Триггер

Марго Эрванд

Шейла Нельсон забыла один день своей серой и однообразной жизни, но странные видения заставляют всерьёз усомниться: а таким ли обычным был этот стёртый из памяти день?И если эротические фантазии с участием соседа можно объяснить долгим сексуальным воздержанием, то как быть с пленницей, запертой в подвале? Почему Шейла видит её страх и чувствует тяжесть бритвы в ладони? Что это: разыгравшееся воображение или же утраченные фрагменты памяти? Что на самом деле скрывает Шейла?

Часть I

1

Мы с Рейчел, как и всегда по средам, сидим на балконе моей квартиры и пьём вино. Для неё это единственный день в неделе, когда она может одновременно отдохнуть и от работы, и от дрязг грядущего развода. Для меня же это единственный день, когда я делю бутылку на двоих. Я разливаю красное вино по бокалам и, откинувшись в кресле, закрываю глаза. Я знаю, что Рейчел смотрит на меня и ждёт ответа.

— Шейли, детка, рассказывай, чем занимался наш Казанова сегодня? — просит она, поправляя копну чёрных пружинистых волос. Но, встретив мой рассеянный взгляд, она хмурит брови, качая головой. — Только не говори, что снова лазила по какому-то вонючему подвалу.

Всё началось чуть больше недели назад, когда я впервые увидела эротические фантазии с участием моего сексапильного соседа. И если меня эти видения тревожат, то Рейчел с первого дня воспринимала их лишь как плод моего воображения, результат трансформации моей сексуальной энергии или же результат длительного сексуального воздержания; и искренне удивлялась, почему этого не случилось раньше.

Женщина в тридцать пять лет полна сил и энергии, её либидо находится на пике. Но у меня случился облом. Мой последний секс был двадцать восьмого января. В тот день мы с Мэтью, оставив Патрика с ночёвкой у друга, пришли домой и занялись любовью. Для меня та ночь была очередной попыткой зачать ребёнка. Для Мэтью же это был прощальный секс. Уже несколько дней спустя он пригласил меня в «наш ресторан» и в перерыве между основным блюдом и десертом обыденно сообщил: нам нужно расстаться. А потому разнузданные фантазии — это меньшее, что могло случиться с женщиной, у которой секс был почти восемь месяцев назад.

Но если эти эротические фантазии могло объяснить моё сексуальное напряжение, то жуткие видения с девушкой объяснить не могли ни я, ни Рейчел, ни даже доктор Дюбуа. Никто. И это пугало, во всяком случае меня.

— Извини, — жую я, виновато пожимая плечами.

— Ну на этот раз она хоть повернулась к тебе лицом? — бурчит Рейчел, залпом выпивая содержимое своего бокала.

— Я снова спустилась в этот подвал и сразу подошла к ней. Не стала задерживаться в дверях, осматриваться по сторонам. Я знала, что она там, и не хотела терять ни секунды. Она жалобно мычала, и я слышала лязг цепей. Я хотела коснуться её плеча, когда снова увидела эту татуировку на её лопатке.

Закрываю глаза, съедаемая желанием провалиться в кроличью нору. И кажется, мне это удаётся. Тьма рассеивается, поражая буйством ярких красок и причудливых форм. Сказочные декорации надвигаются на меня, точно приглашая стать частью этого мира. Но внезапно картинка начинает дрожать и рассыпаться. Я едва успеваю разглядеть пушистого кота, притаившегося на ветке, прежде чем он исчезает во тьме. Жду, что он оставит мне на память о себе хотя бы улыбку, но вижу только кусок серого скотча. Мрак становится почти осязаемым. Вязким и душащим.

— Она сама резко повернулась ко мне, но я увидела только полоску скотча на её губах, — говорю я. — Разве такое может быть лишь плодом моего воображения?

— Господи Иисусе, — выдыхает Рейчел, прикрыв рот ладонью. — Это ещё что за херь?

— Хороший вопрос, только ответа на него нет ни у меня, ни у моего лечащего врача, — цокая языком, отвечаю я.

— Может быть, ты поговоришь со своим психотерапевтом?

— И как я сама об этом не подумала? Мне же мало того, что она роется в моём прошлом, раз за разом ковыряя детские травмы, травмы, нанесённые Мэтью и его шлюшкой, так пусть теперь и со снами моими познакомится! Блестящая идея! — взрываюсь я, наливая себе ещё один стакан вина.

— Хорошо, а что тогда ты собираешься делать? Продолжать жрать горстями свои пилюли, от которых у тебя, кстати, и могут быть все эти кошмары?

— Не знаю, — шепчу я, морщась от кислого послевкусия вина.

***

Я встречаю Патрика на остановке, куда его привозит школьный автобус. Плюхнувшись на своё сидение, он без устали рассказывает мне о том, что произошло в школе, какую тему проходили по литературе, математике, что задали на дом, с кем он сегодня дружил. Каждый раз, когда он ссорится из-за какого-то пустяка со своим одноклассником Брендоном, он предпринимает попытки заполнить пустоту новым приятелем. Обычно это длится не больше недели, а потом он снова дружит с Брендоном.

Когда я заруливаю на парковку торгового центра, где мы собираемся снова перерыть ряд с одеждой на Хэллоуин в поисках костюма Железного человека, он хватает с переднего сидения мою сумку и начинает в ней рыться.

— Ну что, мой маленький Человек-паук принёс тебе сегодня удачу? — спрашивает он, выуживая со дна маленькую пластиковую фигурку.

«Значит, сегодня это был Человек-паук», — думаю я, улыбаясь сыну в зеркало заднего вида. Каждый день, перед тем как пойти в школу, он кладёт мне в сумку на удачу какую-то свою игрушку, карточку или даже рисунок. Для него это очень важный ритуал, я же нахожу его таким трогательно милым, что буду рада получать от него такие милые талисманы всю свою жизнь.

— Ещё спрашиваешь! Сегодня у меня был отличный день, и сейчас твой «человек-паук» принесёт нам ещё одну большую удачу: мы наконец купим тебе костюм!

Но либо я ошиблась, либо для покупки костюма Железного человека мы выбрали не самый подходящий талисман. И теперь, как любой шестилетний ребёнок, Патрик всерьёз опасается, что купить костюм Железного человека будет непросто. И эта неудачная поездка в торговый центр только убедила его в этом.

— А ты уверена, что мы его найдём? — спрашивает он, включая телевизор.

Мы уже приехали домой, и в качестве утешения я только что разрешила ему поиграть в видеоигры.

— Малыш, конечно, найдём, разве я тебя когда-то подводила? — отвечаю я, ласково взъерошив его тёмно-золотистые волосы.

— Я не малыш, — бурчит он, обиженно хмуря лоб.

Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. В такие минуты он напоминает меня саму, но ещё я частенько вижу в нём Мэтью. Вероятно, с возрастом черты отца будут доминировать, а возможно, и вовсе бесследно сотрут с лица озорные ямочки на щеках, взгляд исподлобья, кокетство в глазах и вот эту обиженную гримасу. Но я уверена, что моё сердце будет всегда щемить от любви и нежности к единственному сыну.

— Ты не хочешь со мной поиграть? Тут можно вдвоём, — спрашивает Патрик, не отрываясь от экрана телевизора.

— Нет, я посижу и понаблюдаю. Ты же знаешь, от этих игр у меня рябит в глазах, — отвечаю я, усаживаясь на диван рядом с ним.

Не уверена, что ему важен мой ответ, потому как в следующий миг на экране появляется яркая красная гоночная машина, а большой секундомер отсчитывает время до старта.

Три, два, один. Гонка началась.

Патрик напряжённо сдвинул брови и, поворачивая корпусом тела вправо, уверенно повёл машину в крутой поворот. Эти «навыки вождения» у него тоже не от меня. Иначе я бы не слетела с дороги, разбив любимую «Хонду». Мысль о старой машине откликается болью в затылке. Невидимой печатью она блокирует мои воспоминания, предупреждая любые попытки шагнуть во тьму, окутывающую восемнадцатое августа. Я закрываю глаза, потирая переносицу. Мне хочется выпить, но при сыне я стараюсь этого не делать. Массирую шею, чувствуя неприятные покалывания в позвонках. Надо не забыть записаться на приём к хиропрактору. Я тянусь за мобильным телефоном, чтобы сделать напоминание, когда он начинает звонить. На экране высвечивается улыбающееся лицо Рейчел.

— Уже соскучилась? — спрашиваю я.

— Как бы не так, детка! Мне кажется, авария открыла в тебе скрытые способности! Это же удивительно! Когда ты мне дашь полезный совет по поводу Тома? Ты же можешь предсказывать такое!

Хмурюсь, напрягая слух, в напрасной попытке уловить смысл.

— Я тебя не понимаю, — осторожно отвечаю я.

— Ну, конечно, я забыла, ты же не смотришь новости! Давай включай телевизор, мне кажется, девица из твоих кошмаров сейчас на всех каналах!

— Что?

Я стараюсь сохранять спокойствие, но вижу, как Патрик взволнованно перехватывает мой взгляд.

— Новости включи! — выдыхая, командует Рейчел.

Хватаю с журнального столика пульт от телевизора и, не обращая внимания на протесты сына, тут же начинаю переключать каналы.

— Мам, ну ты чего? — вопит Патрик, швыряя джойстик на пол. — Я же мог выиграть!

Я никого не слышу: ни Патрика, ни Рейчел, продолжающую что-то бубнить мне в трубку. Я не могу оторвать глаз от портрета пропавшей девушки, растянутого на весь экран. Девушка моих кошмаров ни разу не показала мне своего лица, но сейчас, вглядываясь в эту зеленоглазую блондинку, я не могу отделаться от мысли: а что, если это она?

2

Ночь проходит без сна. С рассветом, едва я успела задремать, мою комнату оглушает тревожный звон будильника.

— Патрик, вставай! — машинально кричу я, зарываясь лицом в подушку.

Кажется, только с восходом солнца мне удаётся подавить тревожные мысли и насладиться тишиной и покоем. Могу просто поспать, не опасаясь открыть дверь в затхлый подвал и убедиться в своих жутких догадках. Я не хочу, чтобы девушка из моих кошмаров оказалась Эбигейл Рейнольдс. Я хочу просто вздремнуть.

Но стоит мне ощутить лёгкость и невесомость грядущего погружения в сон, как дом снова сотрясается от противного писка. На этот раз будильник срабатывает в комнате Патрика.

— Встаю-встаю, — слышу я недовольное бурчание сына.

Ещё несколько минут тишины, которые кажутся мне вечностью. Перед глазами звёздное небо. Оно манит меня, я буквально слышу его зов. Он пробивается через какую-то пелену. Я напрягаю слух и слышу:

— М-м-м-м-м…

Тьма обступает меня. Я кручу головой в разные стороны, пытаясь сориентироваться. Где-то справа от меня раздается звон, и я встревоженно вглядываюсь в темноту, различая сгорбившийся силуэт. Пленница громче звенит цепью в отчаянной попытке привлечь моё внимания. Я слышу, как её ногти царапают металл. От этого скрежета у меня волосы встают дыбом.

— М-м-м-м-м… — зовёт она, и я чувствую резкий толчок.

Она освободилась? Она дотянулась до меня? Я вздрагиваю от испуга, открывая глаза.

— Мама, вставай, я уже опаздываю, — тормошит меня Патрик.

Голова звенит, точно колокол, но это не мешает мне на автопилоте выполнять свои ежедневные обязанности, которые я ещё с прошлого года довела до совершенства. Рюкзак Патрик готовит с вечера, но ланч-бокс с перекусом я собираю ему каждый день с утра. В школе детей кормят, и ему даже нравится их меню, но мне хочется как можно дольше оставаться нужной и незаменимой. Мне важно чувствовать себя полезной. Поджаренный ломтик хлеба с джемом и арахисовой пастой — любимое лакомство Патрика, и только я знаю, как приготовить его так, чтобы это угощение взорвалось ярким фейерверком вкусов у него на языке.

Глоток крепкого свежезаваренного кофе помогает мне окончательно проснуться. И на какое-то время даже забыть о тяжёлых мыслях. Я слышу, как сын возмущается в спальне. По тем коротким репликам, что долетают до меня, делаю вывод, что он снова мучается выбором одежды. И так каждое утро, пять дней в неделю. Качаю головой, закатывая глаза.

— Может быть, ты наденешь светлые джинсы и синюю майку с Микки Маусом? — пытаюсь прийти ему на помощь, дотягиваясь до мобильного телефона.

— Мам, ну ты чего? Это же отстой!

Патрик меня не видит, но я всё равно поднимаю свободную ладонь вверх. Я сдаюсь. Складываю сэндвичи в ланч-бокс, продолжая одной рукой пролистывать сообщения в телефоне, одновременно продумывая своё расписание на день. Никаких запланированных дел у меня нет. Однако едва уловимое волнение, собирающееся в зудящий клубок нетерпения где-то в области живота, заставляет меня улыбнуться. Сегодня я определённо не буду сидеть в четырёх стенах. У меня появилось как минимум одно дело, ради которого стоит выйти из дома. Мне уже давно следовало повидаться с ней. Я, можно сказать, соскучилась.

***

В одиннадцать часов, после тщательных приготовлений, я наконец сажусь в свой «Форд». Ради нескольких мгновений моего тайного ритуала я не поленилась накраситься и даже надела своё лучшее платье — тёмно-зелёное. Кто знает, может быть, сегодня моя вылазка не будет бесплодной погоней за призраком. Быть может, сегодня мне удастся установить с ней зрительный контакт, пусть и на расстоянии. Этого будет достаточно для того, чтобы вселить в неё ужас и страх. Заставить её сердце биться чаще, а вместе с этим почувствовать, как ускоряет ход своё собственное. От одного взгляда на неё у меня внутри как по команде вспыхивает пожар. Расстояние — ничто. Расстояние для того и дано, чтобы распылять огонь желания сократить дистанцию. А я уже давно жду нашего рокового сближения.

Ну а пока я включаю зажигание, выруливая с парковки. Яркое солнце слепит глаза, и я снова вижу её кукольное личико. Она улыбается, смахивая чёлку платиновых волос. В этих поездках мне не нужно сверяться с картой: её образ служит для меня самым мощным ориентиром. Именно он ведёт меня по запруженным улицам Лос-Анджелеса лучше любого навигатора. И всё же я нервничаю, как школьница, которую впервые пригласили на свидание. Я ощущаю сладостный трепет в груди и лёгкое покалывание в пальцах.

Мне нужно отвлечься. Переключить внимание. Иначе этот зуд, растущий как снежный ком внутри, станет невыносимым. Я включаю приёмник, и салон машины тут же оглушают ритмы нового хита Билли Айлиш. Моё тело реагирует быстрее мозга. Начинаю двигать плечами в такт музыки, не волнуясь о том, как могу выглядеть со стороны. Да и какое это имеет значение сейчас?

— I like it when you take control, even if you know that you don’t, — пою я.

Песня стоит на репите, и я уже давно сбилась со счёта, сколько раз эти строчки срываются с моих губ, когда я уверенно съезжаю с фривея Санта-Моники на бульвар Линкольна.

Она работает в одном из дисконтных магазинов сети «Ross Dress for Less». Я снижаю скорость, выключаю музыку. У меня хорошее зрение, и, если она выйдет на улицу с остальными сотрудниками покурить, я непременно её увижу. Я как ястреб вглядываюсь в горстку людей в фирменных синих майках, что стоят на парковке у магазина. Две брюнетки и одна блондинка. Это она? Это должна быть она. У меня перехватывает дыхание. Я силюсь, чтобы не ударить по тормозам. Сжимаю руль, чувствуя, как вспотели ладони. Я представляю, как наматываю её белокурую прядь на кулак. Её шелковистые волосы приятно скользят в моей ладони. Она кричит и извивается. Её пронзительный вопль ласкает мой слух, и я с наслаждением тяну её из стороны в сторону, словно она моя марионетка.

Жадно вдыхаю запах улицы. Мне не стоит привлекать внимания, но я не могу с собой совладать. Я еду слишком медленно. Старик на чёрном джипе нетерпеливо сигналит, но я не реагирую. Машу ему рукой из открытого окна, предлагая обогнать меня слева. Делаю это машинально, я слишком напряжена, чтобы думать о нём. Блондинка оборачивается на шум.

Это не она.

***

К возвращению Патрика из школы я уже дома. Кручусь у плиты, пытаясь приготовить его любимый кекс. Кухня пропитана насыщенным шоколадным ароматом, сквозь который липкой патокой пробивается запах затхлости. Мысль о девушке со связанными руками опережает её появление перед моими глазами. Я хватаю бумагу с ручкой и начинаю писать.

Она смиренно сидит на полу. Она уже поняла, что живой отсюда ей не выйти. Я помню тот момент, когда в её взгляде появилась безысходность. В тот день мой интерес к ней начал угасать. Глядя в её потухшие глаза, я стала чувствовать, как умираю сама. Надежда на счастливый исход покидала нас обеих. Так к чему продолжать эти мучения? Пришло время попрощаться. Я уже приготовила для неё прощальный подарок.

Таймер на духовке начинает громко пищать. Я вздрагиваю от неожиданности. Убираю в сторону исписанный лист и зову сына к столу. Патрик радостно таскает с тарелки один кусок за другим. Обычно я его ругаю за чрезмерную слабость к сладкому, но сегодня я просто молча наблюдаю за ним, подмечая, как быстро он растёт. Я до сих пор в мельчайших подробностях помню тот день, когда он только появился. Когда с пронзительным криком ворвался в нашу жизнь. Тогда мне казалось, что рождение сына соединит нас с Мэтью раз и навсегда. Я была уверена, что теперь он не сможет просто встать и уйти, как это сделал мой отец. У меня не сохранилось о нём ни одного воспоминания, зато мать с лихвой восполнила эти пробелы, каждый раз недвусмысленно давая понять, что, родись я мальчиком, жизнь наша сложилась бы совсем по другому сценарию. А потому, стоило мне увидеть на тесте на беременность две полоски, как в миг из закоренелой атеистки я превратилась в глубоко верующего человека. Не было ни дня, чтобы я не молилась Всевышнему о том, чтобы у нас с Мэтью родился сын. И вот ему уже шесть лет. Совсем большой парень, который, как и я, растёт без отца. Но в этом случае проблема не в нём, виной всему — Бритни Мур.

— Мама, а ты поможешь мне сделать маску козлёнка? — спрашивает Патрик, проглатывая очередной кусок кекса. — По уроку искусства нам задали сделать это на завтра, а я забыл.

Он виновато прикусывает губу, ожидая, что его будут ругать, но я только улыбаюсь, ероша его шелковистые волосы.

Я хватаюсь за любую возможность побыть с сыном, даже если это всего лишь работа над школьным заданием. В моём детстве не было такой опции — подготовка к урокам с мамой. У неё никогда не было свободного времени: мать либо пила, либо курила, либо лежала в отключке перед громко орущим телевизором. Я была предоставлена самой себе. И так было до тех пор, пока она не прошла принудительную реабилитации. Но в наших отношениях было поздно что-то менять.

— Конечно, сынок, но больше так не делай. Во всём должна быть дисциплина.

Он радостно кивает. И мы вместе опускаемся на ковёр перед телевизором.

Патрик вырезает второе ухо, которое мы только что скроили из листа голубой бумаги, когда в комнате раздаётся звонок моего мобильного. Я нехотя поднимаюсь, чувствуя, как от долгого сидения на полу у меня затекли ноги.

— Привет, как дела? — приветствую я Рейчел.

— Её нашли мёртвой сегодня утром. Эта девушка-блондинка сейчас во всех новостях. Мне очень жаль, детка, — говорит она сдавленным голосом, и моё тело словно парализует от шока и ужаса.

3

Уложив Патрика спать, я включаю лэптоп и в первый раз вбиваю в поисковик имя Эбигейл Рейнольдс. На мерцающем в темноте экране появляется с десяток ссылок. Она во всех новостях. Ёрзаю на стуле, сидя за обеденным столом, мысли путаются. Предчувствие чего-то страшного и необратимого холодит мою кровь. Озираюсь по сторонам, реагируя на сгущающиеся тени. В комнате никого нет, но я не чувствую себя в безопасности. Я всё ещё могу остановиться. Наверное, мне стоит поступить именно так, но вместо этого я резко двигаю курсор, открывая первую ссылку.

Эта статья была опубликована двенадцатого сентября, и в простых предложениях чувствуется не только боль и страх родных, но и надежда. Родственники и друзья пропавшей обращаются к жителям Лос-Анджелеса с просьбой о помощи. Они рассказывают о том, какой замечательный и удивительный человек Эбигейл. На снимке, прикреплённом к статье, она выглядит счастливой. В её белокурых локонах запутался ветер. Взлохмаченные пряди волнистых волос лезут в глаза. Она щурится, а на губах играет открытая улыбка. Прикрыв рот холодной ладонью, я продолжаю скользить взглядом по тексту.

Два месяца назад Эбигейл обручилась со своим парнем, и в следующем году они планировали сыграть свадьбу. По словам безутешного жениха, за два года отношений они ни разу не ссорились и не расставались, а потому он сразу заподозрил неладное, когда десятого сентября Эбигейл внезапно перестала отвечать на его звонки и сообщения, а позже и вовсе не вернулась домой. Читая эти строчки, я ощущаю, как у меня в горле встаёт ком. Последняя статья, на которую есть ссылка в интернете, датирована сегодняшним числом — девятнадцатым сентября. Когда читаешь одну и ту же информацию о человеке из разных источников, создаётся ложное ощущение того, что ты его знал лично.

К статье прилагаются комментарии. Читаю все без разбора. Большинство из них сообщает о возможном местонахождении девушки. А один из пользователей и вовсе уверяет, что видел Эбигейл на пляже. Вероятно, при других обстоятельствах его сообщение не осталось бы незамеченным, но беда в том, что разместил он его всего пару часов назад. К этому моменту девушка была уже мертва. От этой псевдопомощи и участливости я чувствую приступ беспомощной злости и раздражения. Кусая губы, перехожу к следующему комментарию:

«Эбигейл Рейнольдс не первая жертва. За последние три месяца в Эл-Эй были похищены ещё две девушки. Их также нашли мёртвыми на парковках крупных торговых центров. И все они были переодеты в красные атласные платья».

