Точно по сценарию

Маргарита Сысоева (2024)

На сцене самодеятельного театра — премьера. В пьесе, поставленной режиссером-новатором по мотивам рассказа Агаты Кристи, главный герой, поверив убедительному рассказу супруги, умирает от страха. Актер, игравший роль главного героя, скончался на сцене точно так, как было описано в пьесе. Все потрясены. Даже режиссер не ожидал такого исхода. Но, с другой стороны, он горд тем, что его система подготовки актеров дала такой результат.

Глава 9

Из заданных мне вопросов я вообще не смогла понять, каким образом Кролик получил смертельный препарат, и какова версия следствия. Наверное, это так положено — вести дело так, что бы никто ничего не понимал и ни о чем не мог догадаться. Только нас это не устраивало. Поэтому мы с Люськой решили провести собственное расследование. Ясно было только, что следователей очень интересовало, что Кролик в течение вечера ел и пил.

Люська уселась за столом с блокнотом и принялась записывать свидетельские показания. Сначала мои. А что я могла рассказать? Я же наблюдала за происходящим из зала, как и остальные девяносто человек зрителей. Из зала все выглядело вполне естественно. Аленка долго и убедительно уговаривала Кролика, что он сейчас умрет от паралича. Он очень убедительно реагировал. Пока не умер. В какой именно момент произошла трагедия, я вообще не поняла. Потому что во все глаза смотрела на Аленку и очень переживала, удастся ли ей спастись от маньяка-афериста. Потом Вазген с Мустафой шум подняли, на себя внимание отвлекли.

— Если есть версия, что Кролика отравили, то в первую очередь под подозрение попадают его враги. У него были враги? — Люська приготовилась делать записи в блокноте.

— Какие враги? Не было у него никаких врагов, — отрезал Мишка.

— Он что, никогда ни с кем не ссорился, не ругался? — Люська вопросительно уставилась на меня.

— Почему же не ругался? — Мишка опередил меня. — Кролик ругался всегда и со всеми.

— Как со всеми? — еще больше удивилась Люська.

— Характер у него такой был, въедливый.

— В тот день он тоже с кем-то ссорился?

— Естественно. Кролику же никогда спокойно не жилось, ему везде надо было нос сунуть. Лично я с ним поцапался, не скрываю. Стулья мы, видите ли, не так поставили. Потом он еще с кем-то препирался. Но громче всех они ссорились с режиссером.

— По какому поводу?

— Понятия не имею, я не прислушивался. Они постоянно лаялись. Ты только следакам не сболтни, что Прохор и Кролик ругались перед спектаклем!

— Почему?

— Эй, все! — Мишка обратился к окружающим. — Молчать о том, что Кролик и Прохор перед спектаклем, как обычно, громко разговаривали! Да ты посмотри на него, — режиссер, глядя в окно, что-то бормотал себе под нос. — Он же блаженный. Живет в своем мире. Начнет им голову морочить, разозлит только. Пока разберутся…

— Да, характер у Кроля был своеобразный, — согласно кивнул Денис.

— В народе это называется «к каждой бочке затычка», — уточнила Люська.

— Как ни грустно, но точнее не скажешь. Только имей в виду, что Кролик во все встревал только на стадии разговоров. Он любил, что бы во всем была полная четкость и определенность. Каждый вопрос он должен был для себя прояснить. Но если лично его это не касалось, никуда не вмешивался и по-настоящему никому поперек дороги не становился. Во всяком случае, я не в курсе.

— Давай для начала каждый расскажет нам о том вечере, — зашептала Люська мне на ухо. — Кто что помнит, кто что заметил. Может, всплывет что-нибудь. Потом сориентируемся.

— Идет. Хоть время чем-то займем.

— Аленка, давай ты! — Люська приступила к актрисе. — Рассказывай, как было дело.

— Да как обычно, — пожала плечами Аленка. — Наша с Генкой сцена была основной. Мы ее сто раз репетировали. Особенно я. Мне ведь самой надо было поверить, в то, что я дала смертельный яд, а иначе, если я не поверю, зрители тоже не поверят. Зрителей не обманешь.

