Звёздная связь

Марат Александрович Чернов, 2022

Сборник произведений в жанрах остросюжетной, приключенческой и социальной фантастики.

Звёздная связь

Нет сомнения в том, что худшим исходом для Иллус было застрять на незнакомой планете, исчерпав последние остатки энергии, приводившей в движение его крошечный, но удивительно проворный летательный аппарат. Увы, это была почти катастрофа, потому что силы его были крайне истощены, что и не удивительно в разгаре изнурительной и жестокой гонки, начавшейся из точки, расположенной много дальше, чем находится ближайшая звёздная система, хотя и не столь уж отдалённой в масштабах космоса.

Похоже, Эреб наконец-то отстал от него, этот одичавший монстр и сущий дьявол из числа прочих слетевших с катушек биомеханоидов, стремившихся к удовлетворению своих амбиций и постоянной потребности в энергии ценой порабощения всех рас и видов, обитающих в галактике, а также уничтожения себе подобных существ, с которыми они упорно не хотели делить общее межзвёздное пространство.

Иллус был бы счастлив узнать, что его злейший враг сейчас где-то далеко, но это было сомнительно. Недооценивать мощного и хитрого Эреба было нельзя, ибо далеко не в первый раз тот проявлял поразительные способности к выслеживанию. Поэтому Иллус предпочел бы не расслабляться и напрячь всё свое внимание. Он должен был быть предельно осторожен даже во тьме, окутавшей одно из полушарий этой случайно попавшейся ему на пути неведомой планеты, где он и сделал вынужденную остановку.

Пришелец скользил в атмосфере планеты скорее уже по инерции; заряда мощности его летательного аппарата оставалось лишь на последний рывок, и теперь он пристально осматривал незнакомый ландшафт, где ему, видимо, предстояло провести остаток ночи до утра. Он увидел то, что его совсем не обрадовало — пустынную степь, в которой затесалось несколько допотопных построек, очевидно, принадлежавших местной первобытной цивилизации, — несколько десятков домов, выстроившихся вдоль полотна асфальтированного шоссе, небольшой бетонный мост через не слишком широкий, но бурный ручей, а за ними, затерявшись в чуть более лесистой местности, ещё с пару десятков старинных флигелей и покосившихся избёнок, большинство из которых, вероятно, были покинуты навсегда. Опушка густого сумрачного леса, расположенного в нескольких километрах от странного ветхого поселения скорее омрачала, чем оживляла общую картину. Местечко было явно заброшенное, что с одной стороны было удачным обстоятельством для пришельца, но с другой, здесь практически негде было укрыться от преследователя, чьи сканеры работали почти безотказно в любых условиях на самых разных планетах. Возможно, найти надёжное укрытие можно было лишь в непролазном лесу, но эта перспектива скорее отпугивала, чем привлекала пришельца.

По какой-то причине его потянуло именно туда, где, как ему казалось, могла быть хоть какая-то форма жизни или даже следы хоть и допотопной, но цивилизации, словно это могло всерьёз защитить его от Эреба, которого мало что вообще могло остановить. Поэтому крошечный пришелец спикировал вниз и на последних остатках энергии помчался вдоль освещённого лишь лунным светом шоссе в сторону населённого пункта, затерявшегося на краю степи.

Он бесшумно летел в пространстве, почти полностью сливаясь с темнотой и звёздным безоблачным небом, когда его сенсоры внезапно уловили близость чужака. Спустя мгновение Эреб промчался над степью, со свистом рассекая своим компактным корпусом воздух, и устремился вслед за своей жертвой, в точности не отступая от того же курса, которому следовал и Иллус. Если бы последний замешкался хоть на секунду, чуть более массивный и тяжёлый Эреб без труда сбил бы его на лету и уничтожил, но в последний миг Иллус из последних сил взмыл вверх, промчавшись над крышами домов. Наверное, единственное в чём он мог поспорить со своим противником, это в отличной манёвренности его модуля, и в этот раз это незаменимое свойство его и спасло.

Однако силы были на исходе, маленький пришелец почувствовал, что неумолимо теряет скорость; видимо, ему оставалось совершить последний полёт в своей жизни, но для того, чтобы продлить его хоть на минуту, он попытался выжать из двигателей всё, что было возможно. Силы Эреба тоже заметно истощились, но он не собирался отступать от погони до тех пор, пока попросту не грохнется на землю, полностью опустошив накопители энергии. Догнав свою жертву на высоте в несколько сотен метров, он попытался прижать её к земле и уже торжествовал было победу, как вдруг Иллус исчез из поля зрения всех его сенсоров.

Не успев отреагировать на это таинственное исчезновение, Эреб по инерции пролетел несколько километров в сторону опушки леса, где его корпус, срезав по пути несколько тонких осин, скрылся в толще вечнозелёных раскидистых деревьев. Обратно он уже не вернулся, — затянувшаяся охота в эту ночь была проиграна; во всяком случае, запасов энергии на то, чтобы её продолжить, у него уже не оставалось.

Спустя некоторое время Иллус наконец рискнул выбраться из столь удачно подвернувшегося ему глубокого оврага и метнулся в сторону одного из кирпичных домов, расположенных за мостом в окружении заброшенных полей и полудиких садовых участков. Он знал, что ему несказанно повезло и потому намеревался оставить своему врагу как можно меньше шансов на удачу в будущем, а этого можно было добиться только хорошенько отдохнув и подзарядив накопители энергии после долгого утомительного путешествия под прикрытием кирпичных стен нового убежища на этой незнакомой загадочной планете, конечно, если эти стены удивят своим гостеприимством, так же как и сама планета.

***

В эту холодную ночь Иосиф Милов спал чутким тревожным сном. Ему казалось, будто он слышал чьи-то крики, пробивавшиеся сквозь пелену мглы, словно кто-то молил о помощи, и зловещий стук лопаты могильщика, напомнивший Милову даже во сне о смерти его маленького сына.

Внезапно Иосиф проснулся, точно какая-то внеземная сила вырвала его из тяжёлых сумерек сна. Он сел на кровати, устало склонив голову, и попытался прийти в себя. Эти кошмары не давали ему покоя, став для него сущим наваждением, будто чья-то злая воля навязывала ему печальные воспоминания и пугающие видения, снова возвращая его к ещё не успевшему притупиться чувству утраты, горя и скорби. Собственно, от них он и сбежал сюда, в эту глушь, пожертвовав своим делом, привычной работой, оставив близких и друзей. Он пытался сбежать от воспоминаний о трагедии и ночных кошмаров, но не сбежал от себя самого.

Здесь, в этом диком краю, отрезанном от цивилизации, Иосифу отнюдь не стало лучше, напротив, даже более одиноко, чем раньше. Прожив здесь около месяца в ожидании какого-то просветления, пытаясь привести свой пошатнувшийся разум в порядок, Милов вдруг явственно почувствовал, насколько ему не хватает его любимой работы. Когда-то в той прошлой жизни, до трагедии и развода с женой, он был врачом-хирургом, снискавшим себе авторитет в своей среде, заработав его за годы практики и, в каком-то смысле, самоотречения.