Пять часов назад это сообщение было отправлено пользователем lost77. От этих строк у меня начинает противно сосать под ложечкой. Беспричинная тревога болезненным спазмом окольцовывает голову. И в этой звенящей тишине раздаётся протяжный скрип открывающейся двери. Я резко оборачиваюсь на звук. Темнота колит глаза. Сердце неистово бьётся в груди. Неизвестность длится не больше пары секунд, за которые ужас становится леденящим. Но босые ноги, шлёпающие по паркету, заставляют мои плечи обмякнуть. Патрик проснулся, чтобы сходить в туалет. Три часа ночи.

Протирая глаза, жду, когда мой пульс придёт в норму. Внутренний счёт помогает снова обрести связь с внешним миром. Я в своей квартире и мне ничего не угрожает. Озираюсь на входную дверь. Пытаюсь вспомнить, закрывала ли я её на засов. Сквозь маленький глазок в мрачное чрево гостиной сочится тусклый свет. Делаю глубокий вдох и снова слышу скрип открывающейся двери, а следом неторопливые шаги сына. Этот шлёпающий звук приносит в сердце покой. Еле сдерживаюсь, чтобы не окрикнуть Патрика, не притянуть его к себе, уткнувшись носом ему в шею. Качаю головой, словно отгоняя эту манящую мысль, и непослушными пальцами задаю новые параметры поиска: «Лос-Анджелес, убийства девушек в 2019 году»

Я не ожидала, что их будет так много. Открываю и закрываю одну ссылку за другой, отметая такие варианты, как автомобильные катастрофы, самоубийства, утопленницы и прочее. Перед глазами остаются всего два случая. Первый произошёл шестнадцатого июля. Тогда в СМИ впервые появилась информация об исчезновении работницы приюта для животных Сесилии Белл. И уже спустя десять дней она была найдена мёртвой на парковке одного из торговых центров. Девушка была одета в красное атласное платье. Со снимка, прикреплённого к статье, на меня смотрит кареглазая блондинка. Её волосы небрежными волнами едва доходят до плеч. Она очень похожа на Эбигейл Рейнольдс. Помимо фотографии к статье прикреплено также и видео с подписью: «Интервью с Кейт Соренс. Она последней видела Сесилию». Не раздумывая включаю эту запись, и на экране лэптопа в отдельном окошке появляется круглощёкая брюнетка с лицом, покрытым подростковой сыпью.

«Я была в подсобке, к нам в тот день привезли двух английских бульдогов, их обнаружили то ли в заброшенном доме, то ли на ферме. Нам позвонили и сообщили… Ой, простите, это ведь неважно, — виновато потирая лоб, говорит девушка. — Так вот, в тот день я была в подсобке, Сесилия оставалась в общем зале. Она была как всегда весёлой и общительной. Я не почувствовала в ней никаких перемен. Разве только, мне показалось, что она кого-то или чего-то ждала. Но я не уверена. Меня не было, наверное, минут двадцать, не больше, — Кейт хмурит брови, точно пытаясь вспомнить что-то ещё, но уже через секунду её лицо проясняется, и она продолжает: — Её вещи были на месте, поэтому я решила, что она вышла на минуту. Но она так и не вернулась. Мне так жаль. Сиси, мы все тебя ждём. Возвращайся, ведь…»

На этом запись обрывается. Создаётся ощущение, будто Кейт было что ещё сказать, но режиссёр решил иначе распорядиться эфирным временем. Я включаю повтор, и тишину ночи снова разрывает бесцветный голос Кейт Соренс. Не знаю почему, но во второй раз этот видеоролик заставляет моё сердце щемить от боли в груди. Это интервью было снято двадцать третьего июля, когда все друзья и родные верили в счастливый исход. Они надеялись, что их жизнерадостная Сесилия вернётся домой и всё станет так, как и прежде. Но это всё иллюзия. Мечты, которым так и не суждено было сбыться. Дни напряжённых поисков и бесплодных надежд оборвались уже два дня спустя, когда двадцать пятого июля Сесилия Белл была найдена мёртвой.

Я открываю следующую ссылку, и на экране появляется история Зоуи Мейер. Согласно статье, девушка училась на юридическом факультете Стенфорда. Она была обручена и, как и Эбигейл Рейнольдс, в следующем году собиралась выйти замуж за парня, с которым начала встречаться ещё в старших классах.

Мои глаза скользят по тексту, считывая информацию. Я пытаюсь, как и анонимный комментатор, найти что-то общее. Однако кроме повторяющегося имени детектива, расследующего эти случаи, я ничего не нахожу. Имя офицера Нолана Ферта встречается довольно часто, но только один корреспондент привёл в статье красноречивую реплику грозного стража порядка: «Мы обязательно поймаем этого ублюдка!»

От этого формального лицемерия брезгливо морщу нос, подмечая, что, в отличие от предыдущей жертвы, ад Зоуи Мейер длился недолго. Девушка пропала пятнадцатого августа, а девятнадцатого она уже была найдена мёртвой. Продолжаю прокручивать курсор всё ниже и ниже, и наконец на экране появляется фотография. Зоуи Мейер смотрит в камеру из-за плеча. Из-под сиреневой кепки с фирменным логотипом «Лейкерс» выбивается прядь платиновых волос. Голубые глаза сияют кокетством, на щеках — очаровательные ямочки. Я чувствую, как моё тело покрывается гусиной кожей. Я буквально сжимаюсь от холода и страха, таращась на татуировку на её левой лопатке.

Широкое лицо кота с голубыми искрящимися прядками шерсти и яркими лазурными глазами похоже на раздутый футбольный мяч. Овал, который разрезают на части два ряда крошечных острых зубов, растянутых в самодовольной улыбке.

Я придвигаюсь к экрану лэптопа, не веря своим глазам. Именно так выглядел Чеширский кот в моих видениях. Но как это возможно?

***

Ритмичный стук в дверь отдаётся в голове барабанной дробью. Я с трудом открываю глаза, и спальня тут же расходится волнами в разные стороны. Яркий свет дня ослепляет, и я вскидываю руку, чтобы защититься. Закрываю глаза, не понимая, что происходит. Мысли путаются. Последнее что помню: Патрик собирается в школу. А дальше тишина, в которую мне так хочется вернуться. Непреодолимая слабость опутывает тело, и голова начинает крениться к подушке.

В дверь снова стучат. На этот раз громче и настойчивей. Это нервирует. Раздражённо морщу лоб, с трудом вставая с кровати. На ватных ногах шаркаю к трюмо. Отражение в зеркале не разглядеть. Протираю глаза ладонями, пытаясь избавиться от паутины сна, но становится только хуже. Протяжный зевок разрывает лицо на части, причиняя мышечную боль.

Новая череда ударов в дверь настигает меня в тот момент, когда картинка перед глазами обретает чёткость. Я наконец могу разглядеть в зеркале красные, опухшие глаза, лицо, помятое ото сна, и волосы, свисающие по бокам безжизненными паклями. Отбрасываю назад спутанную прядь. Провожу пальцем по глубокой морщине между бровями.

«Откуда она взялась?» — дребезжит мой мозг в унисон непрекращающемуся стуку.

Валясь с ног от усталости и желания забыться сном, я бреду в гостиную. Расстояние от спальни до входной двери превращается в вечность. Здесь темно, хоть глаз выколи, поэтому я выставляю перед собой руки, точно ощупываю душный воздух. Лязг замков заставляет настойчивого визитёра передохнуть. И в наступившей благодатной тишине я рывком открываю дверь, с трудом различая Рейчел.

— Что случилось? Ты в порядке? — спрашивает она, и тысячи цикад начинают стрекотать у меня в мозгу.

— Тише, тише, — прошу я, прикрывая уши руками.

Рейчел помогает мне сесть на диван, а сама с громким шелестом распахивает теневую гардину, позволяя солнечным лучам оживить мою гостиную и кухню. Свет слепит глаза, и я морщусь, стараясь от него скрыться.

— Какого чёрта тут происходит? — звенит в голове голос Рейчел. И я слышу, как начинает знакомо пыхтеть кофеварка. — Ты что, всю ночь пила?

— Нет. В интернете сидела.

— Ну наконец-то, ты меня услышала! И как, сняла напряжение, шалунья?

— Не совсем, — хмыкаю я, предвкушая, как вытянется от удивления лицо Рейчел, когда она услышит правду. — Я нашла девушку с татуировкой. Она не плод моего воображения. Её звали Зоуи Мейер и девятнадцатого августа её нашли мёртвой.

— Ого, — охает Рейчел, округляя глаза. — А кто это? Ты её знала?

— Нет.

— Хорошо, а что-нибудь ещё из прошлого ты видишь? Например, можешь почувствовать, что случилось у меня вчера?

— Ты серьёзно? Рейч, я не медиум, не предсказатель, не экстрасенс и кто там ещё бывает. Я не вижу прошлого, я вижу только эту бедную девушку.

— Ты даже не пытаешься, а вот если бы сконцентрировалась, напряглась, то увидела бы, как мы с Томом вчера сервиз били. Тарелки и стаканы летали в разные стороны, шум стоял такой, что я до сих пор удивляюсь, как соседи копов не вызвали, — гремит Рейчел, эмоционально тараща на меня глаза.

Её голос звенит от злости, и от этого крика у меня начинает стучать в висках.

— Поищи, пожалуйста, в шкафчике таблетку от головной боли, — выдыхаю я, воспользовавшись паузой в её монологе.

— А знаешь, с чего всё началось? Я его, видите ли, встретила с кислым лицом! Мудак, спасибо бы сказал, что я его вообще встретила! А ты уверена, что тебе можно пить такие лекарства без согласия врача? — переключает своё внимание Рейчел, уперев руки в бока.

— Тогда давай кофе и покрепче.

— Другого я тебе и не предлагаю, а вот себе налью бокальчик красного, — сообщает она, хозяйничая на моей кухне. — Меня до сих пор трясёт от этого идиота! И как меня угораздило за него замуж пойти? Я его ненавижу!

— Не говори ерунды, вы жить друг без друга не можете, — бормочу я.

— Сегодня это уже вторая глупость, которую я слышу от тебя! — щетинится Рейчел, протягивая мне кружку. — Только ты могла вместо того, чтобы смотреть порнушку, провести полночи за чтением криминальной хроники. И чего ради ты вообще туда полезла?

Рейчел опускается с бокалом в кресло.

— Не знаю, просто решила почитать про ту девушку, Эбигейл, и на одном сайте случайно наткнулась на информацию о том, что при таких же обстоятельствах в Эл-Эй уже погибли как минимум ещё две блондинки. Одной из них и оказалась Зоуи Мейер.

— Жуть какая, хорошо, что нас эта беда никак не касается. Даже если у нас в городе завёлся какой-то психопат, мы явно не в его вкусе, — деловито заявляет Рейчел, салютуя мне бокалом с вином.

Если верить тому, что пишут в книгах, то у каждого психопата есть уникальный паттерн, следуя которому, он отбирает, а потом убивает своих жертв. Все девушки были молодыми привлекательными блондинками. Нам же уже за тридцать и у каждой есть ребенок. Да и внешнего сходства нам тоже не достичь, она — афроамериканка с копной чёрных пружинистых волос и пышными формами, а я… Перед глазами возникает моё отражение в зеркале — осунувшееся лицо с кругами под глазами и вертикальной морщиной на лбу. Сексуальной блондинкой мне не стать, столько ни старайся. Если смотреть на эту историю под таким углом, то нам действительно нечего страшиться. И всё же от одной мысли об этих девушках меня бросает в холод. Делаю жадный глоток кофе, он горько обжигает нёбо.

— Обещай, что не будешь на меня злиться, — говорит Рейчел. — Я вчера разговаривала о тебе с Гарольдом.

От одного только имени бывшего шефа у меня деревенеет тело. Злость и обида смешиваются в груди. Снова вижу его рыхлое лицо, надменный взгляд поросячих глаз. Он смеётся надо мной, и всё издательство вторит ему. Я проработала там почти десять лет и была уверена, что меня если не любят, то точно ценят и уважают. Но нет. Я для них всего лишь дура. Я изгой.

— Ты меня слышала? — спрашивает Рейчел, прокатывая красное вино по стенкам своего бокала.

— Почему? — выдавливаю я, ставя кружку с кофе на стол. — Ты же знаешь, что он сделал… Я не понимаю, как ты могла? Разве я тебя просила об этом?

— Это вышло случайно. Он позвал меня после планёрки к себе в кабинет и… как-то слово за слово.

Рейчел не умеет врать. Совершенно. Её неуклюжие попытки подобрать нужные слова заставляют злость вязкой лавой подниматься к самому горлу.

— Зачем ты говорила с Гарольдом?

— Не знаю, наверное, мне снова хочется ходить с тобой на обед, пить кофе в кофейне за углом, — пожимая плечами, отвечает Рейчел, и я замечаю влажный блеск в её глазах. — Я скучаю по тем временам, а ещё, мне кажется, тебе это нужно. Ты засиделась дома.

— Засиделась дома? — спрашиваю я, удивлённо вскидывая брови.

— Да, мне так кажется.

Она встаёт с кресла, направляясь на кухню. Подливает себе в бокал вина и делает глоток, не встречаясь со мной взглядом. Я же не могу оторвать от неё глаз. Я всё ещё пытаюсь осмыслить её слова. Это не может быть правдой. Особенно после всего того, через что мне пришлось пройти. Рейчел не могла так поступить. Только не она.

— Уау, это очень круто! — восклицает она, поднимая со стола стопку бумаг.

Вскакиваю с дивана и на непослушных ногах иду вперёд почти на ощупь. От резких движений у меня темнеет в глазах, и способность видеть возвращается лишь в тот момент, когда я преодолеваю расстояние в несколько шагов и с силой выхватываю свои записи из цепких рук Рейчел. Она не должна была это читать. Никто не должен был это видеть.

— Шейли, у тебя отлично получается!

Плотно сжимаю губы. Её слова режут слух. Внутри всё трясётся от негодования и боли. Я начинаю мысленно вести отсчёт, пытаясь успокоиться. Но спотыкаюсь на цифре шесть.

— Полагаю, в этот раз образы получились достаточно реалистичными, да?

Рейчел тяжело сглатывает, глядя мне прямо в глаза. Напряжение между нами растёт, а может быть, это стена непонимания, боли и старых обид?

— У тебя отлично получается, — на автомате повторяет она сдавленным бесцветным голосом. — Ты должна продолжать.

— Ну если ты так думаешь, — едко замечаю я. — Об этом тоже можешь поговорить с Гарольдом!

— Шейли, прости, я не специально. Просто так вышло. В издательстве текучка, нам нужны хорошие редакторы, а лучше тебя я никого не знаю.

Свернув листы в тугую трубочку, постукиваю ими по бедру. Глухой шелест страниц помогает мне успокоиться и продолжить счёт.

«…семь, восемь, девять»

Всё это уже в прошлом. Я давно уже зарыла топор войны. Не время поднимать его сейчас. Только не сейчас.

«…десять, одиннадцать, двенадцать»

Она не специально. Она мне не враг. Она моя подруга. Единственная подруга.

— Прости, я не должна была…

— Не должна была. И больше ты этого делать не будешь. В издательство я не вернусь, никогда. Тема закрыта, — перебиваю её я, кивая головой в сторону гостиной. — Мне лучше сесть.

— Ты лекарства пила? — буднично спрашивает Рейчел, будто мы только встретились.

— Да, когда собирала Патрика в школу.

— Улучшений так и нет?

— Никаких.

— Ну и чёрт с этим, можно подумать, восемнадцатое августа — это единственное, что ты не можешь вспомнить, — хмыкает Рейчел, пожимая плечами. — Я уже давно привыкла к твоим краткосрочным провалам в памяти. Так что расслабься и живи дальше!

— Это другое, — упрямо заявляю я, кусая губу.

«Амнезия или провалы в памяти — это широко известный признак алкогольной болезни», — прочитала я в медицинском справочнике, спрятавшись за высокими стеллажами школьной библиотеки. Мне тогда было не больше десяти лет, и дома меня ждала мать с дикими перепадами настроения и до безобразия услужливой памятью. Вечером она могла кричать и наказывать меня, ломать игрушки, рвать книги и тетради, а утром, когда кризис миновал, как ни в чём не бывало заходила в мою спальню, искренне удивляясь погрому и моему опухшему от слёз лицу.

Я не понаслышке знаю, что такое алкогольная амнезия, но это не про меня. У меня нет таких провалов в памяти. Я бы заметила…

— Рейч, знаешь, до вчерашнего дня я, наверное, была готова притвориться, будто этого дня никогда и не было в моей жизни. Да и что такого примечательного могло случиться в тот день? Моя жизнь уже давно похожа на день сурка, так что я, чёрт возьми, теряю? Ах да, авария, но и тут всё просто замечательно. Многие мечтают о том, чтобы стереть из памяти ужас и страх таких событий, а у меня всё вышло само собой. Ретроградная амнезия — это прям подарок судьбы!

— И что же изменилось вчера?

— Я узнала о Зоуи Мейер.

— И что из этого? С чего ты вообще взяла, что именно её видишь в кошмарах? Мало ли у кого может быть такая татуировка, мало ли что нам может присниться, — фыркает Рейчел, делая глоток из своего бокала. — Ну и не стоит всё-таки сбрасывать со счетов скрытые таланты, моя бабушка мне как-то рассказывала про…

— Нет, у меня нет никаких способностей, зато у меня есть дыра в памяти. День, в который я могла видеть эту девушку живой. Что, если так и было, и поэтому теперь она приходит ко мне во снах? Что, если я её действительно видела? Что, если я могла её спасти? — срывается с языка, и я чувствую, как всё внутри сжимается от страха. — Я должна вспомнить, что случилось в тот день.

***

Я обещала Рейчел немного поспать, но прежде чем шагнуть в царство Морфея, я захожу на кухню и наливаю себе бокал вина. Пилюли, что я ежедневно принимаю по утрам, вступая в токсичную реакцию с алкоголем, дарят мне лёгкость и чувство эйфории. А это как раз то, что мне так необходимо сейчас.

Врата властелина сна распахиваются, едва моя голова касается подушки. Краски меркнут, и в душе наступает покой. Чарующее чувство лёгкости и полета. Энергия проходит через моё тело. Я чувствую прилив сил. Вылетаю из темноты — и я снова лежу на больничной кровати. Меня только что перевели из реанимации в палату. Из рук торчат разные трубки. Я дрожу от холода или всё больше от страха, потому как не понимаю, что происходит. Нагнетает обстановку и монотонно тикающий компьютер у меня за спиной. Пытаюсь пошевелиться, но, кажется, я прикована к кровати. Тошнота поднимается к горлу. Я сдаюсь.

Мэтью — первое знакомое лицо, которое я вижу. И чуть ли не единственный, кого я хочу видеть. Он ставит на столик у окна круглую коробку с красными розами, и их сладкий аромат приятно щекочет моё обоняние. Пытаюсь улыбнуться, но дикая боль в висках лишает меня возможности выразить радость и признательность.

— Привет, как ты? — интересуется он, усаживаясь на стул, близкий к кровати.

— Всё болит. Что случилось? Почему я здесь?

— Ты попала в аварию, но врачи говорят, что всё будет хорошо. Ты легко отделалась.

— Аварию…

— Машина сорвалась с дороги, — говорит Мэтью, хмуря брови.

Меня охватывает паника.

— Патрик? Где Патрик?

— Успокойся. Ты была одна в машине. Он у меня. С ним всё в порядке.

Закрываю глаза, с облегчением выдыхая.

— Твою машину нашли на Уилл Рождерс Стейт Парк роуд.

— Где? — спрашиваю я, хотя хорошо расслышала его слова. — А что я там делала?

— Хороший вопрос, только мы рассчитывали, что ты сама нам об этом скажешь.

Меня не покидает чувство, будто всё это какая-то игра. Меня разыгрывают. Это не может быть правдой. Что я могла делать там? Как я могла сорваться с дороги, ведь я аккуратный и опытный водитель? Нет, это какая-то ошибка.

— Как это случилось?

— Мы не знаем. Твою машину чудом заметил проезжающий мужчина. Если бы не он, даже не знаю… За дверью полицейские, у них к тебе есть вопросы. Ты действительно ничего не помнишь?

— Нет.

— А про Бритни ты тоже забыла? — глядя исподлобья, спрашивает Мэтью.

Тело тут же пронзает стрелой ненависти и презрения.

— Лучше бы я забыла про эту мразь! — выплёвываю я.

Открываю глаза, фиксируя это воспоминание. С него продолжилась моя нормальная жизнь. Жизнь, поделённая аварией восемнадцатого августа на «до» и «после».

Никогда прежде чёрная дыра в памяти не пугала меня так, как теперь.

4

Не знаю, сколько времени я уже стою у входной двери и внимательно смотрю в глазок. Я жду, когда сосед из квартиры 4F пройдёт мимо. Уверена, что смогу узнать его не только в профиль, но и со спины. Он высокого роста и в отличной физической форме. В моих фантазиях на левом плече у него татуировка в виде головы тигра. Она выглядит агрессивно и отлично сочетается с его волевым, чётко очерченным подбородком. Но при этом на груди, на уровне сердце, у него набит улыбающийся смайлик, который в моих видениях приводит в восторг его любовниц. Но так ли это на самом деле? Этот вопрос я задаю себе уже давно, но только сегодня, кажется, я действительно созрела узнать правду.

Он проходит мимо моей двери, уткнувшись в свой телефон. Я выскакиваю в коридор, чувствуя, как нарастает волнение. Надеюсь перехватить его взгляд, но он не оборачивается на шум за спиной. Всё время ожидания я пыталась сложить в голове свою речь, но теперь, когда он быстрым шагом идёт к лифту, я просто боюсь опоздать.

Он входит в кабинку первым, я влетаю вслед за ним. Поправляю выбившуюся прядь волос и ловлю на себе его взгляд. Запоздало здороваюсь, приветливо улыбаясь. От удивления он вскидывает брови, на автомате убирая телефон в задний карман джинсов.

— Как самочувствие? Тебе уже лучше? — его интерес и осведомлённость ввергают меня в ступор. — Я слышал про аварию.

— Понятно. Да, уже лучше, — говорю я, все связные мысли разлетелись, как стая испуганных птиц.

Мне сложно сказать, когда мы виделись с ним в реальной жизни в последний раз, но я уверена, что до этого момента наше общение с ним начиналось и заканчивалось короткими кивками приветствия. И мне совершенно непонятны ни эта раскованность, ни фамильярность, что так отчётливо сквозят в его интонациях. От его цепких глаз с поволокой у меня по коже бегают мурашки. Сама не понимаю почему, но я не просто напряжена, а испытываю настоящий страх в его присутствии.

