньги. Ничего, сам виноват.

Не можешь сам — заставь; не можешь и это — плати.

— Хорошо. В этом только и радость. — ответил я с легкой улыбкой.

Я слышу скрежет зубов.

— Сегодня участковый в школе торчал, — сердито говорит Женька — некоторых вызывали к дирику в кабинет. С десятого пацаны конкретно на панике были.

— Хм… И что? — спрашиваю равнодушно, хотя и выдаю себя громким придыханием.

— Говорят у одного в портфеле наркоту какую-то. Травка или что-то вроде того. Не знаю. Влип, да?

Пока я тут валяюсь у них там вон что творится. Нет. Женька не отделается так легко.

— Фигня — сказал я специально его позлить. Он терпеть не может, когда с первого раза не верят его словам, — Кто-то, что-то увидел, как всегда толком ничего не знают и сразу начинают выдумывать.

— Да говорю тебе это я, я сам лично видел! — срывается он.

— Ну-у, это ещё ничего не значит.

Женька клюёт.

— И слышал! Своими собственными ушами.

— Во, гнать-то… Ага, ещё чего придумаешь? Они тебя сами позвали или напросился?

— Дундук ты что ли? Как тебе яснее сказать? Подслушивал я! Понял?! Стоял в фойе между дверей и подслушивал. Теперь ясно?

Я не торопился соглашаться.

— Хорошо, допустим — я ловлю себя на мысли, что пытаюсь подражать тому великому литературному сыщику созданному бурной фантазией одного известного писателя. Книгу про Шерлока Холмса принесла мне вчера Вика. Я успел прочитать несколько рассказов — Они громко говорили?

— А чего им стесняться? Мне их было отлично слышно и видно в замочную скважину.

Я пытаюсь припомнить как выглядит это отверстие. Я же его видел не единожды. Когда необходимо, как-будто специально не можешь вспомнить важные, мелкие детали. Всё дело в невнимательности или в чём-то ещё.

— Потом пришли его родители…

— И как они тебя не увидели? — перебиваю его.

— То есть они уже были там внутри — оправдывается Женька — ты меня путаешь. Из-за тебя всё забыл.

Я ехидно улыбаюсь. Всем своим видом даю понять:"ты мол дружочек попался". Он и не думает сдаваться.

— Петр Васильевич орал во всю глотку, что исключит его из школы. Это позор. И всё такое. Это кстати был Вовка — "Модный"из десятого"а". Родители у него на крутой, такой тачке прикатили. Все её облепили, пока они ему в тык вставляли.

— И что ты только один остался? Никто тебя больше не видел?

Женька вздыхает. Я чрезмерно пользуюсь своим положением. Он крайне терпелив.

— Дак, все убежали, кто тачку зырить, кто курить. Перемена короткая десятиминутка. Все сыкнули. Милиция так просто не наведывается.

— А ты?

Вопрос был не уместным. И всё же прозвучал. Женька ни раз доказывал, что кишка у него не тонка. Взять хотя бы тот случай. Прошлым летом он без раздумья, на спор лег на шпалы промеж рельс, перед движущимся на него поездом. Всё обошлось. Глупая шутка. Но факт остаётся фактом.

— Ты и сам знаешь, почему я туда пошел — сказал он с нажимом.

Дело в том, что я действительно хорошо понимал причину. Вова, если бы начал чесать языком, то много у кого могли начаться неприятности. И мы с Женьком были не исключение. Одними нитками сшиты. Но Вовке хватило ума держать язык за зубами.

— Не растрепал получается?

— Как видишь. А-а-а, и Маша была рядом… когда я уходил от туда столкнулся с ней в коридоре.

При упоминании о ней, у него всегда невольно загорались по-особому глаза и голос звучал, как-то мягче и нежнее. Это прекрасное юное создание пробуждало не только у моего друга возвышенные чувства. Она была на пару лет постарше и начала формироваться интенсивнее её сверстниц. И природа щедро наградила её утонченной физиологией. У Женьки не было ни единого шанса. Всё было против него, а главное возраст. Её привлекали на тот момент, как раз мальчики по взрослее. Она хорошо понимала о чём говорил бросаемый на неё украдкой взгляд. Молодой возраст ничего не значит в этом вопросе, тут говорят инстинкты. Её явно забавляла его детская симпатия. Она могла пошутить и посмеяться над ним или вместе с ним, считая его прикольным, мелким воздыхателем. Вполне вероятно и он ей нравился, но конечно она в подобном ни в жизнь не признается. Ей уже мешал её"великовозрастный"жизненный опыт. И мнение подруг. Груз социума уже давил на них полновесно. Стоит выбиться из общепринятого и ты становишься изгоем. А кому этого хочется? Правильно, никому.

