Магия ворона

Маргарет Роджерсон, 2017

Изобель – вундеркинд со способностями к рисованию. Ее клиенты – фейри, бессмертные существа, которые не могут испечь хлеб или взяться за ручку для письма, не рассыпавшись в прах. Они привыкли пользоваться плодами человеческого Ремесла, недоступного им самим, поэтому портреты художницы высоко ценятся в здешних местах. Но когда девушка заполучает клиента королевских кровей, она совершает ужасную ошибку: рисует в глазах принца слабость, которая в его землях может стоить жизни. Теперь сопровождаемая им Изобель должна предстать перед судом за то, чего не совершала. Но что, если ее Ремесло и правда представляет собой угрозу, с которой существа не сталкивались за все тысячелетия своей жизни? Впервые портреты способны заставить их чувствовать…

Глава 5

ВОПРОС Грача совершенно сбил меня с толку и потряс до глубины души. Я безмолвно покачала головой. Мне нужно было возвращаться в дом.

Предугадав мое следующее действие, Грач начал теснить меня к стене, пока я не уперлась в нее спиной. Он не трогал меня, но от его рук, оказавшихся по обе стороны от моих плеч, от пальцев, врезавшихся в доски возле моего лица, исходила ясная угроза. Побег был невозможен, и я даже не могла отвести от него взгляд. Обычно такие выразительные, сейчас его губы сжались в тонкую бескровную линию. Он ждал от меня ответ. Мне хотелось, чтобы это ледяное выражение лица переменилось, даже если к худшему, потому что тогда я хоть смогла бы представить, что происходит у него в голове.

— Грач, понятия не имею, о чем ты говоришь, — обескураженно проговорила я. — Я ничего не сделала!

Он выпрямился в полный рост. Я и забыла, насколько он высок: мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть его лицо.

— Хватит прикидываться. Я знаю, что ты подстроила диверсию. Зачем? Ты работаешь на кого-то еще? Чем они заплатили тебе за предательство?

— Запла… О чем ты говоришь?

Его глаза вспыхнули и погасли. Но, если я и заставила его засомневаться, он очень быстро вернул себе самообладание.

— Ты что-то сделала с портретом. Между нашим последним сеансом и отправкой. Теперь в нем есть дефект. Все это заметили.

— Я написала тебя. Вот и все. В этом и заключается мое Ремесло, что такого я могла…

О… О нет.

— Ты все-таки сделала что-то, — прошипел он, сжимая кулаки.

— Нет! В смысле сделала, но это не была… диверсия или… или интрига, клянусь. Я написала тебя в точности таким, какой ты есть. Я увидела, Грач. Я все увидела, как бы тщательно ты ни пытался это скрыть.

Что ж. Я, конечно, была одаренной художницей, но гениальной себя никогда не считала. Только в тот момент я поняла, что тайная скорбь Грача могла быть тайной неслучайно. Что она могла быть тайной даже для него самого.

— Ты увидела все? — опасно тихим голосом повторил он. И наклонился ближе, практически накрывая меня своим телом. — Что же это было, Изобель? Что увидели твои человеческие глаза? Ты видела роскошь летнего двора или то, как фейри старше самой земли погибали в стеклянных горах зимних земель? Ты видела, как целые поколения живых существ растут, цветут и погибают в одно мгновение, за которое ты успеваешь лишь вздохнуть? Ты помнишь, что я такое?

Я вжалась спиной в доски.

— Я могла бы изменить портрет, — сказала я, понимая, что, скорее всего, только что солгала ему. Даже если моя жизнь — что очень вероятно — зависела от этого, я не могла представить себе, что уничтожу эту совершенную работу. Во всем мире она была единственной в своем роде.

Грач горько рассмеялся.

— Портрет был торжественно открыт в присутствии всего осеннего двора. Все мои придворные видели его.

Все мысли исчезли из моей головы.

— Дерьмо, — выдержав небольшую паузу, красноречиво согласилась я.

— Есть только один способ восстановить мою репутацию. Ты отправишься со мной, предстанешь перед судом осенних земель и ответишь за свое преступление. Сегодня же.