Возможно, Милов и не стал бы так корить себя, если бы не был врачом. Но в какой-то момент он понял, что больше не может лечить и спасать других, лишь потому, что это были другие. Наверно, это был верх эгоизма и дно морального упадничества, но прошло не так много времени с момента гибели его сына, когда с Иосифом произошла, испугавшая его самого, перемена: он перестал относиться с чуткостью к жизни чужих ему людей, равно как к их страданию и горю, хотя, казалось бы, ему-то, пережившему личное несчастье, чувство сострадания должно было быть как нельзя более близко. В один миг его пациенты перестали быть ему интересны, временами раздражая своими нудными всхлипываниями и стонами, а временами приводя в необъяснимую ярость; более того, они начали казаться ему уже не живыми людьми, а лишь скоплением каких-то тусклых теней, изо дня в день мелькавших в свете старой лампы в его кабинете, на которых по большому счёту можно было даже не обращать внимания. И когда однажды Милов заметил, что скальпель в его твёрдой руке опытного врача делает надрез чуть менее эффективно и чуть более грубо, он понял, что дальше так продолжаться не может и нужно остановиться, пока ещё не поздно.

Он оставил короткую записку на столе в своей опустевшей квартире, в которой просил не тратить время на его поиски, но и не паниковать по поводу его временного исчезновения, и переехал сюда, в деревенский дом своего деда, как ему казалось, просто для того, чтобы попытаться пережить трагедию наедине с собой и не сойти с ума в более шумном мире, в котором порой одиночество ощущается более явно, чем на лоне девственной природы вдалеке от искушений и благ цивилизации. Однако, как вскоре выяснилось, его тайным надеждам не суждено было сбыться, всё стало только хуже.

Его соседи были нелюдимы, возможно, даже более, чем он сам, и на взгляд Иосифа слишком подозрительны и осторожны. Шли дни и недели, но никто из них так и не попытался с ним заговорить и, похоже, эти странные местные жители сами не хотели, чтобы заговаривали с ними. Судя по всему, большинство из них оказались такими же зацикленными на каких-то проблемах одиночками, как и Милов. Неудивительно, что эта деревенька «одиночек» вымирала с невероятной скоростью, и по прошествии трёх недель прозябания Милова в отчем доме, его столь же нелюдимый сосед оставил свой покосившийся домишко, погрузив скромные вещички в старенький грузовичок и даже не помахав ему рукой на прощанье, прежде чем дать по газам и скрыться из виду с такой резвостью, будто за ним гнался рой разъярённых диких пчёл.

Милову отнюдь не стало легче на душе, когда в этот край пришла осень, принеся с собой холодный северный ветер и проливные дожди. Ввиду всего этого, Иосиф начал уже подумывать о том, не пора ли и ему начинать собираться в обратный путь, в свой родной город, в свою больницу, пока не пришла зима и ему не захочется по-настоящему взвыть от тоски. Ведь не исключено, что его там всё ещё ждут. Однако взять и собраться ехать домой на поверку оказалось делом вряд ли более лёгким, чем оставить прежнюю жизнь. Можно сказать, его медленно затягивало провинциальное болото, в котором всё смешалось в однообразную серость: и будни, и праздники, и выходные, которых здесь попросту не было. А по ночам так же, как и раньше снились привычные кошмары, к которым невольно приходилось привыкать по мере того, как дни становись короче, а природа кругом всё больше тускнела, испытывая недостаток в солнечном свете.

Луна в эту ночь светила ярко, озаряя на редкость чистое звёздное небо и разухабистую, размытую дождями дорогу, вдоль которой виднелись видавшие виды особнячки, напоминавшие скелеты каких-то чудовищ, нашедших здесь последний приют, и сумрачную опушку леса, также в это время суток далеко не радовавшего глаз. Казалось, в этих сумерках и тишине, воцарившихся повсеместно, застыла мельчайшая жизнь, и ничто не могло её расшевелить, заставить двигаться, кишеть и бурлить, словно убитую плесенью колонию бактерий в пробирке. Всё это навевало тоску и снова неумолимо начинало клонить в сон.

То ли от ставшего его обычным спутником чувства безысходности и скуки, этакого сплина, то ли от увиденной за окном невыразительной картины, Милову опять захотелось спать и он растянулся было на кровати, так и не сняв халат, как вдруг его насторожил какой-то шум откуда-то сверху — то ли на крыше, то ли на чердаке.

«Что бы это могло быть? — озадаченно спросил он сам себя. — Вороньё? Или крысы? Только этого и не хватало!»

Шум вскоре стих, но Милов не спешил ложиться спать, сон как рукой сняло. Почему-то этот шорох на крыше на минуту заставил его напрячь всё внимание и превратиться в слух. В этом было что-то жуткое! Некоторое время он стоял, не шелохнувшись, глядя в пустоту, затем, повернув голову немного в сторону, разглядел в большом зеркале на стене собственное отражение при свете тусклой ночной лампы и остался недоволен видом своей оцепеневшей фигуры в старом сером махровом халате и выражением бледного лица, подобного какой-нибудь гипсовой маске, словно из зеркала на него таращился какой-то призрак. Видимо, длительное прозябание в поселении «одиночек» вкупе с ежедневно одолевашей его внутренней бурей сомнений настолько взвинтили его нервы, что он стал параноидально прислушиваться к малейшему шуму.

«Где-то было успокоительное», — подумал Милов, оглядевшись в поисках таблеток.

Не исключено, что в эту ночь он уже не сможет заснуть, но попытаться всё же надо. Милов шагнул к ночному столику, на котором лежала стопка таблеток, как вдруг застыл на месте, похолодев от ужаса, — ему показалось, что за его спиной что-то бесшумно промелькнуло. Он резко оглянулся, но не увидел ничего, кроме окна, за которым царила непроглядная мгла. У него отлегло было от сердца, и Милов вновь повернулся к столику с таблетками, усмехнувшись и укорив себя за излишнюю впечатлительность, но не прошло и нескольких секунд, как его снова охватило чувство тревоги. Теперь ему послышался шорох со стороны кровати. Он быстро стих, но спустя минуту, пока Иосиф неподвижно отстоял, вытянувшись как постовой, он уловил краем глаза какое-то движение в стороне, под самым потолком, где было сумрачнее всего и теперь ему стало по-настоящему жутко.

«Уж не полтергейст ли это? — подумал Милов, вспомнив истории о привидениях, согласно всевозможным байкам заводившихся в старых домах, примерно таких, в каком жил и он сам. Он не знал, как вести себя с подобными необъяснимыми явлениями, столкнувшись с ними, что называется, воочию, поэтому продолжал стоять, боясь пошевелиться и ожидая, что произойдёт. Однако полтергейст, если это был он, также не спешил проявлять себя лишний раз, и шорохи стихли с той же внезапностью, с какой и начались.