— Что она там делала?

Я ясно видел, как он краснеет отвечая на мой вопрос. Ему было стыдно говорить в адрес её неприятные вещи. На какие только глупости не способно невинное чувство.

— Подслушивала, как и я… что ещё она могла там делать!?

— Ха-ха — меня искренне веселил его ответ. Потихоньку и он оттаял. Впервые между нами исчезла невесомая напряженка, которая возникла с того случая в гаражах.

— Ты, конечно, сразу выложил всё что знаешь и нет?

— Ничего я не сказал.

— Да ну тебя — я махнул рукой. Он не обиделся.

Нога в гипсе чесалась умопомрачительно. Для удовлетворения этой зудящей необходимости у меня имелось специальное приспособление, а именно пластиковая линейка. Женька понял мое желание и сам подал мне её. Она проскользнула между гипсом и голенью. Блаженство.

Каким долгим бы мне не казалось моё вынужденное заключение, но оно закончилось. К моему возвращению к обычной жизни, снега на улице совсем не оказалось. Мы снова могли пропадать целыми днями вне замкнутого пространства бетонной коробки. Женька, где-то раздобыл воздушное ружьё и понаделав разных мишеней в основном из бутылок и картона, мы практиковались в точности стрельбы. Но ему быстро надоедало, как он выражался стрелять по пустым позициям. Ему нужны были живые цели. В нем говорили настоящие инстинкты охотника. К его радости недостатка в дичи не наблюдалось. В большинстве случаев попадали под раздачу: воробьи, сороки, в некоторых случаях бездомные кошки и собаки. Это были живучие твари и ружьё не причиняло им фатального урона. Мне была непонятна его жестокость к животному миру. А Женьке в свою очередь непонятна моя озабоченность по этому поводу. В редких случаях, когда я подавался на его насмешливую провокацию и убивал воробья, отправлял его в рай для пернатых, где не потребуется больше драться за хлебные крохи.

Я потом продолжительное время раскаивался и испытывал, что-то похожее на душевные муки. Но при всём при этом, я как-то раз предложил выследить живую дичь по серьезнеё. Женька тогда замешкался и я обрадовался своему превосходству, и решимости. Мы наткнулись на мужчину, которого принято в обществе называть; человек без определенного места жительства. Дело было поздним вечером. По близости никого. Момент благоприятный. Мужик неопределенного возраста и в одежде, которая сразу выдает его социальный статус копался в пакетах с отходами извлечённых им же из мусорных баков. У меня внезапно проснулась к нему какая-то безотчетная, беспричинная злоба. Он мне показался лишним фрагментом, который бы следовало убрать, уничтожить, как нечто противоестественное и неприятное. Женька до последнего не верил, что я доведу до конца своё намеренье. Бездомный естественно и предположить не мог, что за ним следят две пары глаз и продолжал безмятежно делать своё нехитрое дело. Я по-лучше прицелился и ждал лишь более подходящего момента для выстрела. А ещё я поставил себе задачу сделать это в промежутке между ударами сердца. Я где-то видел или от кого-то слышал, что так больше шансов повысить точность выстрела. Сейчас я не мог подкачать. Мне даже казалось, что делаю, что-то хорошее. Оказалось спустить курок совсем не трудно. Свинцовая пулька попала точно туда, куда ей было указано. Мужик качнулся и как-то через чур жалобно взвизгнул. Ружье было пятизарядное, к тому же я усердно накачал его воздухом, как никак жертва крупнокалиберная. Немного разволновался и второй раз попал в менее уязвимую часть тела; в лопатку или в плечо, а вот третий мог попасть в высшую категорию стрелка-любителя. Пуля угодила в затылочную область. На этот раз мишени не удалось остаться в вертикальном положении и бездомный подался весь вперед и грузно осел облокотясь на мусорный бак.

Было весело за ним наблюдать. Но рассудок приказал действовать иначе. Мы сломя голову бежали, как можно дальше от стрелковой позиции. Нас ведь могли заметить случайные прохожие и очевидцы недосягаемые нашему взору. Что-то, где-то глубоко подсказывало, что я всё-таки сделал не хорошую вещь.