— Подожди…

Грач отпрянул. Ослепленная ярким лунным светом, бившим мне прямо в глаза, я вдруг поняла, что шагаю следом за ним по двору навстречу пшеничному полю. Мои ноги двигались рывками, как у марионетки, которой управляет кукольник. Меня охватила безумная паника. Как бы отчаянно я ни сопротивлялась, мое тело предавало меня, и я продолжала идти.

— Грач, ты не можешь так делать. Ты не знаешь моего настоящего имени.

Он ответил мне, даже не обернувшись:

— Если бы я приворожил тебя, ты бы не знала об этом: ты бы шла за мной добровольно, думая, что это твое собственное решение. А это всего лишь пустяковые чары. Ты, должно быть, и впрямь забыла, кто я такой. Во всем мире есть только два фейри, равных мне по могуществу, и всего один сильнее меня.

— Ольховый Король, — прошептала я. Где-то вдалеке всколыхнулись верхушки деревьев.

Грач остановился. Он повернул голову так, что мне был виден его профиль, но по-прежнему не смотрел на меня, как будто не мог оторвать глаз от чего-то еще.

— Когда мы будем в лесу, — сказал он, — не произноси это имя. Даже не думай о нем.

По моему телу прошла волна холода. Единственным, что я знала об Ольховом Короле, было то, что он правил летним двором — и всем народом фейри — целую вечность. Его влияние распространялось далеко; из-за него в Капризе царило вечное лето. В ту минуту мне показалось, что деревья склоняются друг к другу, чтобы пошептаться. Они ждали, пока я пройду мимо тех ржавых гнутых гвоздей, войду в чащу под сенью их ветвей, чтобы наблюдать и слушать. Я почти подошла к краю нашего двора. Было чувство, будто я сейчас шагну за пределы крохотного пятна фонарного света и окажусь во тьме, полной неисчислимых ужасов.

Нет, это не просто чувство. Так было на самом деле.

Я не могла закричать. Если бы Эмма выбежала наружу, кто знает, что могло бы случиться с ней, и мне становилось плохо от одной мысли о том, что близняшки увидят такое. Но я не собиралась просто пойти за ним прямо в чащу, как безвольная кукла.

Громко сглотнув, я схватилась за юбку и отвесила ему неловкий полупоклон.

Он развернулся на каблуках и поклонился, глядя на меня с такой яростью, как будто готов был прикончить на месте. Как только он снова отвернулся и сделал еще один шаг, я поклонилась вновь. Мы повторили этот странный ритуал четырежды. С каждым разом выражение его лица становилось все более остервенелым, пока я, наконец, не почувствовала, как чары расползаются по моему телу вверх и талию, как у фарфоровой куклы, охватывает паралич. Не сработало.

Мы вышли в поле. Колосья ходили волнами вокруг нас, щекотали и царапали кожу, цеплялись за грубую ткань моей одежды. Я оглянулась через плечо. В доме не горел свет. Неужели это последний раз, когда я увижу его? Мою семью? Серебристая черепица и карнизы, большой старый дуб возле кухонной двери вдруг стали так дороги мне, что на глазах проступили слезы. Грач не заметил этого. Ощутил бы он вообще хоть что-нибудь, если бы увидел мои рыдания? Может быть. А может, и нет. В любом случае стоило попытаться выяснить.

Я сжала пальцы. Хорошо — мои руки все еще были свободны. Я нащупала скрытый кармашек в свободных складках своей юбки и принялась теребить швы.

— Грач, подожди, — позвала я. Еще одна слеза, оставив горячий след, скатилась по моей щеке и упала за воротник. — Если я когда-то была хоть немного небезразлична тебе, остановись на минутку и позволь мне прийти в себя.

Его шаги замедлились, пока он совсем не остановился. Мои ноги продолжали нести меня вперед, пока я не оказалась прямо рядом с ним. Это мне и было нужно.

— Я… — начал он, но я так и не узнала, что он собирался мне сказать.