Милов уже начал понемногу приходить в себя, когда неожиданно за окном раздался глухой настойчивый стук. Осторожно приблизившись к окну, Иосиф отдёрнул занавеску, готовый ко всему самому жуткому и, к своему облегчению, увидел, что это была всего лишь корявая ветка раскидистой ели, бившаяся об оконную раму на сильном холодном ветру.

Можно было лишь посмеяться этим ночным страхам и шорохам и продолжить прерванный ночной сон, что Милов и не замедлил бы сделать, если бы, обернувшись, он не обнаружил в своей спальне зависшее в воздухе нечто, напоминающее миниатюрную летающую тарелку — дискообразный светящийся предмет не более семидесяти сантиметров в диаметре и двадцати в ширину.

С минуту Иосиф не мог издать ни звука. Он стоял, вытаращив глаза на этот удивительный предмет, оцепенев скорее от безмерного удивления, чем от ужаса. Маленький неопознанный объект так же не двигался с места, зависнув в воздухе, словно изучая человека.

Затем у Милова наконец вырвалось:

— Что за чертовщина?!

То, что он услышал в ответ не было голосом в обычном понимании; это было что-то вроде мысленной формулировки, которая достигла сознания Милова, отпечатавшись в нем удивительно чётко и понятно, как на экране.

— Здравствуй! Меня зовут Иллус, — раздался «голос». — Я — существо с другой планеты и пришло с миром. Прошу тебя, впусти меня внутрь. Открой мне «дверь».

Хотя Иосиф не совсем ясно понимал, что значит эта «дверь», возможно, его подсознание, взяв под контроль столь необычную ситуацию открытого столкновения с абсолютно иным разумом, помогло Милову уяснить, чего хотело это существо, и «дверь» открылась. Должно быть, данный «дверной проём» был недостаточно широко раскрыт, либо слишком узок, либо попросту сработал некий защитный механизм, предохранявший от подобного вторжения пришельцев из чужих миров, поэтому настырное проникновение «голоса» ещё глубже в сознание Милова прошло для него болезненно и затянулось на довольно длительное время. Могло показаться, будто некая внутренняя сила, возможно, скрывавшаяся в нём даже более глубоко, чем его сознание, поспешила закрыть перед пришельцем все возможные двери, окна и даже щели, и началась битва столь бурная, яростная и бескомпромиссная, что рассудок Иосифа попросту не выдержал и на какое-то время потерял всякую связь с действительностью.

Он не помнил, как долго это продолжалось, но когда наконец пришёл в себя, ему показалось, что он проснулся после необычайно тяжёлого затянувшегося сна, и разницей между прошлым и настоящим было лишь то, что теперь оно, это внеземное существо по имени Иллус жило в неотъемлемости вместе с ним. Отныне оно обитало внутри. И это было жутко, пугающе и необычно, но крайне интересно!

***

Ребёнок кричал и извивался, пытаясь вырваться из хватки сильных рук незнакомого человека, волочившего его за собой по узкой тропинке, уводившей вглубь сумрачного леса. Единственной эмоцией мальчика в эту минуту был леденящий страх, тот самый инстинктивный страх, который заставлял упираться изо всех сил, принуждая к яростному сопротивлению, но, тем не менее, малыш был бессилен противостоять мощи огромного мужчины, напавшего на него неожиданно, будто гигантский лесной монстр из темноты.

Холодная ночь застала мальчишку врасплох, когда тот добирался на велосипеде домой с поздней рыбалки. Ему оставалось проехать до своего дома в селе не так много, когда, выскочив из чащи леса на просёлок, на него напал какой-то незнакомец. Всё произошло так быстро, что ребёнок не успел опомниться, как очутился на плече рослого мужчины, который ловко и грубо сорвав его с седла велосипеда, подхватил свою жертву и скользнул обратно во мрак, окутавший чащу леса. Вскоре просёлочная дорога осталась далеко позади, и лишь тогда мальчишка, выйдя из состояния шока, начал исступлённо и яростно бороться со своим похитителем.

Спустя пару минут ему удалось немного усилить свои позиции, и незнакомец сбросил его с плеч, но упорно продолжал тащить ребёнка за собой по земле так же безмолвно, как и раньше. В тишине, царившей в ночном лесу, мальчику было слышно только глубокое учащённое дыхание человека, который, по-видимому, проявлял незаурядное терпение по отношению к своей пронзительно вопящей и отбивающейся ногами и руками жертве. За всё время этой борьбы он лишь однажды ругнулся вполголоса, когда мальчик причинил ему боль, ненароком угодив ему ногой под колено.

Неожиданно впереди забрезжил тусклый свет, — это были фары какой-то большой машины, напоминающей автофургон, стоявшей на лесной поляне. К тому времени силы ребёнка иссякли, он уже не мог ни бороться с похитителем, ни кричать. Он просто заплакал, доведённый до отчаяния собственной беспомощностью и одиночеством. У него мелькнула мысль, что это должны быть цыгане, ведь это они крадут детей, как он часто слышал от взрослых. Мальчик не знал, что с ним теперь будет, но чувствовал, что его ждёт что-то очень страшное, может быть, даже страшнее, чем в самых жутких сказках. Что-то ужасное явно ждало его в этой большой машине, куда тащил его безмолвный жестокий «цыган».

Спустя минуту ребёнок увидел, как его обступили кругом ещё двое человек, вышедшие из машины, и услышал их насмешливые голоса:

— Вот так подарочек на ночь глядя! Где ты его нашёл? — обратился один из них к похитителю.

— На дороге, — хмурый похититель наконец обрёл дар речи. — Это было чистое везение.

— Тебя никто не видел?

— В такой-то кромешной тьме? Конечно, нет!

— Ладно, хватит болтать! — раздался повелительный голос второго незнакомца. — Введите ему дозу снотворного и заприте в фургоне.

Ребёнку быстро закатали рукав, и он почувствовал укол, когда ему под кожу ввели иглу шприца. Странно, но он уже перестал плакать, и слёзы даже успели подсохнуть на его испуганном лице. Он ещё был в сознании, но осмысленно перестал сопротивляться, когда его подняли и бросили во тьму кузова автофургона, после чего дверь за ним захлопнулась и воцарилась тишина. Мальчик сразу почувствовал головокружение и сонливость, однако что-то необъяснимое в тесном пространстве фургона упорно не давало заснуть. Он почувствовал мерзкое зловоние, а затем различил стальную решётку, отделявшую его от другой половины кузова, и ему почудилось, будто в глубине фургона кто-то пошевелился. До его слуха донеслось какое-то глухое рычание, и ребёнок с ужасом увидел, как что-то стремительно метнулось к нему, к счастью, в тот же миг уперевшись в стальные прутья решётки.

