Чудовище во мне

Марго Эрванд (2024)

Джена Рид — известная гадалка, в прошлом профайлер ФБР. Она отлично разбирается в психологии, поэтому филигранно рассказывает клиентам то, что они хотят узнать от карт Таро и духов умерших. Однажды к ней приходит Клэр Уотсон, возлюбленная недавно умершего пианиста Пола Морриса. Все считают, что знаменитый музыкант погиб в результате несчастного случая. Клэр мучают вопросы, на которые мог бы ответить только Пол. Внезапно Джена интересуется этим делом и решает найти настоящего убийцу пианиста… Если удастся, то она докажет бывшим коллегам, что она все еще отличный профайлер, несмотря на ошибку, которую совершила несколько лет назад…

3

Глава

Сегодня то самое воскресенье, которое я провожу в родительском доме. Воскресенье, которое я всегда жду с особым трепетом. Будь моя воля, я бы пересекала залив Аппер-бей каждые выходные, но я не единственный ребенок в семье, и мне приходится считаться с установленными правилами: строго соблюдать очередность, чтобы не встречаться, не видеться, не общаться.

В детстве мы с Винсентом, моим старшим и единственным братом, были неразлейвода. В те безоблачные дни не было и намека на то, что жизнь разведет нас по разным берегам. Нет, мы не враги и теперь, но уже и не друзья. Хотелось бы сказать, что меня устраивает такое положение дел, но это не так.

И сейчас, спускаясь по лестнице со второго этажа, я, как и всегда, с ностальгией рассматриваю наши старые снимки, которыми раньше была увешана вся стена. Но вот уже почти два года как нас с братом начинают уверенно вытеснять его дети. Племянники, которых я никогда не видела и не держала на руках, но которые всегда живут в моем сердце.

— Джени, ты спускаешься? — доносится изкухни голос мамы.

— Да, уже иду, — отвечаю я, и моя улыбка становится шире.

Как обычно, блюдом дня выбрано что-то из моих предпочтений. Сегодня это тыквенный суп-пюре с креветками и кукурузная запеканка. Отец, как и всегда, сидит во главе стола и, невзирая на мамино традиционное ворчание, активно работает ложкой.

— Суп изумительный! — закатывая от удовольствия глаза, сообщает он мне.

— Ой, хватит подлизываться! Что бы я ни приготовила, все тебе изумительно и прекрасно. Мог бы уже что-нибудь новенькое придумать.

— Например? — охотно включается в эту игру отец, радостно подмигивая мне.

Я отодвигаю массивный деревянный стул и сажусь на свое место по правую сторону от отца через один стул: стул, который в прежние, лучшие, времена всегда занимал Винсент.

Интересно, он до сих пор сидит на нем или в «его дни» здесь все уже происходит по совсем другому сценарию?

— Например, прекращай паясничать, а лучше открой нам с Джени вина.

— Как скажешь, только, когда я нахваливаю твою еду, я всегда говорю правду и ничего, кроме правды! — парирует отец, едва касаясь маминой щеки своими вытянутыми губами.

Наблюдая за ними, за чувствами, которые они смогли сохранить, несмотря ни на что, я испытываю странный укол ревности. Я точно знаю, что в моей жизни этого уже никогда не будет. Да я уже и не уверена, что когда-либо было. Такая любовь случается в жизни только однажды и только тогда, когда ты ее оказываешься достоин. Так что у меня совершенно точно нет шансов. Ни единого.

— Как у тебя дела? Что нового? — традиционно интересуется мама, усаживаясь на свое место — по левую сторону от отца.

О том, чем именно ее дочь зарабатывает на жизнь, мама узнала год назад, когда в прессу просочилась информация, что в раскрытии дела о смерти беременной женщины, Сяомин Цинь, немалую роль сыграла жрица мира мертвых — медиум Джена. Разумеется, к этой шикарной статье прилагалось и мое фото. Снимок был нечетким, но я уверена, что, глядя на него, мама могла даже посчитать количество морщинок в уголках моих глаз.