Я схватила его за руку и крепко сжала так, что кольцо, которое я вытащила из потайного кармашка, коснулось его кожи. Это было не просто кольцо — его выковали из чистого холодного железа. Принц покачнулся, как будто почва ушла у него из-под ног. Потом отдернул руку и отшатнулся, вытаращившись на меня, хищно оскалив зубы. В груди у меня екнуло. За все эти годы, наблюдая за индивидуальными несовершенствами каждого фейри, я примерно представляла себе, как они выглядят, когда чары рассеиваются. Но оказалось, что к такому зрелищу все равно была не готова.

Реальный облик Грача напоминал какое-то дьявольское отродье из самого сердца леса: не отвратительное, по крайней мере не совсем, но ужасающе далекое от всего человеческого. Вся жизнь отлила от его золотистой кожи, оставив ее тошнотно блеклой; щеки ввалились, а волосы обвили лицо, как тени, отброшенные вересковыми зарослями. Взгляд светящихся ястребиных глаз пронизывал душу насквозь, беспощадный, бесстрастный. У жутких длинных пальцев было слишком много суставов, и под одеждой, повисшей на нем мешком, угадывался силуэт, скорее напоминающий скелет. Хуже всего были зубы, заметные под оттянутой верхней губой, — острые, как иглы.

Чары почти сразу вернулись, оживив впалые щеки, взъерошенные волосы и пепельное лицо, но ужасный образ навеки впечатался в мою память.

— Как ты смеешь использовать железо против меня! — проскрежетал он. Ярость чувствовалась в каждом слове. — Ты прекрасно знаешь, что в Капризе оно объявлено вне закона. Мне следует убить тебя на месте!

Я изо всех сил старалась говорить ровно, хоть сердце и колотилось об ребра как сумасшедшее.

— Я знаю, что ваш народ связывают словесные клятвы. Вы высоко цените справедливость. Если ты убьешь меня за ношение железа, не будет ли справедливым и необходимым так же покарать всех, кто виновен в подобном преступлении?

Он поколебался, потом кивнул.

— Тогда, если мне суждено умереть, та же участь должна постигнуть всех до единого в Капризе, до последнего младенца. Каждый из нас тайно хранит при себе железо. С первого дня жизни до самой смерти.

Ах ты гнусная… — При других обстоятельствах его шок был бы довольно комичен. — Сначала ты предаешь меня, а сейчас… сейчас ты говоришь… — Он отчаянно подыскивал слова. Ясное дело, поражения не входили в его привычку. Ведь фейри, конечно же, не могли взять и убить каждого жителя Каприза: они ценили Ремесло слишком высоко, чтобы даже помыслить об этом.

Я сделала глубокий вдох.

— Знаю, что не могу сбежать от тебя. Чары, заставляющие меня идти вслед, ничего не изменят, и ты мог бы направить эту энергию на что-нибудь еще. — Это был, признаю, полнейший блеф, но, судя по тому, как Грач сжал губы, я попала в яблочко. — Так что позволь мне идти свободно, позволь оставить при себе железное кольцо, и я последую за тобой добровольно… как минимум физически.

Он шагнул назад раз, два, три; потом развернулся и двинулся в сторону леса. Спотыкаясь, я поспешила за ним. Освобождение от чар было его единственным ответом.

Мое сознание лихорадочно искало пути побега. Но я знала, что шансы на спасение станут очень малы или вовсе исчезнут, если я попробую ускользнуть сейчас. У меня не было другого выбора, кроме как последовать за ним через поле, по траве, под сень леса, где не ступала нога человека, а если и ступала, то безвозвратно.

Каждой клеткой тела я напряженно ждала какой-нибудь колдовской дьявольщины, но первые препятствия на моем пути оказались удивительно и неприятно обыденными. Дыхание со свистом отдавалось в ушах, и юбки липли к вспотевшим ногам, пока я пробиралась через подлесок. Репьи цеплялись за мои чулки, и я на каждом шагу спотыкалась об корни и камни. Грачу все это нисколько не мешало: он скользил сквозь растительность плавно, как бестелесный фантом. Если ветки зацеплялись за его плечи, то потом, натянувшись, били меня по лицу. Я подозревала, что он делает это нарочно.