То, что находилось в кузове по ту сторону решётки было чудовищным по самой своей сути и не укладывалось в рамки обычной действительности подобно тем немыслимым чудовищам из детских сказок, которых порой даже сложно вообразить. Однако ребёнок не успел осознать весь ужас происходящего и, тем более, представить себе облик неведомого жуткого существа, почти полностью скрытого во тьме кузова, потому что уснул глубоким наркотическим сном.

***

Федя Булыгин по прозвищу «Сапог» проснулся рано на рассвете то ли от холода, то ли от ярких солнечных лучей, ворвавшихся в то отсыревшее и ветхое помещение, в котором он остановился на ночлег. Оглядевшись вокруг, Федя был вынужден признать, что в такой обстановке ему лучше было бы и не просыпаться, что и не удивительно, ведь это была комната без мебели в заброшенном и открытом всем ветрам и сквознякам покосившемся доме, стоявшем на опушке леса.

Впрочем, уже далеко не в первый раз «Сапог» выбирал себе подобное жильё отнюдь не ради удобств, а только ради крыши над головой. Он был обычным бродягой и сюда, в эту глушь его, как водится, занёс обычный ветер беспробудных праздных странствий. Большую часть своей не самой яркой, но бесшабашной жизни его носило, точно пылинку, затерянную в пространстве, и если бы его, Федю Булыгина, спросили, куда он идёт и зачем, он попросту не смог бы вразумительно ответить. Подобно никчемной пылинке он был лёгок на подъём, ветренен и совершенно лишён каких бы то ни было сомнений относительно своего существования. В сущности, он был никем и ничем в этом мире. Следовательно, как и у невесомой пылинки, у него не было никаких особенно плохих качеств, а уж хороших-то и тем более. Федя был просто грязен до нестерпимой чесотки, просто небрит уже который по счету день и просто хотел похмелиться после вчерашней опустошенной поллитры пойла, по дешёвке купленного у местного самогонщика Степана, как известно, снабжавшего всю округу алкоголем не самого лучшего качества.

Он встал, поёжившись от холода, кутаясь в свою рваную пуховую куртку, и подошёл к окну, начисто лишённому стёкол и заколоченному наполовину большим дырявым куском фанеры. Некоторое время Булыгин с грустью, навеянной его нынешним незавидным состоянием, наблюдал за стаей ворон, с карканьем круживших над верхушками высоких елей. В этой картине не было ничего воодушевляющего; с унылой миной он отодвинулся от окна, намереваясь обшарить весь дом снизу доверху, как вдруг остолбенел при виде зрелища, представшего его замутнённому взору. На его обильно заросшем растительностью лице поочерёдно отразились изумление, недоверие и, наконец, суеверный ужас, который сковал его по рукам и ногам. На свете было не так много вещей, которые могли его по-настоящему напугать, но то, что он увидел в глубине комнаты было пострашнее любого, самого лютого пьяного кошмара.

Совсем рядом в пустой обветшалой комнате без обоев находилось нечто довольно громоздкое и устрашающее, напомнившее Феде угловатостью своих форм, как это ни забавно, большой мусорный контейнер, претерпевший некоторую деформацию под прессом.

Этот странный предмет неуклюже завис в воздухе, слегка покачиваясь из стороны в сторону подобно маятнику, причем выглядело это на редкость жутко. Само по себе это казалось каким-то сверхестественным феноменом, однако не менее невероятным был сам факт того, что настолько массивный предмет смог бесшумно и незаметно пройти сквозь узкий проём двери, даже если принять во внимание то, что весь дом зиял сквозными дырами.

Немало отупевший после вчерашней выпивки Федя даже не успел хорошенько успугаться, когда чрево неизвестного угловатого предмета раскрылось с громким лязгом подобно пасти какой-то гигантской хищной рыбины, и пришелец угрожающе надвинулся на Булыгина. Только тут Федя справился с оцепенением, сообразив, чем ему это может грозить, и бросился было к выходу, как вдруг неопознанный объект уверенно преградил ему путь своим массивным, поблёскивающим холодным металлом, корпусом. Не ожидая такого напора со стороны пришельца, Булыгин поддался панике и заметался по комнате в поисках выхода наружу, то есть любой щели, в которую он мог бы пролезть, однако пришелец грубо оттеснил его подальше от двери и наполовину заколоченного окна в угол помешения, откуда уже нельзя было улизнуть.

Осознав всю безвыходность, фантастичность и ужас своего положения, Федя издал душераздирающий вопль, впрочем, прозвучавший как-то глухо и жалко в этом заброшенном доме на опушке леса, где, кроме ворон, его вряд ли кто-то мог услышать.

Между тем пришелец почти вплотную приблизился к несчастному Булыгину, заслонив от него солнечный свет своим массивным угловатым корпусом, и, к ужасу бродяги, раскрывая свою механическую пасть всё шире, словно собираясь сожрать его вместе с пуховиком. В этот самый миг ясное солнечное утро навсегда утратило свои краски для доброго малого Феди «Сапога», который в последние секунды совершенно чётко и на удивление трезво осознал, что хоть жизнь и не сахар, но все её перипетии и сложности несоизмеримо лучше, чем беспутное продяжничество, и ему взгрустнулось от внезапного осознания того, что, как он был безмозглой песчинкой, залетевшей сдуру туда, куда совсем не следовало, так, вероятнее всего, для всех песчинкой и останется.

***

В десять часов утра тишину дома Иосифа Милова огласил громкий стук в дверь. Несмотря на все грандиозные перемены, произошедшие минувшей ночью, Милов уже успел от них оправиться и выглядел спокойным и уравновешенным, тем более, что существо, проникшее в его разум, в этот ранний час, казалось, укрылось в самые укромные его уголки подальше от ярких лучей света, изгнавших из дома все пугающие тени и тьму, — и пока не подавало никаких признаков жизни, конечно, если его можно было назвать «живой» тварью. Оно никак не отреагировало даже на стук неизвестного визитёра, который становился всё громче и настойчивее.

Сняв засов, задвинутый на ночь, и отворив дверь, Милов увидел совершенно не знакомого ему молодого человека лет двадцати пяти, одетого в джинсы и лёгкую спортивную куртку. В стороне на дороге стояла его машина — небольшая малолитражка тёмно-синего цвета, сверкающая полировкой так, будто её совсем недавно начисто отмыли и натёрли воском, точно по волшебству скрыв все признаки грязи, обязательного атрибута местных разухабистых дорог, особенно в этот осенний сезон. Молодой человек под стать своей машине также выглядел опрятно и на первый взгляд производил приятное впечатление.