Она позвонила мне в тот же день и, впервые за долгое время назвав полным именем — Дженифер Марсела Рид, — начала отчитывать так, словно я получила двойку по математике.

— Все по-прежнему, — уклончиво отвечаю я, опуская взгляд.

Каждый раз, задавая этот вопрос, она, я уверена, надеется услышать, что ее дочь завязала с глупостями и перестала строить из себя медиума, повелевающего загробным миром. Но мне нечем ее порадовать. Не сегодня.

Внезапно возникшую паузу заполняет радостный голос отца:

— Я выбрал белое полусухое. Угадал?

— Отличный выбор, папа.

— Винс с Лией решили на рождественские каникулы поехать с мальчиками в круиз по Карибскому морю. Там вроде какая-то развлекательная программа для детей подготовлена.

— Не рановато ли? Мальчишкам же еще двух лет даже нет.

— Ну, во-первых, пятнадцатого ноября им уже будет два, ну а во-вторых, — мама делает драматическую паузу, многозначительно переглядываясь с отцом, точно ища в нем поддержку, но он, не обращая на нее внимания, молча разливает вино по бокалам. — В общем, похоже, Лия беременна.

— Что значит похоже? Она беременна или нет?

— Мама думает, что это так, но нам они пока ничего не сообщили, — объясняет отец, бросая на маму косой взгляд.

— Я в этом почти уверена. Ты же знаешь, в таких вещах я не ошибаюсь.

— Ключевое слово «почти», — отвечаю я, подмигивая отцу.

— Что ты сказала? — спрашивает мама, хмурясь. — Ты мне не веришь?

— Конечно, верю! Думаю, это круто! — отвечаю я, испытывая странные чувства.

До этого момента я была уверена, что мы с Винсентом сможем преодолеть эту пропасть, разделившую нас пять лет назад. Но нет. Если мама окажется права, то пропасть эта ширится и растет у меня на глазах, а я только сижу и молча радуюсь за него. Радуюсь тому, что хотя бы у одного из нас все в жизни сложилось так, как мечталось в детстве.

— Давайте выпьем за эту новость! — предлагает папа, поднимая свой бокал.

— Отличная новость, — шепчу я, делая большой глоток.

* * *

После обеда мы с мамой выходим во внутренний двор. В воздухе пахнет осенней прохладой, но стоит оказаться на солнце, как голову тут же начинает припекать.

Мы ложимся на шезлонги прямо в одежде. В это время года родители редко окунаются в воду, зато мы с Винсентом любили устраивать вечеринки у бассейна вплоть до ноября. Давно это было.

— Как дела у Джесс? Что нового в театральном мире? — задает тон беседе мама, предупредительно покрывая лицо и зону декольте тонким слоем крема от загара.

— Вроде все по-старому, хотя не знаю, может быть, за неделю что-то изменилось. Мы с ней вчера не виделись.

— Что-то случилось? Неужели снова со Скоттом?

— Не в этот раз.

— Ну и хорошо. Он дома сейчас или в клинике?

— На прошлой неделе был дома, и Джесс говорила, что он работает над каким-то новым проектом. Так что будем надеяться…

— Ладно она себя этими сказками кормит, но ты-то куда? — в своей привычной манере перебивает меня мама. — Поговорила бы ты с ней, что ли.

— И что мне ей сказать?

— А то ты не знаешь? Ее мать всю жизнь спасала этого алкаша-неудачника, а теперь и она по ее стопам идет. Джесс ведь такая красивая, такая талантливая. Ну неужели на Бродвее нет ни одного приличного актера, режиссера — кто там еще бывает?

— Не знаю, но, как увижу Джесс, обязательно постараюсь передать ей все слово в слово.

— Не паясничай. Ты ведь поняла, что я имела в виду. — Мама настороженно хмурит брови.

— Да, думаю, суть я уловила, — широко улыбаясь, отвечаю я, закрывая глаза.