— Грач.

Он ничего не ответил.

— Становится слишком темно: лунного света нет. Я ничего не вижу.

Он поднял руку, и над ней возник мерцающий волшебный огонек фиолетового цвета, как его глаза, размером примерно с кулак, легкий, как пар. В детстве мама часто говорила мне ни в коем случае не следовать за такими огоньками.

Мы продирались дальше.

— Э-э… — я откладывала этот вопрос так долго, как только могла, — мне нужно облегчиться. — Он ничем не дал мне понять, что услышал, поэтому я добавила: — Прямо сейчас.

Он чуть повернул голову; огонек высветил контур профиля.

— Давай быстро.

Я уж точно не собиралась долго сидеть со спущенными панталонами в темном лесу рядом с принцем фейри. Он, похоже, ожидал, что я присяду на корточки и помочусь там же, где стою, что, вероятно, не было так уж странно — никакая тропа здесь все равно не пролегала. Но я все еще хотела сохранить остатки достоинства, поэтому сделала несколько шагов в сторону, пробралась через заросли жимолости и присела с другой стороны. Огонек послушно остановился у моих ног.

Я чуть не вскрикнула, когда, обернувшись через плечо, увидела за своей спиной силуэт Грача.

— Отвернись! — воскликнула я.

Он посмотрел на меня озадаченно, как тогда, на кухне, во время первой нашей встречи, но это выражение исчезло с его лица так быстро, как будто мне вообще показалось.

— Почему? — спросил он холодно и надменно.

— Потому что это личное! Ты все это время шел, не оглядываясь, можешь и еще на несколько секунд отвернуться. Иначе я все равно не смогу ничего сделать.

Хотя бы это его убедило. Но, сидя под кустом с задранными юбками, как наседка, чувствуя прикосновения плаща Грача к волосам всякий раз, когда он шевелился, я никак не могла осуществить задуманное. Особенно плохо стало, когда я огляделась, чтобы отвлечься, и увидела неподалеку грибной кружок. Шляпка каждого мухомора была размером с тарелку, и мох, проросший между ними, пестрил крошечными белыми цветочками. По легенде фейри использовали такие порталы, чтобы перемещаться по волшебным тропам. Мысль, что передо мной вдруг из ниоткуда может возникнуть еще один фейри, заставила меня содрогнуться.

В воздухе прогудел зов охотничьего рога. Каждый волосок на моем теле встал дыбом, и в ту же секунду я бесславно обмочилась.

Грач схватил меня за руку и поднял на ноги, пока я сражалась со своей одеждой, приводя ее в порядок.

— Дикие Охотники, — произнес он. Выставив обнаженный меч перед собой, он потащил меня за собой в кусты, свободной рукой обхватив поперек груди, как будто держал в заложниках. — Они не должны были найти нас здесь. Не так быстро, во всяком случае. Что-то произошло.

Жаловаться в такую минуту было бессмысленно, поэтому я ничего не сказала, только протестующе дернула его за руку. Брошь с вороном снова была у него на воротнике — как раз на идеальной высоте, чтобы удачно впиваться мне прямо в макушку.

— Прекрати. Как только гончие нас увидят, они сразу нападут на тебя. Убить их в одиночку легче легкого, но защитить при этом смертную… ты должна делать все, что я тебе скажу, сразу, не сомневаясь.

В горле у меня пересохло. Я кивнула.

Призрачный силуэт двигался нам навстречу через подлесок, излучая слабый свет: не живая собака, а лишь очередное волшебное чудовище. Оно приняло облик белой борзой с длинными лапами и густой шерстью, но я смотрела глубже, заглядывая под маску колдовства, и очень скоро этот образ дрогнул. Под иллюзией оказалось что-то древнее, мертвое, темное, опутанное лозами и гнилыми листьями. Оно бесшумно перемахнуло через заросли жимолости, глядя прямо на меня своими мягкими влажными глазами. Я успела почуять исходившую от него сухую гнилую вонь, прежде чем Грач сделал выпад и превратил чудовище в горстку веточек и человеческих костей. Тихий мелодичный звук, похожий на женский вздох, издало оно, умирая.