Он широко улыбнулся Милову и представился:

— Привет! Меня зовут Миша Галуев. Извините за беспокойство, но мне просто необходимо с кем-нибудь спокойно, нормально поговорить! И, надо сказать… вернее, я просто уверен, что мне повезло, пототому что я наткнулся на вас, а вы не похожи на тех двинутых стариков, с которыми мне уже довелось столкнуться здесь, в деревне. Я так и не смог ни с кем поговорить, все, как полоумные, вскочили на свои колымаги и умчались на полном ходу, будто началась третья мировая… Или ещё круче, нашествие инопланетян!

— Простите? — растерянно проговорил Иосиф.

— Дело в том, что с этого дня мы с вами соседи, — рассмеялся незнакомец. — Да-да, я приехал на рассвете, первым делом отмыл в реке свою ласточку, — он указал на машину. — Ненавижу бездорожье, но здесь вокруг такая красота, что ради неё можно простить все прочие неудобства.

— Правда?

— Да, я живу вон в том доме, ближайшем к вашему. Знаете, это такая развалина, но что поделать? Мне был нужен тихий загородный дом, и я его нашёл. А что касается удобств, так это всегда можно исправить. Я даже считаю, что это лучший дом, какой только здесь можно найти… ну, конечно, после вашего.

Милов с улыбкой представился в ответ, и они пожали друг другу руки.

— Будем знакомы? — просиял молодой человек.

— И даже более того, будем добрыми друзьями.

У Иосифа в это утро было удивительно светло на душе и, вероятно, он обрадовался бы любому знакомству. Он был словно заряжен какой-то доброй энергией, провоцировавшей на хорошие поступки или, по крайней мере, человеческое отношение ко всему, и уж точно ему было легче лёгкого сдружиться с располагающим к себе соседом, тем более таким внешне безобидным парнем, приехавшим отдохнуть на лоне природы подальше от городской суеты, то есть, скорее всего, в каком-то смысле таким же, как и он сам.

— Вы сюда приехали надолго? — доброжелательно спросил он.

— Точно не знаю, — Галуев пожал плечами. — Через денёк-другой должны появиться мои друзья, и тогда мы будем уже вместе решать, как долго здесь пробудем. Видите ли, мы путешествуем и наша цель — найти наконец такое место, где мы смогли бы остаться навсегда. Мы ищем… скажем так, убежище от мирской суеты и хотим создать свой собственный мирок покоя и благодати. Если вы, Иосиф, так же пребываете в поиске и желаете изменить свою жизнь…

— Нет! — категорично возразил Милов. — Я уже её изменил и больше в переменах не нуждаюсь, — при этом он заметил про себя, что перемены были для него, пожалуй, чересчур серьёзными.

— Что ж, дело ваше, — добродушно ответил Галуев. — Но я надеюсь, наше знакомство продлится?

— Конечно, Миша! Заходите сегодня вечером ко мне. Общение с живым человеком — это как раз то, чего мне не хватало в этой деревне.

Неожиданно Милов изменился в лице — в нём заговорил голос внеземного существа. Поспешно простившись с молодым человеком, Иосиф захлопнул дверь, бессильный противостоять воле голоса, оглушившего его, словно вой сирены «скорой помощи». Некоторое время он стоял, испуганно таращась в пустоту, взъерошив руками волосы на голове и пытаясь прийти в себя, затем сделал несколько шагов в сторону закрытого шкафчика в гостиной, забыв о том, что спиртного там нет уже неделю. Ему нестерпимо захотелось выпить хотя бы для того, чтобы заглушить этот внеземной голос в его голове, но, видимо, это не входило в планы пришельца.

«Прости, — снова раздался голос, — я привык к большим скоростям, а ты, наверное, порядком расшатан».

— Порядком расшатан не только я, но и мои нервы, — ответил Милов. — Ладно, ничего. Но будет лучше, если впредь ты не станешь пользоваться мной как своим «звездолётом», садясь за управление, когда тебе заблагорассудится, а заранее тихо и мирно попросишь меня о том, что я должен сделать, если только это будет мне по силам.

Несмотря на то, что с момента их своеобразного знакомства прошло уже около пяти часов, они ещё не могли непринуждённо общаться друг с другом, хотя Милов не переставал удивляться своему удивительному в подобной ситуации спокойствию. Это было либо реакцией на шок, либо он просто уже начинал понемногу привыкать к существу, — начинал, но ещё далеко не привык до конца. Неужели к такому вообще можно было привыкнуть?!

У Иосифа накопилось много вопросов, но существо предупредило желание землянина их задать, окатив его буквально шквалом информации:

«Слушай внимательно! Мне нужно время, чтобы восстановить запас энергии модуля. Поэтому до тех пор, пока это не произойдёт, между нами будет постоянная связь. Я буду связан с тобой не биологически, но неразрывно. Мне необходимо найти убежище из-за того, что меня преследуют. Я прилетел из другой звёздной системы, спасаясь от преследования существа, похожего на меня, но представляющего собой более примитивную и агрессивную форму жизни. Он охотится за мной уже давно и сейчас должен быть где-то рядом, не исключено, что в теле другого человека. Его зовут Эреб, он очень силён и опасен, но я сделаю всё возможное, чтобы сохранить твою жизнь, а также жизни других. Я не желаю тебе зла и хочу, чтобы мир между нами продлился как можно дольше. Но ты должен пойти мне навстречу и не пытаться избавиться от связи. Также ты должен строго хранить тайну нашего союза, иначе это может обернуться плохо для нас обоих. Ты можешь обещать мне это?»

— Да, могу, — ответил Милов после минутного колебания. — Я буду хранить эту тайну. Но я даже не знаю, кто ты такой? Как ты выглядишь вне своего звездолёта?

— Я невидим, но не бесплотен, — отозвался пришелец. — Именно поэтому тебе было нелегко перенести наше первое соприкосновение. Но теперь мы привыкли друг к другу, не так ли? Можешь называть меня энгергетической сущностью, и будешь отчасти прав. Хотя, пожалуй, я больше, чем сущность. Я живое существо, такое, как ты. Но не бойся меня! Повторяю, мы с тобой добрые союзники и можем найти много общего, если постараться. С этого момента Эреб является нашим общим врагом. Поэтому мы оба должны быть бдительны.

Помолчав, существо добавило:

— Так ты позволишь сохранить с тобой связь?

Иосиф ответил не без колебания и сомнений:

— Да, позволю. Но это так… непривычно.Если бы ты мог объяснить мне хотя бы, как мы общаемся? Как я могу понять тебя, а ты меня, хотя мы, наверное, из разных галактик?

— Ну, это не так уж и сложно, как может показаться на первый взгляд. Я просто сканировал твой мозг. В каком-то смысле я прочел тебя, как книгу. Я исследовал твой внутренний мир, хотя даже мне недоступно проникнуть в самые дальние закутки и достать до самого дна. Я общаюсь с тобой посредством понятных тебе формулировок, это происходит на уровне телепатического обмена данными.