— Чем собираешься заняться на выходных? — спрашивает он, и я точно выныриваю из болота забвения, куда, казалось, проваливалась всё это время.

— Да вот, пока мой парень в отъезде, решила устроить ему сюрприз, — произношу заранее подготовленную и тщательно отрепетированную фразу, нервно вращая в руках телефон. — Хочу перекрасить нашу спальню, но не уверена, понравится ли ему цвет.

Боковым зрением я замечаю, как его брови в удивлении ползут вверх. Едва ли упоминание о покраске стен — тот ответ, на который рассчитывал этот самец, спрашивая меня про выходные. С этими мыслями я невольно бросаю взгляд на мутную зеркальную панель лифта в поисках доказательств своей привлекательности, но вижу только размытый силуэт, который с писклявым звонком плавно разъезжается в разные стороны. Мы спустились в паркинг и от легкого дуновения ветра меня пробирает озноб.

Вновь вижу перед глазами обнажённого соседа. Он поворачивает девушку к себе спиной. Кладет руку ей на спину, и она плавно опускается перед ним на простыни. Он нежно целует её вдоль позвонков, заставляя её глаза темнеть от страсти и желания. Она томно дышит, призывая его к активным действиям. Его не нужно просить дважды. Температура в комнате растёт, движения становятся резче, а стоны громче. Её руки распластаны по простыням. Пальцами она судорожно ищет опоры. Она комкает ткань, пробираясь вперёд, пока не хватает металлические прутья изголовья кровати. И я вижу стены, выкрашенные в глубокий изумрудный.

— Я выбираю между изумрудным и синим. Вот вы в какой цвет покрасили бы свою спальню? — спрашиваю я, выбегая вслед за ним из лифта.

— Изумрудный, это же очевидно, разве нет? — отвечает мне сосед, игриво подмигивая правым глазом.

Лучше бы он промолчал.

***

Мне нужно с кем-то об этом поговорить. Должен быть кто-то, кто сможет меня не просто выслушать, но и помочь. И к сожалению, на ум не приходит никто, разве что доктор Лиза Харт — психотерапевт, который по принуждению вошёл в мою жизнь четыре месяца назад. Получив судебный запрет на приближение к Бритни Мур, я была обязана пройти курс по управлению гневом. Лиза не была первой, кому я позвонила в тот день, чтобы обсудить условия, но стала той, кому удалось подавить моё раздражение и даже расположить к себе. Простой фразой «А я знала, что вы ещё позвоните» она буквально лишила меня дара речи. Я точно знала, что набрала её номер впервые, но произнести это вслух почему-то так и не решилась. Её мягкий тембр голоса обволакивал и располагал. А когда я узнала, что её услуги стоят на порядок ниже остальных, потому как в город она переехала недавно и только нарабатывала свою клиентуру, я больше не сомневалась. Тогда я выбрала доктора Лизу Харт от безысходности, но уже сегодня, набирая её номер телефона, я испытываю в ней острую необходимость. Она отвечает после второго гудка и, вопреки ожиданиям, с готовностью соглашается принять без предварительной записи. Я жму по газам. Уверена, это хороший знак. Кто, если не психотерапевт, может дать объяснение всей этой чертовщине?

Через пятнадцать минут я уже вхожу в кабинет доктора Харт. Меня не было здесь больше месяца, но кабинеты, подобные этому, не меняются годами. Такой же светлый, аккуратно напичканный научной литературой, а ещё разными грамотами и сертификатами, развешанными на стене в форме пирамиды. Уверена, что в этой небольшой комнате нет ничего случайного, а потому и эта форма определённо что-то значит в психологии, как и то, куда и как садится клиент. Обычно я предпочитаю кресло, но в этот раз меня лишают права выбора. Это сбивает с толку. Мне требуется несколько минут, чтобы наконец опуститься на диван напротив Лизы. Непривычно. Неудобно. Неприятно.

— К чему такая срочность? — мягким располагающим тоном спрашивает Лиза, скрещивая ноги в лодыжках. — Снова проблемы с Мэтью?

Мотаю головой, не зная, с чего начать. Сжимаю жёсткое сидение, кожа неприятно скользит под пальцами. Бросаю недовольный взгляд в сторону уютного бархатного кресла. Мысли путаются.

— Шейла, ты же знаешь, я здесь для того, чтобы помочь тебе. Я твой друг.

Поднимаю на неё глаза. Я в растерянности. Всю дорогу сюда я пыталась продумать свою речь, сделать её логичной, а не похожей на бред сумасшедшей. Но сейчас, сидя на этом чёртовом диване, всё вдруг кажется глупым и бессмысленным. Слова застревают в горле, снова чувствую себя мошкой под микроскопом. Именно так на меня действует этот кабинет в момент панических атак. Но откуда взялось это чувство сейчас?

Последний раз мы виделись в больнице, когда она вошла ко мне в палату с охапкой орхидей. Величественные красные цветки с яркой жёлтой сердцевиной, встав на прикроватную тумбочку, только подчеркнули убогость и банальность букета, подаренного Мэтью. Правда тогда я и подумать не могла, что удушающий запах гнилых фруктов источают именно эти экзотические красавицы, а потому мучительно шарила взглядом вокруг, пытаясь понять, что же может так вонять. Патрик, что в те дни не отходил от моей кровати, прикрывал нос ладошкой, недовольно морща лоб. И только Лиза, казалось, не замечала этого вовсе, она была искренне обеспокоена моим состоянием и всё время своего визита заботливо держала меня за руку, заглядывая в глаза с плохо скрываемым волнением. А ещё она нередко останавливала свой пронизывающий тяжёлый взгляд на Патрике, из чего я позже сделала вывод, что дети для неё — болезненная тема. Однако, лёжа в тот момент перед ней на кровати, будучи подключённой трубками и проводами к больничной технике, меня истязало странное и необъяснимое чувство тревоги, схожее с тем, что я испытываю и теперь.

— Можно воды? — выдавливаю я, после чего запоздало добавляю: — Пожалуйста.

Лиза делает два шага в сторону окна, где на кофейном столике стоит стеклянный графин и два пустых стакана. На ней — элегантный брючной костюм модного молочного оттенка. Всякий раз, когда на меня не направлен её цепкий профессиональный взгляд, я ловлю себя на том, что изучаю её. Меня это успокаивает. Сейчас, когда она наполняет водой один из бокалов, я вижу её изящный профиль: ровная линия лба, аккуратный нос, высокие скулы, точёный подбородок. Длинная чёлка спадает на лицо, и золотистая прядь тонких волос начинает магически искриться в солнечном свете. Первой мыслью об этой женщине, после того как улеглась злость и обида за вынужденные сеансы терапии, было: я хочу выглядеть так же в свои сорок с хвостиком. На этой мысли я ловлю себя и теперь. И ведь, чёрт возьми, это желание взялось не на пустом месте.

Ей, как и мне, доводилось быть преданной любимым мужчиной, и, кажется, она не понаслышке знает, что такое расти без отца. Я чувствую наше родство душ и уверена: мы с Лизой похожи не только внешне, но и внутренне. Однако есть то, что незримой стеной всегда будет стоять между нами. Она доктор, а я — пациент.

Доктор Харт протягивает мне стакан с водой, после чего снова опускается в «моё» кресло.

— Ты приехала помолчать? — спрашивает Лиза, улыбаясь одними губами. — Если так, то могу предложить кофе с конфетами.

— Нет. Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, кто сможет меня выслушать и понять, — запинаясь, выпаливаю я после того, как сделала несколько коротких глотков.

— Отлично, ты пришла по адресу. Ты что-то вспомнила?

Лиза, пожалуй, одна из немногих, кто не считает чёрную дыру в моей памяти нормой. Уверена, что для неё этот вопрос не праздное любопытство, ей действительно важен мой ответ. Жаль, но я, как и в прошлый раз, вынуждена молча покачать головой: улучшений нет.

— Хорошо, тогда, вероятно, ты снова поругалась с Мэтью, я права?

Сколько раз в этих стенах я раскрывала перед ней свою душу: десять, пятнадцать, двадцать? Сложно было только в первый раз, но потом… я уже не могла остановиться. Давясь слезами, я раз за разом возвращалась не только в недавнее прошлое, вспоминая предательство Мэтью, но и окуналась в сумеречный дом моего детства. Туда, где пахло водкой и марихуаной. Туда, где мать запирала меня в комнате, заставляя делать уроки, а сама пила и трахалась за стенкой с очередным мужиком. До Лизы я никому об этом не рассказывала. Мэтью не в счёт, я была вынуждена ему рассказать правду, чтобы хоть как-то объяснить холод и отчуждение наших отношений. Он никогда не знал её как наркоманку или законченную алкоголичку, для него моя мать была совсем другой женщиной, той, которой она стала после смерти моих бабушки и дедушки. Но, скорее всего, её изменил не их скоропостижный уход (они погибли в автокатастрофе, когда мне едва исполнилось двенадцать), но их завещание. Прежде чем унаследовать трастовый фонд и дом в Малибу, она должна была пройти курс реабилитации. Эта принудительная мера помогла мне тогда обрести мать, съедаемую чувством вины, отчаянно пытающуюся загладить ошибки прошлого. Интересно, а для чего в моей жизни появилась доктор Лиза Харт? Уж явно не для того, чтобы подавить мой гнев в отношении Бритни Мур. В противном случае, она явно потерпела фиаско.

— Ко мне это не имеет отношения. Во всяком случае, связь неочевидна, по крайней мере, для меня, — произношу я, пытаюсь внести ясность.

Лиза напряжённо сдвигает брови к переносице, слегка подаваясь корпусом вперёд.

— Давно нужно было тебе об этом рассказать, но это всё начиналось просто как сексуальные фантазии, однако пару дней назад всё изменилось, — через силу начинаю я свой рассказ.

***

Я только что закончила рассказывать Лизе свои жуткие видения. Сложно сказать, на какую реакцию я рассчитывала, но точно не на эту насмешливую гримасу, которая ширится у неё на лице. Издевательский отрывистый смех бьёт меня под дых, и я, совершенно сбитая с толку, таращусь на неё во все глаза.

— Прости, — Лиза пытается справиться со своим необъяснимым приступом веселья. — Но неужели тебе самой не смешно? Ты что, и это забыла?

Качаю головой, забывая сделать новый вздох. Моё тело деревенеет от противного предчувствия. Тяжело сглатываю, отчаянно пытаясь понять, о чём она говорит.

— Ну как же? Это же один из вариантов казни, которую ты придумала для новой девушки твоего Мэтью, — наконец сообщает мне Лиза, проводя кончиками пальцев под глазами. — Это, конечно, не профессионально сейчас с моей стороны напоминать тебе о том разговоре, но при сложившихся обстоятельствах у меня просто нет другого выхода.

На лице Лизы снова появляется её фирменная снисходительная полуулыбка. Я опускаю голову, делая вид, будто изучаю носки своих кед, на самом же деле я пытаюсь вспомнить тот наш сеанс.

— В тот день мы обсуждали твою неудавшуюся попытку стать писательницей, — подсказывает мне Лиза. — Ты винила во всём свою подругу и даже настояла на том, чтобы я лично ознакомилась с рукописью. Ну а после ты сказала…

— Что сейчас, когда я на собственной шкуре знаю, что такое — быть отвергнутой, что значит быть преданной любимым, я смогла бы куда более реалистично убивать, — бормочу я, чувствуя, как от этого откровения шевелятся волосы на голове.

— Всё верно, а после ты начала расписывать возможные сценарии жестокой расправы.

— Я хотела её утопить, отравить, застрелить, но тот вариант, который уже был описан мной в книге, показался самым изощрённым, — шепчу я, ошарашенно прикрывая рот ладонью. — То есть это всё… но это ведь…

Лиза меняет позу, забрасывая ногу на ногу. Она не сводит с меня глаза. Пристальный, пронизывающий взгляда, от которого у меня не только путаются мысли, но и слова застревают в горле. Как я могла забыть об этом нашем разговоре? О чём я только думала, рассказывая психотерапевту, навязанному мне решением суда, о том, как я буду убивать Бритни? Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Я смотрю телевизор и видела девушку, о которой ты говоришь, в новостях. Это всё, бесспорно, ужасно. Но я не слышала, чтобы в новостях говорили о том, что девушке брили голову, и не говорили, как именно она была убита: отравлена, зарезана или утоплена. То есть всё то, что ты говоришь, это совмещённая реальность: твоя ненависть, выплеснувшаяся в жуткие желания, и ужасные кадры криминальной хроники. И, честно говоря, в этом нет ничего странного, учитывая твою травму и частичную потерю памяти. Это всего лишь попытка твоего подсознания восполнить образовавшиеся лакуны.

Мне отчаянно хочется верить словам Лизы. Я рассеянно киваю головой, язык медленно скользит по зубам. Я пробую на вкус каждое произнесённое ей слово. Это всего лишь попытка моего подсознания восполнить образовавшиеся лакуны. Я повторяю их как мантру, чувствуя, как наполняется новыми смыслами разум, но что-то не сходится.

— А как быть с татуировкой? Я её вижу очень детально, как такое можно было придумать?

— Твой мозг ничего не придумывает, хотя в данном случае речь даже не столько о мозговой активности, сколько о твоём подсознании. Каждый день у нас перед глазами проходит куча самой разной информации, ты могла и не заметить, как натыкалась глазами на фотографию этой девушки в новостях, тем более, что подобные происшествия всегда попадают в прайм-тайм. Сознательно ты, разумеется, не обратила внимания на эту информацию, но это не значит, что она осталась незамеченной.

Лиза прижимает ладонь к горлу и тихо кашляет. После этого она встаёт, подходит к графину и в этот раз уже наливает стакан воды себе. Оставаясь стоять у окна, она продолжает:

— Ты жаждешь восполнить провалы в памяти, и в качестве наполнителя здесь может подойти всё, что угодно: кадры из фильмов, которые ты когда-то смотрела, новостные хроники, разные картинки, фотографии и даже изображения татуировок. То есть кирпичиком, которым ты пытаешься заложить эту дыру, может стать всё без исключения. Но поскольку авария — это, безусловно, негативный опыт, тем более, у тебя была черепно-мозговая травма и, как следствие, частичная потеря памяти, то, вероятнее всего, и абсорбировать ты будешь только негатив.

— Но эта татуировка… — упрямо повторяю я.

— А что в ней такого? Уверена, что ты её видела в новостях или, может быть, в каком-то другом месте, раз ты не была лично знакома с этой девушкой. К тому же, ты и представить не можешь, как много людей может иметь такую же татуировку, — промочив горло, отвечает Лиза. — В этом нет ничего, о чём тебе стоило бы беспокоиться.

«Если два врача, не сговариваясь, приходят к одну и тому же мнению, может быть, оно верное?» — эта мысль пульсирует у меня в голове, когда я поднимаюсь с дивана, поджав губы в жалком подобии улыбки.

— Я понимаю, тебя гнетёт твоя амнезия, и ты хочешь вспомнить тот день, возможно, тебе хочется узнать подробности той аварии, но тебе нужно научиться отпускать, — мягким завораживающим голосом говорит Лиза. — Твоё маниакальное желание всех и всё контролировать только усложняет тебе жизнь. Ну ты сама подумай, это всего лишь обычный день твоей жизни, что такого особенного в нём могло быть, что ты так цепляешься за него?

На языке вертится моя самая смелая и одновременно пугающая мысль: а что, если я слетела с катушек? А что, если я воплотила свой жуткий замысел? Нет, нет, нет! Заглядывая в лицо Лизы, я только молча качаю головой. Она растерянно смотрит на меня, но я уверена, стоит мне выйти за дверь, как она непременно сделает какую-нибудь уничижительную заметку в моём личном деле.

— Наверняка я просто не справилась с управлением, — соглашаюсь я, одёргивая майку. — А татуировка… Пожалуй, ты права, я действительно могла её где-то увидеть. Может быть, видела новости с фотографией этой девушки, но не придала сразу значения, а теперь вот так…

— Именно так! Тебе важно научиться отсеивать мишуру и концентрироваться на главном, а главное здесь — это то, что ты жива.

— Ты права, спасибо.

— Всегда рада, — охотно отзывается Лиза, делая шаг мне навстречу. — Не забывай, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— Конечно, — отвечаю я, оборачиваясь к двери.

В кабинете Лизы есть ещё одна занимательная стена, расположенная прямо напротив её рабочего стола. В хаотичном порядке, хотя, вероятно, на самом деле образуя какую-то фигуру, развешаны чёрно-белые фотографии. Первый раз попав в эту комнату, я пару минут зачарованно изучала эти фрагменты человеческого тела: тонкая шея, изящные кисти рук, запястья, сведённые колени, стопы, пальцы. На некоторых из них можно было заметить интересные татуировки: божью коровку на запястье, сердечко на фаланге указательного пальца, колючую проволоку на щиколотке. Внезапно я ловлю себя на том, что, как и в первый раз, с интересом рассматриваю каждый снимок: может быть, Чеширский кот есть на одном из них?

«Это одна из форм арт-терапии», — сказала мне тогда Лиза, но сейчас, чувствуя на себе её цепкий взгляд, я не верю в то, что эти разрозненные кусочки могут кому-то помочь исцелить душу. На меня это точно не действует.

— До свидания, — говорит Лиза, заботливо поправляя ручку моей сумки.

Я коротко киваю и выхожу за дверь. Если кот из моих кошмаров и был где-то подсмотрен, то точно не здесь.

5

Я толкаю тяжёлую дверь. Протяжный скрип ржавых петель заставляет меня сжаться и тревожно обернуться назад. Меня обступает темнота. Душная и вязкая, она окутывает тело, парализует волю. Я начинаю двигаться вперёд. Такое чувство, будто я парю в невесомости, но холод бетона, который я чувствую даже сквозь тонкую подошву мокасин, говорит об обратном. Я спускаюсь по лестнице. Тусклый уличный свет, что сочится в подвал сквозь маленькое окно под потолком, помогает мне сориентироваться и разглядеть предметы, заполняющие это мрачное нежилое пространство. Но я здесь не ради праздного любопытства, я спустилась на звон цепей. Не теряя ни минуты, я подбегаю к ней. Беглого взгляда на оголённое плечо достаточно, чтобы понять: это она. Я тяну к ней руку, когда она резко оборачивается. Её рот заклеен серой лентой скотча. Я поднимаю глаза выше и впервые вижу её лицо. Она смотрит на меня. В её глазах застыли слезы. Во взгляде читается мольба. Но стоит ей взглянуть на мою руку, как она тут же впадает в отчаяние. Её охватывает паника. Она мечется из стороны в сторону. Лязг цепей гулким эхом разносится по тёмному помещению. Дыхание становится отрывистым, свистящим. Она в ужасе.

Я сажусь перед ней. Убираю у неё со лба прядь белокурых волос. Но я здесь не для того, чтобы спасать. Поднимаю руку, и бритва нависает в сантиметре от её головы. Она сопротивляется. По комнате снова разносится металлический перезвон. Я силой сжимаю её щеки. И скотч, которым заклеен её рот, сминается в гармошку.

— Не дёргайся, а то всё может закончиться прямо сейчас, — говорю я, глядя в её обезумевшие голубые глаза.

Лезвие опускается ниже, и волосы золотым водопадом спадают на пол.

— Мама, мама.

Меня обдаёт холодом. Его не должно быть здесь. Зачем он тут? Голос сына далеким эхом доносится до моего сознания. Я чувствую его прикосновения и теряю из вида зарёванное лицо пленницы. Темнота сгущается, и я сильнее сжимаю прядь шелковистых волос в ладони. Очередной резкий толчок в бок выкидывает меня на свет. Я вижу размытый силуэт прямо перед собой. Кто это? Вздрагиваю от неожиданности и страха.

— Мама, — слышу сиплый голос сына, и моё сердце накрывает волной нежности.

— Патрик, всё хорошо? — спрашиваю я.

— Мне кошмар приснился, можно я с тобой буду спать? — объясняет он.

Откидываю угол одеяла, приглашая его в свои объятия, и тут же резко вскакиваю. Смотрю на свои руки. Мои ладони пусты, но я же чувствовала прядь волос в своей руке. Растопыренной пятернёй вожу по простыням. Ничего нет.

— Мама, что ты делаешь?

— Всё хорошо, всё хорошо. Маме тоже приснился кошмар, — бормочу я, стараясь не пугать сына.

Патрик залезает под одеяло, и в считанные секунды я слышу его размеренное дыхание. Он спит, а я лежу на своей половине кровати, уставившись в потолок. Мне страшно уснуть. Уверена, стоит закрыть глаза, как я снова увижу её. Эта девушка всё ещё где-то там. И теперь я точно знаю, кто она.

***

Противное послевкусие ночного кошмара не оставляет меня даже с наступлением дня. Тепло, что мягко сочилось в моё тело через стенки стакана, настойчиво сменяет холод бессонной ночи. И теперь даже с широко раскрытыми глазами я снова вижу заплаканное лицо Зоуи Мейер. Она молит о помощи, о пощаде.

Почему я вижу именно Зоуи Мейер? Что, если виной всему не моя впечатлительность и не посттравматическая реакция мозга на случившееся? Что, если я всё же решилась выплеснуть на кого-то свою злость? Что, если это я…

Я не могу закончить эту мысль… В ладони вновь ощущается прядь волос. Я хочу ухватиться за них, но вместо этого резко вскакиваю с дивана. Моя одежда мокрая. Я опрокинула на себя стакан с кофе.

Захожу в душ и под тёплой струей воды натираю своё тело щеткой. Смываю с себя не столько сладкий кофе, сколько остатки сна-наваждения. Я должна это всё забыть. Выбросить из головы. Меня это не касается. Я не знала и не могла знать эту девушку. Это невозможно.

Но тревога, воронкой растущая внутри, всё сильнее засасывает меня в чёрную дыру. Перед глазами всё темнеет. Ледяная вода стучит по голове. Страх парализует тело, я буквально валюсь с ног. Я задыхаюсь. Сознание затуманивается. Я теряю связь с реальностью. В редких вспышках света вижу иллюминацию машин скорой помощи. Чья-то холодная рука давит мне сбоку на горло. И прежде, чем мрак поглощает всё вокруг, я слышу чей-то вздох облегчения и крик надежды:

— У неё есть пульс. Она жива!