Воющий хор разорвал тишину леса. Меня затрясло. Эта жалобная песнь была пронизана холодом, одиночеством и неизбывной печалью; сложно было поверить, что голоса эти принадлежали чудовищам, собиравшимся меня убить.

Прислушавшись к ним, Грач пренебрежительно фыркнул, и я услышала, как звук вибрацией отдался в его груди. Он вернул меч в ножны и развернул меня к себе.

— Этих созданий там не меньше дюжины, и все они доберутся до нас одновременно. Мы не можем сражаться. Нужно бежать.

Было видно, что сама идея бегства терзает его.

— Я не смогу…

— Да, я знаю, — перебил он, окинув меня нечитаемым взглядом. — Отойди.

Ветер рванулся сквозь деревья, окутывая Грача головокружительным вихрем из листьев. Волна накрыла его с головой, и он исчез, а на его месте в следующий момент возник огромный конь. Он рыл копытом землю и фыркал, глядя на меня жутковато светлыми глазами. В этом существе, как и в вороне, безошибочно узнавался Грач. Волшебный огонек, парящий в воздухе над моим плечом, высветил рыжеватый блеск на его черной шерсти, гриве и хвосте — косматых, взлохмаченных, неукротимых. Конь опустился рядом со мной на колени, нетерпеливо махнув головой.

Еще одно важнейшее правило жителей Каприза, которое я собиралась нарушить. Если ночью за тобой по пятам идет незнакомая дворняга, не останавливайся и не смотри на нее. Если, проснувшись, ты замечаешь во дворе незнакомую кошку, которая наблюдает за твоим домом, не открывай дверь. И особенно: если видишь красивую лошадь возле озера или на краю леса, никогда, никогда не пытайся оседлать ее.

Как сказала бы Эмма: «О черт».

Я сняла с пальца кольцо и положила его обратно в карман. Как бы мне ни хотелось отомстить Грачу, заставить его вернуться в истинное обличье посреди преследования в тот самый момент, когда гончие были бы готовы меня сожрать, представлялось идеей довольно малопродуктивной. Я сделала всего один глубокий вдох, а потом запрыгнула на широкую спину, не заботясь о юбках, задравшихся до бедер, и вцепилась пальцами в гриву. Мускулы заходили ходуном под глянцевой шкурой, когда конь наконец вскочил и галопом рванулся вперед.

Даже цепляясь за него изо всех сил — в конце концов, для меня это был вопрос жизни и смерти, — я еле могла удержаться: всякий раз, когда копыта врезались в землю, меня подбрасывало в воздух, и обратно я падала с такой болезненной, костедробильной силой, что мои ягодицы вскоре начали неметь. Если он отскакивал в сторону, огибая какое-нибудь дерево, я соскальзывала набок. Он тяжело дышал, и его спина вздымалась подо мной, как кузничные меха. Каждое движение жилистых мускулов напоминало мне о том, что я сижу верхом на существе, превосходящем меня по размеру в десять раз, а то и больше. Земля внизу казалась очень далекой.

Я решила, что мне не нравится ездить на лошадях.

Вой следовал за нами, все приближаясь. Вскоре я уже могла различить грациозные белые силуэты по обеим сторонам от нас: они стремительно догоняли Грача. Две ближайших гончих прибавили ходу, очевидно, собираясь зайти с боков и преградить дорогу. Луч лунного света, пробивавшийся сквозь листву, высветил покрытые корой тела под личиной призрачного меха. Шипастые пасти и зияющие дыры на месте глаз. Грач фыркнул и, бросившись вперед, сократил расстояние между нами и нашими преследователями. Они обернулись, щелкая зубами, но уже слишком поздно: под ударами его копыт они превратились в щепки.

В изящном галопе, в том взгляде, которым он смерил остальных гончих, немного отставших от нас, как будто бросая им вызов, чувствовалось самодовольство. Как говорится, дьявол гордился, да с неба свалился. Мы выскочили на поляну, и Грач резко остановился, чтобы не столкнуться с тем, кто стоял у нас на пути.