— Начинаю понимать, — устало ответил Милов. — Но всё равно это остаётся для меня чем-то сверхъестественным. Одно то, что существо из другого конца галактики, из самых недр космоса… Как там тебя?..

— Иллус, — отозвался пришелец.

— Немного смахивает на марку автомобиля, — с иронией заметил Иосиф.

— Разница лишь в том, что я — живой, — бесстрастно ответил голос.

— Д-да, живой, конечно. Подумать только, живой инопланетянин отсканировал мой мозг, вселился в моё несчастное тело и теперь заявляет, — а его голос гремит в моём мозгу сотней маленьких молоточков, — что он мой друг, и я всё это спокойно выношу…

Неожиданно Милов сорвался и воскликнул так громко, что его вполне могли услышать на улице:

— Но каким хреном всё это объяснить?! Неужели это наяву, и мне попросту не снится какой-то немыслимый жуткий бредовый сон?

— Да, это явь, — спокойно ответил голос.

— Может, я сошёл с ума и у меня расщепление личности или что-то подобное?

— Нет, и я могу доказать тебе, что это правда.

Однако Милов больше не нуждался в подтверждении этого сюрреального по сути факта. Взрыв его эмоций был связан скорее с нервным перенапряжением, чем с сомнением. Нет, ему не нужно было доказательств, он прекрасно мог их увидеть воочию со своего места в комнате — это было не что иное, как летательный аппарат пришельца, удивительная машина, которая в данный момент стояла на полу в углу гостиной, подставив отливающий металлом обтекаемый корпус лучам солнца, помигивая разноцветными индикаторами, мерцание которых, видимо, означало, что процесс подзарядки уже идёт полным ходом.

— Сколько тебе надо времени, чтобы зарядить свои батареи? — спросил Милов, неожиданно поймав себя на том, что обратился к пришельцу все же как к неживому объекту, будто к какому-нибудь роботу, умеющему давать логичные ответы на вопросы.

— Я всё ещё слишком слаб, — ответил тот. — Но постараюсь не быть обузой и могу дать тебе время отдохнуть.

— Наверно, я бы вздремнул, — согласился Иосиф.

В тот же момент он почувствовал, как Иллус растворился в пучине его сознания, так что не осталось даже намёка о его недавнем присутствии. Однако общительное инопланетное существо недолго позволило Милову наслаждаться тихим сном, как вдруг после полудня снова вернулось с оглушительным воплем, заставив Иосифа подскочить в кровати, точно ужаленный.

— Что случилось? — крикнул Иосиф, испуганно озираясь по сторонам.

— Будь осторожен, — ответил пришелец. — Снаружи кто-то есть!

Милов выглянул из окна и заметил на улице какую-то подозрительную фигуру, пробиравшуюся мимо особняков, озираясь по сторонам, точно кого-то выслеживал. Судя по рваной одежде и внешнему виду незнакомца, это был обычный бродяга.

***

Минувшая ночь принесла в живописное местечко под несколько странным названием Омут нечто незаурядное, чтобы не сказать, кошмарное. Здесь и впрямь за последние сто лет не случалось ничего подобного. Похоже, скромный населённый пункт, насчитывавший не более тысячи жителей с детьми, начинал оправдывать своё многозначительное наименование, если вспомнить старинную жутковатую поговорку.

Случилось следующее: ночью пропал мальчик. Родители ждали так долго, как только могли и наутро, испуганные и доведённые чуть ли не до плача, обратились к местному участковому Ивану Холодному. Вначале все, в том числе и сам Холодный, надеялись на то, что всё обойдётся хотя бы потому, что подобных чрезвычайных происшествий не случалось в Омуте никогда прежде, и никто из местных жителей до конца не верил, что когда-нибудь в их мирное село придут настоящие неприятности, размыв рутину и будничность мещанского болота неумолимой ураганной волной ужаса. Но время шло, и наконец Ивану и самому надоело сидеть на месте сложа руки, и ответственный, хоть и немного ленивый блюститель порядка сел на свой старый допотопный мотоцикл и направился исследовать окрестности по маршруту, которому должен был следовать накануне пропавший мальчик.

Вскоре участковый нашёл, что искал. Нет, не самого исчезнувшего ребёнка, — рассчитывать на столь скорую и лёгкую развязку не мог даже сам Холодный, который за долгие годы успел привыкнуть к тому, что в Омуте всё идёт неторопливо и размеренно, как старинные часы, и более того, в глазах жителей сам стал чуть ли не символом и бессменным гарантом данного положения вещей.

Он нашёл велосипед! Но что было ещё важнее, вслед за этой серьёзной находкой, он обнаружил и следы, — и уверенно и рьяно пошёл по ним, как старая опытная гончая, невольно подзабывшая свои прежние охотничьи навыки. Впрочем, оказалось, что идти по таким откровенным и бесхитростным следам мог не то, что сыщик, но и каждый школьник.

Иван видел картину похищения несчастного мальчика прямо как на ладони. Случилось это, очевидно, поздно вечером между десятью… и чёрт знает, скольки ещё! Холодный пока не знал, почему в тот вечер десятилетний мальчишка задержался до темноты, но это было не столь важно. Куда важнее были следы человека, похитившего мальчика.

Иван шёл по глубоким следам ботинок на толстой подошве, развороченным в болотистой земле, словно это был не человек, а какой-нибудь оборотень из жутких страшилок. Вероятно, это был рослый, толстый или накачанный тип, по пути яростно обломавший несколько сосновых веток. Хотя ветки мог сломать и мальчишка, сопротивлявшийся похитителю по мере возможности, например, если не был связан. И если так, то он может быть ещё жив, ведь маньяки чаще всего сразу убивают своих жертв под покровом темноты, избегая уносить их на дальние расстояния.

Холодный застыл на секунду перед примятыми брусничными зарослями.

«Да, скорее всего, ребёнок был в сознании и упирался, цепляясь руками за встречные ветви, за что только мог, возможно, даже осознанно, — подумал Иван. — Именно так, это был ребёнок».

Участковый попытался представить себе, как быстро двигался неизвестный, неся на плече мальчика, — шёл уверенно, зная конечную цель пути, почти не сходя с лесной тропинки, лишь кое-где была примята трава или лесной кустарник. Так хорошо ориентироваться в сумерках в этой местами совершенно непролазной чаще мог либо местный житель, либо сам дьявол из Преисподней. Однажды похититель выронил мальчика и, судя по более мелким следам, продолжил уже тащить за собой.

Вскоре следы вывели Холодного на просёлочную дорогу и здесь, очевидно, он пришёл к финишу, — следы обрывались посреди дороги. Ивана ждало ещё кое-что интересное, хотя итог расследования в лесу был безрадостен; он заметил следы протектора большой машины, долго стоявшей на дороге, судя по тому, насколько глубоко отпечатались колеса в рыхлой земле в одном месте. И ещё участковый прочёл по следам, что именно здесь похитителя с ребёнком встретили какие-то люди, как минимум, двое. Скорее всего, после этого мальчика бросили в багажник или салон машины, и похитители уехали в сторону, противоположную Омуту.