— Конкретнее! — потребовала Люська.

— Я налила для Кролика чай в чашку. Это был хороший чай, я его дома в термосе заваривала. Смесь черного чая с зеленым и с мятой, и с земляничным листом. Кролик что попало не пил. Чай в пакетиках вообще не признавал. Сами знаете, он в еде очень придирчивый был. Поэтому чай я из дома принесла. На репетициях-то я ему, когда пустую чашку подавала, когда — с минеральной водой. Но на спектакле так нельзя. Все должно было быть по настоящему, даже в мелочах.

— Это понятно. Что было дальше?

— Дальше я стала говорить текст, а сама представляла, как черная жидкость всасывается через стенку желудка в кровь и идет к ногам…

— Прямо от желудка к ногам? — фыркнула Галка.

— Ну да, ноги-то внизу, вот она туда и стекает.

— О! — Галка вслеснула руками. — Я же тебе во всех подробностях объясняла, как происходит всасывание, как по нижней полой вене кровь поступает в печень, где частично обезвреживается. И только потом…

— Объясняла, но это слишком сложно. Я на репетициях пока про печень представляла, вся энергетика терялась, действие провисало. А так я очень живо воображала. Вот он выпил яд. Вот яд стек в ноги и растворил мышцы. Вот из ног темный раствор поднимается вверх, вот разливается по рукам, по туловищу… Жуть, до сих пор, как представлю, так саму чуть не парализует.

— Анатомический кретинизм, — вздохнула Галка.

— А где находился твой термос с чаем?

— На сцене, в кухонном шкафчике. Я его еще перед спектаклем зарядила. А когда понадобилось, просто достала из шкафчика и поставила на стол.

— Значит, к термосу никто подобраться не мог.

— Почему же не мог? — это вступила Ксения.

Она изображала привидение. И залезала везде. И в шкафчики во все нос совала. Проверяла, как ее доченька ведет хозяйство.

— Но термос я не открывала и ничего в него не подсыпала, честное слово. Кстати, Вазген с Мустафой тоже постоянно слонялись по сцене и по залу. Тоже могли куда угодно залезть, никто бы и не заметил.

— Могли-то, могли, — Мишка стукнул себя ладонью по лбу. — И даже, кстати, залезли. Да только в термосе вашем ничего такого не было, кроме чая, конечно.

— Откуда знаешь?

— Попробовал.

— Как?

— Когда?

— Да еще в начале, до того, как нас уволили. Мы же на сцене как бы работали. То поддоны перетаскивали, то рулоны с обоями. А то — линолеум. Еще софиты эти…. На репетициях-то их не включали. Я взмок весь в своей робе. Жажда замучила. А за кулисы никак не отойти. Мы с Вовкой на сцене должны были чудить. В кулисе режиссер стоял. Когда я ему знаками показывал, что надо горло промочить, он мне кулаком грозил. Вот я и пошарил по шкафчикам. Вдруг, думаю, кто минералки бутылку забыл, да хоть воду для цветов. Я уже на все был согласен. Наткнулся на этот термос и налил себе чашечку. Горячо, правда. Ну, ничего, я поставил чашку на подоконник и потихоньку отпивал.

— Молодец, — режиссер похлопал Мишку по плечу. — Ты был очень органичен.

— Спасибо, Прохор. Будешь тут органичным, когда от жажды помираешь.

— Но кто-то мог получить доступ к термосу еще перед спектаклем, — глубокомысленно заявила Лизка.

— Перед спектаклем?

— Ну да, я этот термос видела, он на подоконнике стоял.

— Да, он же тяжеленный был. Виктор его на машине подвез.

— А говоришь, сама дома заваривала.

— Заваривала дома, сама. Говорю же, он тяжелый был. Виктор позже на машине подвез.

— А я видела, как в обнимку с этим термосом Анька Кроликова заходила, — не унималась Лизка.

— Куда заходила?

— За сцену.

— Ага, а говоришь, Виктор привез. Алена, ты путаешься в показаниях.