Я никогда не видела фейри из зимнего двора. Они никогда не посещали Каприз. Иногда я гадала, как они выглядели — без одежды и других предметов человеческого Ремесла. Что ж, теперь я знала ответ.

Это было существо необычайно высокого роста, даже выше Грача, и оно не скрывало свой истинный облик под чарами. Мертвенно-белая кожа обтягивала худое острое лицо, окруженное невесомым венцом таких же белых волос. Я не успела яснее разглядеть черты, потому что не смогла отвести взгляд от его глаз. Они были желтовато-зеленого цвета, как отполированные куски нефрита; непостижимые, притягивающие, живые, они были полны жестокого любопытства кошки, наблюдающей за тем, как медленно умирает раненая мышь. Я сразу поняла, что передо мной создание настолько далекое от всего человеческого, что оно даже при желании не смогло бы подражать нам. От ног до шеи оно было облачено в черные древесные доспехи, будто выросшие на коже, как кора, изборожденная и скрученная временем; и только голова оставалась непокрытой. Оно поприветствовало нас изысканным, немного напыщенным жестом, взмахнув у груди рукой с длинными пожелтевшими когтями. Грач дернул носом, что, как я поняла, было очень недовольным поклоном.

— О, Грач! — воскликнуло существо тонким голосом, напоминавшим неземное завывание гончих. — Оказывается, ты не один! Как интересно, не находишь? И что же нам теперь делать?

Жуткие глаза сфокусировались на мне, и существо улыбнулось. При этом двинулись только губы: остальное лицо осталось неизменным.

Грач пару раз ударил в землю копытом, а потом, застав меня врасплох, вдруг встал на дыбы. Я обхватила его шею руками, еле удержавшись на месте. Кожей чувствовала его бешеный пульс; на шелковой шерсти проступили капли пота.

— Не волнуйся, я не буду ничего делать сейчас. — Мой мозг, парализованный ужасом, отвлеченно отметил, что существо было, скорее всего, женского пола, по крайней мере, судя по его — ее — голосу. — Игра поменялась. Нам просто нужно придумать новые правила. Будет довольно неспортивно сражаться насмерть на этой поляне, учитывая, что тебя задерживает смертная. Привет, кстати, — добавила она, склоняя голову набок, чтобы разглядеть меня получше. Неизменная любезная улыбка все еще растягивала ее губы.

— Добрый вечер, — ответствовала я, понимая, что, в отличие от Грача, моим единственным средством самозащиты были хорошие манеры.

— Я Тсуга из зимнего рода, — представилась она. Бесшумные, как полет совы, гончие ворвались на поляну, крутясь у ее ног и прижимаясь лбами к ее ладоням. — С тех самых пор, когда старейшее дерево этого леса пустило первые корни, я была хозяйкой Диких Охотников.

Мне почудилось или я действительно услышала, как гончие зашептались между собой? Мягкий ропот, напоминающий приглушенный разговор испуганных женщин за закрытыми дверями…

Я сглотнула, стараясь не представлять себе, что скрывалось под волшебной оболочкой этих гончих.

— Рада знакомству. Мое имя Изобель. Я, эм, художница-портретистка.

— Понятия не имею, что это значит, — улыбаясь, ответила Тсуга. — Что ж, Грач…

Тот подскочил и перебил ее неприятным ржанием, от которого кровь стыла в жилах.

— О, не надо грубостей! Мы не обязаны продолжать это просто потому, что находимся в состоянии войны. Итак, как я говорила, прежде чем ты меня перебил, думаю, будет честным дать тебе фору. Если мои гончие настигнут вас еще раз, то я уже обстоятельно займусь разрыванием тебя на мелкие кусочки. Как тебе такая идея?

Он вытянул шею вперед и щелкнул зубами. Я с ужасом поняла, что он намерен драться.

Я повернула голову, дабы Тсуга не догадалась, что я с ним говорю, и чуть не уткнулась носом в его гриву.

— Прошу, беги, — выдохнула я. — Ты, может, и выживешь, но я точно нет, а без меня тебе ни за что не спасти свою репутацию.