Падаль к падали, или…?

Позднее раскаяние? Ничуть. Не было ничего подобного, как не странно.

Остановились мы только метров через пятьсот, когда достигли нашего двора. Там было хотя бы обманчивое ощущение безопасности. Есть основания полагать, что точно также себя чувствовал"бомж"выполняя свой ежедневный ритуал.

Никогда не знаешь, что творится у тебя за спиной. Возможно ты у кого-то уже на мушке и сколько шансов, что ты это поймёшь? Все зависит от чужого решения сделать выдох или выстрел.

Конечно с бездомным ничего критического не произошло и мы в дальнейшем не раз его наблюдали.

Произошло, что-то с нами и в частности со мной. Раскаяния не было. Но этот крик — Женьке отчим надрал уши. Видимо кто-то всё-таки узрел наше с ним сафари, но перепутал меня с ним. У нас после этого состоялся серьёзный разговор. Тогда победил он. Правда была всецело на его стороне. Эта драка не имела силы разрушить нашу дружбу.

Тем временем жизнь готовила нам судьбоносные хитросплетения. И мы смело вступали с ними в противоборство.

Мы приняли свой личный бой с судьбой.

Как и во всех моих прочих историях дело тут не обошлось без Вики. Просто не могло обойтись. Она словно бич преследовавший меня. Как выяснилось позже, они со Светкой по случайности находились неподалёку от нас. Странная случайность, ничего не скажешь. Впрочем это не явилось загадкой. Что уж там, не только взрослые, но и дети шпионят друг за другом. И получилось, что мы в какой-то степени тоже были на прицеле. Мой поступок был оценён по достоинству, но не по той шкале ценностей, по которой я хотел.

После случая с бомжом, мы с Женькой разошлись не сразу по домам и какое-то время потратили на эту важную тему. В это время к нему наведались наши знакомые девчёнки. Инициатором и вдохновителем идеи была Вика. У неё в последнее время обострился непонятный синдром занудной училки, как-будто ей до всего было дело больше остальных. Может быть именно по этой причине мы стали с ней редко видеться. Но не сжигали мосты окончательно. Я предполагал, что это просто сложный период в её поведении и он обязательно закончится. Откуда бы взяться бесспорной уверенности? Однако она была.

Вика уверенно своим нервным пальчиком нажала на дверной звонок Женькиной квартиры. Открыл отчим. Она без обиняков напрямую выложила ему все подробности нашего с ним сафари. И я и Вика считали, что поступаем хорошо. Каждый по-своему был прав. Спорный вопрос конечно. А пострадал он.

За что?

Я промолчал.

Почему?

Лишь прихоть.

Вику я встретил случайно на следующий день, до разговора с Женьком. Она с ходу меня ошарашила!

— Мы видели, чем вы вчера занимались.

— И что? Следили, что ли за нами?

— Видели как Женя стрелял по-какому-то пьянице.

Вот оно что. А я то думал от чего у меня с утра было дурное предчувствие.

— Вам то какое дело до этого? — ответил я.

— Нельзя так поступать с живым человеком.

— С живым..? Да. Нельзя.

Она смотрела упрямо, вся напряжённая. Было видно, что говорит с чувством. Её это действительно волновало. Я не мог себе объяснить, почему это маленькое, красивое создание меня безумно сильно обескураживало.

— Ты другого мнения? — с недоумением спросила она.

Мне уже перехотелось её расстраивать. Поэтому я сказал:

— С ним ничего не случилось серьёзного. Даю тебе стопроцентную гарантию. Я специально целился по закрытым местам (ложь). Ты же видела его броню, куча всякой одежды. И как они ходят во всём этом, когда на улице тепло?

На её лице отразилось крайнее удивление.

— Стрелял же Женя…

До меня только сейчас стало доходить. Путаница произошла не случайно. Женька надел мою ветровку, а я его. Ему очень нравилась моя. Он тоже хотел такую, но ему не покупали. Это обстоятельно и сыграло с ним злую шутку. Вика просто перепутала нас.

— Я был в его куртке, вот и всё.

Удивление на её лице сменилось полной растерянностью. Она пару раз приоткрыла рот, но звука не издала. Наконец она выговорила:

— Получается я вчера зря рассказала его отцу.