***

Натянув на себя первые попавшиеся вещи, я хватаю сумку и солнцезащитные очки и выбегаю из квартиры. Фрагменты видений, я уверена, касаются ночи восемнадцатого августа, и я боюсь их снова забыть. Закрыв глаза, я вновь и вновь проживаю эту сцену. И каждый раз фраза «У неё есть пульс, она жива» заставляет моё сердце бешено колотиться в груди. Двери лифта открываются с характерным писком, но мысленно я уже сижу за рулем своей «Хонды» и, не глядя на спидометр, вжимаю педаль газа в пол. За окном темно, я вижу только небольшой клочок дороги, освещённый моими фарами. Дорожное ограждение с одной стороны и зелёный холм с другой. Крутой поворот и резкий удар по тормозам. Я слышу свист, а за ним жуткий скрежет металла.

Я всё ещё стою в лифте, и сосед из квартиры 4F испуганно таращится на меня.

— Что-то забыла? — участливо спрашивает он.

— Ничего я не забыла, — рявкаю я, отпихивая его в сторону.

Непослушные ноги несут меня к машине. Голова кружится, но меня это не остановит. Делаю глубокий вдох, включаю зажигание и резко выруливаю к выезду с парковки. Я была уверена, что сосед уже давно убрался отсюда, но он всё ещё стоит на том же самом месте. Он смотрит на меня в упор, и глаза его горят хищным огнем. Открываю окно, чтобы извиниться за грубость, но не успеваю и рта раскрыть.

— Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти, — сообщает он, самодовольно щёлкая языком.

Слова застревают у меня в горле. Безмолвно хлопаю ресницами, срываясь с места. Мотаю головой, пытаясь избавиться от назойливого жужжания в ушах. Кажется, я всё ещё слышу его недвусмысленное предложение, от которого испытываю необъяснимое отвращение. Делаю погромче приёмник, просматривая предложенный маршрут следования. Предположительное время в дороге с учётом трафика — 20 минут.

Твёрдость сменяется тревогой и неконтролируемым страхом, когда навигатор просит меня свернуть с бульвара Сансет на Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд. До этого момента мой путь пролегал по широкой улице, с обеих сторон которой стояли жилые дома, но теперь я еду по тихой улочке, утопающей в зелени кустарников и тени величественных деревьев с могучими стволами. Машин в этот час немного, и я могу позволить себе, снизив скорость, с интересом осматривать всё вокруг. Я не знаю, что я делала в этих краях в ночь аварии, а поэтому действую скорее на ощупь, нежели согласно какому-то плану. Плана у меня нет, только чёткое ощущение того, что мне давно стоило совершить эту поездку. Не слушать рекомендации доктора Дюбуа, не обращать внимание на доводы доктора Харт и уж тем более не потакать предостерегающими причитаниям Рейчел. Мне следовало приехать сюда сразу после выписки из больницы.

Дорога плавно виляет по холму, поднимаясь всё выше и выше. Навигатор давно молчит. Я полагаюсь только на внутренний голос и те отблески воспоминаний, что озарили меня сегодня. Очередной крутой поворот вправо — и у меня по коже бежит мороз. Термометр в машине показывает 78 градусов по Фаренгейту, но по моим ощущениям не больше 60. Холодная дрожь пронизывает меня до костей. Крепче сжимаю руль, чувствуя, как от страха вспотели ладони. Кажется, я понимаю, что стало истинной причиной этого внутреннего разлада. Я вижу дорожные ограждения с одной стороны и зелёный склон с другой. Сбавляю скорость, в висках стучит кровь, рождая в душе совершенно новые эмоции. Меня трясёт. Глаза слепит солнце, но я вижу, как мрак ночи обступает меня со всех сторон, собирая лучи света в маленькое пятно на асфальте. Я жму педаль газа, в панике бросая взгляд в зеркало заднего вида. Кажется, я вижу машину, следующую за мной, и меня тут же оглушает пронзительный звук клаксона. Вздрагиваю от неожиданности. Мир вокруг меня снова окрашен яркими красками дня. Я остановилась по центру дороги, препятствуя движению. Зелёный джип, что стоит прямо за мной, начинает нетерпеливо сигналить. Взволнованно смотрю по сторонам, словно пытаясь запомнить это место при свете дня, после чего медленно поднимаюсь на холм.

Съезжаю с главной улицы в первый же проулок. Не различая ничего вокруг, я позволяю себе бездумно петлять по этим узким тихим улочкам, похожим друг на друга как две капли воды. Одинаковые кукольные домики, аккуратно подстриженный газон пёстрой лентой пролетают за окном автомобиля, помогая мне вернуть контроль над эмоциями. Часть меня, вопреки ужасной панике, рвётся назад, хочет выйти из машины и пройти вдоль дорожного ограждения. Прикоснуться ладонью к раскалённому металлу и, наконец, посмотреть вниз.

Я уже готова развернуть машину, но окружающая меня реальность внезапно перестаёт казаться чем-то незнакомым и невиданным. Кажется, мне уже доводилось бывать здесь: но было ли это в день аварии или же когда-то прежде?

Останавливаюсь у какого-то двухэтажного дома с аккуратной кладкой из красного кирпича, глушу двигатель. Непонятно откуда взявшееся чувство тревоги заставляет меня напряжённо озираться по сторонам. Вокруг слишком тихо и безлюдно. Только лёгкий ветерок шелестит листвой, и птицы заливаются трелью где-то на соседней улице. Выхожу из машины. Делаю пару шагов вперёд, чтобы прочитать название улицы на ближайшем почтовом ящике: Вилла Вудс Драйв 1425. Я не знаю никого, кто когда-либо мог жить здесь, и всё же название улицы кажется смутно знакомым. Воспоминание вертится в голове, дразнит своим напором и тут же, словно рак, пятится назад, скрываясь в своём надёжном панцире. Эти игры разума сводят меня с ума.

От машины меня отделает не больше пяти шагов. Я всё ещё могу поддаться бушующей внутри панике, сесть за руль и убраться отсюда, но вместо этого сажусь на высокий бордюр. Яркие лучи солнца обжигают спину, пекут голову, а сухие ветки кустарника царапают кожу. Указательными пальцами потираю виски, пытаясь унять дрожь и волнение. Снова смотрю на почтовый ящик и, едва прикрыв глаза, слышу напряжённый голос Мэтью: «Нужно заехать в одно место, здесь недалеко».

Это случилось за месяц до нашего расставания. Мы ехали домой, когда ему кто-то позвонил. Обычно он включал громкую связь, и я невольно становилась свидетелем его переговоров. Но не в тот вечер. Тогда он ответил на звонок, используя наушник в ухе. Я не знала, кто звонил, а по тем коротким репликам, что долетали до моих ушей, было сложно понять, какова была тема беседы. Я видела только, как напрягались желваки на его чисто выбритом лице, как вздувалась жилка на шее. А вскоре он развернул машину.

«Нужно заехать в одно место, здесь недалеко».

Тогда навигатор привёл нас как раз на Вилла Вудс Драйв.

6

Час назад меня разбудил неожиданный телефонный звонок. Звонил Мэтью и, вопреки традиционным нелепицам и отговоркам, которыми он щедро кормил меня в последние время, сегодня он готов был исполнять свои родительские обязанности. И настроен он был решительно.

«Я заеду за Патриком через полчаса», — скомандовал он, точно я заранее была в курсе этих планов. Мой сонный мозг всё ещё пытался осознать происходящее, когда в трубке уже звучали короткие гудки. Можно было бы подумать, что нас разъединили или же он заехал в тоннель, но к чему этот самообман? Мэтью просто бросил трубку. Точно так же он поступил вчера и много раз прежде.

— Приехал? — в сотый раз спрашивает Патрик, ёрзая на стуле у входной двери.

В такие моменты меня съедает непреодолимая ненависть и злость. Мэтью может сколько угодно вымещать на мне своё недовольство и раздражение, но когда под удар его безразличия попадает наш сын, я зверею от бешенства.

— А давай вот что сделаем: если он не приедет через пять минут, мы с тобой сами поедем гулять, — делано радостным голосом говорю я.

— Но он же сам позвонил, да? Значит, он едет, правильно?

— Да, значит, он едет, — выдыхаю я, снова поворачиваясь к окну, как раз в тот момент, когда у меня в руках начинает пиликать мобильный, а у обочины паркуется красный «Чероки» Мэтью. — Приехал.

На экране телефона высвечивается улыбающееся лицо Мэтью. Нажимаю отбой. За последние полчаса я позвонила ему не меньше десяти раз, и каждая такая попытка заканчивалась отсылкой на автоответчик. Возможно, он забыл, но я тоже умею быть грубой.

Из состояния гневного оцепенения меня выводит щелчок открывающейся двери. Патрик уже давно опустошил свою чашу терпения.

— Ты куда это собрался?

— К папе, он же внизу.

— И что из этого? Он заставил тебя ждать, не удосужившись даже позвонить и предупредить, а ты…

— Мама, давай потом, — нетерпеливо перебивает Патрик, после чего чмокает меня в щёку и тут же выбегает за дверь.

Продолжаю неподвижно стоять на месте, растерянно глядя перед собой. Дверь плавно качается на петлях, а в ушах эхом отдаются быстрые удаляющиеся шаги сына. Горечь обиды и разочарования подкатывает к самому горлу. В глазах начинает противно щипать. После нашего расставания Мэтью грозился отобрать у меня сына. Эта угроза так и осталась незримо висеть в воздухе, и сейчас, наблюдая за тем, как Патрик радостно виснет на шее отца, я физически ощущаю её тяжесть.

***

Внезапно освободившийся день страшит меня своей тишиной и бессмысленностью. Плюхнувшись на диван, я запрокидываю голову, разглядывая потолок, точно ищу в его слепящей белизне какую-то подсказку. С тех пор, как мне удалось вспомнить какие-то фрагменты аварии, я начала искать подсказки повсюду. Но память, похоже, снова играет со мной в прятки, искусно скрыв в кладовых разума оставшиеся куски пазла. И всё же навязчивое ощущение того, что я подобралась близко к цели, не покидает меня ни на минуту. Закрываю глаза, мысленно давая себе установку сесть за руль «Хонды» и вернуться на Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд, но вместо этого почему-то представляю чёрный подвал. Мысленно делаю неуверенные шаги в темноте, ориентируясь на какой-то едва уловимый шум. Я хочу её снова увидеть, но стоит мне её представить, как я с ужасом открываю глаза.

Последние несколько дней я так отчаянно пыталась вспомнить аварию, что больше не чувствовала связь с девушкой, заточённой в затхлом подвале. Я не испытывала ни паники, ни чувства вины, но сейчас я почему-то снова думаю о ней. О Зоуи Мейер.

Я беру телефон, чтобы написать сообщение Рейчел, но уже через какое-то мгновение нахожу себя в процессе чтения очередной статьи, посвящённой похищению Зоуи Мейер. Повернувшись вполоборота, она улыбаясь смотрит на меня с экрана мобильного, но я вижу только хитрый оскал Чеширского кота, выбитого у неё на спине. Я вспоминаю свой сон, внезапно ощущая шёлк её волос в своей ладони.

А что, если я сорвалась? Что, если от слов я перешла к действиям? Нет, я не могла. С чего бы мне набрасываться на неё? Если бы я и решилась на такое, то попытала бы удачу с Бритни, но не с ней… Я ведь даже не знаю её.

И всё же мысль о том, что эта девушка может стать ещё одним из недостающих фрагментов восемнадцатого августа, становится непреодолимой. Она пульсирует в мозгу, пожирая меня изнутри. Я должна что-то сделать.

Единственное, что приходит на ум, — это нанести визит её родителям, адрес которых я легко нашла на сайте «Белых страниц». У меня нет чёткого плана, и он, увы, так и не появляется за те полчаса, что я петляю по Беверли-Хиллз, чётко следуя инструкциям навигатора. В этих местах по обе стороны от дороги стоят шикарные особняки, вроде тех, что печатают в журнале «Красивые дома». Одного взгляда уже достаточно, чтобы понять: здесь живёт элита общества. Богачи, которые скорее станут жертвами ограбления, но никак не мишенью маньяка-психопата. И всё же Зоуи Мейер была убита не ради наживы…

Паркуюсь у ближайшей пальмы и тут же выбираюсь из машины, делая глубокий длинный вдох. Я стараюсь не смотреть по сторонам, не привлекать ненужного внимания, но шелест где-то позади заставляет моё сердце сжаться от страха. Я резко оборачиваюсь. Мне кажется, там кто-то есть. Кто-то ведь наступил на чёртову сухую ветку. Но я никого не вижу. Сжимаю кулаки и, тяжело сглотнув, продолжаю свой путь к цели.

От роскошного трехэтажного особняка с колоннами и двумя изящными башенками на крыше меня отделяет восхитительный сад с мощёными дорожками, тонущими в тени аккуратно подстриженных деревьев и кустов, а также в разнообразии цветов. Я замираю у ажурной изгороди, не в силах оторвать глаз от этой красоты. На какое-то мгновение мне даже удаётся забыть, зачем я здесь. И всё же страх вновь проникает в моё тело. Чувствую, как он опутывает мои ноги, парализует тело. Мне стоит немалого труда поднять руку и непослушным пальцем нажать на кнопку. Где-то вдали, мне кажется, я слышу отголосок звонка, но этот звук теряется на фоне визжащего щебетания колибри. Я поднимаю голову к небу, пытаясь рассмотреть птиц размером с бабочек, но странный шум позади заставляет меня вздрогнуть и резко обернуться на звук. Никого нет, но внутреннее чувство тревоги начинает карабкаться вверх по позвонкам. Испугано озираюсь по сторонам. Я нахожусь в одном из самых благополучных районов Лос-Анджелеса, но в безопасности я здесь себя не чувствую.

Зачем я вообще сюда пришла? О чём я только думала? Что я им скажу?

Я готова сдаться, но щелчок открывающегося замка и плавно откатившаяся калитка заставляют меня вернуться к изначальному плану. Я пришла за ответами, и я их получу, чего бы мне это ни стоило.

Тяжело выдыхая, я на мгновение закрываю глаза, после чего уверенным шагом вхожу на территорию частных владений семьи Мейер.

7

— Добрый день, мы ждали вас чуть позже, — приветствует худощавая женщина в чёрном брючном костюме, распахивая передо мной тяжёлую дубовую дверь.

От неожиданности я чувствую, как у меня ползут на лоб брови. Пытаюсь взять себя в руки и скрыть своё удивление, но момент упущен. Женщина сканирует меня орлиным взглядом опытного следователя.

— Кто вы? Журналистка? — шипит она, преграждая путь раздутой грудью.

— Нет, меня прислали из Стэнфорда.

Это единственное, что пришло мне в голову. Единственное, что я могла противопоставить заготовленной фразе: «Меня прислали из редакции „Таймс“, я веду журналистское расследование». Однако по холодному блеску в глазах и презрению в голосе этой женщины становится очевидным: прессу здесь не любят и не ждут.

Воздух между нами искрится от напряжения. Я натянуто улыбаюсь, стараясь унять дрожь в коленях. Солнце беспощадно жалит меня в спину. Женщина не мигая смотрит мне в глаза.

— Зачем вы пришли? — стиснув зубы, интересуется она.

— Мне поручили подготовить статью о Зоуи в университетскую газету.

Выразительные глаза женщины превращаются в маленькие щёлки, полные надменной власти. Мы с ней одного роста, но я чувствую её превосходство. Я начинаю сжиматься.

Похоже, приехать сюда было самой плохой идеей. А ведь, пока я сидела на диване в гостиной, всё выглядело таким простым и понятным. Какие проблемы могут возникнуть, если я представлюсь журналистом? Родители погибших часто встречаются с прессой и даже принимают участие в разных телевизионных шоу. Так почему бы им не согласиться ответить и на мои вопросы?

— Как вас представить? — снисходительным тоном спрашивает женщина.

— Шейла, Шейла Нельсон, — мямлю я, не веря своим ушам.

Мы входим в светлый и величественный холл. Я была готова увидеть шикарное убранство, но то, что я вижу, превосходит все ожидания. Чувствую себя Золушкой, застрявшей на королевском балу после того, как часы пробили полночь.

— Подождите здесь пару минут, мисс Нельсон. Я доложу о вас, — произносит женщина, одарив меня холодным взглядом.

Сказав это, она стучит в белоснежные двери и тут же скрывается за ними. Я смотрю ей вслед, после чего позволяю себе спокойно осмотреться. Делаю шаг вперёд, разглядывая узоры на мраморном полу. Поднимаю голову — и роскошь дома снова набрасывается на меня со всех сторон. Восторг вызывает каждая деталь: хрустальная люстра в два этажа, что висит по центру винтовой лестницы, колоны с позолоченными коронами и даже напольная ваза с бутонами белоснежных роз размером с мою ладонь. Это не дом, а настоящий дворец. В прессе упоминалось о том, что Арнольд Мейер бизнесмен. Но каким бизнесом нужно занимать, чтобы жить так? Во что я ввязалась…

Женщина в чёрном костюме появляется так же внезапно, как и исчезла ранее. Я едва успеваю закрыть непроизвольно открытый рот.

— Проходите, — командует она.

Меня переполняют эмоции. Мысли путаются. Бросаю взгляд на дубовую входную дверь позади. У меня ещё есть шанс отказаться и убежать. Я могу извиниться и уйти. Так будет лучше для всех. Что я им скажу?

Но вместо этого, тяжело вздохнув, вхожу в распахнутую дверь. Комната, в которой я оказываюсь, выглядит органичным продолжением великолепного холла. Сложно сказать, чем это помещение служит для хозяев дома, но на этой площади легко поместилась бы вся моя квартира. Шаги эхом разносятся вокруг, и я всерьёз жалею о том, что предпочла мягким кедам изящные сандалии. Стараясь идти на цыпочках, я направляюсь к острову из диванов и кресел, посреди которого стоит супружеская чета. Нас разделает больше тридцати футов, но даже на таком расстоянии я чувствую на себе их цепкие сверлящие взгляды. Тело деревенеет от растущих внутри тревоги и волнения. Они не знают меня, а я не знаю их. Они убиты горем, а я не уверена, стоило ли мне вообще приходить в этот дом.

— Добрый день, простите, пожалуйста, что я без предупреждения, — выдыхаю я, глядя им в глаза.

— Алета нас уже проинформировала, не беспокойтесь, — мягким голосом перебивает меня миссис Мейер.

Она напряжена. Её выдает не только голос, но и стан. Худощавое тело натянуто как струна, руки сцеплены в замок. Таким же настороженным выглядит и глава семейства.

— Я не займу у вас много времени. Кстати, меня зовут Шейла Нельсон.

В ответ тишина. Они продолжаются стоять передо мной не двигаясь. Я тоже стою.

— Кто вы и зачем пришли? — спрашивает меня мистер Мейер.

— Но разве…

— Какова истинная причина вашего визита, а не та чушь, которую вы сказали Алете? Университет не собирается делать никаких публикаций касательно Зоуи. Поэтому я повторяю свой вопрос: кто вы и зачем пришли?

Земля уходит из-под ног. Взгляд мечется от одного лица к другому. Никаких новых эмоций. Разве только презрение во взгляде безутешной матери. Её челюсти плотно сцеплены. Она не сводит с меня глаз. Она не дышит. Я и сама с трудом глотаю воздух.

Виновато опускаю взгляд. Я не знаю, что сказать. У меня не было запасного плана.

— Вы журналистка? — не выдерживает женщина.

— Нет, — выдыхаю я, чувствуя её боль. — Нет, я не журналистка.

— Почему тогда вы солгали? Кто вас прислал?

— Простите, но мы вынуждены попросить вас покинуть этот дом, — властным тоном говорит мистер Мейер.

— Просто выслушайте меня, пожалуйста. Я не отниму у вас много времени. Пожалуйста, — я не прошу, я умоляю.

Меня трясёт. Но не от страха быть выставленной за дверь. Я боюсь упустить шанс. Второго раза не будет.

— Мою подругу убили на этой неделе, — начинаю я, импровизируя на ходу.

Женщина испуганно открывает глаза. Я вижу, как напряглись мышцы на её лице. Она держится из последних сил.

— Нам никто и ничего не говорит. Я понимаю, что всё это глупо, и мы должны довериться полиции, а не играть в детективов, но я не могу сидеть сложа руки. Я пытаюсь понять, что случилось с Эбигейл, а вместе с этим пытаюсь найти ответы, которые помогут её родителям пройти через всё это. Я случайно наткнулась на историю вашей дочери, и эти два случая показались мне схожими. Да, это звучит дико, но что, если они связаны?

«Что, если я как-то причастна к этому?» — мучительно проносится в мыслях.

— Девушка, вы нас слышали. Не заставляйте применять силу, — продолжает мужчина, делая шаг вперёд.

— Подожди, Арни. Давай выслушаем, — предлагает миссис Мейер дребезжащим голосом, незаметно смахивая слезу. — Мы столько всего наслушались за эти дни, что можно попробовать сделать это ещё раз.

— У вас две минуты, — ледяным голосом вносит ясность мистер Мейер.

Мы наконец садимся.

***

— Её звали Эбигейл, мы с ней познакомились несколько месяцев назад. Я тогда рассталась со своим мужчиной, точнее сказать, это он бросил меня, не заботясь ни о нашем шестилетнем сыне, ни о прошлом длиною почти в десять лет.

Я сама не понимаю, почему именно этот фрагмент прошлого оживает перед моими глазами. Но стоит начать, как я уже тону в воспоминаниях, бессильно барахтаясь в море горьких слёз. В тот вечер Мэтью в последний раз пригласил меня в наше место — ресторан «Craft». Я надела своё лучшее платье и сделала макияж. Отправила Патрика с ночёвкой к Рейчел, а на покрывало нашей кровати аккуратно выложила новое кружевное бельё. Накануне мы с Мэтью сильно поругались. В последние пару лет это случалось так часто, что я уже и не помню, что послужило причиной в тот раз: его холодность и отстранённость или же моя необузданная ревность и неконтролируемые вспышки гнева. Как бы там ни было, после этой ссоры он перестал со мной разговаривать и две ночи спал на диване в гостиной. Однако, тот факт, что он сделал первый шаг, говорил о многом, прежде всего о том, что этой ночью мы вряд ли будем спать. В моменты, подобно этому, мне даже начинало казаться, будто секс после ссоры — это то немногое, на чем вообще держался наш союз. Но, оказавшись напротив него в ресторане, я не слышала игривых интонаций в голосе, не ловила на себе жар его глаз. Он был сдержан как никогда и даже не пытался прикоснуться ко мне.