— Ну да, говорю. То есть, ничего я не путаюсь. Привез Виктор. Перед входом встретил Анечку. И передал термос ей.

— Зачем? С какой стати здоровенный мужик передаст тяжелый термос с горячим чаем тощей фотомодели, которая себя-то еле носит?

— Что бы самому не заходить. Он же с маленьким Витюшкой был, тот бы сразу пищать начал, что к мамочке хочет. Я бы переживать начала, а мне надо было на роль настраиваться. А так он через Анечку передал. Она его на подоконник поставила, а я после в шкафчик на сцене убрала.

— А до того термос спокойно стоял на подоконнике.

— Спокойно стоял.

— И кто угодно мог воспользоваться случаем и подсыпать отраву.

— Перед спектаклем, конечно, мог. Но не воспользовался.

— Откуда такая уверенность?

— Да оттуда, Лизавета, блондинка ты наша, что потом Мишка этот чай дегустировал.

— А, ну да, извините…. А может, он и не дегустировал.

— Как это?

— А так. Чашечка-то после спектакля полная была. Я же ее потом в туалет отнесла, помыла.

— Уберите ее от греха! — взмолился Мишка. — Я же говорю — горячий чай был, очень горячий! Я по чуть-чуть отпивал и то язык обжег.

— Вот, видите, ничего Мишка не дегустировал. Только видимость создавал.

— А в число подозреваемых попадают Виктор и Анечка, — торжественно провозгласил Прохор.

— Они-то, с какой стати?

— Во-первых, у них обоих была возможность отравить напиток. Оба какое-то время держали термос в руках и оставались с ним наедине.

— С кем наедине?

— Да с термосом же! Виктор твой дома мог, что угодно туда добавить. Анечка — пока от машины до зала шла. Остановилась в холле, крышечку отвернула, крысиного яду насыпала. Ничего сложного! Во-вторых, у них был мотив — ревность!

— Какая еще ревность?

— Нормальная супружеская ревность. Они же не слепые, думаете, легко им было на вашу любовь смотреть?

— Какая любовь? Это же наши роли! — возмутилась Аленка.

— Вы очень вжились в свои роли. Актеры, когда у них по действию любовь, всегда друг в друга влюбляются. Без этого нельзя. Не удивлюсь, что ваши супруги ревновали.

— Ох, Прохор Иваныч, вы как скажете что-нибудь, так хоть плачь, хоть смейся.

— Аленка, это комплимент. Я бы даже не удивился, если бы твои падчерицы решили Кролика уморить, что бы за папаню отомстить. Знаешь, та, что на спектакль пришла, как на Кролика зыркала! Мороз по коже! Темпераментная девица!

— Да что вы такое говорите! Это возмутительно!

— Слушайте, прекращайте, — вступилась Галка. — Это лекарство вообще внутрь через желудок не попадает.

— А чего тогда Раиску допрашивали, кто чего пил, ел. И кто видел, что Кролик ел и пил?

— Никто ничего не пил. Перед спектаклем у всех такой невроз, никто ничего не ест, даже пить боимся.

— Я не боюсь, — встряла Галка. — Я бутерброды ела.

— Ты — исключение. Да и потом, ты когда голодная, такая злая делаешься, ужас! Ни за что человеку глотку перегрызешь!

— Это да. Мне самой за себя потом так стыдно. Но ничего не могу поделать.

— А я видела, — припомнила Ксения. — Кролик таблетки какие-то глотал. Водички искал запить.

— Нашел?

— Не знаю. У меня воды не было. И вообще не до него было, я ногти сушила.

— Дома не могла свои когти высушить?

— Дома? Тоже мне умник нашелся! А полы в театре кто бы тогда мыл? Ты что ли? Я специально пораньше пришла, что бы успеть, как приду полы вымыть, а потом ногти в черный цвет покрасить.

— Какие полы? У нас же сарайная эстетика была.

— Так газеты мы по чистому полу расстилали. Иначе всем пришлось бы несколько часов пыль глотать. А костюмерная? А за сценой, а сбоку за шторой?

— Так нашел Кролик воду или всухомятку давился, бедняга?