— Что ты сделала? — с шипением говорю я.

— Сказала, что он из своего ружья стрелял по живому человеку — упавшим голосом произнесла она.

— Ну и дура! — я даже не понял, как у меня вырвались эти слова — Что, сделала добренькое дело? Ты понимаешь, что он с ним сделает? Стрелял то я… Меня бы тоже слила?

— От тебя я не ожидала такого.

Что-то нужно было срочно предпринимать. Ещё чуть, чуть и она заплачет, у неё уже начала подрагивать нижняя губа. Всё же она была еще просто маленькой девочкой.

— Хочешь, я найду его и извинюсь?

— Что ему от твоих извинений! Это ерунда. С ним большой не удобняк вышел.

Одно я понимал точно, ему уже не поможешь и время назад не отмотаешь. Вика давно, как-то не заметно стала угрожать нашей с ним дружбе. И честно признаться, если бы встал однозначный выбор, то я не знаю в чью сторону склонилась бы чаша весов. Естественно всё я знал.

— Давай я схожу и скажу, что специально соврала.

— Ничего по умнее не можешь придумать? Пусть всё остается как есть. Поменьше будешь совать свой нос куда не просят.

— Это не правильно — неуверенно возразила Вика.

— Надо же, опомнилась. Поздно. Лучше будет, если он не узнает, кто рассказал его отчиму.

Я осознанно губил в ней росточки справедливости. Мне больше нравилась безрассудная Вика, чем нынешняя, чопорная чистоплюйка. Впрочем я зря переживал по-этому поводу. Ей надоест эта роль быстрее, нежели я себе представлял. Она часто будто бы играла, а не жила. Возможно она примеряла жизнь, пробовала себя в разных амплуа. Пусть будет кем угодно, лишь бы не противной привередой.

Как самые настоящие заговорщики, мы сговорились и решили Женькину судьбу. Я взял с неё слово, чтобы она ни при каких обстоятельствах не выдавала себя. Нелепо было обманщику требовать честности от обманщицы. Одно являлось очевидностью, она готова была пожертвовать Женькой ради своей сиюминутной прихоти, хотя они имели вполне дружеские отношения. Со мной бы она не посмела так поступить. Это факт. Я был для неё, чем-то большим, как и она для меня. Вероятно нас роднила общая черта скрытого лукавства.

Вскоре мы забыли об низменной обыденности. Рядом с ней я чувствовал себя чище, даже делая и говоря не совсем хорошие вещи. Мне казалось, что когда мы находимся вместе к нам не может прилипнуть никакая грязь. Все мои помыслы были о ней, но они олицетворяли чистоту, пока лишь духовный союз. Такой союз нельзя считать полным, физика тоже важна. Чуть позже и она скрепит наш тандем своей печатью.

Я и с прошлого раза не забыл вкус её губ. Никогда и ни с чем не перепутаю этот запах. Он был словно специально создан на радость моему обонянию. Не зря говорят, что люди снюхиваются. Если личный запах человека нам не приятен, то мы неосознанно будем держаться от него по-дальше. Биохимические выделения наших зреющих организмов тянули нас друг к другу, чем притяжение небесных светил. Мы первый раз так долго целовались. Она была очень близко ко мне, что я чувствовал тепло её худенького тела. А её начавшие интенсивное формирование груди, едва вздрагивали под футболкой. Сколько прошло? Минуты три? Не знаю, может быть я был тогда под сильным эмоциональным всплеском, а может быть так первый раз казалось всем, но я ясно осознал, что она по какой-то причине оторванная от меня частичка. При чём лучшая часть. И точно не ребро. Конечно, я не думал и не забегал вперёд, что нам суждено пройти рука об руку до гроба, но интуитивно понимал, что Вика должна как-то повлиять на меня. Изменить? Показать? Открыть? Она ключ к тайне и сама тайна сокрыта в ней. Она проводник. В ней заключалась целостность, через которую я должен был обрести себя.

Всё это предстоит потом. Сейчас нам ни до чего не было дела. Пусть цунами сносит побережья, вулканы стирают с лица земли целые города. Пусть рушатся миры, исчезают галактики поглощаемые чёрными дырами. Всё это было нам безразлично. Нас оберегала древнейшая субстанция, создавшая абсолютно всё и явившаяся первопричиной. Мы следовали сообразно её законам, поэтому нам было нечего опасаться, нам не могло ничего угрожать.