«Что-то не так», — мелькнуло в мыслях, и уже через несколько секунд все мои надежды, нет, вся моя жизнь полетела в тартарары.

Впервые мы пришли в этот ресторан, чтобы отметить рождение сына, но спустя всего шесть лет именно здесь Мэтью решил поставить крест на наших отношениях. И выбор этот он сделал не случайно. Он полагал, что здесь я не сорвусь на крик, но тут он прокололся. Люди часто ошибаются и недооценивают других, особенно разъярённых, задетых за живое женщин. В гневе мы способны на многое, если не сказать на ВСЁ.

Свой монолог о наших проблемах он произнёс тихим сдавленным шепотком, от которого у меня по коже бегали мурашки, возможно, именно поэтому моя реакция выглядела такой неожиданной и непонятной для всех остальных посетителей ресторана. Я сорвалась на крик. Десятки глаз устремились в нашу сторону, а я видела только, как Мэтью от стыда втягивал шею в воротник своей рубашки. Даже в такой момент его больше заботило то, что о нём подумают другие, но не я. Это сводило меня с ума. Жажда крови застилала глаза. Я сама не поняла, как, сжав в руках нож для стейков, начала угрожать ему у всех на глазах. Он отрицал существование другой женщины, но я ему не верила. Сам бы он до такого никогда не додумался. Ему помогли. Это сделала Она. И я пообещала ему её убить!

— В тот вечер я впервые всерьёз подумала о смерти. Я не хотела жить, — бормочу я, сочиняя на ходу историю, способную вызвать сострадание, а не правду, пульсирующую в висках. — Я уже даже начала планировать, как выйду из ресторана и войду в океан. Представляла, как ледяная вода сотней иголок вонзится в мою кожу. Моё тело будет сводить судорогой, и я буду со слезами на глазах смотреть, как отдаляются от меня огни родного города. Я бы это сделала, но внимание и участие милой официантки помогли мне вновь обрести не просто надежду, но желание жить. Только благодаря Эбигейл в ту ночь я вернулась живой к сыну. Она меня спасла, и я хочу отплатить ей тем же.

— Ближе к сути, — торопит меня мистер Мейер, бросая раздражённый взгляд на часы: моя история его совсем не трогает.

— Она стала моей подругой, но десятого сентября кто-то похитил её посреди рабочего дня. Уверена, вы видели её фото в новостях. Мы все надеялись на лучшее, но девятнадцатого числа её нашли мёртвой на парковке одного из торговых центров.

Миссис Мейер поджимает губы, качая головой. Слёзы катятся у неё по щекам.

— Полиция нам ничего не рассказывает. Иногда даже создаётся такое впечатление, что они вообще ничего не делают, поэтому я пытаюсь сама во всем этом разобраться. Насколько это, конечно, мне по силам. Так, вчера я случайно наткнулась на статью о вашей дочери, и меня поразило их сходство. И я имею в виду не только внешность, ведь Эбигейл, как и Зоуи, была яркой блондинкой, но и то, как их нашли.

— Нам очень жаль вашу подругу, но мы ничем не можем помочь, — обрывает меня мистер Мейер, покровительственно обнимая жену за плечи. — Ваше время истекло.

Эта фраза и интонация, с которой он её произносит, кажется мне знакомой. Она резонирует с каким-то воспоминанием, где-то далеко в чертогах моего разума. На долю секунды перестаю видеть скорбные лица безутешных родителей, я снова в тёмном подвале. Зоуи сидит на полу, она смотрит на меня своими затравленными глазами, а вокруг неё — море белоснежных волос. Шелковистая прядь щекочет мою ладонь. Этого не может быть. Меня передёргивает от ужаса, и я снова встречаюсь взглядом с мистером Мейером. Он не шутит. Время действительно истекло.

— Эбигейл тоже переодели, а ещё убийца обрил ей голову, — отчаянно выпаливаю я без раздумий. — Она, как и ваша дочь, была красавицей.

Лицо миссис Мейер вытягивается в ужасе. Она прикрывает ладонью рот и таращится на меня, не в силах вымолвить и слова. Медленно поворачивается к мужу, ей нужна его поддержка, но и для него сказанное мной — неожиданный удар. Он в растерянности.

Меня начинает трясти. Всё, что до этой минуты я могла считать ничего не значащими фантазиями, внезапно обрело плоть и кровь. Мне нет нужды оставаться здесь ни минутой больше, я уже получила ответ на свой главный вопрос. Не знаю, была ли в действительности обрита голова Эбигейл Рейнольдс, но вот Зоуи Мейер — точно. И я это не вычитала в новостях. Я это видела своими собственными глазами. Возможно, я сама сотворила это с ней…

Внутри всё сжимается от усилившейся паники. Мистер Мейер неожиданно поднимается с дивана и делает уверенный шаг в мою сторону. Он перешёл от слов к делу. Время вышло. И всё же у меня остался ещё один вопрос.

— Вам о чём-нибудь говорит название улицы Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд? — спрашиваю я каким-то не своим голосом. — Может быть, у Зоуи там жила подруга или её парень? Я просто пытаюсь понять, существует ли какая-то связь между ней и Эбигейл.

Я сама не понимаю, что говорю и делаю. Кажется, я давно уже утратила контроль над собой.

— Всё, хватит. Мы и так уделили вам слишком много внимания. Уходите немедленно, — командует мистер Мейер, указывая мне на дверь холёным указательным пальцем.

Миссис Мейер раздавлена моими словами. Скрючившись, она продолжает тихо всхлипывать, уронив лицо в ладони. Я не могу больше рассчитывать на неё. Я встаю.

— Простите, я не хотела причинять вам новой боли. Мне очень жаль, — произношу я, после чего начинаю свой путь к двери, где уже стоит женщина в чёрном брючном костюме.

Она сверлит меня осуждающим взглядом, едва заметно качая головой из стороны в сторону. Я догадываюсь, что она обо мне думает, но мне всё равно. Единственное, что меня волнует и пугает, так это то, что моя догадка оказалась верна. Похоже, это не пустые попытки моего мозга восполнить пробелы в памяти, это обрывки моих воспоминаний. От этой мысли я сжимаю свою правую ладонь, ощущая фантомный холод бритвы. Меня пробирает озноб.

Я готова выйти за дверь, когда за спиной раздается осипший голос миссис Мейер.

— Я впервые слышу название этой улицы, не думаю, чтобы там жил кто-то из её знакомых. Этим летом она устроилась работать помощником флориста, и у неё появились новые знакомые. Ей это нравилось. Может быть, ваша подруга подрабатывала в цветочном магазине? — спрашивает она.

Я мгновенно врастаю в пол, в ужасе вспоминая свой визит в цветочную лавку около двух месяцев назад. В тот день я покупала цветы на могилу матери в знак первого шага на пути к прощению, в знак попытки принять своё прошлое.

–… можете также обратить внимание на пионы. Принято считать, что они символизируют исключительно величие и счастье, но на самом деле их часто дарят в знак примирения, — напутствовала меня в тот день девушка-консультант.

«Это то, что нужно», — звучит у меня в ушах мой ответ, когда я оборачиваюсь и, встретившись взглядом с воспалёнными глазами миссис Мейер, отрицательно качаю головой.

***

Из величественного особняка семьи Мейер я выхожу в полной растерянности. Солнце слепит глаза, а потому первые несколько шагов по дорожке я делаю вслепую. Голова идёт кругом. Я пришла сюда за ответами и, несмотря на холодный приём, получила желаемое. Но вместо облегчения моё тело пронзает животный страх и ужас.

А что, если Зоуи Мейер и была той девушкой-консультантом, которая предложила мне выбрать пионы? И что из этого? Даже если это так, я могла заметить у неё татуировку на плече, но почему я видела её лысой? Почему я видела бритву в своей ладони? Я не могла. Или могла? Но зачем?

Резкий щелчок закрывающейся позади калитки, заставляет меня вздрогнуть. Я будто внезапно очнулась ото сна. Оборачиваюсь, пытаясь среди десятков окон рассмотреть то, через которое можно заглянуть в необъятную гостиную и вновь увидеть убитых горем родителей. Окружающая роскошь и богатство давят на меня со всех сторон. Я снова чувствую себя мошкой. Желание поскорее убраться из этого района становится неудержимым.

Щёлкаю пультом сигнализации, когда за спиной раздаётся какой-то шум. Резко оборачиваюсь, и маленькая серебристая малолитражка тут же срывается с места. Она проносится мимо, поднимая в воздух ворох сухих листьев. Я едва успеваю отскочить назад, тщетно пытаясь разглядеть водителя через густо тонированные стекла. Сердце бешено колотится в груди, и только судебный запрет останавливает меня от идеи пуститься вдогонку. Вместо этого я сажусь в машину и набираю номер Мэтью, включив громкую связь.

— У тебя что-то срочное? — он как всегда куда-то спешит и совершенно не настроен на разговор со мной.

— И тебе здравствуй, — огрызаюсь я, выруливая на дорогу. — Какого чёрта твоя дрянь вздумала следить за мной? Ей мало прошлого раза? Снова хочет поговорить по душам?

Мэтью не отвечает. Но я вижу, что секундомер на экране телефона продолжает вести отсчёт. Он всё ещё здесь.

— Чего молчишь? Она совсем бесстрашная стала или думает, что этот сраный клочок бумаги меня остановит?

— Шэл, я не понимаю, о чём ты говоришь. Если это очередная попытка поругаться, то давай в другой раз. Я сейчас занят!

— Не делай из меня дуру! Я знаю только одну женщину, одержимую жаждой мести, и угадай, какой автомобиль она водит? Правильно, серебристый «Приус»!

Мэтью тяжело вздыхает в трубку. Больше никаких посторонних шумов. Такое чувство, что для разговора со мной он заперся в шкафу.

— Ты сама-то себя слышишь? По-твоему, только у Бритни серебристый «Приус», ты серьёзно? В любом случае, ты ошибаешься. Я знаю, где она сейчас, и будь уверена, Бритни никак не может следить за тобой.

Раздражённо кусаю губу. В его словах сквозит грусть и неподдельная боль.

— А номер машины ты посмотреть не додумалась? — спрашивает меня Мэтью, и я нажимаю отбой.

Номеров не было.

8

Утро среды я жду так, словно это последнее окошко в моём адвент-календаре. Одно «но»: в гости ко мне придёт не грузный Санта, а подруга Рейчел, и рассказывать я буду не добрые стишки, а настоящий ужастик. Для того, чтобы моя история выглядела серьёзно и убедительно, я не поленилась сходить в фотосалон и напечатать фотографии. Три похожие друг на друга девушки смотрят на меня с глянцевых снимков. У каждой их них на губах играет улыбка, а глаза горят надеждой. Они полны жизни и энергии, но между тем все они мертвы. Каждая из них была похищена и убита. Каждую из них убийца, вероятно, пытал, а после почему-то переодевал в уродские атласные платья. Об этой детали говорилось в прессе, и только в одной из статей мне удалось найти пример этого изделия. Длинное мешковатое платье на тонких бретельках, сшитое из дешёвого блестящего атласа. Его я тоже распечатала.

Раскладываю снимки на журнальном столике в хронологическом порядке. Сесилия Белл, Эбигейл Рейнольдс и Зоуи Мейер между ними. Я стараюсь не задерживать на ней взгляд, но это сильнее меня. Её бездонные голубые глаза заставляют меня сжиматься от ужаса.

— Не смотри на меня! Не смотри на меня так! — кричу я, переворачивая фотографию.

В дверь стучат, это помогает мне справиться с надвигающимся приступом панической атаки.

Рывком открываю дверь, и только чудо спасает меня от настойчивого кулака подруги.

— Я уже подумала, что ты снова уснула! — говорит Рейчел, фурией влетая в квартиру. — Я бы этого не пережила!

— И я тебя рада видеть! — ровным голосом отвечаю я, закрывая дверь.

— Мне как-то не до приветствий. Том вчера не пришёл домой ночевать, но не стоит переживать. Я звонила ему утром и нашла его в добром здравии. Он ночевал в мотеле, как тебе? Всё ещё веришь в нашу любовь? Я с ним только ради Вилли, но, честное слово, моё терпение не безгранично!

— Что будешь пить?

Я стою перед открытым холодильником. У меня есть две бутылки вина: белое и красное. Выбор за Рейчел, но она молчит. Внезапно наступившая тишина угнетает. Я оглядываюсь через плечо, и мы снова встречаемся взглядами. Только на этот раз в её ореховых глазах нет ни тени недовольства, одно лишь напряжение. Она не моргает и, кажется, даже не дышит. Её волнение передаётся и мне. Смотрю на снимки, что аккуратно раскладывала на столе, теперь они веером зажаты в руках подруги.

— Что это? — спрашивает она.

— Фотографии, — отвечаю я. Холодильник начинает возмущённо пищать, напоминая об открытой настежь двери. — Так какое вино ты предпочитаешь сегодня?

— А может, сразу водку? — звенит голос подруги, после чего я слышу тяжёлый вздох. — Давай красное.

Иступлённый писк холодильника раздражает и, резко выхватив бутылку с полки, я быстро его захлопываю. Получилось слишком громко.

— Зачем они здесь? — не сдаётся Рейчел, бросая взгляд на фотографии. — Что всё это значит?

— Хороший вопрос, — отвечаю я, тонко улыбаясь. Отвожу взгляд в сторону. Мне нужно собраться с мыслями. Я знала, что этот разговор не будет простым, но, кажется, мне больше не с кем об этом поговорить.

— Шейли, я тебя не понимаю. Да, мне тоже жалко этих девушек, как и многих других, которые ежедневно умирают во всём мире, а ещё мне жалко детей. Знаешь, какая жуткая статистика по торговле детьми? Мы столько раз с тобой об этом говорили… И что? А животные — их тебе не жалко? Сколько бедных зверьков умирает в мучениях, чтобы расфуфыренные суки могли ходить в мехах!

Рейчел — одна из немногих ярых защитниц природы и животных, кого я знаю лично. Она принимает участие в петициях и митингах, с фанатичной страстью вступает в споры и дискуссии. Первый раз я стала жертвой такой беседы, ещё будучи сотрудником издательства. В очередном романе Эрики Свон затрагивались вопросы пожаров. Антагонист был фанатичным урбанистом и мечтал истребить парковую зону в пользу застройщика, но, естественно, на его пути встречается яркая и совершенно неукротимая барышня, готовая на всё ради спасения лесов. Сюжет, мягко говоря, был слабоват. Даже сейчас, вспоминая о нём, я брезгливо морщу нос. И всё же тогда я пыталась оживить роман, найти хоть что-то интересное, за что мы могли бы зацепиться и спасти книгу. За советом тогда я и пришла к Рейчел, но вместо помощи с рукописью получила настоящую лекцию, которая началась с ужасающих пожаров, а закончилась откровенной критикой политической деятельности Рейгана.

— Что на этот раз прислала внуку твоя свекровь? — натянуто улыбаясь, спрашиваю я, догадываясь об истинных причинах такой бурной реакции.

— О, она убеждена, что без норковой шапки наш Вилли будет выглядеть на Медвежьей горе круглым сиротой! То есть её ничему не учит опыт прошлых лет. Понимаешь, самое обидное, что Том искренне не понимает, почему это меня так злит и раздражает! — Рейчел таращит глаза, громко хлопая в ладоши. — И как результат, мы снова поругались, и он даже ушёл из дома.

— Может, тебе стоит спокойнее относится к таким подаркам?

— Ну конечно, тогда, может, не стоит запрещать Тому ездить на охоту? Пусть он завесит наш дом трофейными головами оленей, так что ли?

— Забудь, я не хотела подливать масла в огонь! — отвечаю я, поднимая руки вверх прямо с бокалами.

— А ты когда успокоишься? — неожиданно спрашивает Рейчел, взглядом указывая на фотографии девушек на столе. — Чего ты добиваешься?

— Я хочу всё вспомнить. В своих недавних видениях я снова спускалась в подвал, я видела эту девушку, и на этот раз она показала мне своё лицо. Это была Зоуи Мейер. Я в этом уверена.

— Ну конечно, ты уверена, и твоё подсознание тоже так думает. Ты же подтасовываешь факты, неужели сама не видишь? — говорит Рейчел, забирая у меня свой бокал.

— Не совсем так. Я видела кое-что ещё.

— Ну давай, я вся во внимании, — командует Рейчел. Бросив снимки обратно на стол, она вальяжно растягивается на диване, устремляя на меня сосредоточенный взгляд.

— Я совершенно точно вижу в своих кошмарах именно эту девушку. И я это знаю не только потому, что она в этот раз повернулась ко мне лицом, но и потому, что я видела её голову. Она была обрита налысо, но этой информации не было нигде, — отвечаю я, умышленно опуская ту часть видения, где я склоняюсь над пленницей с зажатой в руке бритвой.

— Отлично, вот это и говорит о том, что у тебя просто разыгралось воображение, — резюмирует Рейчел, самодовольно салютуя мне. — Сама же говоришь, этого не было в новостях, значит, этого и не было…

— Было. Я встречалась с её родителями. Она действительно была обрита.

Рейчел таращится на меня, осуждающе качая головой. Я вижу, как она закусывает щёку изнутри. Она в растерянности. Глядя в её выразительные глаза, кажется, я начинаю слышать, как гудит её мозг, пытаясь переварить услышанное. Но Рейчел ничего не говорит. Моя история лишила её дара речи. Неуверенной рукой она бережно поднимает со стола фотографии и снова вглядывается в лица незнакомок.

— А с врачом ты об этом говорила?

— С которым из них? — хмыкаю я, делая глоток вина.

— С психотерапевтом.

— Да, но она, как и ты, считает это обычной фантазией. Попыткой моего мозга заполнить пустоту. Возможно, это так. Кто я такая, чтобы не соглашаться с дипломированным специалистом? Но что-то не сходится. Одно дело восполнять пробелы информацией, которую твой мозг почерпнул из внешних источников, но совсем другое, когда я начинаю видеть то, о чём не было известно широким массам, — выпаливаю я, срываясь на крик. — А что, если это фрагмент моей памяти, того, что случилось со мной восемнадцатого августа?

— А что если ты всё-таки стала медиумом? Это же так очевидно, разве нет?

— Рейч, это не смешно!

— Кто сказал, что я смеюсь? Я на полном серьёзе! И если бы ты не пыталась всё объяснять своей амнезией, то, возможно, и сама бы это заметила. Ну вот ты просто подумай логически, во-первых, ты эту девушку знать не знала. Во-вторых, ну каким образом ты могла бы оказаться в том месте, где её держали? Нет, это конечно, возможно, если ты психопатка, которая похищает, мучает, а потом убивает бедных девушек.

Рейчел смеётся над своими словами, а я чувствую, как тело покрывается холодным липким потом. Натягиваю на лицо улыбку и делаю внушительный глоток вина, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Это же смешно, честное слово! — продолжает Рейчел. — Ну а в-третьих, если допустить мысль, что ты стала свидетелем чего-то страшного, то спрашивается, почему тогда ты до сих пор жива? Сама же знаешь, никто и никогда не станет оставлять свидетелей в живых.

— Свидетель, — задумчиво тяну я, мысленно примеряясь к новому сценарию. — Да, я действительно могла быть просто свидетелем.

— Ты серьёзно? Ещё скажи, что тебя с дороги столкнули! Шэл, ну правда, перестань. Что бы ни случилось с тобой в тот день, всё это в прошлом. И слава Богу, что ты осталась жива. Но вот твои видения — это уже совсем другое. Такие способности даны не каждому, нельзя вот так просто взять и отмахнуться от этого дара. Тебе обязательно нужно его развивать…

— Рейч, у меня нет способностей, — мой голос дрожит от эмоций. — Я видела Зоуи Мейер так же чётко, как вижу тебя. Она была одета в короткие джинсовые шорты и белую футболку, перепачканную грязью и кровью. Её белоснежные волосы были обриты, а те, что остались на голове, клочьями торчали в разные стороны. Я стояла рядом с ней, когда пошёл дождь. Он стучал в окно под самым потолком. Это не сон, не галлюцинация и совершенно точно не спиритический контакт. Я уверена, что спускалась в этот подвал и было это восемнадцатого августа, когда я попала в аварию.

— Как знаешь, — сдаётся Рейчел, швыряя фотографии на стол. — Но в таком случае ты должна помнить, что в Калифорнии очень мало домов с подвалами. И в Эл-Эй не бывает дождя в августе.

9

В ходе одного из сеансов психотерапии, в очередной раз заглядывая в лабиринты моих воспоминаний, доктор Харт помогла мне сделать неожиданное открытие: я живу не ради кого-то или чего-то, но вопреки. В детстве я противостояла матери, защищаясь от её извращённых суждений, потом коллективу издательства, отвоёвывая себе уютный кабинет редактора, следующим стал Мэтью. Эта мысль зудит у меня в мозгу с самого утра и мне снова хочется вернуться в кабинет доктора Харт и в этот раз уже пойти до конца, позволить ей сковырнуть нарыв. Но вместо этого я сижу за обеденным столом, чувствуя, как яд из глубинной червоточины медленно отравляет мой разум. Я снова думаю об аварии и о том, что могло произойти со мной в тот роковой день — восемнадцатого августа. Вылив в бокал остатки вина, достаю из кухонного шкафчика блокнот с рецептами. Я начала его вести, когда мне едва исполнилось одиннадцать. Мама никогда не была хорошей хозяйкой, ни до лечения своих зависимостей, ни после. Я же отчаянно не хотела быть такой, как она, а ещё я стремилась поскорее стать взрослой. Моя первая запеканка немного подгорела снизу, но даже она была несравнима с той покупной дрянью, что ежедневно была у нас на столе.

Пролистываю разлинованные страницы, исписанные моей рукой, подмечая, как менялся почерк: от корявого детского — к ровному и твёрдому письму взрослого человека. Это тоже я сделала в пику материнским каракулям. Вся моя жизнь представляет собой череду противостояний и побед. Сегодня мной тоже движет жажда триумфа. Я должна всё вспомнить.

Шоколадный кекс, наггетсы, морковный торт, гамбо, чизкейк, банановый хлеб… и, наконец, она, страница с загнутым уголком. Здесь нет графы «Состав» и не описан процесс приготовления. Только время в столбик и проверенные факты:

9:00 — завтрак.