Холодный провёл ещё некоторое время за тщательным осмотром местности в поисках брошенных окурков или ещё каких бы то ни было возможных улик, но, так ничего и не обнаружив, повернул назад. Трудно сказать, что заставило его изменить уставу, отказавшись от помощи из областного центра. Может быть, честолюбие, которое было задето вот так нежданно-негаданно спустя годы прозябания в провинции. Действительно, это был первый серьёзный вызов, брошенный ему преступным миром. Он решил, что может и должен попытаться разобраться с этим делом сам, ведь в конце концов он прекрасно знал Омут, равно как и прилежащую к нему территорию в радиусе двадцати километров. Если похитители ребёнка не успели скрыться или по какой-то причине намеренно остались в районе Омута и близлежащих деревень и хуторов, возможно, у него был шанс найти их и вывести на чистую воду, не прибегая к помощи со стороны, хотя это и было бы крайне самонадеянным решением.

Конечно, он был весьма и весьма честолюбив. Хотя в данном конкретном случае, порок ли это, спросил он себя, и сам же ответил: нет, не порок, ведь он сделает всё возможное, чтобы раскрыть это преступление как можно скорее, найти виновных и спасти мальчика. И не будет больше в Омуте других более ответственных участковых, кроме него, во веки веков!

Примчавшись обратно в Омут, Холодный как мог успокоил родителей пропавшего ребёнка, убедив их, что найдёт мальчика не позже, чем к вечеру ещё до темноты, дескать, он знает одну зацепку. При этом про себя Холодный заметил, что если этого не случится, тогда он совершенно точно, не дожидаясь ночи, вызовет помощь из центра области. Конечно, Иван умолчал о том, что ребёнок, возможно, похищен, посчитав, что родители успеют поволноваться с лихвой и без этого. Сам Холодный был очень взволнован этим необычным происшествием. Если бы он верил в Бога, то стал бы горячо молиться о спасении мальчика. Впрочем, уверенно сказал он себе, пустые молитвы — это не то, чем должен заниматься даже верующий блюститель порядка, а уж такой убеждённый атеист, как он, тем более.

В течение всего расследования вплоть до самой развязки Ивана мучил один вопрос: что послужило причиной этого похищения здесь, в такой одичалой глубинке, где прежде не случалось ничего подобного? Были и ещё не менее сложные вопросы: кто были люди, похитившие мальчика, а их было как минимум трое. Ведь не собирались же они всерьёз требовать за него выкуп, как это порой случается в больших городах, но уж точно не в тихих провинциальных городках и сёлах, подобных Омуту.

Зарядив свой пистолет Макарова, успевший изрядно поостыть с тех пор, как его в последний раз держали в руках, Иван снова сел на мотоцикл и отправился в объезд своего административного участка с твёрдым намерением найти преступников, что называется, по горячим следам. Участковый не боялся того, что он может оказаться один против нескольких человек, которые, по его мнению, могли участвовать в похищении. Не исключено, что ему в итоге придётся вызвать подмогу из областного центра, но, по крайней мере, его не упрекнут в бездействии, и первые шаги расследования останутся на его счету.

Первым делом, он должен был выяснить, не посещали ли его район чужаки; возможно, кто-то из местных видел таких субъектов и подскажет, где их искать. Холодный почти не сомневался в том, что если те не скрылись далеко за пределами его участка, он выследит их ещё до наступления темноты.

Вот почему вторым гостем Иосифа Милова в тот день оказался Иван Холодный. Участковый недолюбливал это местечко, находившееся в пятнадцати километрах от Омута, казавшееся ему воплощением медленно вымирающих деревень, выглядевших порой слишком тихо и даже пугающе на фоне окружающей дикой природы. Однако здесь всё ещё жили люди и, возможно, они могли помочь ему в его неотложном деле, хотя сам он в этом сильно сомневался.

Иван обошёл большую часть домов, к своему удивлению, столкнувшись с тем, что входные двери оказались запертыми на замок, а их обитателей и след простыл, так что впору было бы заняться поиском и самих пропавших жителей деревни. Из раскрытого окна одноэтажного домишки, похожего на курятник, высунулся сизый нос лишь одного местного самогонщика Степана, но, кроме бессвязного мычания, от него так и не удалось ничего добиться.

Так, в безрадостном поиске необходимых данных и в то же время стоически убеждённый, что рутину своей работы надо претерпеть до конца, Холодный постучался в дверь дома, в котором, как он помнил, жил один чудаковатый врач, перебравшийся сюда из города месяц назад.

Вначале Ивану показалось, что дом также пуст, как и во всей деревне — дверь была заперта на замок, шторы на окнах плотно задёрнуты. Холодный подумал, что в таком обветшалом, давно требующем ремонта доме, больше похожем на хижину затворника, может жить только человек с большими странностями, и пальцы его правой руки невольно потянулись к кобуре сбоку на поясе, хотя так и не коснувшись самого пистолета. Прошло не меньше минуты, когда наконец изнутри послышалось какое-то оживление, дверной замок щёлкнул и дверь приоткрылась на длину сдерживающей её цепочки.

— Кто там? — боязливо раздался голос из-за двери.

Холодный усмехнулся, просунув в щель своё удостоверение.

— Вы участковый? — спросил хозяин дома.

— Вот именно, — ответил Иван. — Участковый уполномоченный Холодный… Это моя фамилия, — с ухмылкой добавил он, помедлив.

Последовала короткая пауза, после чего цепочку всё-таки сняли и дверь открылась со скрипом годами несмазанных петель. В былые времена Иван обязательно бы обратил внимание хозяина дома на это обстоятельство, дескать, за своим жилищем необходимо следить и начинать нужно именно с дверей, пока она не обрушилась на владельца, причинив ему возможные увечья, но теперь ему было не до этого. Холодный увидел человека в сером халате с бледным лицом и встревоженным взглядом синих глаз.

— Входите, прошу вас, — тихо сказал незнакомец, быстро оглядев пустынную улицу.

— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал Иван, перешагивая через порог и пытаясь заглянуть через плечо хохяина в сумрачную комнату.

— Да, пожалуйста. Извините за эту… проверку.

— Ничего. Вы что, кого-то боитесь? — спросил Холодный, оглядывая ничем не примечательный интерьер гостиной.

— Нет. Хотя, наверно… Да, боюсь, — кивнул Милов. — По деревне уже час ходит какой-то бродяга, стучится в двери и заглядывает в окна.

Иван окинул хозяина быстрым любопытным взглядом, подумав о том, что слухи о странностях врача, очевидно, были не столь необоснованными, но вслух сказал другое:

— Бродяга, вы говорите? — Его и впрямь заинтересовал этот факт. — Может быть, это был «Сапог»?