— Нашел. Он моей минералкой запил, — вступил Кирюшка.

— Вот и хорошо.

— А может и не хорошо. Ты сам из этой бутылки пил?

— Пил, конечно.

— Вообще мы с Вовкой две бутылки общественной воды купили.

— Ага, и никому не показали.

— Да забыли, не до того было. Все ж перед премьерой носились, как угорелые. Нас Прохор заставил мебель целлофаном укутывать и запах краски распространять. Я потом на сцене, знаете, как эту воду вспоминал? Ого! Особенно, когда из Ленкиного термоса язык ошпарил!

— Ага, поэтому у тебя кроме акцента пришепетывание появилось! Гениально! Гениально! Отличная находка! Запомни это! В следующий раз обязательно повторишь, — Прохор довольно потирал ладони.

Точно, чокнутый.

— В следующий раз я членовредительством заниматься не буду! — твердо заявил Мишка. — У моей робы карманы большие. Я в них пару бутылок с питьевой водой загружу.

— А как же акцент с пришепетыванием? — ехидно поинтересовалась Лизка.

— Сама пришепетывай, тебе тоже не помешает!

— Точно! Тебе надо пару передних зубов зачернить и шепелявить! Классно будет! Как мы сразу не догадались? — восторженно подхватила Ксения.

— Дурдом какой-то, — вздохнула Люська. — Они вообще помнят, по какому поводу нас здесь собрали?

— Стресс у людей. Защитная реакция идет в виде отрицания. Так это, по-моему, называется. А мы будем делать свое дело. Кто в тот день первым пришел в театр? — как можно громче спросила я.

— Кто-кто, — буркнул Кирюшка. — Как обычно, я. Как будто самый свободный.

— Ну, Кирюш, у тебя же суббота выходная и детей нет, что бы их в изостудию водить, — примирительно сказала Аленка. — Очень хорошо, что хоть ты вовремя пришел.

— Вовремя это когда? — уточнила Люська, склонившись над блокнотом.

— Договорились, что соберемся в два часа, будем готовить помещение.

— В два часа, — записала Люська. — Пришел Кирилл, так?

— Нет, я пришел в половине третьего. У меня, между прочим, тоже личная жизнь есть.

— И что ты делал, после того как пришел в половине третьего?

— Музыкальную аппаратуру устанавливал, что же еще?

— Ничего подозрительного не заметил?

— Вроде нет. Все как обычно, бардак. Ведь договаривались накануне после генеральной репетиции задержаться, порядок навести. Так ведь нет. Все побросали и разъехались.

— Так разъезжались в два часа ночи, какая там уборка? — отмахнулась Ксения. — Решили перед спектаклем собраться пораньше и все сделать.

— Ага, и я один собрался, как дурак раньше всех, — Кирюшка обиженно надул губы.

— Кто пришел следующим?

— Следующая пришла я, — ответила Ксения. — В три часа. И сразу начала мыть полы. А Кирюшка тут же пропал куда-то.

— Мне срочно надо было денег на телефон положить.

— А как же музыкальная аппаратура?

— Я вернулся через пятнадцать минут.

— Неправда, — Лизка услышала, о чем мы говорим. — В три часа пришла я. Ксюха уже сцену успела вымыть и меняла воду, что бы начать мытье зала. Тебя не было.

— Ну, значит, я пришла немного раньше, — примирительно сказала Ксения. — У меня и часов-то нет.

— Как же ты живешь-то без времени?

— Нормально живу, привыкла. По солнцу ориентируюсь. Шучу, конечно. На работе — настенные часы, дома — компьютер и телевизор, в машине — радио. Да еще мобильник в сумке. Зачем мне часы-то?

— Часы — это статус, если дорогие, конечно, хорошей фирмы. Да и просто красиво. Бывает очень оригинальный дизайн. Браслет опять же. Очень сексуальное украшение, — Лизка продемонстрировала запястье, украшенное изящным золотым браслетом.