10:00 — помогала Патрику собирать лего.

12:10 — отвезла Патрика к Брендону.

17:20 — привезла Патрика к Рейчел.

22:15 — звонок в 911 от Гарри Джейна, мужчины, обнаружившего мою машину.

23:00 — Мэтью сообщил Рейчел, что я в реанимации.

А внизу большими буквами вопрос: «ГДЕ Я ОСТАВИЛА СВОЮ СУМКУ?»

Последнее время я постоянно носила джинсовую сумку через голову, она не всегда подходила к моему наряду, но её на день матери мне подарил Патрик, и это автоматически сделало её универсальной. Рейчел заверила меня: когда я приехала к ней, чтобы оставить Патрика, сумка, как и всегда, болталась на уровне бедра. А теперь её нет. Её нет дома (а я обыскала всё), её не нашли и на месте аварии. Она просто испарилась. И это странно.

Я сделала эту запись сразу после того, как вышла из больницы, но с тех пор так и не продвинулась ни на йоту.

Делаю глоток из своего бокала, пытаясь смыть горечь дешёвым вином. Меня начинает тошнить. Вонзаю ручку в пустую строчку и с нажимом рисую жирную точку. С каждым поворотом кисти она растёт и ширится на глазах, всё больше достигая сходства с чёрной дырой в моём сознании.

Чем я, чёрт возьми, занималась в тот день после того, как отвезла Патрика к его однокласснику? Почему, стоило ему вернуться домой, как я отвезла его к Рейчел? Что может связывать меня с Зоуи Мейер? Действительно ли я была случайной свидетельницей? Что я делала на Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд? А главное, я действительно не справилась с управлением или же моё падение — результат столкновения с другой машиной?

Эти вопросы сводят меня с ума. Невидимой петлёй затягиваются вокруг горла. Я задыхаюсь. Мне нужен воздух. Мне нужно сделать хоть что-нибудь. Звоню Гарри Джейну и договариваюсь о встрече.

***

Я не раз представляла себе, как встречусь с ним, чтобы лично сказать спасибо за то, что он спас мне жизнь. В знак благодарности я даже купила ему бутылку дорогого виски и завернула в подарочную бумагу. Однако, несмотря на это, я постоянно откладывала эту встречу, сама не зная, чего страшась. Может быть, я просто боялась услышать правду? Эта догадка кажется мне абсурдной, а потому всю дорогу в пекарню «Сладкая жизнь» (именно это заведение назвал Гарри Джейн, когда я стала настаивать на безотлагательной встрече), я раз за разом прокручиваю в мыслях возможные варианты диалога с человеком, которому обязана жизнью.

Если бы не вы, не знаю, чем это всё могло для меня закончиться… Даже не знаю, как вас благодарить… Я ничего не помню, но, говорят, я просто не справилась с управлением… Конечно, было уже темно… Наверное, это просто несчастный случай…

Но стоит войти в заведение, как меня охватывает неподдельное чувство тревоги, а что, если он спас меня, но при этом причастен к смети Зоуи Мейер? Эта мысль пронзает меня током, и я не могу пошевелиться. Над головой радостно звенит колокольчик, а я чувствую, как по спине у меня бежит мороз.

— Добро пожаловать, и пусть сладкая жизнь войдёт в привычку! — широко улыбаясь, приветствует меня фирменной фразой девушка в клетчатом платье с рюшами и белым фартучком.

Глядя в её искрящиеся оптимизмом глаза, легко поверить, что она действительно верит в то, что говорит. На вид ей не больше шестнадцати, и вероятно, это её первое место работы. Мне хочется её поддержать, но улыбка у меня выходит жалкой и лицемерной. Я слишком напряжена.

— Если вы у нас в первый раз, предлагаю попробовать лимонный тарт или тыквенную запеканку с изюмом и орехами, — бойко предлагает девчушка, перехватывая мой взгляд. — Ну а вообще, у нас всё очень вкусное.

— Я буду лимонный тарт и двойной эспрессо, спасибо, — говорю я, занимая первый свободный стол, тяжело опуская перед собой пакет с бутылкой.

При других обстоятельствах я, возможно, смогла бы насладиться уютной обстановкой этого заведения, песнями французских шансонье и умопомрачительным запахом свежей выпечки, но вместо этого я упираюсь взглядом в окно, вяло ковыряя вилкой свой десерт. Мысль о причастности Гарри Джейна к исчезновению и убийству Зоуи Мейер становится непреодолимой. Я помню, как испуганно таращилась в зеркало заднего вида, сидя за рулём своей «Хонды». Что, если это по его вине я не справилась с управлением?

Одна мысль сменяет другую с такой скоростью, что я едва поспеваю прослеживать связь. А что, если он остановился там вовсе не для того, чтобы спасти меня, но добить? Моё тело вмиг покрывается гусиной кожей, и я резко вскакиваю как раз в тот момент, когда к моему столику подходит худощавый мужчина невысокого роста в светлых брюках и болотного цвета рубашке. Он встревоженно смотрит на меня глазами, похожими на янтарные бусины, озаряющими его смуглое сухое лицо. Мне не доводилось видеть его прежде, но я ни капли не сомневаюсь в том, что передо мной стоит Гарри Джейн.

— Простите, что заставил ждать, — извиняется он, жестом приглашая меня вернуться на своё место.

Он садится напротив меня, так близко, что я могу ощутить нотки его цитрусового парфюма, а также аромат геля для бритья. На миг я закрываю глаза, желая дать волю своему обонянию. «Запахи — один из инструментов, способных активизировать нашу память», — утверждает доктор Дюбуа, и я хочу верить в то, что он прав. Я делаю ещё один глубокий вдох, позволяя своим лёгким наполниться новыми запахами, однако мрак перед глазами отказывается рассеиваться. Похоже, этот букет ароматов я слышу впервые.

— Вам не понравился наш фирменный лимонный тарт? Моя жена пришла бы в ужас, увидев вашу тарелку.

— Что, простите? — переспрашиваю я, снова встречаясь с ним взглядом.

— Это моё заведение, я думал, вы знаете, — смущённо отвечает он.

— Не знала, — бормочу я, пытаясь собраться. — Вам о чём-нибудь говорит имя Зоуи Мейер?

— Нет. А должно? У вас что-то стряслось? Возобновили судопроизводство? — интересуется он, неуклюже поглаживая скатерть, словно пытаясь подцепить невидимые соринки.

— Нет, насколько мне известно, дело закрыто. Не думаю, чтобы кто-то хотел его снова открывать, если только не появится какой-то новой информации, — отвечаю я, наблюдая за его реакцией. — Зоуи Мейер — это имя пропавшей девушки…

— Ой, я новости не смотрю, тем более криминальный блок, — брезгливо морщась, отвечает Гарри, поднимая вверх сухие ладони. — А почему я должен её знать?

— Мне кажется, я видела её в тот день, просто никак не могу вспомнить, где это было… Может быть, я видела её с вами?

— Бывает, я подвожу сотрудников пекарни, но только их. Так что извините, но в моей машине в тот вечер никого, кроме меня, не было. Да и как вы бы могли её увидеть, если к тому моменту, как я заметил вашу машину, вы, похоже, уже были без сознания какое-то время.

Он говорит всё тем же спокойным голосом. В его словах есть смысл и логика. У меня нет причин ему не доверять.

— Может быть, она была в вашей машине? — спрашивает он, и меня словно пронзает током.

— Нет-нет, — быстро отвечаю я, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. — Я была одна.

— Может, вы кого-то подвозили тем вечером?

— Не знаю, это просто видения, я пытаюсь всё вспомнить, — бессвязно говорю я, пытаясь справиться с эмоциями. — Это буквально какие-то вспышки, нечёткие фрагменты, моя авария… И кстати, вы поднимались или спускались с холма, когда заметили меня?

— А кто она вам? — спрашивает он, точно не слышал меня вовсе. — Подруга? Родственница? Это-то вы помните?

— Никто. Она мне никто.

— Не сочтите меня бездушным, но тогда почему вас это так волнует?

От этих слов веет какой-то враждебностью. Я смотрю ему в глаза и больше не замечаю в них былого радушия.

— Поднимался, — прерывает моё неловкое молчание Гарри, внезапно давая ответ на мой вопрос. Он задумчиво смотрит в окно и, проследив за его взглядом, я с ужасом осознаю, что пекарня «Сладкая жизнь» расположена чуть ли не у подножья того самого холма. — Я же живу в тех местах, и я как раз возвращался домой с работы.

— Говорят, что преступники часто возвращаются на место преступления, — бессознательно шепчу я, всё ещё разглядывая склон.

— Кстати, да, — тихо говорит он. — Они возвращаются.

В растерянности таращусь на него, не в силах вымолвить и слова, а он поворачивается ко мне и, встретившись со мной взглядом, вновь дарит мне свою добродушную улыбку.

— На этом склоне часто происходят аварии, опасный поворот, — заключает Гарри. — И к кому же вы ехали в тот вечер? Вспомнили?

— Я думала, вы мне в этом поможете, — выдавливаю я, с трудом сглатывая слюну. — Может, вы расскажите мне о своих соседях, и я что-то вспомню?

— Давайте посмотрим, — тянет Гарри, задумчиво почёсывая затылок. — Всех, конечно, я не знаю. Есть пара домов, которые из года в год ходят по рукам, никто там никак не приживётся. Так, кого я знаю… Ну, мои старые друзья Билл и Лили Соммерс, они уже давно на пенсии, но у них есть дети, правда, во Флориде сейчас живут.

Эти имена мне ничего не говорят, и я молча качаю головой.

— Адвокат Дилан Барк, — продолжает Гарри. — Хилари Пейдж, сумасшедшая, которая утверждает, что у неё был роман с известным голливудским актером, но за десять лет, что я её знаю, так и не призналась, о ком идёт речь. А уж мы-то её с Кори — это моя жена — как только не пытали бедняжку.

— Пытали? — ошарашенно переспрашиваю я.

— Ну да! После двух бутылок водки она еле стояла на ногах, но так и не призналась. Думается мне, что она всё это выдумала, как и то, что пробовалась на роль девушки Джеймса Бонда.

Гарри самодовольно хмыкает, незаметно оттирая слюну в уголке рта, но, когда наши взгляды встречаются, он снова становится серьёзным и сдержанным в эмоциях.

— Есть у нас ещё профессор университета, кажется, он там кафедру какую-то возглавляет. Мы с Кори пытались с ним подружиться пару лет назад, когда он только переехал, но мистер Хофман оказался нам не по зубам, — говорит он, тонко улыбаясь. — Есть ещё Рональд и Миранда, они моего возраста, живут на соседней улице. Раньше мы с ними много времени проводили, у нас дети дружили очень, но сейчас их дочка, кажется, замуж вышла, наша тоже с парнем жить начала. Ну и общение наше как-то сошло на нет. Ну вот и всё, больше я никого и не знаю. Ротация в наших местах сами знаете какая. Вот и весь костяк района.

Ни одного знакомого имени. Это тупик. Тяжело вздыхая, жую губы, не зная, что сказать.

— А может быть, вы приезжали смотреть дом, что выставлен на продажу? — пытается помочь Гарри.

— Вряд ли. У меня уже есть один, — отвечаю я. — Простите, я не хочу показаться грубой, но, может быть, вы всё-таки видели кого-то ещё в ту ночь. Может быть, это был ваш сосед или, наоборот, какой-то чужак…

— Нет, я вас-то чудом разглядел. Если бы не тот внедорожник, что нёсся на меня с выключенными фарами, может быть…

— Что за внедорожник? Когда это было? — спрашиваю я не своим голосом.

— Так я же это… говорил об этом офицеру, который первым приехал на место аварии, хотя ему было не до меня. Я краем уха слышал, что вроде бы в этот момент у него как раз жена рожала. Но это, конечно, его не оправдывает, — запинаясь, отвечает Гарри, взволнованно оттягивая указательным пальцем воротник своей рубашки. — Ну так вот, дело в том, что в ту ночь я сам чуть не угодил в аварию.

От неприятного предчувствия я вся скукоживаюсь. Не много ли чудес на один вечер?

— Я поднимался по склону, в такое время машин там немного, в основном только местные жители. Ну так вот я на миг отвлёкся, чтобы прочитать сообщение на мобильном телефоне, когда передо мной из темноты возник внедорожник. Он ехал с выключенными фарами, иначе я бы его заметил. Естественно, ударил по тормозам, посигналил, но он просто скрылся за поворотом.

От этих слов меня буквально бьёт током.

— А потом вы увидели меня?

— Да, чуть выше. Ой, вы думаете, это он, — ошарашено округляя глаза, тянет Гарри, прикрывая рот ладонью. — Я об этом даже не подумал. Копы ведь сказали, это был несчастный случай.

— Вы случайно не видели, кто сидел за рулём или какого цвета была та машина?

— Водителя я не видел, было слишком темно, но в свете собственных фар я разглядел цвет, он был красный, вроде того, что водит Хофман.

— Красный, — шепчу я.

— Да, в этом я уверен, как и в том, что Кори будет в ярости, если узнает, что вы сделали с её фирменным тартом.

— Простите, это всё нервы, — отвечаю я, бросая на стол двадцатку. — А сумку мою вы не находили? В тот вечер у меня была небольшая джинсовая сумка на длинном ремешке.

— Нет. Может быть, забыли её у…

— Может быть, осталось только понять, у кого именно, — с кривой улыбкой хмыкаю я. И только теперь замечаю пакет с подарочной бутылкой внутри, что всё это время стоял прямо передо мной. Неуклюже протягиваю её Гарри. — Это вам, спасибо, что не проехали мимо.

10

После встречи с Гарри я провожу ещё одну бессонную ночь. Ворочаясь в постели, я снова и снова прокручиваю в голове его слова, полагая, что это поможет мне растормошить память. Но всё безрезультатно. Красный джип с выключенными фарами продолжает смутным призраком маячить то тут, то там. Его видел Гарри Джейн, не я. Но я не отчаиваюсь. У меня всё ещё есть шанс получить ответы на свои вопросы, и я спешу им воспользоваться, сразу после того, как провожаю Патрика в школу.

Решение поехать в полицейский участок далось мне непросто. Смутные опасения оказаться причастной к убийству Зоуи Мейер сводили меня с ума. Курсируя по комнате из угла в угол, я заламывала пальцы на руках каждый раз, когда в голове формировался довод в пользу моей непричастности.

— Я не помню только один день из жизни — восемнадцатое августа, но девушка пропала пятнадцатого числа, а значит, я должна бы помнить о том, как, где, а главное, зачем мне понадобилось её похищать, — бормотала я. — Скорее всего, тот комментатор прав, и Зоуи Мейер — не единственная жертва преступника, есть и другие, а значит, это серия. Но их то я не помню. И вообще, с какой стати мне их убивать? Если бы я когда-то и отважилась на такой поступок, то Бритни Мур стала бы первой и последней моей жертвой. Мало ли что я там напридумывала в своей книге. Нет! Это всё чушь! Я этого не делала! Но… Рейчел права, я свидетель! Я видела эту девушку, а значит, я видела и её похитителя. Моя авария — ключ ко всему!

Переступая порог полицейского участка, я уверяла себя в том, что хочу просто узнать подробности своей аварии, однако стоило мне встретиться взглядом с грузной женщиной в форме, как цель визита резко изменилась.

— Я хочу поговорить с детективом Ноланом Фертом. Думаю, у меня есть сведения, которые помогут в его расследовании, — слетело с моих губ прежде, чем я смогла что-то сообразить.

И вот я уже полчаса сижу в этом кабинете в надежде быть услышанной. За стеклянной дверью этой крошечной серой коробки кипит жизнь, отчего гнетущая тишина комнаты страшит меня всё больше. Встаю из-за стола и подхожу к двери, в очередной раз испытывая нервную дрожь в коленях. Дверь, не запертая на замок, дарит ощущение свободы, возможности уйти в любой момент. Вероятно, именно оно и продолжает удерживать меня в этих стенах. Выглядываю в коридор, мгновенно оказываясь в центре пчелиного улья. Десятки голосов сливаются в непрерывный гул, усиливая звон в ушах. Делаю шаг назад, устремляя взгляд в большое зеркало на стене. Если верить фильмам про копов, за ним могут скрываться люди. От этой мысли испытываю приступ тошноты. Желание плюнуть на всё и уйти становится навязчивым. Оно стучит у меня в висках, клокочет в горле. Вновь хватаюсь за ручку и резко тяну на себя, вздрагивая от неожиданности. На пороге стоит мужчина.

— Добрый день, я детектив Ферт, простите, что заставил ждать, — деловито сообщает он, глядя на меня сверху вниз.

Я вжимаю голову в плечи под давлением его власти и мощи. В прессе упоминалось только имя, а потому его образ я дорисовала сама. Мне казалось, что расследованием убийств должен заниматься коренастый мужчина средних лет, с богатым послужным списком раскрытых дел. Моё воображение щедро дополнило его облик очками в роговой оправе, сединой на висках и густыми усами. На деле же Нолан Ферт оказался высоким крепким мужчиной с коротко стриженными тёмными волосами. Могучие плечи едва помещаются в дверном проеме, а рельеф его мускул, уверена, не только страшит преступников, но и приводит в трепет дам. В меня же он вселяет панику.

— Мне сообщили, что вы располагаете информацией по делу, которое я сейчас расследую, — говорит он, и его губы снова смыкаются в тонкую твёрдую линию.

Во рту пересохло так, что я не могу даже сглотнуть. Снова чувствую себя испуганной девочкой, забившейся в угол, чтобы не слышать пьяных криков матери и её дружков, чтобы не стать их лёгкой мишенью. Мне страшно.

— Шейла Нельсон, верно? — говорит он, бросив беглый взгляд в свой блокнот, продолжая уверенно двигаться к столу.

— Да, всё так, — выдавливаю я, опускаясь на свободный стул.

— Я вас слушаю.

Детектив нетерпеливо щёлкает ручкой, откинувшись на спинку стула. Он хмурит брови, буравя меня холодом непроницаемых серых глаз. Напряжение нарастает. Я громко сглатываю, кусая обветренные губы.

— Я вас слушаю, мисс Нельсон, — вновь приглашает меня к диалогу он, немного склонив голову влево.

— Восемнадцатого августа я попала в аварию, которую сочли несчастным случаем, но у меня есть все основания полагать, что мне помогли слететь с дороги.

— Простите, но мне сказали, что вы располагаете информацией касаемо…

— Я знаю, что вам сказали, — нервно перебиваю его я. — И да, мне кажется, моя авария как-то связана с Зоуи Мейер — одной из убитых девушек. Поэтому я и прошу вас помочь мне во всём этом разобраться.

— Где именно произошла эта авария?

— Мою машину нашли на Уилл Рождерс Стейт Парк Роуд.

— Хорошо, — бубнит детектив, размашистым движением руки делая запись в своём блокноте. — Какое отношение к этому происшествию имеет Зоуи Мейер? Она была с вами в машине?

— Нет, конечно нет! Мы с ней даже не были знакомы, но я её видела. Я в этом практически уверена.

Мои губы разъезжаются в нервной улыбке.

— Я вас правильно понимаю, вы не были знакомы с девушкой, но у вас есть какая-то информация касаемо её убийства?

Боюсь поднять голову и встретиться с ним взглядом. В детективе есть что-то такое, от чего у меня волосы встают дыбом, а может быть, виной всему вся эта обстановка. Растерянно смотрю по сторонам, нутром ощущая холод и враждебность стен.

— Да, всё так. Вчера я встречалась с человеком, который спас меня в ту ночь, так вот он видел на холме ещё один автомобиль — красный джип! И кстати, он сообщил об этом инспектору, который занимался расследованием моей аварии, однако, насколько мне известно, все почему-то предпочли проигнорировать этот факт. Но разве это не доказательство того, что возможно…

— Стоп! Я не дорожный инспектор, я занимаюсь расследованием убийств. Вы сказали, что видели Зоуи Мейер, когда это было?

— Мне трудно сказать, когда это было, но полагаю, что это должно было быть восемнадцатого августа. Это единственный день, который полностью стёрт из моей памяти.

Взгляд детектива становится острее. Он подаётся вперед, локтями упираясь в поверхность стола. Удушающий запах его одеколона лишает меня способность соображать.

— Что значит — полностью стёрт из вашей памяти? Вы видели убитую или нет?

— Я не помню, что случилось со мной в тот день. Авария… вернее, черепно-мозговая травма блокирует мои воспоминания. Я не знаю, что делала восемнадцатого августа, — бормочу я, превозмогая болезненный спазм в горле. — Но я помню эту девушку. Помню, что видела её. На ней были короткие джинсовые шорты и белая футболка. Её одежда была перепачкана в грязи и крови. Её держали в тёмном подвале прикованной к батарее…

У меня перехватывает дыхание. Я чувствую нарастающий приступ клаустрофобии. Стены вокруг начинают двигаться, давить на меня со всех сторон.

— В подвале?

— Да, я знаю, что в Калифорнии очень мало домов с подвалами, но она была как раз в одном из них. Я помню, как смотрела в потолочное окно, когда по стеклу застучали тяжёлые капли дождя.

— Дождя, значит… Что-то ещё?

Я вижу, как детектив яростно пролистывает страницы в своём блокноте. Шелест бумаги раздражает слух. От этого звука по коже бегут мурашки, и я вновь слышу лязг цепей. Этот звон сводит с ума. Я закрываю уши руками.

— Я не понимаю, как и где могла её видеть. Я пытаюсь вспомнить, но не могу. Только какие-то вспышки. В поисках ответов я даже ездила к её родителям. Они согласились поговорить со мной, ответить на мои вопросы, но не вышло. Нас ничего не связывает. И всё же я её видела, я ничего не выдумываю. Это была Зоуи Мейер. Поэтому я прошу вас мне помочь. Вы должны ещё раз опросить свидетеля моей аварии. А ещё нужно найти тот чёртов красный джип. Моя авария не была несчастным случаем, — говорю я, чувствуя дикое опустошение, словно с последним произнесённым словом меня покинули силы.

— Никуда не уходите, я сейчас вернусь! — командует детектив, приковывая меня взглядом.

Внезапная неконтролируемая паника сковывает моё тело, пока я безропотно наблюдаю, как он, мрачной глыбой поднимаясь со стула, выходит за дверь.