Кожа на его плечах дернулась, как будто он отгонял муху.

— Разве ваши междоусобицы этого стоят?

Он повернул голову. Один глаз внимательно смотрел на меня, и жутко было видеть разумность в его глубине — разумность, совершенно несвойственную животному, чье обличье он принял.

— Прошу, — прошептала я.

Грач вздрогнул, как будто я стегнула его плеткой, и, обогнув Тсугу и ее гончих, помчался галопом в темноту леса.

— Торопись, Грач! — пронзительно, почти отчаянно закричала та нам вслед. — Я скоро догоню тебя! Скачи изо всех сил!

Я снова вцепилась в длинную гриву Грача и рискнула оглянуться. Доспехи Тсуги были почти неразличимы вдалеке, и только ее бледное лицо можно было разглядеть, пока и оно не исчезло за ветками и листьями. Снова прозвучал охотничий рог. Я поняла, что довольно хорошо разглядела Тсугу… но рога у нее при себе не было.

Грач скакал, как будто по пятам за ним гнался сам дьявол. Все свое внимание я сосредоточила на том, чтобы не упасть, поэтому не замечала окружающего нас пейзажа. Какое-то время я чувствовала только дикий ритм галопа, жар, исходящий от спины Грача, да удары комьев земли, взрываемой его копытами, по моим голым ногам. Но потом что-то яркое мелькнуло мимо моего лица и застряло у меня за шиворотом. Сначала я не узнала в этом трепещущем желтом лоскутке лист. Но потом до меня дошло, и все изменилось.

Я подняла голову и затаила дыхание. Восторг охватил меня — яркий, как рассвет, наползающий на горизонт, пьянящий, как бокал лучшего шампанского.

Мы были в осенних землях.

Хотя вокруг было еще сумрачно, лес сиял. Золотые листья, проносившиеся мимо, сверкали, как искры над костром. Алый ковер расстилался перед нами, безупречный, роскошный, точно бархатный. Темные спутанные корни деревьев тонули в голубоватом тумане, превращавшем стволы дальних деревьев в призрачные фигуры, но не касавшемся сияющих оттенков листвы. Яркий мох расползался по веткам медными пятнами. Свежий пряный аромат хвои наполнял прохладный воздух, перекрывая затхлость сухой листвы.

В горле у меня встал ком. Я не могла отвести глаз. Этого было слишком много, слишком быстро. Мне не хватало, нужно впитать в себя каждый лист, каждый кусочек коры, каждый клочок мха. Мои пальцы невольно сжались в гриве Грача, жадно представляя, как я держу кисть и сажусь за мольберт. Немного выпрямившись, я почувствовала, как ветер бьет в лицо и наполняет легкие. И этого все еще было мало.

Семнадцать лет я жила в мире, который никогда не менялся. Теперь мне казалось, будто я впервые сняла тугой шерстяной свитер и почувствовала на голой коже дуновение ветра. Я понимала, что отныне мне всегда будет чего-нибудь не хватать.

Когда Грач замедлил шаг, ветер перестал трепать мою одежду, и топот копыт больше не отдавался в ушах. Это было странное чувство потери. Мысли сменяли одна другую с бешеной скоростью, и кровь в жилах бурлила. Каждый звук после этой скачки казался приглушенным: копыта Грача едва касались мягкого лесного полога, и пар вылетал из его ноздрей абсолютно бесшумно. Наконец он опустился на колени посреди прогалины. Я соскользнула на землю, еле удержавшись на слабых дрожащих ногах, и начала медленно оглядываться.

Не звучал рог вдалеке, не слышался в туманном воздухе лай гончих. Не трещали кузнечики, только мелодично гудели сверчки, влажно квакали лягушки и изредка шлепались о землю желуди. И ни одного ворона на ветке. Опасность миновала.

Когда я обернулась, увиденное заставило меня оцепенеть. Грач вернулся в свое нормальное обличье и стоял в полный рост, вытащив меч из ножен.

Я забыла обо всем, когда он наставил клинок на себя.