— Я недавно Ника встретила. Мы тут в Квинс ездили, у отца дела были, ну а я…

— Ну а ты решила повидаться со своей старой подругой Викторией и по случайному совпадению мамой Ника, — помогаю ей закончить предложение я.

— Он все так же хорош, как и прежде, и, между прочим, до сих пор не женат и ни с кем не встречается, — продолжает мама. — Спрашивал про тебя.

— Рада, что у тебя выдалась возможность повидаться с Викторией. Она хорошая женщина.

— Ты меня вообще слышала?

— Конечно.

Раздается скрип соседнего шезлонга, и в следующий миг я ощущаю на себе чей-то пристальный тяжелый взгляд. Чей-то? Разумеется, мамин. Ее главная беда — она совершенно не знает меры. Ни в чем. И если это расточительство уместно в быту, то в отношениях совсем нелишне уважать чужие личные границы.

— Может быть, вам стоит снова встретиться: сходить в кино, поужинать? Я уверена, он все еще любит тебя.

— Круто. Но мне этого совсем не хочется.

— Дочка, ну почему ты так упряма! Жизнь продолжается, зачем ты себя хоронишь?

— Не волнуйся, живой я в гроб не лягу.

— Даже в шутку не смей так говорить!

— А я не шучу. Я сама со всем этим разберусь.

— Да? И когда это наконец случится? Ты уже столько лет топчешься на месте, и я не знаю, как вытащить тебя из этого состояния. Ты же не хочешь ничего слышать!

Бессмысленно и дальше пытаться наслаждаться солнечными лучами, когда над тобой нависла такая грозовая туча.

Тяжело вздыхая, я открываю глаза, усаживаясь на шезлонге. Мама внимательно смотрит на меня, вероятно, ожидая получить ответ. Ответ.

А какой у нее был вопрос? Ах да, когда это наконец случится?

— Даже не знаю, что тебе сказать. Полагаю, в книжках по психологии, которыми заставлены почти все свободные полочки в библиотеке, ты уже отыскала хотя бы один верный ответ.

— И не один! Но беда в том, что ничто не подходит. Все через это проходят…

— Нет, мам, ВСЕ через это не проходят! Это не какая-то Триумфальная арка, пройти через которую большая честь для каждой девушки. Нет, черт возьми, это не оно! И да, я не одна соприкоснулась с этой мерзостью, но это не значит, что я должна проживать это так же, как и другие. Нет!

— Джен, уже почти пять лет прошло, чего ты ждешь?

— Жду…

В детстве у нас с мамой было правило: всегда говорить правду. Все началось, когда мне было пять или шесть лет, тогда мы на один час в неделю переставали быть мамой и дочкой, превращаясь в лучших подруг, у которых нет секретов. В этот «час откровений» мы должны были рассказать друг другу обо всем, не опасаясь нарваться на выговор или даже наказания, если проступок того заслуживал. Со временем этот час превратился в два, три, целый день откровений. И к тому моменту, как я поступила в колледж, это правило внезапно оказалось ненужным. У нас с мамой больше не было секретов. Мы говорили друг другу обо всем, что происходило в жизни, не дожидаясь какого-то определенного часа. Случилось — сказала, узнала — передала, испытала — поделилась. Она была первой, кому я позвонила в тот день. Она была единственной, кого я хотела услышать.

–…жду, когда у Джесс будет премьера мюзикла и мы все вместе выберемся на Бродвей, — с заминкой отвечаю я, меняя тему.

— Хорошее начало, — хмыкает мама. — А как насчет того, чтобы сходить в «Джуниорс»?

— Всегда рада, но ты же знаешь, что в выходные там толпа народу. Вот если ты приедешь ко мне среди недели…

— А когда ты там бываешь?

— Обычно по вечерам пятницы, балую себя кусочком чизкейка за трудовые будни.

— Надо будет попробовать, — задумчиво тянет мама, поджимая губы в странной улыбке.