***

Металлические жалюзи болтаются на двери, приковывая внимание. С каждым глухим ударом об стекло я чувствую, как в моё тело возвращаются жизненные соки. Дыхание становится ровным, сердечный ритм перестаёт стучать в ушах. Но уже через несколько минут, когда детектив Ферт возвращается в комнату, меня вновь начинает трясти.

— Присядьте, это не займёт много времени, — говорит он, тяжело опускаясь на своё место.

Неуверенно отодвигаю стул, сажусь напротив него, наблюдая за тем, как он распахивает на столе тонкую чёрную папку. В ней с десяток каких-то бумаг, похожих на ксерокопии. Я напряжённо сглатываю, больно кусая себя за щёку изнутри.

— Восемнадцатого августа вы попали аварию, в результате которой получили серьёзную черепно-мозговую травму. В своих показаниях дорожному инспектору, который допрашивал вас в больнице, вы сообщили, что ничего не помните об этом инциденте. Такой же версии вы придерживались и позже в суде второго сентября, где также утверждали, что память к вам не вернулась. Результатом слушания тогда стал штраф, — чеканит детектив. — И по-вашему, судья вынес неверное решение, однако он основывался на фактах. Ваша авария стала четвёртой за последние пару лет на этом же участке дороги. Поэтому показания свидетеля о внедорожнике ничего бы не изменили.

Неожиданно он поднимает на меня глаза, и я чувствую, как мои губы разъезжаются в неконтролируемой нервной улыбке.

— Согласно медицинской карте, вы всё ещё находитесь под наблюдением доктора Дюбуа, который пытается с помощью медикаментов вернуть вам память, — продолжает детектив, переворачивая страницу. — Вместе с этим нам известно, что двадцать третьего мая у вас было другое судебное разбирательство, результатом которого стал судебный запрет на приближение к некой Бритни Мур, а также принудительная терапия у психотерапевта.

Он переплетает толстые пальцы в замок и тяжёлой гирей опускает их на бумаги. Чтение моей постыдной биографии, похоже, подошло к концу. И я внезапно ощущаю на себе его хищный недобрый взгляд.

— Повторю свой вопрос, когда и где вы видели Зоуи Мейер?

— Я бы рада назвать вам точный адрес, но я не помню. Я не знаю, куда и зачем ездила в тот вечер. Я не помню ничего конкретного! Но я точно видела её живой! Вам нужно по новой опросить Гарри Джейна, это мужчина, который спас меня, ведь он свидетель. Он видел красный внедорожник, а может быть, он видел и что-то ещё…

— А зачем вы звонили в службу спасения? — ровным голосом спрашивает детектив Ферт.

— Я?

— Да, в 22:03 с вашего телефона поступил звонок в 911.

В подтверждение своим словам он включает запись на мобильном, и я слышу свой голос, пропитанный ужасом.

— Помогите, помогите!

— Что у вас случилось? Я вас слушаю! — говорит диспетчер, но ответа не следует.

— Откуда вы это взяли?

— Это запись приложена к вашему делу об аварии, случившейся восемнадцатого августа.

Я отчаянно мотаю головой. Эмоции накрывают меня с головой. Детектив Ферт сковырнул рану, содрал корку, и я чувствую нарастающее давление внутри. Воспоминания, как бурный поток раскалённой лавы, хлынули на меня.

Мне десять лет и в начале учебного года я всегда особенно уязвима. Лето я провожу у бабушки с дедушкой, они единственные любят и заботятся обо мне. В их красивом доме в Малибу я забываю обо всём. Но с первым днём сентября в моей жизни неумолимо бьют куранты, превращая карету в тыкву, а меня… Я снова становлюсь собой — замкнутым, бесхозным ребёнком, которого непросто понять, но легко обидеть. В первый же день я получаю выговор от учителя по литературе. Красными чернилами она чиркает мою тетрадь, яростно настаивая на встрече с родителями. Все знают, что у меня только мать, но это не мешает им при каждом удобном случае тыкать в меня словом «родители». В такие минуты я чувствую себя ущербной. Слёзы душат меня, но я держусь, бывает, даже огрызаюсь. Но в этот раз я молчу: я прекрасно знаю, что ждёт меня дома, и это страшит меня куда больше очередной порции насмешек одноклассников. Они — жалкая стая стервятников в сравнении с мамой.

Пить она начала ещё вчера, а потому встречает меня мятое, лохматое и ужасно пахучее существо, шатко балансирующее на тощих ногах, торчащих из-под длинной майки. Она выпускает в меня клубы белого дыма. От фирменного запаха травки меня начинает тошнить, но я пытаюсь ответить ей улыбкой. Я всё ещё надеюсь, что она не попросит показать тетради, изображая из себя заботливую мать.

— Ну, как твой день в школе? — сипит она, сжимая зубами сигарету. — Показывай тетради!

Закатываю глаза, обречённо протягивая ей рюкзак. Страница с красными чернилами берёт всё внимание на себя. Я тяжело сглатываю, разглядывая маленькое пятнышко на новых кроссовках. Она яростно сминает лист, превращая его в шарик для пинг-понга. Скомканная бумага падает рядом, и в тот же миг холодные узловатые пальцы матери больно смыкаются на моей челюсти. Она силой поднимает мне голову, заглядывая в глаза.

— Что я тебе говорила в прошлый раз? Ты забыла?

Мотаю головой, чувствуя ком в горле.

— Ну вот и славно! Ты мне потом за это ещё спасибо скажешь, вот увидишь! — сообщает она, оглядываясь по сторонам.

В комнате, как и во всей квартире, царит хаос, но мы обе знаем, что в этих кучах вонючего барахла она, при желании, легко сможет найти даже иголку, не то что ремень.

— Ты не вышла личиком, уж прости, — бубнит она, пока её глаза мечутся по периметру. — Ум и послушание — это всё, что ты сможешь предложить мужчине. А ещё ты должна будешь родить сына!

Эту речь я знаю наизусть. Сейчас последует её коронная фраза: «Родись ты мальчиком, всё было бы иначе».

— Родись ты мальчиком, всё было бы иначе, — подтверждает мою мысль мать, радостно щёлкая языком.

Она тянет меня за руку, крепко сжимая запястье. Два шага в сторону дивана — и я уже могу разглядеть под пустой коробкой из-под пиццы металлическую пряжку старого потёртого ремня. С трудом сглатываю, с надеждой поглядывая в сторону своей комнаты. От укрытия меня отделяет не больше семи шагов, но сейчас мне кажется, что нас разделяет непреодолимая пропасть. Мои ноги становятся ватными от страха и ужаса предстоящей порки. Мама тянется за ремнём, и я чувствую, как слабеет её хватка. Это мой единственный шанс. Я резко выкручиваю руку, спотыкаюсь и чуть ли не падаю перед ней на колени, но — о чудо! — мне удалось выстоять и даже побежать.

— Ты что это вытворяешь? — орёт она, и я слышу, как на пол с грохотом посыпалось всё то, что ещё секунду назад было на столе: жестяные банки, коробки и шелестящие пакеты от чипсов.

Забегаю в комнату и тщетно пытаюсь запереть дверь. Замок сломан, об этом я забыла. Залезаю под кровать: это единственное место, где я могу спрятаться. Я вижу её разодранные грязные кеды, она заходит в комнату, пиная по углам мои игрушки. Их покупают бабушка с дедушкой, а она уничтожает. На мгновение мой мозг захватывает мысль о том, перенесёт ли это грубое вторжение моя новая кукла, но, когда мать делает шаг в сторону кровати, я думаю уже только о себе.

— Я из тебя выбью всю эту дурь, — грозится мать, заглядывая под кровать и пуская мне в лицо густой белый дым.

Глаза начинает щипать, но я успеваю заметить нездоровый блеск в её глазах. Нет сомнений, она под кайфом. Мои ноги бьются о металлические ножки кровати, и я слышу противный звон, от которого у меня кровь стынет в жилах. Я пытаюсь ей что-то сказать, но с губ срывается только жалобный шёпот.

— Помогите, помогите…

Я начинаю задыхаться.

— С вами всё в порядке? — спрашивает меня мужчина с квадратным лицом. Мне требуется какое-то время, чтобы узнать в нём детектива Нолана Ферта.

— Да, — говорю я, делая глубокий вдох. Грудь сковывает болезненный спазм. — Наверное, я пыталась позвать на помощь, поняв, что не справляюсь с управлением. Но, если честно, я этого совсем не помню.

— Отлично, вы не помните ни своего звонка в службу спасения, ни причин своей аварии, но настаиваете на том, что видели Зоуи Мейер.

— Да. Вы должны мне поверить.

— Правда? Тогда, наверное, мне не стоит отмахиваться и от других потенциальных свидетелей, которые ежедневно звонят по горячей линии, чтобы сообщить ценную информацию и попасть в свежий выпуск новостей.

— Новостей? — переспрашиваю я, часто хлопая глазами. — А эти потенциальные свидетели, как и я, сообщают вам про подвал, цепи и тот факт, что голова девушки была обрита налысо?

— Откуда вам известно про волосы?

— Я была там, я её видела. Я хочу помочь…

— Но вы ничего не говорите.

— Говорю, вы просто не слушаете: я попала в аварию. Я почти уверена, что меня кто-то столкнул, я не знаю, было это сделано умышленно или случайно, но вам нужно найти тот красный внедорожник, о котором говорит Гарри Джейн. Я думаю, это и есть ключ к разгадке.

— Вернёмся к девушке. Она что-то говорила?

— Нет, её рот был заклеен скотчем.

— А что вы там делали?

— Я не знаю, я не помню… но это был подвал, заваленный коробками, бумагами. С потолка свисала тусклая лампа, прямо над Зоуи. Она сидела в белоснежном облаке своих собственных волос.

Детектив напряжённо сводит брови на переносице.

— Только не надо говорить, что всё это лишь плод моих галлюцинаций, миссис Мейер подтвердила мою догадку. Поэтому я точно знаю, что…

— Догадку, значит. А ко мне вы пришли тоже догадку проверять?

— Нет, боже, нет… это не догадка, я была там. Её обрили тонкой бритвой… а ещё в тот вечер шёл дождь. Я не знаю, как это можно объяснить, но я слышала, как он барабанил в окно под самым потолком. Вы должны мне поверить.

— А чему конкретно вы хотите, чтобы я поверил? Что вы видели Зоуи Мейер прикованной к батарее с обритой налысо головой? Или в то, что вы не помните, как оказались в каком-то незнакомом тёмном подвале? А может быть, в тот факт, что в Лос-Анджелесе, возможно, впервые в истории штата дождь пошёл восемнадцатого августа, но такой феномен заметили только вы? Во что из этого мне верить?

— Я знаю, это звучит нелепо, но…

— Нелепо? Да вы себе льстите! Это звучит как форменный бред, коим и является! Вам что, заняться больше нечем?

— Я хотела помочь… я ведь вижу её. Мои видения — это…

— Видения? — гремит он, разъярённо ударяя своей пятернёй по столу. — Вы — одна из этих чокнутых гадалок, медиумов…

— Нет, это всё началось после аварии. Я вижу её, — упорно бубню я, вжимая голову в плечи.

Он снова смотрит в папку, после чего ровным голосом спрашивает:

— Вы принимаете запрещённые препараты или часто пьёте? Вы где-нибудь работаете, мисс Нельсон?

Мне становится нехорошо. К страху и беспомощности подмешивается острое чувства стыда. Он мне не верит. Он надо мной смеется. Я для него — безработная пьянчуга. Такая же, как и моя мать. Яблоко от яблони…

— Наверное, мне лучше уйти.

— Идите, вы попусту потратили моё время! Вы понимаете, что всё это значит?

Беспомощно таращусь на него. Я уже совершенно ничего не понимаю.

***

Я выхожу из полицейского участка и, сделав шаг в сторону, тут же облокачиваюсь о стену. Ноги подкашиваются, в то время как душа ликует, вновь обретя свободу. Майка противно липнет к коже. А я и не заметила, как сильно вспотела. Оттираю ладонью испарину на лбу. Я бы не отказалась от бутылки с водой, но сама мысль о том, чтобы вернуться в фойе полицейского участка, где стоит вендинговый аппарат, заставляет сердце сжиматься в груди.

«Помогите, помогите», — звенит в ушах голос, пропитанный страхом и отчаянием. Мой голос. Что же, чёрт возьми, случилось восемнадцатого августа?

Полицейские нескончаемым потоком курсируют из стороны в сторону, но они меня не замечают. Меня никто не видит. Мне никто не поможет. Я снова стала собой — невзрачной и безликой. Таким, как я, легко сливаться с толпой и оставаться незамеченными, даже на виду. Возможно, именно поэтому чрезмерное внимание так легко выбивает почву из-под ног, сгущая потоки панических атак. Но всё это позади. Больше такой глупости я не совершу. Дыхание, наконец, приходит в норму, и я делаю первый уверенный шаг вперёд. Прочь отсюда.

Только сев за руль, я ощущаю настоящую лёгкость в груди. Мой взгляд всё ещё прикован к открывающимся и закрывающимся дверям полицейского участка. Я вглядываюсь в силуэты мужчин и женщин в форме, пытаясь найти в тёмно-синей реке своего нового знакомого. Но с такого расстояния лиц не разглядеть, сколько ни старайся. На автопилоте натягиваю ремень безопасности и, прежде чем защёлкнуть его в замок, замечаю какой-то листок бумаги, заткнутый за щётку стеклоочистителя. Первая мысль — это штраф за парковку. Но интуитивно предчувствую беду. Выхожу из машины. Тревожно смотрю по сторонам. Подхожу ближе — и сразу становится понятно, что это не штраф. Бумага плотная, похожая на карточку из детской игры. Вынимаю её из-под щётки и медленно разворачиваю. Вижу изображение человека с распростёртыми руками. В его ладонях через маленькие отверстия продеты тонкие, еле заметные нити, и именно благодаря им он как будто держит равновесие. Фигура сидит на полу с безвольно опущенной головой, но можно разглядеть землянистый цвет кожи и ярко выраженный изъян лица — его гипертрофированный нос с заостренным кончиком.

Трясущимися руками я разворачиваю нижнюю часть листа, где написано одно только слово: «Пиноккио».

11

Из-за нервного истощения ночь пролетает так быстро, что я даже толком не успеваю отдохнуть. Беспокойно ворочаясь в темноте, только под утро я наконец проваливаюсь в тягучий сон, из которого меня выдёргивает пронзительная трель. Я по привычке тянусь к телефону, уверенная в том, что это звонит Мэтью, желая отвертеться от своих отцовских обязанностей. Две субботы подряд для него — это слишком. После того, как он съехал отсюда и начал новую жизнь с этой облезлой кошкой, его мысли заняты чем угодно, только не выполнением своих родительских обязанностей. С моих губ готова сорваться добрая порция ругательств, однако трубка молчит. Звенящая тишина вокруг помогает унять разгневанное эго. Лениво зеваю. Мои глаза всё ещё закрыты, а противная слабость в теле буквально кричит: «Не просыпайся!». Я падаю лицом в подушку, ощущая лёгкие нотки своего же парфюма. Перед глазами начинает медленно вращаться звёздное небо, затягивая меня в свой омут. Бескрайняя пустота обволакивает меня, точно укутывает таинственным покрывалом. Я отрываюсь от реальности, теряя способность двигаться, думать, ощущать, но я слышу чьё-то монотонное бормотание. Глухой бесцветный голос пробивается ко мне, словно назойливая муха. Я хочу отмахнуться, но, стоит мне пошевелить рукой, как магия сна бесследно исчезает. От резкого пробуждения у меня начинает гудеть голова. Морщу лоб, тяжело размыкая глаза до размера узких щёлок. Комната залита солнечным светом, это раздражает, возможно, даже больше чем назойливое бормотание где-то в комнате.

— Патрик! — взволнованно зову я, вскакивая с кровати.

От резкого подъёма у меня темнеет в глазах, и, прежде чем выйти из комнаты, я прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох. Доктор Дюбуа, выписывая меня из больницы, предупреждал о таких сюрпризах. Но в моём случае фраза «предупреждён, значит вооружен» совершенно бесполезна. Я учусь только на своих ошибках, если вообще поддаюсь обучению.

Рывком открываю дверь и тут же натыкаюсь на сына. Он стоит посреди комнаты и прижимает к уху телефонную трубку. Вероятно, он не был готов к моему эффектному появлению, потому как от неожиданности не только вздрогнул, но и резко замолчал. Поспешно натягиваю на лицо виноватую улыбку и, приглаживая взлохмаченные ото сна волосы, тихонько спрашиваю:

— Кто это?

— Папа, — отвечает Патрик, и прежде, чем он возобновляет своё общение с блудным родителем, мы успеваем обменяться красноречивыми взглядами. Патрик горд и счастлив тем, что отец про него не забыл. А я… едва ли мне удаётся скрыть своё раздражение.

Широко зевая, шлёпаю босыми ногами на кухню, недовольно выковыривая из уголков глаз остатки сна. Тяжело вздыхаю, отправляя в кофеварку полную ложку кофе.

— Ты поднимешься? — долетает вопрос Патрика, и меня словно бьёт током.

Взволнованно таращу глаза, всем своим существом обращаясь в слух. Мэтью не переступал порога этой квартиры с тех пока, как собрал чемоданы и ушёл. И он не был готов пренебречь этим решением ни тогда, когда Патрик с высокой температурой неделю лежал дома, ни позже, когда у меня случился нервный срыв и я перешла от пустых угроз к активным действиям. Даже из больницы после аварии меня забирала Рейчел. Однако, несмотря на это, Мэтью часто виделся с Патриком и регулярно угрожал мне полной опекой над сыном. Но для того, чтобы он захотел нарушить установленное им же негласное правило, должны быть веские причины. Неизвестность сводит с ума. Напряжение в комнате становится осязаемым. Я перестаю дышать.

— Хорошо, я сейчас оденусь и спущусь, — внезапно говорит Патрик, заканчивая разговор.

«Ложная тревога», — кричит мой мозг, и я с облегчением вздыхаю.

Когда за Патриком закрывается дверь, я подхожу к окну и украдкой наблюдаю за своими мужчинами. Мэтью треплет золотистые волосы сына, и я вижу, как они улыбаются, крепко взявшись за руки. Шум улицы уносит прочь их голоса и радостный смех, но мне не нужно быть рядом, чтобы продолжать чувствовать нас семьёй. Да, Мэтью предал меня. Обманул. Но даже сейчас, глядя на него с высоты четвёртого этажа, я чувствую, как моё сердце щемит от радости. Я всё ещё люблю его. И я верю в нас. Всё, что нужно, это немного терпения. А я умею ждать.

Красный «Чероки» Мэтью плавно выезжает с парковки, вливаясь в общий поток машин, и вскоре исчезает за поворотом, зарождая в душе странное чувство тревоги.

***

Я с силой толкаю тяжёлую деревянную дверь. Она протяжно скрипит, открывая передо мной чёрный квадрат. Робкие шаги уверенно ведут меня к цели. Я иду, ориентируясь на сдавленное мычание. Я знаю: она здесь, и она меня ждёт. Над ней висит тусклая лампа. Этого достаточно, чтобы заметить глубину её синих глаз. Я опускаюсь перед ней на колени. Я хочу быть ближе к ней, хочу прикоснуться к ней, но… это не моя рука. Неведомая сила оттягивает меня назад. Я наблюдатель. Крепкий мускулистый мужчина стоит ко мне спиной. Его голое тело напряжено, влажные тёмные волосы взлохмачены. Он издает непонятный звук, похожий на рык. Кажется, они меня не видят, и только тигр на его плече разъярённо скалится. Он единственный чувствует моё вторжение. Блондинка блаженно стонет, выгибая спину. Я подбегаю к ним. Я хочу быть замеченной. Ещё один твердый шаг вперёд — и невидимая сила бьёт меня прямо в нос. Вскрикиваю от адской боли, открывая глаза. Я стою на пороге своей квартиры. И моим противником в непостижимой схватке стала входная дверь. Морщась, растираю нос пальцами, оглядываясь вокруг. Куда это я собралась? А может быть, я только вернулась?

Я всё ещё чувствую специфический запах подвала и, кажется, даже слышу сладостные стоны. Смотрю в глазок. Я не вижу ни голого соседа, ни блондинки. Никого. Оборачиваюсь назад. Холодная пустота дышит на меня из знакомого периметра комнаты. Что, чёрт возьми, происходит?

— Патрик! — зову я. — Ты дома?

Тишина. Необъяснимое чувство тревоги удушливой волной поднимается к горлу. Задыхаясь, я влетаю в комнату к сыну. Его нигде нет. Смотрю на время. Может быть, он ещё в школе? Нет. Сегодня суббота. Пытаюсь вспомнить, что было утром, может быть, он с отцом. Эта мысль кажется нелепой и всё-таки это единственное, что у меня есть. Я хватаюсь за эту возможность, как за соломинку. Возвращаюсь в гостиную и трясущимися руками набираю номер Мэтью.

— Патрик с тобой? — кричу я в трубку.

— А где ещё ему быть? Конечно, со мной, — щетинится Мэтью.

Голова идёт кругом. А напряжение и страх молниеносно сменяются дикой слабостью. Я буквально падаю на диван, прикладывая к груди руку. Бешеный сердечный ритм — единственное, что напоминает о том ужасе, который я только что испытала.

— Завязывала бы ты уже пить! — едко замечает Мэтью, и я нажимаю отбой, не прощаясь.

В закладках у меня сохранено несколько статей о пропавших девушках. И я точно знаю, какая из них мне нужна. Только на этот раз я быстро прокручиваю текст журналиста, сегодня для меня имеет значение только то, что написали читатели. А именно один конкретный комментарий от пользователя lost77.

Я нажимаю на ник, но ничего не происходит. Для того, чтобы оставлять комментарии под статьёй, не нужно проходить регистрации. Сайт гарантирует анонимность для своих пользователей, и похоже, добросовестно выполняет свои обязательства. Что ж, так даже лучше.

Нажимаю на кнопку «Ответить», и во всплывающем окошке начинаю печатать текст.

«Добрый день», — пишу я, и тут же стучу по клавиатуре, стирая букву за буквой.

Сжимаю кулаки, потирая онемевшие от волнения кончики пальцев, при этом не свожу глаз с окошка с призывно мигающим курсором. Боязнь чистого листа — самая распространённая напасть среди писателей. О том, как тяжело даётся начало книги, я слышала не раз, причём не только от писателей, чьи рукописи ежедневно ложились ко мне на стол, но и от Гарольда. Я никогда не разделяла этого мнения, потому как трудностей по этому поводу не испытывала ни когда писала рецензии, ни когда взялась писать свою первую и единственную книгу. Хотя, возможно, именно самоуверенность и помешала мне осуществить мечту.