— А ты не боишься такую вещь в театр надевать? За сценой полумрак, хаос. Нервяк такой. Не ровен час, забудешь, где сняла, и их с мусором выкинут или уронит кто-нибудь, потом наступит. Бр-р-р, подумать страшно. Я сюда серьги-то не надеваю, — с притворным сочувствием поинтересовалась Ксения. — На работе другое дело. Ты там лекции читаешь. Изящной ручкой указку держишь. А студенты от дорогих часов глаз отвести не могут. На работе — да. А в театр — это лишнее.

— Ага! Купилась! — обрадовалась Лизка. — Это дешевка из магазина, где все по сто рублей! Зато как смотрятся! Как настоящие!

— Тьфу ты, Лизка, опять со своими подделками!

— А ты думала, я такая дура. Золотые часики в темном коридоре на подоконник бросила и давай полы намывать?

— Да нет, я же знаю, что ты кандидат технических наук. Но в некоторых вопросах дура дурой.

— Да иди ты.

— И полы ты моешь — только грязь разводишь. Чаще надо воду менять.

— Где уж мне с профессионалами тягаться.

— Девочки, не ссорьтесь! И вспомните, кто пришел следующим?

— Да никто не пришел!

— Никому ничего не надо!

— Мы весь зал успели вымыть.

— И коридор.

— Да, и коридор. Одна раздевалка осталась. Только тогда Мишка подъехал, потом Вовка.

— Да было как раз тридцать пять минут четвертого.

— Мы их сразу заставили переобуться. Но они все равно натоптали, пока свои сумки перетаскивали. Хорошо, что потом полы газетами застелили.

— В четыре часа почти одновременно пришли Аленка, Денис и Кролик. Все начали активно готовить зал. Занавес поправляли, мебель расставляли. Те, кому по действию надо было переодеваться, костюмы развешивали.

Получается, что с четырех до пяти в помещении театра «Юрий Гагарин» кипела бурная деятельность, временами переходившая в хаотичное броуновское движение. Суматохи добавила Анечка, явившаяся в обнимку с большим Аленкиным термосом. Окинув помещение свежим взглядом, Анечка заметила, что сиденья у стульев сильно запыленные и нарядным гостям неудобно будет садиться в эту грязь. Она тут же запрягла Вовку, и он на машине поехал к Кролику домой за пылесосом. Вернулся он минут через двадцать без Анечки, зато с новеньким моющим пылесосом и принялся, чертыхаясь, пылесосить стулья. Из девочек никто этим заняться не мог. Ксения уже наложила грим. Она покрыла лицо толстым слоем не то муки, не то крахмала и подходить к текстильной мебели не могла, потому что грим держался плоховато и усеивал все вокруг белым порошком. А что было делать, если у Ксении аллергия почти на все косметические средства? От роли она отказаться не могла. Настоящие актрисы так не делают. Надо было изыскивать приемлемый способ, что бы воплотить режиссерскую задумку. Пришлось обойтись домашними рецептами. Круги вокруг глаз она нарисовала черным углем. Специально набор для барбекю покупала, потому что отдельно угля почему-то в продаже не случилось. Теперь все спотыкались о стоящий у стены разборный мангал. Мангал при этом издавал жуткий грохот. Пока Мишка не догадался собрать его и выставить перед сценой.

Аленка тоже пылесосить не могла — гладила костюмы. А Галка только пришла с работы. Причем ночью она дежурила в больнице, а потом у нее был прием в поликлинике. И теперь актриса пыталась привести себя в порядок. Она мыла под краном голову. Лизка ей помогала.

Термоса на подоконнике уже не было. Аленка пристроила его в кухонном шкафчике на сцене. Это было совершенно точно. Потому что Мишка, в пятый раз, споткнувшись о громыхающий жестью мангал, попытался засунуть его в кухонный шкафчик. Но там уже стоял термос и мангал не помещался. Мишка термос вытащил и водворил обратно на подоконник, где он никому не мешал. Но Аленка это заметила и подняла страшный шум. Даже пылесос смогла перекричать, когда объясняла Мишке, что он не прав. Тогда Мишка и придумал собрать мангал и поставить его перед сценой, как будто перед домом в садике.

Конец ознакомительного фрагмента.