— Какой «Сапог»?

— Ну, так его все зовут. Федя Сапог, по фамилии Булыгин. Мне он хорошо известен. Как он выглядел?

— Ну, как бы это сказать… гнусно.

— Понятно, значит, это он и есть, — ответил Холодный. — Не бойтесь его, он тихий, никому не навредит.

— Хорошо, если так.

— Ещё один вопрос. Скажите, вы не видели, не проезжал ли здесь мимо микроавтобус, возможно, закрытый автофургон. Марку, модель машины, к сожалению, не назову.

— Нет, а что?

— Случилось одно ЧП. Пропал ребёнок. Вот я и хотел узнать, не видели ли вы каких-то чужих подозрительных людей, возможно, на автофургоне.

— Нет, не видел, — уверенно сказал Милов.

— Благодарю, это всё, — не без скрытой досады сказал Холодный. — А кто живёт в соседнем доме? Там ещё стоит на зависть всем местным колымагам до блеска выскобленный автомобиль.

— А-а-а, это парень по имени Миша. Он только сегодня сюда приехал.

— Вы хорошо его знаете?

— Совсем не знаю, но криминальным элементом я бы его не назвал.

На том они и распрощались. Сделав короткую заметку в своём блокноте, Холодный бодро направился к дому Галуева, ожидая увидеть ещё одного странного бездельника, прячущегося за скрипучей дверью, но, к своему удивлению и даже удовольствию, застал его за работой. Галуев чинил ставни окна, на подоконнике перед ним были аккуратно разложены молоток, отвёртка и плоскогубцы с горстью шурупов. Вообще говоря, в доме, где он поселился, было что чинить, несмотря на то, что последний его владелец съехал не так давно. Это была старая хибара наподобие дома Милова, требовавшая основательного ремонта, начиная с прихожей и кончая чердаком, не говоря уже о прохудившейся крыше. По-видимому, новый жилец не боялся трудностей и был упорным стоиком, коль скоро взвалил на свои плечи такую непосильную тяжесть.

Услышав слова Милова о том, что молодой человек приехал сюда только сегодня, Холодный сразу взял это на заметку; не то чтобы новый хозяин дома попал под подозрение, но был к этому крайне близок.

Участковый тихо приблизился к увлечённому работой Галуеву, некоторое время наблюдал за ним со стороны, и наконец решил громко дать о себе знать:

— Добрый день!

Тот обернулся, застыв на мгновение при виде формы участкового, но быстро справился с оцепенением и с некоторым сомнением в голосе ответил:

— Добрый!

— Лейтенант Иван Холодный, ваш местный участковый, — вежливо представился полицейский.

— Очень приятно! — расплылся в улыбке молодой человек. — Чем могу помочь?

— Всего одна формальность. Ваш паспорт, пожалуйста.

— Паспорт… — растерянно повторил Миша. — Мне кажется, я оставил его… в бардачке.

Галуев резво сбегал к машине, отыскал паспорт и вернулся к участковому. Внимательно посмотрев на Галуева, Иван раскрыл книжицу в тёмно-красной обложке на втором развороте.

— Так!.. Михаил Алексеевич?

— Можно просто Миша, — простодушно улыбнулся молодой человек.

— Выдан ОВД города За… — вполголоса прочитал участковый. — Ого! Это ведь далековато отсюда, верно? Восточная Сибирь, я ведь служил там по молодости. Красиво сейчас там должно быть!

— Я проделал большой путь, лейтенант. Люблю путешествовать.

— Купили здесь дом? Отдыхаете? — поинтересовался полицейский.

— Нет, просто снял на время.

— Спасибо, — Холодный вернул паспорт и сделал ещё одну заметку в блокноте.

— Что-нибудь случилось? Кого-то ищете? — спросил новый жилец.

— А откуда вы знаете? — с интересом отозвался Холодный.

— Я? Да Боже упаси! Откуда мне знать? Просто подумал, что если вы проверяете паспорта, значит, кого-то разыскиваете. Ведёте следствие?

— Ну, это уж точно не ваша забота… Миша, — сердито сказал Иван, пряча блокнот с авторучкой в сумку.

— Да, конечно. Но я искренне верю, что моя полиция меня бережёт!.. — это было сказано со столь сильным сарказмом, что Холодному захотелось задать молодому человеку ещё несколько вопросов, но он сдержался.

— Что-нибудь ещё, лейтенант?

— Пока нет, — сухо ответил Холодный и добавил, указав на ставни:

— А то, что приводите дом в порядок, одобряю.

Холодный снова оседлал своего громоподобного железного коня и продолжил розыск. Покинув безлюдную деревню, в которой он обнаружил всего троих обитателей, включая неадекватного самогонщика, Иван спустя некоторое время остановился на распутье двух разухабистых дорог, чтобы подвести небольшой итог проведённого за истёкшее утро расследования. Он развернул потрёпанную карту местности и отметил карандашом маршрут, проделанный им за последнее время. Иван искал на карте место, где могли укрыться похитители ребёнка, если они ещё оставались на его участке.

Микроавтобус или автофургон наподобие «дома на колёсах» — это не иголка в стоге сена, так что с одной стороны, лейтенант рассчитывал на удачу, но с другой — его участок был довольно большим и спрятаться в нём на несколько часов можно было где угодно, конечно, если похитители ребёнка уже не успели его покинуть, и тогда действительно можно было искать ветра в поле. Поэтому, обдумав ситуацию и отбросив всякие бредовые помыслы о том, что он справится с этим делом в одиночку и раскроет дело, за которое ему дадут ещё одну звёздочку, Холодный решил прежде, чем продолжить своё не слишком удачное расследование, всё же подключить к розыску своих коллег из областного центра.

Он дал газ и помчался в сторону Омута. В направлении села вела единственная относительно проходимая дорога, но Иван свернул с неё и направился тем же путём, которым добрался до деревни, через берёзовые рощи по едва различимой тропе, которую могли осилить разве что колёса мотоцикла. Если бы он поехал по дороге, то непременно увяз бы в топи, непроходимом болоте, начинавшемся у моста через ручей, перебравшись через который можно было попасть на главную магистраль, а по ней уже до Омута. Не зная о существовании этой непреодолимой для большинства машин преграды, многие городские любители отдыха на природе, съезжая с шоссе и переправляясь через мост в направлении деревни, нередко застревали в топи всерьёз и надолго. Именно поэтому Холодный и выбрал в этот день вместо своей служебной машины, к сожалению, не самой лучшей по части преодоления болот, транспортное средство, которое показалось ему более удобным с учётом возможных дорожных препятствий. На мотоцикле он мог попросту объехать топь по хорошо ему знакомой лесной тропе, не теряя драгоценного времени.

Конец ознакомительного фрагмента.