Горестное воспоминание жгучим уколом жалит грудь. Тяжело вздыхаю и снова опускаю руки на клавиатуру. Чистый лист меня не страшил прежде, не испугаюсь я его и теперь.

«Что заставляет вас объединять эти случаи в серию, вы располагаете какой-то информацией, которую полиция держит в секрете от масс, или опираетесь только на внешнее сходство погибших? То, что все они были блондинками, ещё ни о чём не говорит, или волосы здесь играют иную роль?»

Читаю сообщение дважды. Мне нравится тот скрытый смысл, который я вложила в эти три строчки. Улыбаюсь и наконец нажимаю кнопку «Отправить».

На экране отображается сообщение от нового участника с ником asleep85.

***

Домой Патрик возвращается в костюме Железного человека. Он радостно бегает по комнате, расправив руки в разные стороны, точно маленький красный самолётик, имитируя звук реактивного двигателя. Совершая рядом со мной редкие посадки, он рассказывает, как замечательно провёл день с отцом и его новой подружкой. Я стараюсь контролировать свои эмоции, хотя каждый раз, когда он произносит её имя, радостно упоминая, какие замечательные кексы она ему испекла или как они вместе здорово покатались на каруселях, я чувствую, как яростно сжимаю кулаки. Я хочу свернуть ей шею.

12

В среду мы с Рейчел сидим на балконе. Многие из жильцов, у кого есть дети, повесили на своих балконах кормушки для колибри и подкармливают их сладкой водой. Это отличная альтернатива тому, чтобы заводить дома какое-то животное. Кошка, собака или даже хомяк увеличат рентную стоимость, а значит, птицы, что беспрерывно свистят у меня под окнами, кому-то экономят добрую сотню баксов. Патрик тоже просил кормушку, но я постоянно забываю купить. Как, впрочем, остаюсь глуха и к его просьбам завести щенка.

Мысль о возможном питомце заставляет меня вспомнить, как я несколько раз безрезультатно заезжала в приют для животных. Сначала я дотошно интересовалась дымчато-серой кошкой со смешной формой ушей. Но уже в следующий визит моим вниманием завладел щенок с пушистой белой шёрсткой и маленькими чёрными глазками-горошинами. А когда я решилась взять морскую свинку, та начала проворно шевелить своими лапками, запихивая в пасть ветку укропа. Эта сцена вызвала у меня неконтролируемый приступ брезгливости, и я решила закрыть вопрос о приобретении домашнего питомца, если не навсегда, то точно надолго. Несмотря на все мои метания, меня каждый раз внимательно обслуживала девушка-консультант. Она вежливо отвечала на все вопросы и искренне пыталась помочь в нелёгком выборе. Наверное, такой же отзывчивой была и Сесилия Белл.

А что, если именно она и обслуживала меня тогда? Я ведь не помню ни название приюта, ни лица той девушки. Но что, если это была Сесилия? Что, если мы были с ней знакомы?

От череды непростых вопросов у меня начинает шуметь в ушах.

Но что это меняет? Даже если это была она, это же не значит, что я должна была наброситься на неё? Зачем мне всё это? Нет! Ничего такого не было и не могло быть! Я не помню только один день из жизни. Только восемнадцатое августа. И я видела одну лишь Зоуи Мейер. Я свидетель. Свидетель.

— С тобой всё в порядке? Ты какая-то странная сегодня, — озадаченно говорит Рейчел.

— А я думала, тебя это уже перестало удивлять, — парирую я, делая глоток из своего стакана.

Рейчел щурит глаза, прикусывая изнутри щёку.

— Ты ничего от меня не скрываешь? — осторожно интересуется она.

Рейчел не сводит с меня глаз. Это удручает. Я решила больше не посвящать её в свои душевные терзания и поиск правды. Ей этого не понять, особенно сейчас, когда их отношения с Томом зашли в тупик. Отвожу взгляд в сторону, с облегчением замечая, как у соседской кормушки в причудливом танце кружатся две маленькие, едва различимые птички.

— Нет, ничего, — рассеяно отвечаю, указывая пальцем на соседский балкон. — Засмотрелась на птиц.

Рейчел оборачивается и, разглядев предмет моего внимания, недовольно фыркает, закатывая глаза.

— Никогда не понимала людей, которые держат в доме попугаев, а колибри — это вообще какая-то запредельная блажь. К чему эти дурацкие кормушки со сладкой водичкой? Как по мне, это какая-то изощрённая форма лицемерия! На каждом углу орём и пропагандируем здоровый образ жизни, органическое питание, отказ от сахара и глютена, но при этом травим окружающую нас природу! Нет, ну вот ты мне скажи, где в естественной среде колибри нашла бы эту водичку, щедро сдобренную рафинированным сахаром?

— Не знаю, — широко улыбаюсь я, с восхищением глядя на подругу.

— То-то и оно! Мы забыли о том, что несём ответственность за тех, кого приручили. Одной рукой мы кормим и ласкаем, в то время как другой душим и убиваем. Разве это нормально?

— Мы всё ещё говорим о животных?

— Не знаю, — огрызается она, залпом выпивая остатки вина. — Том предложил съездить в Мамонт Лейкс. Это его топорная попытка продемонстрировать мне то, как он любит природу. Йосемити, Джошуа-Три, Кингс-Каньон, Редвуд, Секвойя, теперь это. Что дальше?

— Другая на твоём месте радовалась бы, а ты всё ещё ворчишь.

— Потому что два дня ничего не меняют, и я это, в отличие от всех остальных, понимаю! Наша проблема не решится тишиной и единением с природой! Мы с ним разные, понимаешь? И я говорю про ментальные различия, а не гендерные!

— Старая песня, тебе нужно просто немного отдохнуть, сходить в спа-салон, а ещё лучше — провести с мужем романтические выходные в Маммот-Лейкс.

— Два дня в раю, а потом длинные месяцы в холодных водах безразличия и отчуждения. Только секс и склеивает этот брак, так и знай! — парирует Рейчел, до краёв наполняя свой бокал. — Кстати, колись, кто-нибудь уже клюнул на наше объявление?

— Объявление? — эхом повторяю я, пытаясь вспомнить, когда я успела сообщить о своей переписке с пользователем lost77.

— Ой, хватит придуриваться! — фыркает Рейчел, громко опуская на стол свой бокал с вином и тут же хватая мой мобильный телефон. — Какой у тебя пароль?

Она спрашивает просто так, потому как прекрасно знает, что дата рождения Патрика — мой бессменный пароль как на компьютере, так и на телефоне. Её изящные тёмные пальцы ловко набирают цифры: один, восемь, два, ноль, один, три.

— Из тебя прям всё клешнями вытягивать нужно. Да у тебя же тут целая армия поклонников! — ахает Рейчел. — Мужчины на любой вкус. Может, мне тоже зарегистрироваться?

Только теперь мне становится понятно, что же так взволновало её. Неделю назад она каким-то чудом уговорила меня не просто установить на телефон приложение для знакомства, но и заполнить анкету. Я про это забыла, едва иконка красно-белого сердца затерялась на фоне многих остальных, ничего не значащих приложений. Забыла я, но не Рейчел. Обречённо закатываю глаза, откидываясь на спинку своего стула.

— Этот не подходит, этот не в твоём вкусе, неплохо, только не этот, — бурчит Рейчел, напряжённо двигая пальцем по экрану моего мобильного. — А вот этот очень даже интересный экземпляр. Ему сорок два года, женат не был. Последние серьёзные отношения закончились два года назад. Детей нет. Работает преподавателем истории искусств в колледже Лос-Анджелес Сити. Информации, конечно, немного, но для старта уже более чем достаточно. Ну а фото так и вовсе говорит в сто раз больше всех этих скучных букв. Ты только посмотри, какой он милашка!

— Может, ты тогда и встретишься с ним, я сэкономлю тебе время на заполнение ненужных форм и анкет. И более того, обещаю хранить этот секрет до конца жизни, — парирую я, качая головой.

— Не ёрничай, тебя это не красит. А знаешь, что ещё не красит женщину? Холодная постель! Поняла? У тебя на лице уже давно зияет яркая печать воздержания, уж поверь мне. Так что хватит дурить, посмотри сама! — говорит подруга, тыча мне в лицо телефон.

С экрана на меня смотрит незнакомец с волнистыми светлыми волосами, впалыми глазами, скрывающимися за стёклами узких очков в чёрной оправе, и аккуратной бородой цвета жжённой ириски.

— И кто это такой? — спрашиваю я, отбирая телефон.

— Вот и я хотела бы знать, кто это!

С деланым интересом проглядываю профиль человека, которого не смутил мой статус «не готова к отношениям». Я была уверена, что это отпугнёт от меня всех и сразу. Но похоже, я ошиблась, ибо Пола Барлоу и ещё пару десятков мужчин это не остановило.

— Чего молчишь? Мне кажется, ты просто обязана ему написать и пригласить на свидание!

— Вот ещё, — возмущённо прыскаю я, скрещивая на груди руки. — Он совсем не в моём вкусе!

Рейчел недовольно хмурит брови, и я вижу, как её язык медленно прокатывается по внутренней стороне щеки.

— Только не надо начинать эту твою старую дурацкую песенку про Мэтью. Забудь уже про этого мудака!

— Мы с тобой подруги, поэтому я прошу тебя, не называй так отца моего сына. К тому же, знаешь, старая эта песня или нет, но земля круглая. И я верю в то, что рано или поздно он одумается и вернётся ко мне, — говорю я.

Я дольше положенного смотрю в глаза Рейчел, мысленно давая понять: тема закрыта. Мне кажется, она это поняла, потому как поднимает свой бокал, жестом предлагая выпить за сказанное. Я выпиваю остатки своего кофе, ощущая на языке противную горечь. Мне, как и девять месяцев назад, хочется броситься на кровать и зарыться головой в подушки. Кричать, стонать, выть от отчаяния. Я любила его, я родила ему сына, но это не остановило его. Я буквально валялась у него в ногах, умоляя не поступать так с нами, я просила дать нам шанс. Дать мне ещё один шанс, но он меня не слышал. Мэтью позволил этой безродной пешке не только сбросить меня с шахматной доски, но и стать его новой королевой. Будь ты проклята, Бритни Мур!

— Шэйли, ты же знаешь, главное, чтобы ты была счастлива, — ласковым голосом возвращает меня в реальность Рейчел. — А что делает женщину счастливой?

Молча пожимаю плечами.

— Счастливой женщину делает регулярный животный секс! — победным голосом сообщает она. — И это возвращает нас к Полу! Это безопасный вариант, он точно не разобьёт тебе сердце, поверь мне, я знаю, о чём говорю.

Я качаю головой, не в силах сдержать улыбки. Однако, несмотря на все мои доводы и протесты, Рейчел удаётся склонить чашу в пользу ничего не значащего знакомства. И часом позже под её давлением я приглашаю Пола на свидание.

13

В Лос-Анджелесе есть немало хороших, да что там, по-настоящему шикарных ресторанов, каждый из которых, безусловно, подошёл бы для первого свидания с парнем с сайта знакомств. И всё же выбор пал именно на «Craft». Долгое время этот ресторан был нашим с Мэтью местом. Здесь мы праздновали не только важные события, но и просто ужинали семьёй. Так было до тех пор, пока в начале этого года именно здесь, под чарующие звуки симфонической музыки, он решил поставить крест на наших отношениях. Но невзирая даже на такое горькое послевкусие, этот ресторан продолжает вызывать в моём сердце трепет и волнение, а потому, если бы не Рейчел, я, наверное, никогда не смогла бы прийти сюда с другим мужчиной.

«Это просто ресторан, он отлично подходит для ужина с приятным молодым человеком, — шипела на меня Рейчел, когда мои пальцы в нерешительности зависли над экраном телефона. — Уверена, что Мэтью уже сто раз бывал там со своей новой подружкой, так и ты не будь дурой! Сходи и оттянись по полной».

Её голос всё ещё звучит у меня в голове, когда Пол открывает передо мной дверь в ресторан, приглашая внутрь. Он заметно нервничает, а оттого болтает без устали. За первые десять минут нашего знакомства, кажется, я успела узнать о нём больше, чем о соседе, что живёт в квартире 4F и является мне в эротических видениях. Это сравнение кажется мне диким и нелепым, а потому я отвечаю Полу одной из своих самых обворожительных улыбок. Его внимание, бесспорно, льстит. Похоже, Рейчел права: он безобидный добрый парень, который вполне подходит на роль парня на одну ночь, а может быть, и для чего-то большего. Но у меня нет возможности думать об этом более, метрдотель ведёт нас по ресторану и я жадно впитываю в себя, казалось, забытые, звуки: нестройное перешептывание голосов посетителей, тонущих в утончённой классической музыке, тихий звон столовых приборов, скользящих по ажурным белоснежным тарелкам, — и запахи: аромат дорогого парфюма девушки, что кокетничает за ближайшим к проходу столиком, пьянящего вина, что официант торжественно разливает по бокалам, сливочного соуса, на котором отдыхает нежное филе сёмги, на тарелке, что только что пронесли на подносе мимо нас. Однако сильнее всего я ощущаю аромат корицы, именно так пахло здесь в тот злосчастный день. От этого воспоминания у меня неприятно сосёт под ложечкой. Мне хочется сбежать. Извиниться и просто уйти. Но вместо этого я тонко улыбаюсь Полу, позволяя проводить меня к столику с видом на красивые светящиеся деревья.

Я сажусь на диванчик, в то время как мой спутник опускается на стул напротив меня. Официант предлагает карты меню, после чего вежливо интересуется, может ли он нам посоветовать что-то из напитков. Он тихо переговаривается с Полом, в то время как я не могу оторвать глаз от столика у окна, прямо по диагонали от нас. Выбирая это место для нашей встречи, я была уверена, что мы легко затеряемся в большом зале, смешавшись с другими гостями, и у меня не будет причин бередить старые раны. Я смогу насладиться изысканными блюдами и обществом нового знакомого, не ощущая неприятного осадка. Но вместо этого, по роковой случайности, мы сидим катастрофически близко к столику, с которым так много связано в моей жизни. От этого соседства меня охватывает болезненное оцепенение, и я не могу оторвать глаз от таблички «Зарезервировано». Выходит, этот столик с видом из окна — особенный не только для меня и Мэтью.

— Что скажешь? Белое или красное? — я слышу шепелявый голос Пола, и чувствую лёгкое прикосновение его холёных пальцев к своей руке. — Всё в порядке?

— Да, всё отлично, — выдавливаю я, ощущая жгучие желание выпить. — Если ты не против, то я бы не отказалась от бокала красного вина.

— Отлично, тогда нам, пожалуйста, бутылку Каберне-совиньон, — говорит Пол, возвращая винную карту официанту. Тот в ответ коротко кивает, безмолвно удаляясь.

Оставшись с ним наедине, я чувствую неловкость. Сомнения и чувство вины грызут меня изнутри. Всё это большая ошибка.

— Значит, ты работала в книжном бизнесе, — проявляет инициативу Пол, откинувшись на спинку своего стула. — Я погуглил твоё имя, но не нашёл ни одной книги, ты публиковалась под псевдонимом?

— А я что, похожа на писательницу? — спрашиваю я, удивляясь тому, как звенит от эмоций голос.

Вышло слишком грубо и резко.

— Я не писательница и никогда ей не была, — поспешно добавляю я, стараясь в этот раз звучать более мягко и спокойно. — Наверное, ты меня не так понял, я работала помощницей редактора.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — ровным голосом приносит свои извинения Пол. — Я мало в этом разбираюсь.

— Ну и славно. Я полгода, как ушла из издательства, поэтому это уже в прошлом. А чем занимаешься ты? — спрашиваю я, с тоской поглядывая на столик у окна. Он всё ещё не занят.

— Как и указал в анкете, я преподаватель истории искусств в колледже Лос-Анджелес Сити. Я не соврал и вообще стараюсь быть честным по жизни. Мне кажется, в наши дни это очень важное качество. Не все это понимают, но стоит только начать… А ещё полезно вести дневник. Звучит, наверное, нелепо и не по-мужски, но и мысли, и дела должны быть всегда в порядке, — с энтузиазмом принимается рассказывать Пол, сопровождая свою речь активной жестикуляцией. Однако, вероятно, заметив мой отстранённый взгляд, натужно смеясь, добавляет: — Не стоило говорить об этом на первом свидании. Прости, не хотел тебя так сразу грузить правилами своей жизни.

К собственному стыду, я уже давно потеряла нить беседы. Парадокс: я так отчаянно пытаюсь вспомнить восемнадцатое августа, но всякий раз проваливаюсь в чёрную дыру неизвестности, а ведь при этом есть только один день в моей жизни, который я бы не задумываясь стёрла из памяти, но именно его я помню в самых мельчайших подробностях. День, когда я последний раз была здесь с Мэтью. В это самое время, почти девять месяцев назад, я сидела у окна, на своём обычном месте, читая вслух сообщение от Рейчел. «У нас всё хорошо. Патрик поужинал и уже лег с Уиллом спать. Проведите эту ночь с огнемётной пользой», — я делаю ударение на последнем слове, кокетливо опуская взгляд. Но все эти ужимки и томные взгляды, словно холостые снаряды, пролетали мимо его сознания. Мыслями он был уже далеко от меня. В груди начинает щемить, и я снова бросаю тревожный взгляд на столик у окна. Он всё ещё пустует.

— И если вдруг завтра начнётся какая-то подобная проверка в нашем колледже, я буду готов. У меня все ходы записаны по часам и минутам. Так что, если меня когда-нибудь попросят давать показания, я определённо стану самым образцовым свидетелем в истории расследования убийств! — неожиданно долетает до меня обрывок речи Пола.

— Прости, кажется, я отвлеклась, что ещё за расследования убийств?

— Ну так я же говорю, в университете, где работает мой друг, два месяца всех проверяют и перетряхивают. Это как-то связано с убийством студентки. Она была во всех новостях. Ну вот я и говорю…

— А где работает твой друг? Как звали ту студентку? — нетерпеливо перебиваю его я, чувствуя, как тревога спазмом сводит желудок. В голове хороводом кружатся имена: Сесилия Белл, Зоуи Мейер. Этой студенткой может быть одна из них. Должна быть одна из них.

— Про друга говорить не хочу, это ведь не моё дело, к тому же с него взяли подписку о неразглашении. И если я сейчас что-то скажу, это, возможно, будет расценено как утечка информации, а мне бы очень не хотелось мешать расследованию. Да и про студентку я ничего не знаю, а почему тебе это так интересно? Помню только, что молоденькая девушка. Хотя, знаешь, сейчас в новостях таких случаев полно. Каждый день где-то кого-то похищают, убивают, насилуют. Но, прости, я выбрал неверный вектор для первого свидания. Давай попробуем сначала, — предлагает Пол, возвращая очки на переносицу. — Меня зовут Пол Барлоу. Мне сорок два года. Я не женат и живу с мамой. Ой, кажется, снова промах.

Он виновато улыбается, и его глаза превращаются в щёлочки, а на щеке появляется ямочка. Преподаватель колледжа — безопасный вариант, он точно не разобьёт моё сердце, не причинит боль. Я отвечаю ему улыбкой, прогоняя прочь дурные мысли об убийствах и похищениях.

— И почему ты до сих пор живёшь с мамой? — спрашиваю я, разглядывая блестящие приборы.

— Это трагичная история. Пять лет назад мой отец серьёзно заболел, матери было сложно одной. От сиделки они категорически отказались, поэтому выбор стоял между мной и сестрой. Но Квин замужем и живёт в Нью-Йорке, то есть рассчитывать они могли только на меня. Так я и вернулся в родительский дом. Но сейчас, когда моя мать решила начать новую жизнь, я там больше не нужен. И это нормально, я и сам давно хотел этого, — отвечает он. — Так что если у тебя есть знакомые, которые ищут порядочного и надёжного квартиросъемщика, я буду рад рассмотреть варианты.

К нашему столику возвращается официант. Продемонстрировав бутылку вина, он откупоривает её и наливает первый бокал, предлагая его для дегустации Полу. Я чувствую себя третьей лишней в этом своеобразном ритуале, а потому отвожу взгляд в сторону. Противоположную от окна. Вдоль стены сразу от прохода расположены такие же столики, как и наш, и я вижу, как метрдотель провожает за один из них семейную пару с детьми: девочкой двух-трёх лет и мальчиком, вероятно, ровесником Патрика. Дети с криком занимают свои места, и, чтобы скрасить момент ожидания, им предлагают наборы для рисования. Патрик всегда просил принести ему картинки с миньонами, зато сегодня он бы уже точно выбрал Железного человека, и этот рисунок присоединился бы ко всем остальным, что я гордо вешаю на холодильник, а после бережно храню в коробке на антресолях в спальне.

— За этот вечер, — снова переключает моё внимание Пол, поднимая свой бокал.

— За встречу, — отвечаю я и делаю осторожный глоток.

Вино нежно прокатывается по горлу. Богатый букет вкусов приятно щекочет нёбо. Неуверенно опускаю бокал на стол, снова встречаясь взглядом с Полом.

— Ты уже сделала свой выбор? — интересуется он.

Он говорит о еде. А я чувствую, как к горлу подкатывает ком. Я не могу вздохнуть. Не могу пошевелиться. У меня нет сил. Я смотрю перед собой. Сквозь Пола. С силой моргаю. Это не может быть правдой. Но с каждым новым ударом своего сердца я вижу, как оживает мой самый страшный сон. Мужчина с женщиной становятся всё ближе и реальней. Они уверенно идут в нашу сторону, кокетливо общаясь между собой. Деловой однобортный костюм и идеальная белая рубашка. Воздушное платье из бирюзового шифона, эффектно задрапированное на пышной груди и свободно спадающее волнами вниз. Их пальцы переплетены, а тела продолжают неумолимо тянуться друг к другу. Я вижу их счастливые лица, и в ушах звенит от этого глупого хихиканья. Официант, что семенит перед ними, указывает им путь, но это он зря. Эта парочка и без него прекрасно знает дорогу. Нет никаких сомнений, что именно их ожидает столик у окна с предупредительной табличкой «Резерв».

Конец ознакомительного фрагмента.